{27} Сами о своей работе. {28} Вл. Ив. Немирович-Данченко

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 18Следующая ⇒

{27} Сами о своей работе

Посетил всех выдающихся творцов «Братьев Карамазовых» на сцене Художественного театра. Всем задавал одни вопросы:

— Сожалеете ли вы о том, что приняли участие в инсценировке?

— Научил ли вас чему-нибудь первый опыт?

— Намерены ли и впредь принимать участие в иллюстрировании романов?

Думал найти их — в особенности Вл. Ив. Немировича-Данченко, — хмурыми, разочарованными, озлобленными отношением прессы.

— А нашел — бодрых, радостных, победителей.

{28} Вл. Ив. Немирович-Данченко

— А почему вы думаете, что я должен сожалеть о случившемся? Напротив, я признаю первую попытку настолько удачной, что охвачен мыслью о новых инсценировках. В голове моей настойчиво сидит давнишняя мечта инсценировать «Мертвые души», «Анну Каренину», «Войну и мир»… Это мечта и Константина Сергеевича! Я изумлен газетным сообщением, будто К. С. всегда противился инсценировкам, и мы даже скрыли от него свою работу… Напротив, мысль инсценировать появилась у нас года три тому назад. К. С‑ чу она настолько понравилась, что он тотчас начал прикидывать, как «Карамазовы» разойдутся в труппе. Раскладывал по ролям и «Мертвые души» — только этот роман нам тогда показался менее пригодным для инсценировки, — боялись, не будет ли скучноватым. К. С. до того загорелся мыслью инсценировать, что предлагал устроить целый вечер инсценированных рассказов Чехова. Некоторые рассказы и были нами инсценированы, и их успех еще более укрепил в нас веру в осуществимость и желанность иллюстрирования романов Толстого, Достоевского, Гоголя, Тургенева. Далее, если вдуматься да вглядеться, разве «Месяц в деревне» не повесть? А разве «Чайка», «Три сестры», «Дядя Ваня» драмы по архитектонике? Разве это не инсценированные романы? Только инсценировал их сам автор. Видя, что нигде Чеховские пьесы не идут с бó льшим успехом, чем у нас, мы решили, что именно на нас лежит долг произвести попытку отыскать новые формы сценического искусства, которые иллюстрировали бы величайшие творения русской литературы. Смешно нам читать, как газеты втолковывают, что лучше играть драму, чем роман. Что же, мы дети разве? Разве мы не понимаем этого. И лучше и легче. Но мы не искали легкости и удобства. И вот я поехал в драматическую цензуру. Там мне категорически заявили, что не разрешат «Карамазовых» ни в каком случае. Пришлось отложить осуществление мечты на год. Через год объяснили, что разрешат, если не будет никаких разговоров о Боге и черте. И вот, наконец, после долгих мытарств разрешили в том виде, в каком сейчас. Приступив к работе, послали телеграмму К. С‑ чу. Телеграмма пришла в такой день, когда положение больного было настолько серьезно, что домашние не захотели показывать, зная, как взволнуется К. С. Ведь он волновался и тревожился из-за пустяков, а тут такое труднейшее дело начали без него. Скрыли. А потом пришлось скрывать и дальнейшие наши письма, в которых мы подробно рассказывали о дальнейшем ходе наших работ. И до вчерашнего дня К. С. был уверен, что мы ставим другое. А когда хитрость домашних обнаружилась и больной узнал, какой труд мы совершили без него, он прислал нам восторженную телеграмму.

Видите, как похожи на истину газетные толки, что К. С. противник постановки «Карамазовых». Мало того. Скажу вам, что в настоящее время К. С. настолько окреп, что сам работает над инсценировкой одного романа… Какого, — пока секрет…

— Ведь и А. И. Южин работает — по слухам, над постановкой «Война и мир».

— Вот видите. Если это правда, то, значит, наша попытка не единственная. И я уверен, А. И. многому научится из нашей попытки.

— Чему же может научить и чему научила она лично вас?

— Во-первых, я увидал, что чтец хорошо принят не только публикой, но и артистами. Я думал, что его не примут артисты, что он будет мешать, отвлекать от них. А вышло наоборот, — он помогает. В сцене суда, например, оказался прямо необходим. Вот мне прислал Леонид Андреев свой «Океан». Его поставить нельзя без чтеца, — в нем так много ремарок автора и они так поэтичны, что пропускать их, — значит выбрасывать целую треть творения…

— А насколько удачно это творение? Петербургские журналисты, прослушавшие его у Фальковского, недовольны «Океаном».

— А мне очень понравилось.

— Итак, первое, чему научили вас «Карамазовы», — приемлемость чтеца.

— Второе. Теперь уж мы не будем задумываться, считать ли публику знакомой или незнакомой с содержанием иллюстрируемого романа. Непременно знакомой. Разве по иллюстрациям книжки романа можно рассказать содержание романа! А от нас вдруг пресса требует, чтобы нашими иллюстрациями мы исчерпали весь роман. Это вовсе недостижимо! Этого вовсе мы не хотели и не пытались. Мы так и напечатали черным по белому: «отрывки». Добросовестно ли тогда укорять нас в отрывочности… Отрывочные отрывки… Судите только поскольку {31} ценны эти отрывки… Вон один критик умудрился написать буквально: «Слабую переделку слабого романа я предпочту осколкам прекрасного целого…» Разные бывают вкусы и критики… Третье, чему научились мы, это — в декоративной части…

— Я уверен, что упразднить декорации и заменить их фоном предложил Марджанов. Я видел в его постановке «Шлюк и Яу». Он поставил в сукнах. Бутафория есть, а декораций нет.

— Вы не угадали. К упразднению их пришли мы с Лужским. Сначала было Лужский предлагал нечто совсем иное, остроумное и интересное, что именно, — сказать не имею права без его разрешения, потому что к этой мысли он, наверно, вернется. Но мне показался проект этот неприемлемым именно для «Карамазовых». Слишком уж важно каждое слово Достоевского, ни одно нельзя пропустить мимо ушей, нигде нельзя ослабить или отвлечь внимание. А я боялся, что декорации отвлекут от актера, который здесь — все. Мы посадили актера с глазу на глаз с зрителем, мы сосредоточили на нем внимание всего зала… И нас же за это упрекают те самые, которые ставили Художественному театру в вину, что режиссер в нем задавил актера!.. Кричат: «дайте место актеру! » А когда мы дали — мы же виноваты.

— Мне лично кажется, что полное уничтожение декорации так же не выгодно для актера, как и загромождение сцены. Пустая сцена, как и пустая комната, кажется больше и актер на ней мизернее. Издали человек на необъятном сером фоне превращается в человечка.

— Быть может, вы правы. Надо бы срезать сцену. В будущем я вообще думаю для иллюстрирования романа пользоваться всеми способами. Стилизация, стилизация, — да вдруг реализм. Так ведь и в книге: рисунок, рисунок, рисунок, а вдруг красочная картина. Такая вещь, как «Мокрое», должна была быть крашеной картиной. Драматург дает рисунок, романист — иллюминацию. Так вот эту-то иллюминацию и не грех иногда подчеркнуть.

— Неужели правда, что у вас было 190 репетиций?

— Если считать все, около того. Одних главных по две в день в течение двух месяцев, — 120. Да с отдельными персонажами, побочных. Да с художниками… Больше наберется… И надо удивляться, как были заражены все гением Достоевского. С самого «Дна» Горького в театре не чувствовалось такого подъема! Да и сейчас вся труппа чувствует себя празднично, бодро. Вот вы увидите…

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒