КНИГА ВОСЬМАЯ

Глава первая: «Общие топы для возражающего против тезиса и для защищающего его»

После этого следует поговорить о том, в каком порядке и как надо задавать вопросы. Тот, кто собирается задавать вопросы, должен, во-первых, найти тот топ, исходя из которого следует приводить доводы; во-вторых, он мысленно должен самому себе ставить вопросы и установить их порядок и, наконец, в-третьих, задавать их уже другому.

Пока дело идет о нахождении [подходящего] топа, исследование одинаково у философа и у диалектика. Но установить, в каком порядке и как задавать вопросы, — это задача одного лишь диалектика, ибо все это ю обращено к другому лицу; философа же, т. е. ведущего исследование для себя, это нисколько не занимает, лишь бы были истинны и известны [посылки], посредством которых делается умозаключение, хотя бы отвечающий и не соглашался с ним, поскольку они близки к [положенному] вначале и он предвидит то, что из них воспоследует; скорее философ будет стараться, чтобы положения были возможно более известны и близки к началам], ибо из них получаются научные умозаключения.

Итак, откуда следует брать топы — об этом сказано раньше. О порядке же и о постановке вопросов следует говорить, различив те посылки, которые должны быть взяты помимо необходимых. Необходимыми же называются те, посредством которых получается умозаключение. Тех, которые берутся помимо необходимых, имеется четыре [вида], а именно: или для наведения, чтобы было признано общее; или для того, чтобы придать больший вес доводу; или с тем, чтобы скрыть заключение; или для того, чтобы сделать более четким довод. Кроме них, не следует брать ни одной посылки, только посредством них надо, пытаться расширять [довод] и задавать вопросы, а [посылки], которые берут, чтобы скрыть выводы, нужны лишь ради спора. Но так как все это дело обращено против другого лица, то следует пользоваться и ими.

Итак, необходимые посылки, посредством которых строится умозаключение, не следует выставлять сразу же, а следует откладывать их, выдвигая нечто по возможности высшее, выдвигая, например, как исходное не положение, что противоположности изучаются одной и той же наукой, если хотят это принять, а положение, что одна и та же наука изучает противолежащие друг другу [вещи]. Но если это признают, то можно также умозаключать, что и наука о противоположностях одна и та же, так как противоположное есть противолежащее. Если же [собеседник] этого не принимает, то это следует подкрепить посредством наведения, выдвигая частные противоположности, ибо необходимые посылки следует брать либо через силлогизм, либо через наведение или одни посредством наведения, другие — посредством силлогизма. А очень ясные следует выдвигать [сразу же], ибо при откладывании [посылок] и наведении вывод, который должен вытекать [из посылок], всегда менее ясен. Впрочем, надо быть готовым полезные посылки выдвигать сразу же, если кто не в состоянии подкрепить их указанным выше способом. Посылки помимо указанных следует брать ради необходимых. Каждой надо пользоваться следующим образом. Посредством наведения надо заключать от единичного к общему и от известного к неизвестному. Более известно — или вообще, или для большинства людей — то, что основывается на чувственном восприятии. Тот, кто хочет скрыть [вывод], должен предварительно умозаключать к посылкам (притом к возможно большему числу их), посредством которых должен получиться силлогизм о [положенном] вначале; это бывает, если умозаключают не только к необходимым, но и к некоторым полезным для них посылкам. Кроме того, не следует ю [заранее] объявлять заключение, а его необходимо выводить из всего совокупного. Ибо таким образом заключение будет дальше всего от первоначального тезиса. Вообще говоря, тот, кто выведывает скрытно, должен спрашивать так, чтобы после того, как им были поставлены вопросы, касающиеся всего довода, и вывод им назван, [собеседнику] осталось еще раз разузнать, почему так. Этого больше всего достигают названным выше способом. Ибо если указывают лишь последнее заключение, то неясно, как оно получилось, так как отвечающий не может предугадать, из каких [посылок] оно вытекает, если предыдущие силлогизмы не расчленены. Меньше же всего расчленен силлогизм заключения, если мы полагаем не посылки этого заключения, а те, посредством которых получается [предыдущий] силлогизм.

Полезно также брать те положения, из которых исходят силлогизмы, не непрерывно, а попеременно — то для одного заключения, то для другого, ибо если приводят подобающие положения одно за другим, то яснее становится то, что из них вытекает.

Следует также при помощи определения найти, где это возможно, общую посылку, но не для Самого [предмета обсуждения], а для однорядного с ним. Ибо [отвечающие] вводят себя в заблуждение, когда определение взято лишь для однорядного, полагая, что этим они еще не признали общее, например если нужно, чтобы согласились с тем, что тот, кто гневается, стремится отомстить за кажущееся пренебрежение к нему, и согласились бы, что гнев есть стремление отомстить за кажущееся пренебрежение [со стороны другого]. Ведь ясно, что, признавая это, мы имели бы то общее, которое нам и нужно. Но если [общая Посылка] предлагается для самого выдвинутого положения, то часто получается, что отвечающий дает отрицательный ответ, потому что он скорее имеет возражение, касающееся выдвинутого положения, например что гневающийся не стремится к мести. Ведь мы гневаемся [иногда] на родителей, но не стремимся к мести. Быть может, это возражение неправильно. Ибо некоторые усматривают достаточно сильную месть уже в том, что им причиняют одно лишь огорчение или заставляют их раскаиваться. Тем не менее подобное возражение в какой-то мере убедительно, поскольку отрицание выдвигаемого положения не кажется безосновательным. Но против определения гнева не столь же легко найти возражение.

Далее, положения следует выдвигать так, будто г их выдвигают не ради самого [предмета обсуждения], а ради чего-то другого. Ведь в отношении того, что пригодно против тезиса, [отвечающий] настороже. И вообще следует сказать, что [вопрошающему] необходимо оставить по возможности неясным, хочет ли он принять выдвигаемое положение или противолежащее ему. Ибо когда неясно, что именно пригодно против положения, [отвечающие] скорее признают то, что им самим кажется правильным.

Далее, следует выведывать на основании сходства, ибо это убедительно и лучше скрывает общее; например, так же как знание и незнание противоположностей одно и то же, так и чувственное восприятие противоположностей одно и то же; или, наоборот, так как чувственное восприятие [противоположностей] одно и то же, то и знание [их] одно и то же. Хотя этот [прием] сходен с наведением, однако не тождествен ему: в наведении общее принимается на основании единичного, а при указании сходства не получается общее, охватывающее все случаи сходства.

Следует также иногда делать возражение самому себе, ибо отвечающие ни в чем не подозревают того, кто, как им кажется, приводит доводы подобающим образом. Полезно также присовокуплять [в споре], что сказанное хорошо известно и общепринято. Ведь те, у кого нет возражений, опасаются колебать привычное. В то же время самим следует остерегаться колебать его, поскольку сами пользуются им. Далее, не следует проявлять особое усердие [в обосновании чего-то], хотя вообще это полезно. Ведь тем, кто проявляет особое усердие, противятся больше. Кроме того, следует выдвигать свои положения как бы в сопоставлении, ибо то, что выдвигается ради другого и полезно не для самого [предмета обсуждения], принимают охотнее. Далее, следует выдвигать не то, что должно быть принято, а то, из чего оно необходимо вытекает, ибо [отвечающий] скорее согласится с последним, так как из него не столь ясно его следствие; а если принято то, [из чего оно вытекает], будет принято и оно. Наконец, следует задавать вопросы о том, относительно чего больше всего желают, чтобы оно было принято, ведь больше всего [отвечающий] отрицает первое, потому что большинство вопрошающих утверждает прежде всего то, к чему они больше всего проявляют рвение. Однако против некоторых полезно выдвигать прежде всего такие положения. Ибо придирчивые люди согласятся скорее всего е первыми положениями, если им не совсем пены те выводы, которые из них следуют, к концу же [спора] они уже придираются. Точно так же поступают те, кто считает себя ловким в ответах: согласившись с первыми положениями, они в конце прибегают к хитросплетениям, будто из положенного вывод не следует; однако они необдуманно выражают свое согласие, будучи уверены в своей опытности и полагая, что ни в чем их нельзя упрекнуть. Далее, полезно быть многословным и подобно тем, кто делает неправильные чертежи, вставлять совершенно ненужное для довода, ибо, когда говорят много, но ясно, в чем кроется ошибка. Вот почему вопрошающие иногда остаются неуязвимыми, незаметно добавляя то, с чем не согласились бы, если бы оно было выдвинуто как отдельное положение.

Итак, для сокрытия [своих намерений] следует пользоваться указанными приемами, а для украшения [довода] — наведением и делением однородного. А что такое наведение — это ясно, деление же таково, как, например, [в высказывании], что одна наука лучше другой либо потому, что она более строгая, либо потому, что она наука о более ценном, или что из наук одни — об умозрительном, другие — о деятельности, третьи — о творчестве. В самом деле, каждое такое деление помогает украсить довод, однако для вывода оно не необходимо.

Для ясности же следует приводить примеры и сравнения. Примеры должны быть подходящими и взяты из того, что нам известно, как приводит их Гомер, а не так, как Херилл. Ибо таким именно образом выдвигаемое станет яснее.

Глава вторая: «Силлогизм и наведение в диалектических рассуждениях»

В словопрениях следует пользоваться силлогизмом скорее против диалектиков, чем против толпы, наведедением же, наоборот, — скорее против толпы. Об этом, однако, было сказано уже раньше. В одних случаях пользующийся наведением может прийти к общему, задавая вопросы, в других же случаях это нелегко, потому что не у всего сходного одно общее имя. А когда нужно найти общее, тогда говорят: так обстоит дело во всех таких случаях. Труднее всего определить, какие из приводимых случаев таковы, а какие нет. И кроме этого в разговорах часто вводят в заблуждение друг друга — одни выдают несходное за сходное, другие же, оспаривая, — сходное за несходное. Поэтому следует во всех таких случаях пытаться придумать имя, чтобы отвечающий не мог оспаривать, что о приводимом говорится не как о сходном, а вот прощающему не приходилось бы ложно утверждать, что то, о чем говорится, сходно, так как относительно многого из того, о чем говорится не как о сходном, кажется, что о нем говорится как о сходном.

Когда же после того, как наведением указано много случаев, общее [собеседником] не признается, тогда будет справедливо требовать [от него] возражения. Если же мы сами не говорим, в каких случаях это так, то несправедливо требовать [от собеседника], чтобы он указал, в каких случаях это не так. Ибо сначала [вопрошающий] должен доказать путем наведения, тогда только можно требовать возражения. Следует также требовать, чтобы возражения приводили не против самого выдвинутого положения, разве только речь идет о чем-то единственном в своем роде, как, например, из всех четных чисел двойка — единственное первое число. Ибо тот, кто выдвигает возражения, должен приводить их против другого или говорить, что единственно лишь это таково. Тем, кто выдвигает возражение против общего, но приводит возражение, не касаясь самого предмета, а ссылаясь на одноименное, [утверждая], например, что кто-то может иметь не свой цвет, не свою ногу и не свою руку (ведь живописец может иметь не свой цвет и повар — не свою ногу), следует в подобных случаях задавать вопросы, проводя деление, ибо, пока остается незамеченной одноименность, кажется, что против положения возражают правильно. Если же возражающий препятствует решению вопроса тем, что в своем возражении не ссылается на одноименность, а касается самого предмета, следует, отбрасывая то, против чего сделано возражение, остальное представить в виде общего [положения], пока не будет получено то, что полезно, например когда речь идет о забывчивости и забвении. А именно, с утверждением, что утративший, знание забыл его, не соглашаются на том основании, что, когда вещь совершенно изменилась, знание о ней утрачено, но сама она не забыта. Поэтому следует говорить об оставшемся, отбрасывая то, против чего сделано возражение, например следует сказать, что если кто-то, хотя вещь и осталась, утратил знание о ней, то он ее забыл. Точно так же следует поступать по отношению к возражающим против утверждения, что большему благу противолежит большее зло. А именно, они приводят возражение, что здоровью, которое есть меньшее благо, чем хорошее самочувствие, противолежит большее зло, ибо болезнь большее зло, чем плохое самочувствие. Потому и в этом случае следует отбросить то, против чего делается возражение, ибо после того, как это отбросили, скорее согласятся, например, что большему благу противолежит большее зло, если только одно не влечет за собой другое, как, скажем, хорошее самочувствие — здоровье. И делать это следует не только когда возражают, но и когда без возражения отрицают [положение], потому что предвидят такое [возражение]. Ибо после того как отбросили то, против чего делается возражение, [собеседнику] придется согласиться, потому что он не видит, где же в том, что остается, дело обстоит не так. Если же он не согласится, то после того, как от него потребуют возражения, он не сможет привести его. Речь здесь идет о таких положениях, которые в чем-то ложны, а в чем-то истинны. Если от них отбросить [ложное], то оставшееся будет истинно. Если положение подкрепляется многими отдельными случаями, а возражение не приводится, то надо требовать согласия. Положение же, которое именно так подкрепляется многими отдельными случаями и против которого нет возражения, есть диалектическое положение.

Когда же можно строить умозаключение об одном и том же без [приведения] к невозможному и через невозможное, для доказывающего, а не для спорящего безразлично, умозаключать ли тем или иным способом. Спорящий же против другого не должен строить умозаключение через невозможное, ибо с тем, кто умозаключает без [приведения] к невозможному, спорить нельзя; когда же умозаключают через невозможное, а ложность [утверждения] не очень ясна, можно отрицать [его] невозможность, так что вопрошающие не достигают того, чего хотят.

Следует выдвигать в виде положений то, с чем во многих случаях дело обстоит так и против чего не имеется возражения — или вообще или такого, которое нелегко усмотреть. Ибо те, кто не в состоянии усматривать, в каких случаях дело обстоит не так, принимают [утверждаемое] как истинное.

Не следует представлять заключение в виде вопроса. Иначе при отрицании [вопроса отвечающим] покажется, что умозаключение не было сделано. Ведь часто отрицают положение, даже если его не представляют в виде вопроса, а приводят его как [необходимое] следствие. И те, кто не усматривает следствий, вытекающих из положенного, не считают опровергнутым того, кто так отрицает. Поэтому, когда [заключение] представляют в виде вопроса, не утверждая при этом, что оно вытекает как [необходимое] следствие, а его отрицают, тогда уж безусловно кажется, что умозаключение не получилось.

Не всякое общее положение есть, видимо, диалектическое положение, например [положение], что такое человек или в скольких значениях говорится о благе. Ведь диалектическое положение — это такое, на которое можно отвечать да или нет. На только что указанные положения так ответить нельзя. Поэтому такие вопросы не диалектические, если только сам вопрошающий не проведет различия или деления и не спросит, например, не говорят ли о благе в таком-то и таком-то значении. Ведь на такие вопросы не трудно дать утвердительный или отрицательный ответ. Поэтому такого рода положения следует выдвигать именно в таком виде. Когда сам [вопрошающий] проводит различие, а [собеседник] никак не соглашается с выдвинутым положением, вот тогда, конечно, справедливо требовать от него ответа на вопрос, в скольких значениях говорится о благе.

Тот, кто долго выставляет одно положение в виде вопросов, плохо расспрашивает. Ибо если тот, кого спрашивают, отвечает на вопросы, то ясно, что задают много вопросов или часто одни и те же; так что или будут пустословить, или не получится умозаключения. Ведь всякое умозаключение состоит из немногих посылок. Если же [спрошенный] не дает ответа на вопросы, то следует или порицать это, или отказаться [от беседы].

Глава третья: «Легкость и трудность обоснования опровергания положений»

Против некоторых предположений приводить доводы трудно, защищать же их легко, а таковы первые и последние по природе. В самом деле, первые нуждаются в определении, последние же получаются при помощи многих [положений], если хотят получить их от первых непрерывной цепью доводов, или эпихейремы будут казаться софистическими. Ведь невозможно что-то доказать, если не начинать с подобающих начал и не связывать их непрерывной цепью с последними. Отвечающие же не требуют определений и не обращают на них внимания, когда вопрошающий дает определение. Но если не становится очевидным, что же такое предмет обсуждения, приводить против него доводы нелегко; особенно это бывает, когда речь идет о началах, ибо остальное доказывается через них, они же не могут быть доказаны через другое, но каждое из них необходимо узнать при помощи определения.

Трудно приводить доводы и против того, что весьма близко к началу, ибо против него нельзя приводить много доводов, поскольку между ним и началом мало посредствующих [звеньев], при помощи которых надо доказать последующее. Из всех же определений труднее всего оспариваемы те, что используют такие имена, которые, во-первых, неясны — или вообще, или как имеющие много значений — и относительно которых, во-вторых, неизвестно, употребляет ли их дающий определение в прямом или в переносном смысле. А ведь поскольку имена неясны, спорить о них нельзя; поскольку же неизвестно, неясны ли они в силу того, что их употребляют в переносном смысле, они не допускают порицания.

Вообще относительно всякой труднооспариваемой проблемы следует предполагать, что или она нуждается в определении, или она выражена неоднозначно, или иносказательно, или она близка к началам, или нам неясно прежде всего именно то, чем из перечисленного вызвана трудность. Когда причина трудности очевидна, то ясно, что следует или дать определение, или различить значения, или привести посредствующие посылки, так как при их помощи доказываются последние.

Когда определение дано не надлежащим образом, нелегко рассуждать относительно многих положений и оспаривать их, например относительно того, противоположно ли одному одно или многое. Если же противоположности определены подобающим образом, то легко разобрать, может ли у одного и того же быть много противоположностей или нет. И точно так же обстоит дело в других случаях, где требуется определение. По-видимому, и в математике кое-что не может быть легко изображено из-за упущений в определении, например [положение], что линия, пересекающая [параллелограмм] параллельно одной из его сторон, делит линию и площадь в равной пропорции. Если же привести определение, сказанное сразу станет очевидным.

А именно, площади и линии подвергаются уменьшению, а одной и той же пропорции (antanairesis). А это и есть определение одного и того же соотношения (logos). Вообще [в математике] легче всего доказать элементы, если определения установлены, например что такое линия и что такое круг, только доводов против этих элементов можно приводить немного, потому что у них немного посредствующих [звеньев]. Если же определения начал не установлены, то приводить доводы против них затруднительно, а быть может, и вообще невозможно. Так же как с этими [математическими положениями], обстоит дело и с теми, которые применяются в [диалектических] рассуждениях.

Не следует, однако, упускать из виду, что, когда тезис трудно оспаривать, это вызвано одной из указанных причин. Когда же против аксиомы, т. е. посылки, рассуждать труднее, чем против тезиса, может возникнуть сомнение, следует ли согласиться с такими [положениями] или нет. Если же не соглашаются с ними, а считают нужным рассуждать и по поводу этого, то требуют [от собеседника] большего, нем было положено вначале. Если же соглашаются, то будут верить на основании менее достоверного. Итак, если проблему не надо делать более трудной, то следует принимать такие положения; если же надо умозаключать через «более известное, то принимать их не следует. Или быть может, тому, кто изучает, не следует их принимать, если они не более известны, а упражняющемуся следует их принять, если только они кажутся истинными, так что очевидно, что нельзя одинаково требовать от вопрошающего и от обучающего, чтобы они приняли такие положения.

Глава четвертая: «Цель и задача отвечающего»

Как и в каком порядке следует спрашивать, об этом сказано, пожалуй, достаточно. Что касается того, как отвечать, то прежде всего следует выяснить, что необходимо делать для того, чтобы отвечать надлежащим образом, так же как и спрашивать надлежащим образом. Вопрошающий должен так вести речь, чтобы заставить отвечающего говорить самое неправдоподобное, необходимо вытекающее из тезиса. Отвечающий же должен так вести речь, чтобы несообразное или противное общепринятому казалось получающимся не по его вине, а из-за тезиса. А полагать как первое то, что не должно полагать, и защищать положенное не подобающим образом — это, пожалуй, уже другая ошибка.

Глава пятая: «Топы для отвечающего»

А так как нет определенных [топов] для тех, кто рассуждает ради упражнения и приобретения навыка: ведь у тех, кто обучает или учится, у тех, кто спорит ради спора и у тех, которые беседуют друг с другом ради исследования [истины], цели не одни и те же (а именно, обучающимся следует всегда соглашаться с тем, что кажется истинным, ведь никто и не намерен учить чему-то ложному; из тех, кто спорит ради спора, вопрошающий должен непременно создать видимость, будто он делает то, [что нужно], а отвечающий — будто он не испытывает затруднений. Что касается диалектических бесед, в которых рассуждают не ради спора, а ради приобретения навыка или исследования [истины], то еще никто не разобрал, к чему должен стремиться в них отвечающий, с чем согласиться и с чем не соглашаться для того, чтобы надлежащим или ненадлежащим образом защищать тезис) — так как, стало быть, у нас нет для них [топов], оставленных нам предшественниками, то мы должны попытаться сказать кое-что сами.

Итак, необходимо, чтобы отвечающий поддерживал обсуждение после того, как он выдвинул либо правдоподобный, либо неправдоподобный тезис, либо такой, который не правдоподобен и не неправдоподобен, либо правдоподобный или неправдоподобный безусловно или в определенном отношении, например для того-то и того-то — или для самого себя, или для другого. Безразлично, однако, в каком отношении тезис правдоподобен или неправдоподобен, ведь способ отвечать надлежащим образом и соглашаться или не соглашаться со спрошенным — один и тот же. Если же тезис неправдоподобен, то вывод [вопрошающего] необходимо должен получиться правдоподобным; если же тезис правдоподобен, то вывод должен получиться неправдоподобным, ибо вопрошающий всегда делает вывод, противолежащий тезису. Если же положенное не правдоподобно и не неправдоподобно, то и вывод будет таким же. Но так как тот, кто строит умозаключение надлежащим образом, доказывает выставленное, исходя из более правдоподобного и более известного, то очевидно, что, если положенное вообще неправдоподобно, отвечающий не должен соглашаться ни с тем, что кажется безусловно неправдоподобным, ни с тем, что кажется менее правдоподобным, чем вывод [вопрошающего].

Ибо если тезис неправдоподобен, то вывод [вопрошающего] правдоподобен, так что все принятое [отвечающим] должно быть правдоподобным, причем более правдоподобным, чем предложенное [вопрошающим], если надлежит умозаключать от более известного к менее известному. Так что если что-то из спрошенного не таково, то отвечающему не следует его принимать. Если же тезис безусловно правдоподобен, то ясно, что вывод [вопрошающего] безусловно неправдоподобен. Поэтому [отвечающему] следует принимать все, что кажется правильным, а из кажущегося неправильным — то, что менее неправдоподобно, чем вывод [вопрошающего]. Тогда, надо полагать, обсуждение проходило подходящим образом. Точно так же следует поступать, если тезис не неправдоподобен и не правдоподобен, и в этом случае [отвечающему] следует соглашаться со всем кажущимся [правдоподобным], а из того, что кажется неправильным, — с тем, что более правдоподобно, чем вывод [вопрошающего]. Ибо таким образом доводы окажутся более правдоподобными. Если же положенное безусловно правдоподобно или безусловно неправдоподобно, то [положения собеседника] следует сопоставлять с тем, что кажется безусловно правильным. Если же положенное правдоподобно или неправдоподобно не безусловно, а для отвечающего, то кажущееся правильным или не кажущееся правильным следует принимать или не принимать по собственному суждению. Если же отвечающий придерживается мнения другого, то ясно, что он должен что бы то ни было признать или отрицать, обращая внимание на его образ мыслей. Поэтому и те, во кто приводит чужие мнения, например что благо и зло одно и то же, как говорит Гераклит, не соглашаются, что в одно и то же время у одного и того же противоположности не наличествуют, не соглашаются не потому, что это кажется им неправильным, а потому, что так следует говорить согласно Гераклиту. Это делают и те, которые заимствуют тезисы друг у друга: они судят так, как утверждал бы тот, кто выдвинул такой тезис.

Глава шестая: «Топы для дающего ответ на разного рода вопросы»

Итак, очевидно, к чему должен стремиться отвечающий, если положенное правдоподобно безусловно или для кого-нибудь. А так как все спрошенное необходимо правдоподобно, или неправдоподобно, или же не правдоподобно и не неправдоподобно и так как оно необходимо относится к доводу или не относится к доводу, то, если оно кажется [отвечающему] правильным, но к доводу не относится, следует соглашаться, утверждая, что оно кажется правильным; если же спрошенное кажется неправильным и не относится к доводу, то следует, правда, соглашаться, но, дабы, не показаться простодушным, заметить, что оно кажется неправильным. Если же спрошенное относится к доводу и кажется правильным, то [отвечающему] следует сказать, что оно, правда, кажется правильным, но оно слишком близко к предположенному вначале и что с. принятием его отвергается [ныне] положенное. Если же спрошенное к доводу имеет отношение, но слишком неправдоподобно, то [отвечающий] должен сказать, что если принять его, то вывод из него, правда, следует, но что выдвигаемое положение слишком просто. Если же спрошенное не неправдоподобно и не правдоподобно, то если оно нисколько не относится к доводу, то следует соглашаться, ничего не уточняя; если же оно к доводу относится, то следует заметить, что с принятием его отвергается предположенное вначале, ибо таким образом будет казаться, что отвечающий испытывает затруднение не по своей вине, если он то или другое принимает, предусматривая [вытекающее из него]; а вопрошающий построит умозаключение, если все, что более правдоподобно, чем вывод, принимается [отвечающим]. А те, кто пытается умозаключать из посылок более неправдоподобных, чем вывод, умозаключают явно не надлежащим образом. Поэтому с такими посылками вопрошающих не следует соглашаться.

Глава седьмая: «Топы для дающего ответ на неясные и двусмысленные вопросы и возражения»

Точно так же следует противиться и там, где говорят неясно и употребляют многозначные выражения. В самом деле, так как отвечающему, когда он чего-то не понимает, дозволено сказать «я не понимаю» и так как при употреблении [собеседником] многозначных выражений не обязательно соглашаться или отрицать [его положения], то совершенно очевидно, что, если сказанное [собеседником] неясно, отвечающему следует прежде всего сказать без колебания, что он не понимает. Ибо часто, когда с чем-то соглашаются, отвечая на неясный вопрос, впадают в затруднительное положение. Если сказанное хотя и понятно, но многозначно, то, в случае если оно во всех значениях истинно или ложно, отвечающему следует просто соглашаться или отрицать; если же оно в одном значении ложно, а в другом истинно, то он должен заметить, что сказанное многозначно и что оно в одном значении ложно, в другом истинно. Ибо если он станет различать позже, то будет неясно, заметил ли он и вначале двусмысленность. Если же он раньше не видел этой двусмысленности, а согласился [со спрошенным], имея в виду одно из его значений, то следует сказать [вопрошающему], который ведет [разговор], имея в виду другое значение, что он согласился, имея в виду не это, а другое значение. Ибо если одним и тем же именем или одной и той же речью объемлется многое, то легко возникает двусмысленность; если же спрошенное ясно и просто, то следует отвечать «да» или «нет».

Глава восьмая: «Топы для отвечающего при доказательстве через наведение»

Так как всякая посылка умозаключения или есть одна из тех посылок, из которых [непосредственно] выводится заключение, или взята ради одной из этих посылок (когда она берется ради другой, это явствует из того, что спрашивают о многих подобных друг другу случаях, ведь большей частью общее получается через наведение и через сходство), то [отвечающий] должен все единичное принимать, если оно истинно и правдоподобно, против общего же ему следует пытаться возражать. Ведь мешать кому-то приводить довод, не делая возражения, действительного или мнимого, — значит придираться. Поэтому если, несмотря на много очевидного, отвергают общее, не выдвигая возражений, то ясно, что придираются.

А если кто не в состоянии выдвигать встречные доводы и доказать, что довод неправилен, то еще больше кажется, что придираются. И все же этого недостаточно, ибо против [установившихся] мнений у нас много доводов, раскрыть которые трудно, такие как довод Зенона, что нельзя двигаться и что нельзя пройти ристалище. Но это не значит, что из-за этого не следует выдвигать доводы, противолежащие таким [доводам]. Если, таким образом, не соглашаются, не выдвигая ни возражений, ни встречных доводов, то ясно, что придираются. Ибо придираться в рассуждениях — значит давать ответ, идущий вразрез с указанными выше способами и делающий невозможным умозаключение.

Глава девятая: «Некоторые общие топы для отвечающего»

Защищать же тезис и определение [отвечающий] должен, заранее подготовив для себя доводы против них, ведь ясно, что надо противиться тому, на основе чего вопрошающие хотят оспорить положенное.

Следует, однако, остерегаться защищать неправдоподобное предположение. А неправдоподобным оно может быть в двух случаях: во-первых, когда утверждают нечто такое, из чего вытекают нелепости, например, если говорят, что все движется или ничего не движется во-вторых, когда утверждают то, что внушает худшие нравы и противоречит желаниям [людей], например что наслаждение есть благо и что причинять другим зло лучше, чем самому терпеть зло. И те, кто это утверждает, вызывают отвращение не как защищающие такие положения ради спора, а как высказывающие их как свое правильное мнение.

Глава десятая: «Способы раскрытия отвечающим ложных доводов»

А те доводы, которые приводят к ложному, следует раскрыть, оспаривая то, из-за чего получилось ложное.

Ибо доводы эти раскрыты, когда оспорено не любое [положение], даже не в том случае, если оспариваемое ложно; ведь довод может содержать много ложного, например если полагают, что тот, кто сидит, пишет и что Сократ сидит, а отсюда выводят, что Сократ пишет. Так вот, если и оспорить, что Сократ сидит, то тем не менее довод не раскрыт, хотя это утверждение ложно, но не из-за него ложен довод. Ведь если кто случайно сидит, но не пишет, то в отношении его это раскрытие уже не подходит, так что не это должно быть оспорено, а то, что тот, кто сидит, пишет, ибо не всякий сидящий пишет. Таким образом, полностью раскрыл [довод] тот, кто оспорил то, из-за чего получается ложное. А знает, как раскрыть довод, тот, кто знает, из-за чего он ложен, как это бывает, когда рисуют неправильный чертеж, ибо здесь недостаточно делать возражение, даже если опровергаемое ложно, а следует доказать, почему оно ложно, ибо [только] таким образом было бы очевидно, делают ли возражение, предугадывая [ошибку] или нет.

Имеется четыре способа препятствовать выведению заключения, а именно: опровергая то, из-за чего получается ложное; или выдвигая возражение против вопрошающего (ведь часто [этим заключение] не раскрыто, однако тот, кто расспрашивает, не может идти дальше); в-третьих, выдвигая возражение против того, о чем скрашивают (ведь бывает, что из-за того, что вопросы заданы плохо, на основе этих вопросов желаемое не достигается; между тем, если что-то присовокупить, то заключение получится. Если, таким образом, вопрошающий уже не в состоянии довести [свой довод] до конца, то следует возражение направить против него; если же он в. состоянии — то против того, О: чем спрашивают); в-четвертых, наконец, самое слабое возражение — рассчитанное на время. А именно, некоторые делают такие возражения, что для разбора их требуется больше времени, чем имеется для [данной] беседы.

Итак, как мы говорили, бывают четыре вида возражений. Но только первый из них есть раскрытие [заключения]; остальные же [лишь] некоторым образом препятствуют и затрудняют выведение заключения.

Глава одиннадцатая: «Выявление причин ошибочности или недостаточности довода, необходимое для отвечающего при порицании довода»

Порицание довода не одно и то же, когда довод рассматривается сам по себе и когда приводится в виде вопросов. В самом деле, часто спрошенный приводит довод не надлежащим образом потому, что не соглашается с тем, на основании чего можно было бы хорошо рассуждать против его тезиса. Ибо не во власти одной только стороны надлежащим образом доводить до конца общее дело. Поэтому иногда необходимо подвергать нападкам говорящего, а не его тезис, когда отвечающий умышленно утверждает противоположное тому, что говорит вопрошающий. Поэтому те, кто придирается, делают беседы не диалектическими, а имеющими целью спор ради спора. Кроме того, так как такие рассуждения происходят ради упражнения и приобретений навыков, а не для обучения, то ясно, что следует умозаключать не только к истинному, но и к ложному и не всегда из истинных [посылок], а иногда и из ложных. Ведь часто, когда полагают истинное, рассуждающему необходимо опровергнуть его; поэтому следует выдвигать ложные посылки. Иногда же, когда полагают ложное, следует опровергать его посредством ложных посылок, ведь ничто не мешает, чтобы кому-то несуществующее казалось более достоверным, чем истинное, так что, если он приводит довод на основе того, что ему кажется достоверным, он будет скорее убежденным, чем извлекшим пользу [от этого]. Если же направлять его по иному пути надлежащим образом, то это следует делать при помощи диалектики, а не эристики, так же как геометр — при помощи геометрии, все равно истинно или ложно то, что выводится в заключении. Какие же умозаключения диалектические, — это было указано раньше. А так как плохой сотоварищ тот, кто мешает общему делу, то ясно, что так же бывает и при приведении доводов, ибо в них обсуждаемое есть нечто общее, разве только в словесных состязаниях [это не так]. В последнем случае обе стороны не могут достичь одной и той же цели, ведь больше одного победителя быть не может. Безразлично, однако, получается ли такое [рассуждение] из-за ответов или из-за вопросов. Ибо тот, кто спрашивает эристически, так же плохо рассуждает, как и тот, кто, отвечая, не соглашается с очевидным и не отвечает на то, что хочет узнать вопрошающий. Итак, из сказанного ясно, что нельзя одинаково порицать и довод сам по себе, и вопрошающего. Ведь вполне возможно, чтобы довод был плохим, а вопрошающий спорил против отвечающего как нельзя лучше. Ведь против тех, кто придирчив, невозможно, пожалуй, прямо строить такие умозаключения, как хотелось бы, а можно строить лишь такие, какие допустимы.

Так как трудно определить, когда люди принимают противоположные друг другу [положения] и когда — взятые вначале (ибо часто, говоря про себя, говорят одно, а затем другое, нечто ему противоположное, т. е. соглашаются потом с тем, что сначала отрицали. Поэтому, будучи спрошены, [отвечающие] часто признают противоположное тому, что говорили вначале), то доводы [в таком случае] необходимо оказываются плохими. Виноват здесь отвечающий, который с одними [положениями] не соглашается, а с другими такого же рода [положениями] соглашается. Поэтому ясно, что не следует одинаково порицать вопрошающих и их доводы.

Есть пять видов порицания довода самого по себе. Первый — когда из посылок ничего не следует — ни предложенное, ни что-либо вообще, поскольку ложно или неправдоподобно все, либо большая часть того, из чего выводится заключение; и заключение не получается ни тогда, когда что-то из этого устранено, ни тогда, когда что-то присовокуплено, ни тогда, когда одно устранено, а другое присовокуплено. Второй вид порицания — если из таких [посылок] и так, как только что было сказано, не получается умозаключения против тезиса. Третий вид — если умозаключение [против тезиса] получается, когда что-то присовокуплено, но совокупленное хуже вопрошаемого и менее правдоподобно, чем заключение. Далее, [в-четвертых], если умозаключение получается, когда что-то устраняется, ибо иногда [вопрошающий] берет больше, чем необходимо, так что умозаключение получается не благодаря этому. Наконец, [в-пятых], — если [доказательство ведется] из более неправдоподобных и менее достоверных [посылок], чем заключение, или из истинных, но требующих больше усилий для доказательства, чем проблема.

Нельзя, однако, требовать, чтобы умозаключения были для всех проблем одинаково правдоподобны и убедительны, ибо одни из искомых [проблем] по природе своей более легкие, другие же более трудные, так что если заключали из возможно более правдоподобных [посылок], то рассуждали надлежащим образом. Очевидно поэтому, что порицание довода неодинаковое, когда оно направлено против поставленной проблемы и когда — [против довода] самого по себе. Ибо вполне возможно, чтобы довод сам по себе был достоин порицания, а в отношении проблемы — достоин похвалы или, наоборот, сам по себе — достоин похвалы, в отношении же проблемы — достоин порицания, а именно когда легко умозаключать исходя из многих правдоподобных и истинных [посылок]. Иногда довод, приводимый через умозаключение, хуже довода, приводимого без умозаключения, — когда он выводится из нелепых [посылок], хотя сама проблема не такова, между тем как довод, приводимый без умозаключения, нуждается еще в таких, которые правдоподобны и истинны, но не основывается на том, что еще должно быть совокуплено. А те доводы, которыми заключают к истинному через ложное, не заслуживают порицания, ибо хотя ложное всегда необходимо выводится через ложное, но истинное иногда может быть выведено и через ложное — это видно из «Аналитик».

Когда приведенный довод есть доказательство чего-то, тогда, в случае если [доказывается] нечто другое, совершенно не относящееся к заключению, [которое должно быть выведено], умозаключения об этом не будет; если же оно кажется умозаключением, то это софизм, а не доказательство. Философема же — это доказывающее умозаключение, эпихирема — диалектическое умозаключение, софизм — эристическое умозаключение, а апорема — диалектическое умозаключение к противоречию.

Если же нечто доказано из двух [посылок], кажущихся правильными, но не в одинаковой мере, то ничто не мешает, чтобы доказанное казалось более правильным, чем каждая из них. Но если одна [посылка] кажется правильной, а другая не кажется ни правильной, ни неправильной или если одна кажется правильной, а другая неправильной, то и [заключение], если они [кажутся правильными и неправильными] в одинаковой мере, может в одинаковой мере [казаться правильным и неправильным]. Если же одна из них кажется в большей мере [правильной или неправильной], чем другая, то [заключение] следует той, которая кажется в большей мере [правильной или неправильной].

Некоторая ошибка имеется в умозаключениях, когда доказывают через большее число [посылок], хотя можно было бы доказать через меньшее число [посылок], содержащихся в доводе, например если бы [для доказательства того], что одно мнение есть мнение в большей мере, чем другое, постулировали, что все, что [таково] само по себе, в наибольшей мере [таково]; имеется же действительно предмет мнения самого по себе, а потому он в большей мере [таков], чем отдельные [предметы мнения]. Если то, о чем говорится, в большей мере [таково], тогда и то, что относится к нему, в большей мере [таково]. Однако есть верное само по себе мнение, которое будет более основательным, чем отдельные [мнения]. Но ведь постулировали, что имеется верное само по себе мнение и что все, что [таково] само по себе, в наибольшей мере [таково]. А потому это мнение есть наиболее основательное. В чем же порочность [этого рассуждения]? Не в том ли, что остается скрытым, на каком основании приводится довод?

Глава двенадцатая: «Условия достоверности и ясности довода»

Довод ясен в том случае — и это самый распространенный способ, — если заключают так, что нет надобности в дальнейших вопросах. Другой способ — и он очень часто применяется, — когда взяты [такие посылки], из которых с необходимостью [следует заключение], но которые сами выводятся через заключения.

Третий — если опускают [лишь] весьма правдоподобные [посылки].

Ложным же довод называется в четырех смыслах: во-первых, когда кажется, что выводят через умозаключение, а на самом деле не выводят; такой силлогизм называется эристическим; во-вторых, когда, правда, выводят через умозаключение, однако оно не относится к обсуждаемому (что бывает больше всего в [доказательствах] через приведение к невозможному); в-третьих, когда, правда, умозаключение относится к обсуждаемому, но строится не соответствующим [предмету] способом; это бывает, когда, [например], довод, не имеющий отношения к врачебному искусству, кажется имеющим к нему отношение, или негеометрический — геометрическим, или недиалектический — диалектическим, каким бы ни было то, что получается, — ложным или истинным; в-четвертых, когда умозаключают посредством ложных [посылок]; в этом случае заключение будет иногда ложным, иногда истинным, ибо ложное всегда выводится через ложное, истинное же может быть выведено и из неистинного, как уже было сказано раньше.

Итак, ложный довод есть скорее ошибка того, кто его приводит, чем ошибка самого довода, причем даже не всегда ошибка того, кто его приводит, а лишь тогда, когда ему остается незамеченным, [что он исходит из ложных посылок], так как для себя мы довод, [исходящий из ложных посылок], предпочитаем многим истинным доводам, если он на основе того, что кажется в высшей степени правдоподобным, отвергает нечто истинное. Ибо, будучи таким, он есть доказательство того, что другие [положения] истинны, ведь в таком случае что-то из положенного безусловно должно быть не [истинным], а потому он будет доказательством этого. Если же истинное выводится через

ложное и слишком неправдоподобное, то это хуже многих умозаключений к ложному. Ведь такое доказательство может заключать и н ложному. Отсюда ясно, что при рассмотрении довода самого по себе надо выяснить, во-первых, приводится ли он через умозаключение; во-вторых, заключает ли ни к истинному или ложному, в-третьих, из каких [посылок], ибо если из ложных, но правдоподобных, то он диалектический довод; если же из истинных, но неправдоподобных, то он негодный довод. А если [посылки] и ложные, и чрезвычайно неправдоподобные, то ясно, что он негодный — или вообще, или в отношении [обсуждаемого] предмета.

Глава тринадцатая: «Постулирование основания»

Как вопрошающий постулирует положенное вначале и противоположное ему, указано в «Аналитиках» поскольку имеется в виду истина. Как он постулирует положенное вначале, когда речь вдет о мнении, следует сказать теперь.

Итак, постулируют положенное вначале, по-видимому, пятью способами. Самый очевидный и первый — когда постулируют то, что должно быть доказано. Когда указывается сам предмет [доказательства], — это трудно скрыть; это остается скрытым скорее при соименных [предметах] и там, где имя и речь обозначают одно и то же. Во-вторых, когда то, что должно быть доказано как частное, постулируют как общее, например если должно доказать, что о противоположностях имеется одна наука, а постулируют, что вообще имеется одна наука о противолежащих друг другу [вещах]. Ибо то, что должно быть доказано само по себе, видимо, постулируют вместе со многим другим. В-третьих, если предложенное, которое должно доказать как общее, постулируют как частное; например, если предложено, что есть одна наука о всех противоположностях, постулируют, что есть одна наука о некоторых определенных [противоположностях] ибо и здесь, видимо, постулируют отдельно само по себе то, что должно быть доказано вместе со многим [другим]. В-четвертых, если постулируют положение по частям; например, если должно доказать, что врачебное искусство имеет своим предметом здоровое и больное, постулируют каждое из них отдельно. Или, в-пятых, если постулируют одно из двух необходимо следующих друг из друга [положений], например если постулируют, что сторона [квадрата] несоизмерима с диагональю, а должно доказать, что диагональ несоизмерима со стороной [квадрата].

Столькими же способами постулируют то, что противоположно положенному вначале, а именно: во-первых, если постулируют противолежащие друг другу утверждение и отрицание; во-вторых, если постулируют противоположности по противопоставлению, например что одно и то же — благо и зло; в-третьих, если, выставив общее положение, постулируют противоречащее ему частное, например если, приняв, что есть одна наука о противоположностях, постулируют, что наука о здоровом и наука о больном — разные науки, или, наоборот, постулировав это положение, пытаются принять для общего противоречащее ему положение. Далее, если постулируют противоположное тому, что с необходимостью вытекает из положенных [посылок], и, наконец, если само противолежащее, правда, не принимают, но постулируют два таких [положения], из которых последует противолежащее противоречие. Принятие противоположных друг другу [положений] отличается от постулирования положенного вначале тем, что последнее есть ошибка в отношении заключения (ведь именно его имеют в виду, когда говорят о постулировании положенного вначале), при [принятии] же противоположных друг другу [положений] [ошибка] заключается в том, что, выдвинутые в качестве посылок, они находятся в некотором отношении [противоположности] друг к другу.

Глава четырнадцатая: «Топы, касающиеся усовершенствования в искусстве диалектики»

Для упражнения в приведении таких доводов и для обучения им надо прежде всего приучаться к превращению [заключений]. В самом деле, именно таким образом у нас будет больше средств для обсуждения того, о чем речь, и при немногих [положениях] будем хорошо знать много доводов. Произвести превращение — значит измененным [в противоположное] заключением вместе с остальными посылками опровергнуть одно из данных [положений]. Ведь если заключение не [истинно], то необходимо опровергается одна из посылок, если только при полагании всех [посылок] необходимо должно быть заключение. Относительно каждого тезиса следует рассмотреть доводы за и против, и, как только они найдены, надо стараться сразу раскрыть их. Именно таким образом удастся в одно и то же время научиться задавать вопросы и давать ответы. И если нет кого-либо другого, [с кем можно было бы рассуждать], то следует упражняться самостоятельно. Надо также выбирать доводы, касающиеся того же тезиса, и сопоставлять их. Ведь это большое подспорье для отстаивания [своих положений] и хорошее средство для опровержения, когда имеют много доводов за и против. Тогда [собеседнику] приходится остерегаться противоположных [положений]. Немаловажное средство для познавания и философского понимания — это быть в состоянии в одно и то же время усматривать и усмотреть и то, что вытекает из признания предположения, и то, что вытекает из отрицания его. Тогда остается лишь выбрать правильное из них. Но для этого необходим природный дар.

И это действительно природный дар — быть способным надлежащим образом выбирать истинное и избегать ложного. И именно даровитые люди умеют хорошо это делать, ибо, правильно благоволя или противясь тому, что предлагают, они правильно судят о том, что есть наилучшее.

Для наиболее часто встречающихся в беседах проблем следует хорошо знать доводы, в особенности для основных положений. Ведь часто отвечающие при приведении их с досады отказываются [от своих положений]. Далее, следует располагать многими определениями, притом иметь под рукой общепринятые и первые из них, ибо при помощи их получаются умозаключения. Следует стараться владеть и доводами, на которые чаще всего наталкиваются [в рассуждениях].

Ведь так же как в геометрии полезно хорошо усвоить ее элементы, а в искусстве счисления знание таблицы умножения чисел первого десятка очень важно для умения умножать другие числа, так и при приведении доводов важно иметь наготове начала и знать наизусть посылки, ибо, так же как в искусстве запоминания одни лишь установленные топы сразу же вызывают в памяти суть дела, точно так же и топы [в рассуждениях] способствуют большему умению выводить заключения, поскольку обращают внимание на ограниченное число [посылок]. Общую же посылку следует сохранять в памяти скорее, чем довод, ведь достаточно трудно располагать многими началами и предположениями.

Далее, надо приучиться к тому, чтобы из одного довода [собеседника] делать множество доводов как можно более скрыто. Это удается, если как можно дольше уклоняться от всего связанного с тем, о чем рассуждение. Для этого [приема] подходят наиболее общие доводы, например [довод], что нет одной науки о многом, ибо в таком виде он распространяется и на соотнесенное, и на противоположности, и на однорядное.

Следует также, удерживая в памяти доводы [собеседника], обращать их в общие, хотя бы он их и высказал как частное, ибо и таким образом можно будет один довод превратить во многие. (Подобным же образом обстоит дело с энтимемами в искусстве красноречия. ) Что касается своих умозаключений, то следует всячески избегать строить их общими. И всегда следует обращать внимание на доводы, не рассуждают ли о том, что обще многим. Ведь все частные [заключения] также выводят из общего, и доказательство «о частного содержит в себе общее, потому что без общего нельзя делать никакое заключение.

Упражняться же в наведении следует с молодыми, а в построении силлогизмов — с опытными. От тех, кто искусно строит силлогизм, надо стараться заимствовать посылки, а от тех, кто искусно умозаключает путем наведения, — сопоставления. Ибо каждый опытен в своей области. Вообще надо упражнением в рассуждениях добиться того, чтобы легко получить или силлогизм о чем-нибудь, или раскрытие, или посылку, или возражение, или [установить], правильно ли ставят вопросы или неправильно (либо сам [упражняющийся], либо другой), и отчего получилось то или другое. Ведь посредством всего этого приобретается способность [к диалектике], и ради этой способности упражняются, и больше всего — в умении пользоваться посылками и возражениями, ибо диалектик, коротко говоря, — это тот, кто умеет выдвигать посылки и делать возражения. А выдвигать положения — значит делать из многого одно (ибо то, на что направлен довод, следует брать как нечто одно), возражать же — значит делать из одного многое, ибо возражающий либо проводит различие, либо оспаривает, с чем-то из выдвигаемого соглашаясь, а с чем-то нет.

Не следует, однако, вступать в словопрения с каждым или упражняться с первым встречным. Ибо против некоторых доводы обязательно получаются негодными. В самом деле, против того, кто старается во что бы то ни стало казаться неуязвимым, справедливо, конечно, во что бы то ни стало строить умозаключения, по это дело неблагопристойное. Поэтому не следует вступать в общение с первым встречным без разбора, ведь обязательно получится негодное обсуждение. Ведь и те, для кого главное — упражнение [в диалектике], не могут удерживаться от того, чтобы не спорить ради спора.

Следует также иметь готовые доводы для таких проблем, при обсуждении которых мы, располагая весьма немногими [доводами], [все же] в состоянии будем использовать их в большинстве случаев. Это общие доводы, й их весьма трудно добыть из непосредственно наблюдаемого.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 78