КНИГА ШЕСТАЯ

Глава первая: «Топы, касающиеся определения. Предварительные замечания»

Исследование определений состоит из пяти частей, а именно: [определение негодно] или [1] потому, что речь вообще неправильна для того, имя чего дано (ведь определение человека должно быть правильно для каждого человека); или [2] потому, что, хотя род имеется, предмет не был отнесен к этому роду либо отнесен не к своему роду (ибо тот, кто дает определение, должен, установив род, прибавить видовое отличие, ведь прежде всего род, надо полагать, больше всего означает в определении сущность определяемого); или [3] потому, что речь относится не только к определяемому, ведь определение должно относиться только к определяемому, как уже было сказано раньше, или [4] потому, что хотя все указанные [условия] соблюдены, но не определяют и не указывают сути бытия определяемого, и, наконец, [5] помимо указанных случаев потому, что хотя определение и дается, но дается не надлежащим образом.

Итак, если не правильна речь относительно того, имя чего дано, то следует рассмотреть исходя из топов, касающихся привходящего, ибо и там все исследование состоит в выяснении того, правильно или неправильно [дано привходящее]. В самом деле, когда мы рассуждаем, что привходящее присуще, мы говорим, что это правильно; когда мы рассуждаем, что оно не присуще, мы говорим, что это неправильно. Если же предмет отнесен не к своему роду или если данная речь относится не только к определяемому, то следует его рассматривать исходя из топов, касающихся рода: и собственного.

Наконец, если [вообще] не дано определение или оно дано не надлежащим образом, то следует сказать как искать. Прежде всего надо рассмотреть, надлежащим ли образом дано определение. Ибо легче любую вещь сделать, чем сделать надлежащим образом. Поэтому ясно, что здесь чаще ошибаются, ибо последнее труднее, так что приводить доводы против оказывается здесь легче, чем когда вообще не дано определение.

Определение дается не надлежащим образом двояко: во-первых, когда пользуются неясным выражением (ведь тот, кто дает определение, должен пользоваться как можно более ясным выражением, потому что определение дается ради познания); во-вторых, когда в речи сказано больше, чем требуется, ибо все присовокупляемое в определении излишне. В свою очередь каждую из указанных ошибок можно разделить на многие части.

Глава вторая: «Топы для выяснения того, надлежащим ли образом дано определение»

Итак, первый топ, касающийся неясности, применим, когда указанное [определение] содержит одноименное, например когда говорят, что становление есть путь к сущности или что здоровье есть правильное соотношение теплого и холодного, ибо «путь» и «соотношение» одноименны. В самом деле, не ясно, какое значение этих многозначных речений имеется в виду. Точно так же — если не различают многозначное определяемое, ибо не ясно, для какого из значений дано определение. Здесь можно строить каверзы, утверждая, что речь соответствует не всему тому, определение чего дано. Такой [способ] особенно применим, когда одноименность скрыта. Можно и самому делать умозаключение, уточняя, в скольких значениях говорится то, что дано в определении. Ведь если определение ни в каком смысле не указано удовлетворительно, то ясно, что и не в том определенном смысле, который имеется в виду.

Другой топ — если [определяющее] дано иносказательно, например если знание названо неколебимым, или земля — кормилицей, или умеренность — созвучием. Ибо все иносказательное неясно. Можно строить каверзы и против того, кто говорит иносказательно, утверждая, будто он имел в виду прямой смысл. Ибо тогда названное определение, не соответствует, как, например, относительно умеренности, ведь всякое созвучие относится к звукам. Далее, если созвучие — род для умеренности, то одно и то же будет относиться к двум родам, не объемлющим друг друга, ибо ни созвучие не объемлет добродетели, ни добродетель — созвучия.

Далее — если даются имена малоупотребительные, как, например, Платон называет глаза «осеняемыми бровью», или паука «гникусом», или мозг «костным», ведь всякое непривычное слово неясно.

Некоторые вещи указываются не как одноименное, и не иносказательно, и не в прямом смысле, например «закон есть мера или подобие справедливого по природе». Такие [выражения] хуже иносказаний. Ибо иносказание делает обозначаемое некоторым образом понятным через сходство. Ведь все, кто пользуется ю иносказаниями, употребляют их в силу некоторого сходства. Что касается такого рода выражений, [как «закон есть мера... »], то они не делают [предмет] понятным, ибо здесь нет сходства, в силу которого закон был бы мерой или подобием, и не говорится о нем в прямом смысле обычным языком. Поэтому если говорят в прямом смысле, что закон есть мера или подобие, то говорят неправильно, ибо подобие есть то, что возникает через подражание, а с законом так дело не обстоит. Если же это говорится не в прямом смысле, то очевидно, что сказано неясно и хуже всякого иносказания.

Далее — если из названого [определения] неясно понятие противоположного, ибо те, кто дает определение надлежащим образом, сверх того выявляют противоположности. Или если определение, названное отдельно, не объясняет, к чему оно относится, то оно похоже на те картины древних живописцев, смысл каждой из которых без надписи понять нельзя.

Глава третья: «Топы для выяснения того, надлежащим ли образом дано определение (продолжение)»

Итак, если [определение] неясно, то надо рассматривать исходя из таких топов. Если определение содержит больше того, [что требуется], то прежде всего следует смотреть, не приведено ли то, что присуще всем — либо вообще всему существующему, либо тому, что подпадает под тот же род, что и определяемое.

В таком случае определение содержит больше того, [что требуется]. Ведь род должен отделить предмет от других [родов], а видовое отличие — от того, что относится к тому же роду. Таким образом, то, что вообще всему присуще, ни от чего не отделяет, а присущее тому, что подпадает под тот же род, не отделяет от того, что относится к тому же роду, так что такое присовокупление бесполезно.

Далее, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что присовокупленное хотя и составляет то, что свойственно лишь данной вещи, но по удалении его оставшаяся речь указывает свойственное лишь данной вещи и выражает ее сущность. Например, в определении человека добавление «способное овладевать знаниями» излишне, и по удалении его оставшаяся речь указывает свойственное лишь человеку и выражает его сущность. Вообще говоря, излишне все, по удалении чего оставшееся объясняет определяемое. Ошибку, подобную указанной, содержит и то определение души, согласно которому она есть само себя движущее число. Дело в том, что уже «само себя движущее» есть душа, как определяет ее Платон. Или «само себя движущее» есть, правда, собственное для души, однако по удалении «числа» не выражает ее сущности. Обстоит ли дело так или этак, выяснить трудно. Во всех подобных случаях все же следует ради пользы применять эти топы. Например, если определение слизи гласит, что она первая непереваренная влага от пищи, то [можно возразить], что первое — одно, а не многое, так что присовокупление «непереваренная» излишне, ибо по удалении его оставшаяся речь укажет свойственное лишь слизи, ведь не может быть первым и непереваренное, и что-то еще от пищи. Или слизь вообще есть не первое от пищи, а первое от непереваренного, и в таком случае следует прибавить «непереваренное», иначе речь будет неправильной, так как слизь не первое от всей [пищи].

Далее, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что нечто из содержащегося в речи присуще не всему, что подпадает под один и тот же вид, ибо такое [определение] хуже тех, в которые включают то, что присуще всему существующему. В последнем случае если оставшаяся речь указывает свойственное лишь данной вещи, то и все сказанное в целом будет свойственно лишь ей. Ибо вообще, что бы ни прибавили к тому, что свойственно лишь данной вещи, если только это истинно, все в целом оказывается свойственным лишь данной вещи. Если же что-то из содержащегося в речи присуще не всему, что подпадает под один и тот же вид, то все сказанное в целом не может быть свойственно лишь данной вещи, потому что оно не взаимозаменяемо с ней, например, «живое существо, живущее на суше, двуногое, длиною в четыре локтя», ибо эта речь не взаимозаменяема с вещью, потому что не всем, подпадающим под тот же вид, присуще быть длиною в четыре локтя.

Опять же следует смотреть, не указано ли [в определении] одно и то же несколько раз, например если говорят, что вожделение есть стремление к приятному. Дело в том, что всякое вожделение направлено на приятное, так что и стремление к приятному есть то же самое, что вожделение, направленное на приятное. Таким образом, получается такое определение вожделения: оно есть стремление к приятному, направленное на приятное, ибо нет разницы сказать: вожделение или стремление к приятному, так что каждое из них направлено на приятное. Или, быть может, в этом нет ничего нелепого, ведь и человек есть двуногое [существо], а потому и тождественное человеку будет двуногим. Однако человеку тождественно «живое существо, живущее на суше, двуногое», так что [получается, что] живое существо, живущее на суше, двуногое, есть двуногое. Но не из-за этого получается нечто нелепое, ведь не о «живом существе, живущем на суше» сказывается «двуногое» (ибо в таком случае об одном и том же сказывалось бы «двуногое» дважды), а о «живом существе, живущем на суше, двуногом». Так что лишь единожды сказывается «двуногое». И точно так же и с вожделением, а именно, не о стремлении сказывается «направленное на приятное», а обо всем в совокупности. Так что и здесь высказывание делается единожды. Нелепость, таким образом, состоит не в том, что дважды произносится одно и то же имя, а в том, что о чем-то сказывается одно и то же несколько раз, как, например, Ксенократ говорит, что рассудительность определяет и созерцает существующее.

Дело в том, что способность определять есть некая способность созерцать, так что, прибавляя «и созерцает», он говорит одно и то же дважды. Точно так же [ошибаются] и те, кто говорит, что охлаждение есть лишение естественного тепла, ведь всякое лишение есть лишение естественно присущего, так что излишне прибавлять «естественное», а достаточно сказать «лишение тепла», так как само «лишение» делает понятным, что говорится о естественном.

Опять же следует смотреть, не прибавляют ли к указанному общему и частное, например если кротость определяют как уступку в полезном и справедливом, ведь справедливое есть нечто полезное, так что оно объявляться полезным, поэтому «справедливое» здесь излишне, так что тот, кто сказал общее, прибавил частное. Так же — если врачебное искусство определяют как знание о том, что полезно для здоровья живого существа и человека, или закон определяют как подобие того, что прекрасно и справедливо от природы. Ведь справедливое есть нечто прекрасное; так что одно и то же говорится больше одного раза.

Глава четвертая: «Топы, устанавливающие необходимые условия построения определений»

Итак, с помощью этих и подобных им [топов] следует смотреть, надлежащим или ненадлежащим образом [строится определение]. А указана ли и определена или нет суть бытия вещи — это надо смотреть исходя из следующих [топов].

Прежде всего надо смотреть, не обстоит ли дело так, что определение было дано не через предшествующее, [или то, что первее], и более известное. Так как определение дается ради познания того, о чем речь, познаем же мы не на основании первого попавшегося, а из предшествующего и более известного, совершенно так же, как в доказательствах (ведь именно так происходит всякое обучение и учение), то очевидно, что тот, кто дает определение не через предшествующее й более известное, не определяет. Иначе будет много определений одного и того же. Ведь ясно, что тот, кто дает определение через предшествующее и более известное, определяет лучше, так что и то и другое определения были бы определениями одного и того же. Но, надо полагать, это не так, ибо каждое существующее как то, что оно есть в существе своем, имеет одно бытие. Так что если будет много определений одного и того же, то бытие определяемого как таковое, выражаемое тем и другим определением, должно быть одним и тем же. Но бытие в том и другом не одно и то же, так как определения — разные. Итак, ясно, что тот, кто определил не через предшествующее и более известное, не дает определения.

Так вот, определение, данное не через более известное, получается двояким образом, а именно если оно строится из более неизвестного вообще или же из более в неизвестного для нас. Может быть и так и этак. Более известно вообще предшествующее по сравнению с последующим, например точка — по сравнению с линией, линия — по сравнению с поверхностью, а поверхность — по сравнению с имеющим объем; точно так же единица — по сравнению с числом, ибо она первое и есть начало всякого числа; равным образом звук речи — по сравнению со слогом. Для нас же иногда бывает наоборот, ведь больше всего под чувственное восприятие подпадает имеющее объем, поверхность — больше, чем линия, а линия — больше, чем точка. Большинство людей раньше узнает имеющее объем и поверхность, ибо их схватывает любой человек, а другое — тонкий и проницательный ум.

Да и вообще лучше пытаться познавать последующее через то, что первее, ибо это путь более подходящий для знания. Тем же, кто не может познавать таким путем, необходимо, пожалуй, объяснить через известное для них. Таковы определения точки, линии и поверхности. Ибо все они выражают предшествующее через последующее. А именно, они гласят, что точка — граница линии, линия — поверхности, поверхность — имеющего объем. Но не следует упускать из виду, что те, кто строит определения таким образом, не могут выявить суть бытия определяемого, когда более известное для нас и более известное вообще оказываются не одним и тем же, если только определяемое надлежащим образом должно быть определено через род и видовое отличие, а они принадлежат к более известному вообще и к тому, что первее вида. В самом деле, с устранением рода и видового отличия устраняется и вид, так что они первее вида. Да они и более известны, ибо, зная вид, необходимо знают и род и видовое отличие (ведь тот, кто знает человека, знает также живое существо и живущее на суще). Когда же знают род и видовое отличие, не обязательно знают и вид, так что вид менее известен. Далее, те, кто утверждает, что правильные определения — это те, что даются на основании известного каждому, должны — если быть последовательным — сказать, что есть много определений одного и того же, ибо одному бывает более известным одно, другому — другое, но не всем одно и то же; так что каждой вещи следовало бы давать разные определения, если только определение нужно было бы давать на основании того, что более известно каждому. Далее, одним и тем же в одно время более известно одно, в другое — другое, сначала чувственно воспринимаемое, затем, после того как они стали более изощренными, — наоборот; так что об одном и том же нельзя дать всегда одно и то же определение, если утверждать, что определение должно быть дано через более известное каждому. Таким образом, ясно, что определение следует давать не через это, а через то, что более известно вообще. Ибо только так получалось бы всегда одно и то же определение. Но, быть может, и известное вообще известно не всем, а тем, у кого хорошие умственные способности, так же как здоровое вообще — это здоровое для тех, чье тело находится в хорошем состоянии. Итак, следует придерживаться каждого такого рода [топа] и с пользой применять его в рассуждениях. Но больше всего можно, по общему признанию, оспорить определение, если оказывается, что оно не построено ни на основании более известного вообще, ни на основании того, что более известно нам.

Как мы говорили раньше, один способ построения определения не через более известное состоит в том, что предшествующее выражают через последующее; другой способ — когда находящееся в покое и определенное объясняют через неопределенное и находящееся в движении. Ибо находящееся в покое и определенное первее неопределенного и находящегося в движении.

Определение строится не на основании того, что первее, трояко. Во-первых, если противолежащее определяют через противолежащее, например благо — через зло, ведь противолежащие друг другу [вещи] по природе даны одновременно. Некоторым же кажется правильным и то, что наука о противолежащих друг другу [вещах] одна и та же. Так что одно противолежащее не более известно, чем другое. Не следует, однако, упускать из виду, что кое-что не может, пожалуй, быть определено иначе, например двойное без половинного и все само по себе соотнесенное. Ибо бытие у соотнесенных между собой [вещей] одно и то же и состоит в том, чтобы находиться в каком-то отношении к чему-то. Так что невозможно познать одно [соотнесенное] без другого. Поэтому необходимо, чтобы в речь об одном было включено и другое. Итак, нужно знать все такого рода [топы], применять же их следует постольку, поскольку считают их подходящими.

Во-вторых, если используют само определяемое. Но это остается скрытым, когда само имя определяемого не употребляется. Например, если Солнце определяют как небесное тело, видимое днем, ибо тот, кто говорит «день», говорит «Солнце». Для того чтобы обнаружить подобного рода [ошибки], следует имя заменить речью, например, что день есть движение Солнца над Землей. В таком случае ясно, что тот, кто сказал «движение Солнца над Землей», сказал «Солнце», так что тот, кто сказал «день», сказал «Солнце».

В-третьих, если из двух противопоставленных друг Другу членов деления один определяют другим, например нечетное — как то, что на единицу больше четного, ибо противопоставленные друг другу члены деления из одного и того же рода по природе одновременны, а нечетное и четное противостоят друг другу, ибо ю они оба — различия в числе.

Равным образом [ошибаются], если вышестоящее определяют через нижестоящее, например четное — как число, которое делится надвое, или благо — как обладание добродетелью. Ведь «надвое» взято от «двух», а два — четное число, и добродетель есть некоторое благо, так что «надвое» и «добродетель» стоят ниже «четного» и «блага». Ведь тот, кто говорит «добродетель», подразумевает «благо», так как добродетель есть некоторое благо. И точно так же, кто говорит «надвое», подразумевает «четное», так как делить на два — значит делить надвое, а два — четное число.

Глава пятая: «Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)»

Построение определения не через предшествующее и более известное составляет, вообще говоря, один [ошибочный] топ, части же его указаны. Второй топ — если предмет, принадлежащий к такому-то роду, не отнесен к этому роду. Подобная ошибка бывает во всех определениях, в которых суть вещи не установлена, например определение тела как имеющего три измерения или определение человека как умеющего считать; ведь здесь не сказано, что есть то, что имеет три измерения, или что есть то, что умеет считать. Значение же рода — указывать суть вещи, и род — это то, что из сказанного в определении ставят на первое место.

Далее, [ошибаются], если определяемое имеет касательство ко многому, а указано не все, например если грамота определяется как умение писать подсказываемое, ибо необходимо прибавить — умение читать. В самом, деле, тот, кто указывает умение писать, определяет [грамоту] ничуть не лучше того, кто указывает [лишь] умение читать, так что ни один из них не дает [надлежащего] определения, а таковое дает только тот, кто утверждает и то и другое, потому что не может быть много определений одного и того же. Таким образом, в некоторых случаях дело действительно обстоит так, как было сказано, в некоторых же нет, например в тех случаях, когда [определяемое] имеет касательство к тому и другому не само по себе, как [в случае, когда утверждают], что врачебное искусство содействует здоровью и болезни. Дело в том, что к одному оно имеет касательство само по себе, а к другому — привходящим образом, ибо вообще-то врачебному искусству чуждо содействовать болезни, так что тот, кто указывает то и другое, определяет [врачебное искусство] Ничуть не лучше того, кто указывает одно из них, а, пожалуй, даже хуже, так как всякий, кто не есть врачеватель, может содействовать болезни.

Далее, [ошибаются], если там, где определяемое имеет касательство ко многому, из этого многого указывают не лучшее, а худшее, ведь всякое знание и всякая способность, надо полагать, направлены на лучшее.

Опять же если то, о чем шла речь, не отнесено к своему роду, то следует смотреть исходя из основных положений о родах, как уже говорилось выше

Далее, [ошибаются], если при определении выходят за пределы родов, например справедливость определяют как свойство, способствующее равенству или распределяющее равное, ибо, кто так определяет, тот выходит за пределы [рода] добродетели. Таким образом, упуская род справедливости, не указывают сути ее бытия, ибо сущность каждой вещи [связана] с родом. А этот случай — тот же, что случай, когда определяемое не относят к ближайшему роду. Ибо тот, кто относит его к ближайшему роду, указывает тем самым все вышестоящие роды, так как все вышестоящие роды сказываются о нижестоящих. Так что определяемое следует отнести к ближайшему роду или присоединить к вышестоящему роду все видовые отличия, через которые определяется ближайший род. Ибо [только] так ничего не упускают, а для определяемого вместо имени указывается нижестоящий род. А тот, кто называет только вышестоящий род, не подразумевает нижестоящий род. В самом деле, кто говорит «растение», не подразумевает «дерево».

Глава шестая: «Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)»

Далее, что касается видового отличия, то таким же образом следует смотреть, названы ли и видовые отличия рода. Ибо если определение не дается посредством видовых отличий, свойственных вещи, или указано нечто такое, что никак не может быть видовым отличием чего-либо (например, живое существо или сущность), то ясно, что определение не дается, ведь они не видовые отличия ни одной вещи. Следует также смотреть, имеется ли нечто противопоставленное указанному видовому отличию, ибо если нет, то ясно, что указанное не будет видовым отличием рода, ведь каждый род разделяют противопоставленные друг другу видовые отличия, как, например, живое существо — живущее на суше, крылатое, обитающее в воде. Или следует смотреть, не обстоит ли дело так, что хотя и имеется противопоставленное ему видовое отличие, но оно не истинно относительно рода. В этом случае ясно, что ни то ни другое не будет видовым отличием рода, ибо все противопоставленные друг другу видовые отличия истинны относительно своего рода. Точно так же следует смотреть, не обстоит ли дело так, что хотя оно и истинно относительно рода, но при присовокуплении к роду не образует какого-либо вида. Тогда ясно, что такое отличие не будет видообразующим отличием рода, ибо всякое видообразующее отличие вместе с родом образует вид. Но если противопоставленное отличие не есть видовое отличие, то не будет им и то, о котором шла речь, ибо оно ему противопоставляется.

Далее, [допускают ошибку], если род делят через отрицание, как, например, те, кто определяет линию как длину без ширины. Ведь это не означает ничего другого, как только то, что она не имеет ширины. Таким образом получается, что род причастен виду. Ибо всякая длина или не имеет ширины, или имеет ширину, потому что относительно каждого предмета правильно или утверждение, или отрицание \ так что родом для линии будет или длина, не имеющая ширины, или длина, имеющая ширину. Длина же, не имеющая ширины, есть определение вида, но точно так же — и длина, имеющая ширину, ибо «не имеющее ширины» и «имеющее ширину» суть видовые отличия, а из видового отличия и рода состоит определение вида, так что род принял бы определение вида, и точно так же определение видового отличия, так как одно из указанных видовых отличий необходимо сказывается о роде. Указанный топ применим против тех, кто полагает, что существуют идеи, ибо если есть сама по себе длина, то как можно утверждать о роде, что он имеет ширину или не имеет ширины? Ведь относительно всякой длины одно из них истинно, если только оно необходимо истинно относительно рода. Но это [у идеи длины] не бывает, потому что есть длины, не имеющие ширины, и длины, имеющие ширину; так что этот топ применим только против тех, кто утверждает, что каждый род по числу один, а это допускают те, кто признает идеи, ведь они утверждают, что сама по себе длина и само по себе живое существо суть роды.

В некоторых же случаях необходимо, пожалуй, пользоваться при определении и отрицанием, как, например, в случаях лишенности. Ведь быть слепым — значит не иметь зрения тогда, когда по природе его следует иметь. Но нет разницы, делить ли род через отрицание или через такое утверждение, которому необходимо противопоставлено отрицание, например если нечто определяют как длину, имеющую ширину, ибо имеющему ширину противопоставлено не имеющее ширины, и ничто другое, так что род опять-таки делят через отрицание.

Опять же следует смотреть, не дан ли вид как видовое отличие, как это делают, например, те, кто определяет поношение как оскорбление, сопровождаемое осмеянием, ибо осмеяние есть некоторое оскорбление, так что осмеяние не видовое отличие, а вид.

Далее, следует смотреть, не указан ли род как видовое отличие, например добродетель — как благое или хорошее свойство, ведь благое — род для добродетели. Или быть может, благое не род, а видовое отличие, если действительно правильно, что одно и то же не может принадлежать к двум родам, не объемлющим друг друга, ибо ни благо не объемлет свойства, ни свойство не объемлет блага, ведь не всякое свойство есть благо и не всякое благо — свойство, так что ни то ни другое не будет родом [для добродетели]. Таким образом, если свойство есть род для добродетели, то ясно, что благое не его род, а скорее видовое отличие. Далее, свойство показывает, что такое добродетель, благое же показывает не что есть вещь, а какова она. А ведь кажется правильным, что всякое видовое отличие означает некоторое качество.

Следует также смотреть, не означает ли данное видовое отличие не какое-то качество, а определенное нечто. Ведь кажется правильным, что видовое отличие выражает какое-то качество.

Следует также смотреть, не присуще ли видовое отличие определяемому привходящим образом, ведь ни одно видовое отличие не принадлежит к тому, что присуще привходящим образом, совершенно так же как и род, ибо не может видовое отличие чему-то быть присущим и не присущим.

Далее, следует смотреть, не сказывается ли о роде видовое отличие, или вид, или нечто подчиненное виду. В таком случае определение дано не будет, ибо ничто из только что перечисленного не может сказываться о роде, так как [сам] род простирается на большее, чем все они. С другой стороны, следует смотреть, не сказывается ли род о видовом отличии, ведь род, надо полагать, сказывается не о видовом отличии, а о том, о чем сказывается видовое отличие, как, например, «живое существо» — о человеке, быке и всех прочих живущих на суше живых существах, но не о видовом отличии, которое приписывается виду: ведь если «живое существо» сказывалось бы о каждом видовом отличии, то много живых существ сказывалось бы о виде, так как о виде сказываются видовые отличия. Кроме того, все видовые отличия были бы или видами, или единичными, если только они живые существа, ибо каждое живое существо есть или вид, или единичное.

Точно так же следует обратить внимание на то, не сказывается ли о видовом отличии вид или нечто подчиненное виду, ведь это невозможно, так как видовое отличие простирается на большее, чем виды. Кроме того, видовое отличие оказывалось бы в таком случае видом, если только о нем сказывается какой-нибудь из видов, ибо если [о видовом отличии] сказывается «человек», то ясно, что это видовое отличие есть человек.

С другой стороны, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что видовое отличие не первее вида, ибо видовое отличие должно быть последующим по отношению к роду, но первее вида.

Следует также смотреть, не принадлежит-ли указанное видовое отличие к другому роду, который не объемлется [родом, указанным в определении], или не объемлет его, ибо кажется правильным, что одно и то же видовое отличие не может относиться к двум родам, не объемлющим друг друга. Иначе получится, что один и тот же вид будет относиться к двум родам, не объемлющим друг друга, ведь каждое видовое отличие влечет за собой свой род, как, например, «живущее на суше» и «двуногое» вместе влекут за собой «живое существо». Так что каждый из родов относится к тому, к чему относится видовое отличие; поэтому ясно, что вид принадлежит к двум родам, не объемлющим один другого. Или быть может, не исключено, что одно и то же видовое отличие относится к двум родам, не объемлющим один другого, только надо присовокупить «[помимо того случая, когда] они не подчинены одному и тому же [высшему роду]». В самом деле, живое существо, живущее на суше, и крылатое живое существо суть роды, не объемлющие один другого, но видовое отличие их обоих — двуногое, так что надо присовокупить «[помимо того случая, когда] оба рода не подчинены одному и тому же [высшему роду]», ведь оба они подчинены [роду] «живое существо». Ясно, однако, и то, что так как одно и то же видовое отличие может относиться к двум родам, не объемлющим один другого, то видовое отличие не обязательно влечет за собой любой свой род, а влечет за собой лишь один из этих родов, а также все роды, стоящие выше его, как, например, «двуногое» влечет за собой «живое существо крылатое» или «живое существо, живущее на суше».

Следует также смотреть, не указали ли как видовое отличие сущности нахождение в чем-то, ибо сущность отличается от сущности, надо полагать, не тем, где они находятся. Поэтому тех, кто разделяет живые существа на живущие на суше и обитающие в воде, порицают, полагая, что «живущее на суше» и «обитающее в воде» указывают, где [они находятся]. Или быть может, их неправильно порицают, ведь «обитающее в воде» указывает не «в чем-то» и не «где-то», а некоторое качество. Ибо если бы оно и находилось на суше, оно одинаково было бы обитающим в воде. И точно так же «наземное», хотя бы оно и находилось в воде, будет наземным, а не обитающим в воде. Но все же, если видовое отличие означает нахождение в чем-то, то это явно будет большой ошибкой.

С другой стороны, следует смотреть, не указали ли как видовое отличие состояние, ибо всякое состояние, усиливаясь, изменяет сущность, видовое же отличие не таково, ибо, надо полагать, оно скорее сохраняет то, видовое отличие чего оно есть, и вообще невозможно чему бы то ни было быть без своего видового отличия, ведь если нет двуногого, то не будет и человека. Одним словом, то, во что превращается находящийся в таком-то состоянии, не может быть его видовым отличием. Ведь все подобные [состояния], усиливаясь, изменяют сущность. Так что, если указали как видовое отличие такого рода [состояния], то допустили ошибку. Ибо мы вообще не меняемся в отношении видового отличия.

Следует также смотреть, не указали ли видовое отличие чего-то соотнесенного без соотнесения с другим. Ведь у соотнесенного и видовые отличия суть соотнесенное, как, например, видовые отличия знания. Ведь говорят, что оно об умозрительном, о деятельности и о творчестве — каждое из них указывает на отношение к чему-то, ибо умозрительное есть умозрительное относительно чего-то, творческое — относительно чего-то и так же деятельное,

Следует также смотреть, указывает ли строящий определение то, для чего по природе существует каждое соотнесенное. Ведь в одних случаях можно пользоваться каждым соотнесенным только для того, для чего оно по природе существует, а для иного нет, в других же случаях можно и для иного; например, зрением можно пользоваться только для того, чтобы видеть; банным же скребком с полой ручкой можно и воду черпать, но все же если кто определил бы этот скребок как орудие для черпания, то допустил бы ошибку, ибо по природе своей он существует не для этого; определение же [выражения] «для чего существует по природе» гласит: для чего бы пользовались рассудительный человек, поскольку он рассудителен, и соответствующая наука.

Или следует смотреть, не обстоит ли дело так, что, когда [определяемое] имеет касательство ко многому,

[в определении] указали не первое, например рассудительность [определили] как добродетель человека или души, а не разумной части души, ведь рассудительность есть прежде всего добродетель разумной части души, ибо именно на этом основании говорят, что и душа и человек рассудительны.

Далее, допущена ошибка, если то, для чего указано определяемое состояние, или расположение, или что бы то ни было другое, не может быть их носителем, ведь всякое расположение и всякое состояние естественно возникает в том, расположение или состояние чего оно есть, как, например, знание возникает в душе, будучи состоянием души. Иногда допускают ошибку в такого рода случаях, как, например, те, кто говорит, что сон есть бессилие чувственного восприятия, сомнение — равенство противоположных друг другу доводов, а боль — насильственное распадение сросшихся частей. Дело в том, что сон не присущ чувственному восприятию, но должен был бы быть присущим, если бы он был бессилием чувственного восприятия; точно так же сомнение не присуще противоположным друг ДРУГУ доводам и боль не присуща сросшимся частям, иначе чувствовали бы боль неодушевленные предметы, если для них была бы возможна боль. Таково и определение здоровья, если здоровье есть правильное соотношение теплого и холодного. В таком случае должны быть здоровыми тепло и холод, ибо правильное соотношение каждой вещи имеется в том, правильное соотношение него оно есть, так что и здоровье было бы присуще теплу и холоду. Кроме того, у тех, кто так определяет, бывает, что они производимое причисляют к производящему и наоборот; в самом деле, распадение сросшихся частей есть не боль, а то, что вызывает боль, точно так же не бессилие чувственного восприятия есть сон, а одно вызывает другое, ведь мы или спим из-за бессилия, или мы становимся бессильными через сон. Равным образом можно было бы считать, что сомнение вызывается равенством противоположных доводов. Ведь когда имеются доводы за и против и нам кажется, что все они говорят в пользу той и другой стороны в одинаковой мере, мы сомневаемся, какой из них держаться.

Далее, следует смотреть в отношении всякого времени, нет ли где несогласованности, например если бы кто определил бессмертное как живое существо, не подверженное теперь гибели. Ведь живое существо, не подверженное теперь гибели, было бы теперь бессмертным. Или быть может, в этом случае получается не так, ведь «неподверженное теперь гибели» двусмысленно: это означает или что оно теперь не погибло, или что оно не может теперь погибнуть, или что оно теперь таково, что никогда не сможет погибнуть. Так вот, когда мы говорим, что живое существо теперь не подвержено гибели, мы говорим, что живое существо теперь таково, что оно никогда не сможет погибнуть, а это означало бы то же самое, что оно бессмертно; так что отсюда не следует, что оно теперь бессмертно; но все же, если оказывается, что то, что указано в речи, присуще теперь или раньше, а то, что обозначено именем, не присуще, то [указанное в речи и обозначенное именем] не одно и то же. Итак, пользоваться этим топом следует так, как было сказано.

Глава седьмая: «Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)»

Следует также смотреть, не объясняют ли то, что определили, скорее через другое, чем через данное определение, например если бы справедливость определили как возможность распределять поровну. Дело в том, что Справедлив скорее тот, кто намерен распределять поровну, чем тот, кто это [только] может. Поэтому справедливость не есть возможность распределять поровну, иначе наиболее справедливым был бы тот, кто имел бы наибольшую возможность распределять поровну.

Далее, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что предмет допускает большую степень, а данное в определении не допускает или, наоборот, данное в определении допускает, а предмет не допускает. Ведь или и то и другое должно допускать большую степень, или ни одно из них не допускает, если только данное в определений и предмет действительно одно и то же; кроме того — если и то и другое допускает большую степень, но возрастает не одновременно, например если любовь определяют как желание совокупляться: ведь тот, кто больше любит, не стремится к большему ю совокуплению, так что и то и другое допускает большую степень, но не одновременно, что, конечно, должно было бы быть, если бы они были одним и тем же.

Далее, если дело касается двух [вещей], то [допускают ошибку], если к той, к которой что-то относится в большей мере, указанное в определении относится в меньшей мере, например если огонь определяют как тело, состоящее из мельчайших частиц. Дело в том, что пламя есть огонь в большей мере, чем свет, но пламя есть в меньшей мере, чем свет, тело, состоящее из мельчайших частиц. Ведь оба должны были бы быть присущими одному и тому же в большей мере, если бы они были одним и тем же. С другой стороны, [допускают ошибку], если одно одинаково присуще обеим вещам, о которых речь, а другое присуще обеим не одинаково, а одной из них в большей мере.

Далее, [допускают ошибку], если определение, относящееся к двум [вещам], дается разделительно, например если прекрасное определяют как приятное для зрения или для слуха, а сущее — как могущее претерпевать или действовать. В этом случае одно и то же было бы в одно и то же время прекрасным и непрекрасным и равным образом сущим и несущим, ибо приятное для слуха будет то же, что прекрасное, а потому неприятное для слуха — то же, что непрекрасное, ибо противолежащее одному и тому же — одно и то же, прекрасному же противолежит непрекрасное, приятному для слуха — неприятное для слуха. Таким образом, ясно, что неприятное для слуха — то же, что непрекрасное. Если поэтому что-то приятно для зрения, но неприятно для слуха, то оно будет и прекрасным, и непрекрасным. И точно так же мы докажем, что одно и то же есть сущее и не сущее.

Далее, относительно родов, видовых отличий и всего другого, даваемого в определениях, следует при замене имен речью смотреть, нет ли какой-нибудь несогласованности.

Глава восьмая: «Топы, устанавливающие условия правильности построения определении (продолжение)»

Если же определяемое есть соотнесенное или само по себе, или по роду, то следует смотреть, не обстоит ли дело так, что в определении не указано то, с чем определяемое соотнесено или само по себе, или по роду, например если бы знание определили как неколебимое [никаким доводом] постижение, а желание — как беспечальное стремление. Дело в том, что сущность всякого соотнесенного состоит в соотношении с чем-то другим, так как для каждого соотнесенного быть значит то же, что находится в каком-то отношении к чему-то. Поэтому следовало бы сказать, что знание есть постижение того, что познается, а желание — стремление к благу. Точно так же — если грамоту определили бы как знание письменности, ибо в определении следовало бы указать или то, с чем соотносится определяемое, или же то, с чем соотносится его род. Или следует смотреть, не обстоит ли дело так, что указанное соотнесенное дано не по отношению к цели; цель ю же в каждом — наилучшее или то, ради чего все остальное. Поэтому следует указать или наилучшее, или конечное, например стремление не к приятному, а к удовольствию, ибо ради удовольствия мы выбираем и приятное.

Следует также смотреть, не указали ли как предмет стремления (pros ho) становление или деятельность, ведь ни то ни другое не есть цель, так как целью будет скорее быть сделанным и быть ставшим, чем становиться и делать. (Или быть может, это верно не во всех случаях? Ведь большинство людей желают скорее наслаждаться, чем перестать наслаждаться, так что они скорее хотели бы считать целью действование, чем законченное действие).

Далее, следует в некоторых случаях смотреть, не обстоит ли дело так, что не указано «сколько», «какое», «где» и другие различия, например к каким и к скольким почестям стремится честолюбец, ведь к почестям стремятся все, так что негодно назвать честолюбцем того, кто стремится к почестям, а следует присовокупить указанные различия, точно так же как при определении сребролюбца — какого количества денег он добивается или при определении невоздержного — о каких удовольствиях идет речь. Ведь невоздержным называют того, кто предается не какому угодно наслаждению, а какому-то определенному наслаждению; или же если определяют ночь как тень земли, или землетрясение — как колебание земли, или облако — как сгущение воздуха, или ветер — как движение воздуха, ибо следует присовокупить, в каком количестве, какого свойства, где и в силу чего, и точно так же в других подобных случаях. Ибо тот, кто обходит молчанием то или иное различие, не говорит о сути бытия [вещи]. Так вот, нападкам следует всегда подвергать слабое место, ибо землетрясение, [например], будет не любое и не любой силы колебание земли и точно так же ветром будет не любое и не любой силы движение воздуха.

Далее, при [определении] стремлений и всего другого соответствующего им следует смотреть, не обстоит ли дело так, что не присовокупляют «кажущееся», например [говорят], что желание есть стремление к благу или вожделение есть стремление к приятному, но не добавляют — к кажущемуся благу или кажущемуся приятным. Ведь для тех, кто к чему-то стремится, часто остается неизвестным, есть ли оно действительно благо или приятное. Так что оно не обязательно благо или приятное, а лишь кажущееся благо или приятное. Поэтому надо объяснять соответствующим образом. Но даже если «кажущееся» и указали, следует тем, кто признает идеи, ссылаться на эйдосы; ведь нет идей того, что кажется. А эйдос, надо полагать, соотносится с эйдосом, например само по себе вожделение направлено на само по себе приятное и само по себе желание — на само по себе благо, и потому они не направлены ни на кажущееся благо, ни на кажущееся приятное. Ведь нелепо, чтобы была идея кажущегося блага или кажущегося приятным.

Глава девятая: «Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)»

Далее, если определение касается состояния, следует обратить внимание на то, что находится в [данном] состоянии, а если оно касается того, что находится в [данном] состоянии, на [данное] состояние. И точно так же в других подобных случаях. Например, если приятное есть в существе своем полезное, то и испытывающий приятное есть извлекающий пользу. Можно вообще сказать, что в такого рода определениях получается, что некоторым образом определяют больше чем одно. В самом деле, тот, кто определяет знание, некоторым образом определяет и неведение, и точно так же знающего и незнающего, овладение знанием и нахождение в неведении. Ибо если первое объяснено, то некоторым образом объяснено и остальное. Поэтому следует во всех такого рода случаях смотреть, чтобы не было несогласованности, пользуясь основными положениями, исходящими из противоположностей и однорядного.

Далее, при определении соотнесенного следует смотреть, соотнесен ли вид с чем-то из того, с чем соотнесен род; например, если постижение соотнесено с предметом постижения, то и определенное постижение соотнесено с определенным предметом постижения, и если то, что во много раз больше, соотнесено с тем, что во много раз меньше, тогда и то, что определенное число раз больше, соотнесено с тем, что определенное число раз меньше. Если так не указывают, то ясно, что ошибаются.

Следует также смотреть, есть ли определение противолежащего противолежащее определение, например есть ли определение половины определение, противолежащее определению двойного. Ведь если двойное — это то, что столько-то превышает, то половина — это то, что столько же превышаемо. Точно так же обстоит дело с противоположностями. А именно, противоположное определение противоположного будет сообразоваться с каким-то одним сочетанием противоположностей; например, если полезно то, что содействует благу, то вредно то, что содействует злу, или то, что уничтожает благо, ибо одно из них необходимо противоположно тому, что сказано вначале. Если же ни то ни другое не противоположно сказанному вначале, то ясно, что ни одно из определений, данных после, не будет определением противоположного, так что определение, данное вначале, дано неправильно. А так как в некоторых случаях одну из противоположностей называют через лишенность, например неравенство считается лишенностью равенства (ибо неравным называют то, что не равно), то ясно, что противоположность, названная по лишенности, определяется через другую, а эта другая — уже не через названное по лишенности. В таком случае следовало бы, что одно противоположное познается через другое. Итак, при определении противоположностей следует обратить внимание на такого рода» ошибку; например, если кто определял бы равенство как противоположное неравенству, то он определял бы его через названное по лишенности. Тот, кто так определяет, необходимо использует само определяемое. Это становится ясным, если имя заменить речью, В самом деле, сказать «неравенство» — это все равно что сказать «лишенность равенства». Равенство, таким образом, будет противоположным лишенности равенства, так что при этом было бы использовано само определяемое. Если же ни одну из противоположностей не называют по лишенности и определение дано таким же образом (например, благо есть противоположное злу), то ясно, что зло будет противоположным благу (ибо для противоположностей, указанных таким образом, одинаково должно быть дано и определение) так что опять получается, что использовали, то же определяемое, ибо в определение «зла» входит «благо», так что если благо есть противоположное злу, а между злом и противоположным благу нет никакой разницы, то благо будет противоположным тому, что противоположно благу. Ясно, таким образом, что использовали само определяемое.

Далее, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что при определении того, что называют по лишенности, не указали, лишенность чего она есть, например состояния, или того, что противоположно состоянию, или чего бы то ни было еще, и не присовокуплено то, в чем называемое по лишенности естественным образом возникает или вообще или в чем как в первом оно естественным образом возникает; например, если кто, сказав, что неведение есть лишенность, не говорит, то оно есть лишенность знания, или не присовокупляет, в чем оно естественным образом возникает, или, присовокупляя это, не указал, в чем как в первом оно возникает, не указал, например, что оно возникает в разумной части души, а указал, что оно возникает в человеке или в душе [вообще]. Если же то или иное из этого не сделали, то допустили ошибку. Точно так же — если о слепоте не говорят, что она есть лишенность зрения в глазу. Ибо тот, кто надлежащим образом указывает, что такое лишенность, должен указать также, лишенность чего она есть и что есть то, что лишено.

Следует также смотреть, не определяют ли через лишенность то, что не называемо по лишенности, — такую ошибку допускают, например, и при определении неведения, как полагают те, кто называет неведение не через отрицание. Ведь невежественным считается не то, что не обладает знанием, а скорее то, что полностью заблуждается. Поэтому мы не называем невежественными ни неодушевленные предметы, ни детей, так что о неведении не говорится как о лишенности знания.

Глава десятая: «Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)»

Далее, следует смотреть, соответствует ли такому-то изменению окончаний имени такое же изменение окончаний слов, содержащихся в определении; например, если полезное — это способное содействовать здоровью, то полезно значит способно содействовать здоровью, а то, что уже было полезно, — это то, что уже способствовало здоровью.

Следует также смотреть, соответствует ли названое определение идее, ибо в некоторых случаях это не получается, например если определяют так, как Платон дает определение живых существ, присовокупляя [слово] «смертное». Ведь идея не смертна, например сам по себе человек, так что определение не соответствует идее. Вообще же определение того, к чему присовокупляется «действующее» или «претерпевающее», необходимо не согласовывается с идеей, ибо те, кто говорит, что существуют идеи, считают идеи неподверженными изменению и неподвижными. Против них полезны и такого рода доводы.

Далее, следует смотреть, не указали ли для одноименных [предметов] одно общее им понятие. Ведь [предметы], понятие которых, соответствующее [общему им] имени, одно, соименны. Так что данное определение не есть определение ни одного из [предметов] обозначенных этим именем, если оно в одинаковой мере подходит для всего одноименного. Такая ошибка содержится в определении жизни, данном Дионисием, если жизнь есть движение, свойственное и сопутствующее питающемуся роду. Ведь это движение присуще животным не больше, чем растениям. О жизни, надо полагать, нельзя говорить как об одном виде: одна жизнь присуща животным, другая — растениям. Таким образом, определение можно, конечно, давать преднамеренно так, чтобы всякая жизнь была названа соименной и указана как один вид, однако ничто не мешает, чтобы тот, кто сразу усматривает одноименность и желает дать определение согласно одному [из значений], не заметил, что данное им выражение не подходит для одного лишь [значения], а обще обоим. Тем не менее каким бы из этих способов ни определяли, допустили бы ошибку. Так как в некоторых случаях одноименность остается незамеченной, то вопрошающий должен одноименное приводить как соименное (в таком случае определение согласно одному [из значений] не подойдет для другого [значения], так что создается видимость, что определение дается неподобающим образом, ведь оно должно подходить для всего соименного), а сам отвечающий должен проводить различие [между значениями]. А так как некоторые из отвечающих или выдают соименное за одноименное, когда данное им выражение не подходит для всего, или одноименное выдают за соименное, если оно подходит для того и другого [значения], то необходимо либо заранее договориться относительно этого, либо доказать с помощью просиллогизма, что что-то есть одно из них — одноименное или соименное. Скорее уступят те, кто не предвидит всех последствий. Если же не будет достигнута договоренность и кто-то объявит соименное одноименным, потому кто данное выражение не подходит и для данного [значения], то следует смотреть, подходит ли выражение этого и для остального, ибо в таком случае ясно, что оно будет соименным со всем остальным, иначе для остального будет много определений: ведь для них подходят два соответствующих имени выражения — данное ранее и последующее. Если же дают определение чего-то имеющего много значений, а выражение не подходит для них всех и хотя не говорят, что оно одноименное, однако отрицают, что имя подходит для всего, потому что и выражение не подходит для всего, то следует возразить, что надо, правда, пользоваться установившимся и обычным названием и не надо менять такие названия, однако некоторые названия не следует приводить так, как приводит их большинство людей.

Глава одиннадцатая: «Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)»

Если же дается определение чего-то составного, то, отделяя определение одной части составного [от определения другой], следует смотреть, есть ли оставшаяся часть определение оставшегося. Если нет, то ясно, что и все определение не есть определение всего [составного]; например, если бы ограниченную прямую линию определили как край плоскости, имеющей концы, середина которого заслоняет оба конца: если определение ограниченной линии — край плоскости, имеющей концы, то оставшееся должно быть определением прямой, а именно: середина которой заслоняет оба конца. Но неограниченная линия не имеет пи середины, ни концов, и все же она прямая. Так что оставшаяся часть определения не есть определение оставшейся части [составного].

Далее, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что если определяемое есть нечто сложенное, то имеет ли данное определение равное с определяемым висло членов. Равночленным определение называется тогда, когда оно заключает в себе столько же имен и глаголов, сколько их имеет составное. В таких случаях все или некоторые имена необходимо должны быть взаимозаменяемы, так как имен указано теперь отнюдь не больше, чем раньше. Тому, кто дает определение, следует имена заменить речью, лучше всего — все имена, если же нет, то большинство имен. Ведь иначе можно было бы и несоставное определять, заменив одно имя другим, например вместо «одежды» — «платье».

Далее, еще большую ошибку допускают, если одни имена заменяют другими, менее понятными, например вместо «бледный человек» говорят «белявый смертный». В этом случае и не дается определение, и сказанное таким образом менее ясно.

Следует также смотреть, не обстоит ли дело так, что при замене одного имени другим последнее к тому же обозначает не то же самое, например если вместо «знания об умозрительном» сказать «постижение умозрительного», ибо постижение и знание не одно и то же, но ведь они должны означать одно и то же, если только и целое одно и то же, ведь «умозрительное» одинаково содержится в обоих выражениях, а остальное — разное.

Далее, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что, заменяя одно имя другим, заменили не видовое отличие, а род, как в только что приведенном [примере], а именно: «умозрительное» менее известно, чем «знание». Ведь одно есть род, а другое — видовое отличие; самое же известное из всего — род. Вот почему следовало бы заменить не род, а видовое отличие, так как оно менее известно. (Или быть может, упрек этот не серьезный? Ведь ничто не мешает, чтобы более понятным именем было указано видовое отличие, а не род. Если дело обстоит так, то ясно, что следует заменить имя рода, а не видового отличия. ) Но если заменить не имя именем, а имя речью, то ясно, что скорее должно быть дано определение видового отличия, чем определение рода, так как определение дается ради познания, а видовое отличие менее известно, чем род.

Глава двенадцатая: «Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)»

Если же дали определение видового отличия, то следует смотреть, не есть ли оно определение и чего-то другого. Если, например, сказали, что нечетное число есть число, имеющее середину, то следует еще определить, в каком смысле оно имеет середину, ибо «число» одинаково содержится в той и другой части речи, а «нечетное» заменено речью. Между тем середину имеет и линия, и тело, а они не нечетны. Так что указанное не будет определением нечетного. Если же «имеющее середину» многозначно, то следует уточнить, в каком смысле оно имеет середину. Поэтому здесь возможен будет упрек или умозаключение о том, что определение не дано.

Опять же следует, смотреть, не обстоит ли дело так, что определяемое принадлежит к существующему, а содержащееся в определении — к несуществующему, например если белое определяется как цвет, смешанный с огнем, ведь невозможно, чтобы нетелесное было смешано с телесным, так что не может существовать цвет, смешанный с огнем, а белое существует.

Далее, те, кто при определении соотнесенного не уточняет, с чем оно соотносится, а включает [в определение] нечто большее, ошибаются или полностью, или отчасти, например если назовут врачебное искусство знанием о сущем. В самом деле, если врачебное искусство не есть знание ни о чем сущем, то ошибаются полностью; если же оно есть знание об одном сущем, а о другом нет, то ошибаются отчасти. Ибо оно необходимо должно быть знанием обо всем сущем, если только утверждают, что оно знание о сущем само по себе, а не привходящим образом. Так же обстоит дело ю и с другими членами соотношения. Ведь все познаваемое соотносится со знанием. Равным образом обстоит дело и с другим [соотнесенным], так как всякое соотнесенное обратимо [с тем, с чем оно соотнесено]. Далее, если тот, кто указывает нечто не как сущее само по себе, а как привходящее, и указывает правильно, то он соотносит каждое соотнесенное не с чем-то одним, а со многим. Ведь ничто не мешает, чтобы одно и то же было и сущим, и белым, и благим; так что тот, кто указывает [как соотнесенное] то или другое из перечисленного, указывает правильно, если только тот, кто указывает это как привходящее, указывает правильно. Далее, невозможно, чтобы подобное определение относилось только к указанному. Ведь не только врачебное искусство, но и другие знания соотносятся с сущим, так что каждое знание есть знание о сущем.

Ясно поэтому, что такое определение не есть определение какого-либо знания, ибо определение должно относиться только к чему-то одному, а не быть общим [для многих].

Иногда же определяют не вещь [вообще], а вещь, находящуюся в хорошем состоянии или в совершенном виде. Таково определение, которое дают ритору или вору, если ритора определяют как способного в каждом случае находить убедительные [доводы] и ничего не упускать, вора же — как того, кто берет тайком. Ясно, что каждый из них, будучи таким, есть: один — искусный ритор, другой — искусный вор. Ибо вор [вообще] не тот, кто берет тайком, а тот, кто хочет брать тайком.

Опять же следует смотреть, не указали ли то, что предпочитаемо ради него самого, как способствующее чему-то, или как добивающееся чего-то, или так или иначе предпочитаемо ради чего-то другого, например справедливость — как охраняющую законы или мудрость — как способствующую счастью. Ведь то, что способствует или охраняет, принадлежит к предпочитаемому ради другого. Или быть может, ничто не мешает, чтобы то, что предпочитаемо ради него самого, было предпочитаемо и ради другого. Но, конечно, не меньше ошибся тот, кто таким образом определил то, что предпочитаемо ради него самого, ибо наилучшее у каждой вещи есть то, что больше всего содержится в ее сущности, а то, что предпочитаемо ради него самого, лучше, чем предпочитаемое ради другого. Так что и определение должно обозначать скорее именно это.

Глава тринадцатая: «Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)»

Следует также смотреть, не обстоит ли дело так, что тот, кто дает определение чего-то, определяет его как «вот эти», или как «состоящее из этих», или как «вот это с этим». Ибо если его определяют как «вот эти», то может оказаться, что оно присуще обоим и не присуще ни одному, например если справедливость определяли бы как умеренность и мужество. Ведь если имеются двое, каждый из которых обладает одним из этих свойств, то оба [вместе] будут справедливы и ни один из них не будет справедлив, так как оба [вместе] обладают, правда, справедливостью, но ни один из них отдельно ею не обладает. Если же сказанное еще не очень нелепо, потому что в иных случаях бывает нечто такое (ведь ничто не мешает, чтобы двое имели сто драхм, но ни один из них в отдельности не имел их), то совершенно нелепым кажется по крайней мере присущность им противоположностей. А это получится, если один из них умерен и труслив, а другой — мужествен и необуздан. В таком случае и тот и другой будут справедливы и не справедливы. Ведь если справедливость есть умеренность и мужество, то несправедливость — трусость и необузданность. И вообще все доводы в пользу того, что части и целое не одно и то же, приложимы к только что сказанному. Ведь тот, кто так определяет, считает, по-видимому, что части и целое одно и то же. Более всего подходят эти доводы, если речь идет о том, что явно составлено из частей, как, например, дом и тому подобное. Ведь ясно, что если имеются части, то ничто не мешает, чтобы целого [еще] не было, так что части и целое не одно и то же.

Если же утверждали, что определяемое есть не эти [вещи], а состоящее из них, то прежде всего следует смотреть, не обстоит ли дело так, что из указанных [вещей] не может естественным образом возникнуть нечто единое. Ведь некоторые [вещи] находятся в таком отношении друг к другу, что ничто [единое] не может из них возникнуть, как, например, «линия» и «число». Далее следует смотреть, не обстоит ли дело так, что определяемое, правда, возникает естественным образом в чем-то едином как в первом, но то, из чего, как утверждали, состоит определяемое, возникает не из чего-то единого как первого, а одно — из одного, другое — из другого. Тогда ясно, что определяемое не состоит в них. В самом деле, в чем находятся части, в том необходимо находится и целое, так что, [если определение правильно], целое находится не в чем-то едином как нервом, а во многом. Если же и части и целое находятся в чем-то едином как первом, то следует смотреть, не обстоит ли дело так, что они находятся не в одном и том же, а целое — в одном, части — в другом. Опять же следует смотреть, не уничтожаются ли вместе с целым й части. Ибо должно происходить наоборот: после того как уничтожатся части, должно уничтожиться целое; если же уничтожаемся целое, не обязательно, чтобы были уничтожены части. Или быть может, целое хорошо или плохо, а части — ни то ни другое; или, наоборот, части хороши или плохи, а целое — ни хорошо ни плохо; ведь из того, что не есть ни то ни другое, не может возникнуть что-то хорошее или плохое, так же как из плохого или хорошего — то, что не есть ни то ни другое. Или быть может, одно есть хорошее в большей мере, чем другое — плохое, а составленное из них есть не в большей мере хорошее; чем плохое, например если определяют, что бесстыдство состоит из мужества и ложного мнения, ведь мужество в большей мере хорошее, чем ложное мнение — плохое. Поэтому и составленное из них должно было бы следовать большей мере и быть или вообще хорошим, или в большей мере хорошим, чем плохим.

Или быть может, это не обязательно, разве только когда то и другое хорошо или плохо само но себе. Ведь многое из того, что способствует хорошему, само по себе не хорошее, а нечто смешанное. Или наоборот, то и другое в отдельности, правда, хорошее, но при смешении — плохое или то, что не есть ни хорошее, в ни плохое. Только что сказанное становится совершенно очевидным на примере того, что полезно или вредно для здоровья. В самом деле, некоторые лекарства таковы, что каждое из них хорошо, но если дать их в смешанном виде, то вредны.

Опять же следует смотреть, не обстоит ли дело так, что целое, состоящее из лучшего и худшего, не хуже, чем лучшее, но лучше, чем худшее. (Или быть может, это не обязательно, разве только когда составные части сами по себе хороши, но ничто не мешает, чтобы целое оказалось не хорошим, как в только что приведенном [примере]. )

Далее, следует смотреть, не соименно ли целое с одной из частей. Это не должно быть, как это не может быть у слогов, ибо слог не соименен ни с одним из звуков речи, из которых он состоит.

Далее, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что не указан способ сложения, ибо для познания чего-то недостаточно сказать, что оно состоит из того-то и того-то, ибо сущность каждой составной [вещи] не в том, что она состоит из того-то и того-то, а в том, каким образом она состоит из каждого из них, как, например, у дома. Ведь не любым способом сложенные [материалы] составляют дом.

Если же [определяемое] дано как «вот это с этим», то прежде всего следует сказать, что «вот это с этим» означает то же, что «вот эти» или «состоит из вот этих». В самом деле, тот, кто говорит «мед с водой», говорит «мед и вода» или «из меда и воды». Так что если соглашаются, что любое из [только что] перечисленного есть то же, что «вот это с этим», то подобает сказать то же самое, что было сказано раньше о них. Кроме того, уточняя, в каких смыслах говорится «одно с другим», следует смотреть, не обстоит ли дело так, что ни один смысл [выражения] «вот это с этим» не подходит. Например, если говорят «одно с другим» в смысле, в «каком-то одном и том же носителе» (так, как справедливость и мужество в душе), или «в одном, и том же месте», или «в одно и то же время», а сказанное о них ни в одном таком смысле неправильно, то ясно, что данное определение не будет определением чего-либо из этого, так как ни один смысл [выражения] «вот это с этим» не подходит. Если же из различенных [значений «вот это с этим»] правильно то, что каждое из них присуще в одно и то же время, то следует смотреть, не может ли быть, что оба они относятся не к одному и тому же, например если определили бы мужество как решимость с правильным рассуждением. Ведь можно обладать решимостью грабить, но иметь правильное рассуждение о том, что полезно для здоровья. Однако еще не мужествен тот, кто в одно и то же время имеет вот эту [решимость] с этим [правильным рассуждением]. Но нет мужества даже в том случае, если то и другое относится к одному и тому же, например к врачеванию, ведь ничто не мешает обладать решимостью и правильным рассуждением относительно врачевания, но тем не менее обладающему и тем и другим не быть мужественным. Ибо ни то ни другое не должно относиться ни к разному, ни к одному и тому же случайному, а должно относиться к цели мужества, например к преодолению опасностей войны или к другой цели, более важной, чем эта.

Кое-что из данного таким образом [как определение] ни в коем случае не подходит под указанное деление, например если гнев определяют как огорчение с предположением о пренебрежительном к себе отношении со стороны других. Ведь этим хотят показать, что огорчение возникает из-за такого рода предположения. Но возникнуть «из-за этого» не то же, что «с этим», ни в одном из указанных значений.

Глава четырнадцатая: «Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (окончание)»

Далее, если соединение одного с другим назвать целым, как, например, соединение души с телом — живым существом, то прежде всего следует смотреть, не обстоит ли дело так, что не сказано, какое это соединение, например если, определяя плоть или кости, утверждали бы, что они соединение огня, земли и воздуха. Ибо недостаточно сказать, что они соединение, но нужно еще уточнить, какое это соединение. Ведь плоть возникает не при любом соединении этих м элементов, а когда они соединены таким-то определенным образом, кости же — таким-то. И вообще, по-видимому, ни одно из них не тождественно соединению, ведь всякому соединению противоположно разложение, но ни одному из них ничего не противоположно. Кроме того, если одинаково вероятно, что все составное есть соединение или никакое составное не есть соединение, каждое же живое существо, будучи составным, не есть соединение, то и все прочее составное не будет соединением.

Далее, если чему-то по природе присущи противоположности, а определяют его через одну из них, то ясно, что определение его не дано. Иначе окажется, что у одного и того же много определений. В самом деле, почему более [правильно] указывает тот, кто определяет через одну противоположность, чем тот, кто определяет через другую, поскольку обе одинаково возникают в нем естественным образом? Именно таково определение души, если она сущность, способная овладевать знаниями, ведь она в равной мере подвержена и неведению.

Если нет доводов против всего определения в целом, потому что целое неизвестно, то надо найти доводы против какой-то части, если она известна и если кажется, что она дана не надлежащим образом. Ведь если часть опровергнута, то опровергнуто и все определение. Неясные определения следует рассматривать таким образом, чтобы [вместе с отвечающим] исправить их и привести их в связь с чем-то ясным, дабы иметь доводы против них. Ведь отвечающему необходимо в таком случае либо признать принятое вопрошающим, либо самому объяснить, что же в конце концов то, что выражено определением. Далее, подобно тому как в экклесии обычно предлагают на утверждение [новый] закон и отменяют прежний, если тот, который предлагают, лучше, точно так же следует поступать с определениями и самому предлагать другое определение. Ибо если кажется, что оно лучше и в большей мере выявляет определяемое, то ясно, что [ранее] положенное будет оспорено, так как для одного и того же нет больше одного определений.

Для всех же определений особенно важно положение о том, что следует точно определять для себя обсуждаемое или вновь принимать определение, указанное надлежащим образом. Ибо необходимо, как бы разглядывая образец, усматривать в определении [собеседника] упущения и излишне добавленное, чтобы иметь больше доводов против него.

Итак, о [топах], касающихся определений, сказано достаточно.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 Следующая ⇒