Заголовок 1 5 страница

– И что же за исход ожидал того человека, к которому ты сейчас ссылался?

– Смерть, – Рома сказал, как отрезал.

– Боже, Рома, милый мой. Перестань, прошу… – Лиза была снова шокирована высказываниями молодого человека и снова была напугана. – Я-то думала, что призрак здесь я и, стало быть, страшной нужно быть мне, пугать тоже мне, а получается наоборот. Что же ты за человек?..

– Да. Выходит, что я страшный человек. В принципе я этого и не отрицал.

– Нет, что ты! Никакой ты не страшный и не ужасный!

– Это я так, образно, – Рома выдавил саркастическую улыбку.

– А как же желание жить, которое я в тебя вселила? Ты же сам об этом недавно говорил!

– Все хорошо, Лиза, – Рома снова улыбался, но уже без сарказма. – Желание жить все еще со мной! – с какой-то торжественностью, как тост прикрикнул он. – Ты делаешь меня живым, Лиза… Ох, Елизавета! Благодарю!

– Да не за что, – Лиза удивлялась или, скорее, была в замешательстве. – Уж не знаю, как мне теперь тебя назвать: чудом или чудиком? – шутила девушка.

– Все в вашей власти, ваша светлость! – весело отчебучил Рома, после чего он посмеялся над всем этим вместе с Лизой.

А тем временем за окном стало уже практически темно. Город засыпает, просыпается… А нет, засыпают призрак… и Рома.

– Надо же, – Лиза глянула в окно, – неужели мы проговорили с тобой так весь день? – удивленно спросила она.

– Да, похоже на то, – говорил Рома, пока понемногу суетился на кухне и наливал себе на ночь чай, выставлял что-нибудь вкусненькое, чем можно было бы полакомиться, чтобы не ложиться спать на относительно пустой желудок.

– Что, еще по одной? – шутя, говорила Лиза, явно указывая на чашку с чаем.

– А мне кажется, что вашему столику наливать уже хватит. Миль пардон, мадам! – также, шутя, отвечал ей Рома.

Вместе в очередной раз, как уже заведено – он и она в такт посмеялись.

– Я так понимаю, что тебе завра на работу? – деликатно поинтересовалась Лиза.

– Да, ты абсолютно права.

– Тогда советую не задерживаться на кухне и скорее уходить в царство Морфея.

– Приму к сведенью. Благодарю.

– Трудный рабочий день намечается на завтра?

– Да нет на самом деле. Обычный рабочий день без неподъемных трудностей.

– Ну, хорошо. Но советую лечь поскорее.

– Да, да. Ты права, – Рома говорил, стремительно допивая свой чай.

После того как молодой человек допил крепкую черную жидкость без сахара, он стал прибирать за собой на кухне, а когда он все прибрал, то стал готовиться ко сну.

Рома везде выключил свет, ушел в спальню, где его сидя на кровати ждал призрак. Тогда он живо лег на кровать туда, где проснулся утром.

Лиза же снова легла рядом с ним, и данное действие уже не было чем-то удивительным, а стало даже обыденным.

Та же Лиза пожелала Роману спокойной ночи и все тем же сладким и убаюкивающим голосом.

– …Спокойной ночи, Ромашка…

– …Покойной ночи, Лизонька…

Рома довольно скоро уснул, как и в прошлый раз и даже тем же сладким и приятным сном. Как и тогда, сон не будет простой и черной статичной картинкой, а тем более кошмаром (а, скажем, каким-нибудь приятным сюжетом).

Я знаю, что я романтик, но ведь это не порок?

И снова непроглядная абсолютная тьма, в которой, однако, ощущалось какое-то движение – это был стремительный поток, в котором куда-то летел Роман.

Как и в прошлый раз, откуда-то позади донесся вопросительный шепот, после которого нужно было принять решение: что, куда, зачем.

Рома в этот раз как-то растерялся в большом выборе и не знал, чего именно он сейчас хочет. Поэтому Лиза решила все за него, и в одно мгновение, через ворота из слоновой кости, после щелчка, шлейфа энергии спящий оказался… в каком-то городе.

Роман открыл глаза и в том городе, где он очутился, стояла ночь, которая была то белой от луны, то желтой от фонарных столбов на улицах. Город был необычайно красив всем: людьми, машинами, деревьями, дорогами, улицами, улочками, домами. Многие улицы были увешаны метрами гирлянд, лампочки которых светлячками порхали в воздухе. Было видно, что город точно заграничный. Но что это был за город? Его выдавала нежность и романтичность буквально во всем: его выдавали уличные художники в беретах на головах и с кисточками и палитрами с краской в руках; где-то то и дело проходили полосатые человечки с наштукатуренными белыми лицами и тоже в беретах; город выдавал аромат изысканного бардового вина и запах свежевыпеченного багета. Этот город говорил… Нет! Пел! Играл! Пел самым чувственным и любовным языком, а играл самую душевную музыку на чудесном инструменте – аккордеоне. И, конечно, где-то вдалеке высоко в небо уходило явно какое-то чудо света, которое прямо пронзало небеса своей пикой – Эйфелева башня.

Больше сомнений не осталось, все было у Ромы на ладони. Это был…

– …Париж! Париж! Париж! – восторженно и весело кричала Лиза, когда кружилась в центре в круге какого-то перекрестка.

Круг этот обходили стороной люди и объезжали машины, будто так и должно быть, не обращая внимания на то, что в нем происходит.

Рома, кстати, тоже был внутри круга и стоял практически напротив Лизы, которая снова выглядела как живая. Он видел, как она весело и беззаботно кружиться уже не в своем цветастом сарафанчике, а легоньком летнем красном платьице в крупный белый горошек, которое от особо крутого кружения задиралось кверху и от чего оголялись ее длинные и красивые ножки в черных туфельках. Лицо ее было добрым и веселым с ослепительно‑ белой улыбкой. Волосы стали кудрявыми, от чего немного укоротились, но все равно оставались достаточно длинными. На голове ее сидел под основной цвет платьишка берет, который на удивление никуда не слетал с головы красавицы, когда та кружилась.

Молодой человек (а именно Рома) тоже не был лишен наряда. По щелчку пальцев он был одет в стильную и даже немного вызывающую одежонку. У него на ногах из коричневой кожи были строгие и неострые туфли со шнурками. Одет он был в брюки цвета кофе с молоком и с коричневым кожаным ремнем в них же. На нем была белоснежная рубашка с закатанными рукавами, у которой было расстегнуто несколько верхних пуговиц, из-за чего немного оголялась его грудь. Вместе с этим под рубашкой была белая майка. На голове сидел, как и у Лизы, головной убор, но не берет, а кепка хулиганка точно такого же цвета, что и брюки, которая и сползала с него как-то по-хулигански.

Лиза пальчиком подозвала Рому к себе, при этом смеясь и продолжая кружиться.

Роман же в свою очередь попытался отмахнуться, ведь танцевать он не умел, да и не любил. Однако Лиза все равно вытащила его к себе давая понять, что шансов отвертеться каким-нибудь образом, у него нет. Так ему невольно пришлось увеселяться с девушкой, чему он позже был совершенно не против, а даже рад. В итоге это выходило у него на удивление хорошо, ведь во сне возможно все, даже большее, а какие-то танцульки тем более.

И как же они танцевали… Нет! Отплясывали! Кружились! Бесновались под ту музыку, которая играла! Ведь звучала уже не та чувственная и душевная музыка, а невероятно энергичная и веселая, которая так и подбивала бесноваться еще больше и еще пуще. Точно где-то играл невидимый увеселительный оркестр. А какие были движения: то подпрыгивания, то притопывания, то перебежки для смены мест друг с другом, то какие-то вальсовые маневры, то перекрещивание рук друг дружки, связывание их и развязывание обратно, то какое-то буги-вуги, то что-то кадрильное, а под конец они вовсе начали танцевать какой-то канкан и все фамильярничали перед публикой.

Публика, кстати, к тому времени уже набралась из тех людей, которые до этого момента обходили круг, не замечая ни Лизу, ни Рому. Они кричали, свистели, хлопали в ладоши, сами притопывали ногами, кто-то даже танцевал, а кто-то сигналил из своих машин, при этом так гармонично попадая своим сигналом в музыку, что становилось еще задорней и забойней.

А что насчет того красного берета, который украшал головушку Лизы? Так он слетел в этих бесноватых плясках прямо туда к черту! Как, впрочем, и кепка Ромы.

Через какое-то неопределенное время они кончили. Музыка затихла. Публика стала аплодировать и свистеть еще громче. Пара танцоров раскланивалась и махала людям в ответ.

Когда Рома и Лиза стояли рядом друг с другом, то они по воле случайного случая взялись за руки, сами не зная, зачем и как так получилось. От неожиданного и непроизвольного, а может и произвольного движения, они резко повернули свои головы друг на друга и посмотрели каждый каждому в глаза. Потом медленно развернули головы обратно, при этом делая все смущенно и натягивая умилительную, неловкую улыбку. А еще, кажется, они покраснели.

Лиза попыталась разрушить неловкость сказав:

– Хочешь прокатиться по ночным улицам Парижа?

– Или мы можем поехать загород.

– Ах, даже так? – Лиза ухмыльнулась.

– Да, почему бы и нет. Проедем через ночные улицы, выедем загород, поедем через поля, а потом найдем где-нибудь укромное местечко, скажем, на сеновале, ляжем и будем мечтать, смотреть на звезды… Что скажешь?

– Ха-ха-ха! – Лиза восторженно смеялась. – Ты точно знаешь, куда нужно вести девушку на первом свидании, да? На сеновал! – Лиза снова начала смеяться.

– Разве первое? Тогда как же пляж?

– Ах… Да это так, отпуск, пробный период. Не считается!

– Ха! Ну как скажешь!

Рома был удивлен, что Лиза заговорила о свидании. Это было так странно, но так по-своему мило и приятно.

– Про сеновал я вообще-то образно… Не подумай чего-то такого… Я без грязных мыслей, конечно же…

Лиза в момент, когда Рома говорил о сеновале, хитро закатила глаза, а потом устремила свой взгляд на него, как‑ то смело и игриво закрыла тому рот своей ладонью, выдав:

– А кто сказал, что я против сеновала и против грязных мыслей? – она убрала руку с губ молодого человека, заулыбалась вместе с ним, взяла его за руки и повела куда‑ то за собой. – Пойдем, машина ждет!

Рома послушно сначала пошел за Лизой, а потом и побежал, когда та стала ускоряться.

Где-то за углом дома не так далеко от того самого перекрестка стояла машина: кабриолет явно такой, какой можно было встретить на улицах Парижа в середине двадцатого века. Ее можно было бы назвать красоткой, если бы она была женщиной.

Когда парочка близко подошла к машине, то у Ромы в одной руке появился ключ. Он помог сесть Лизе в машину, открыв ей дверь пассажирского сиденья спереди. Сам он обошел автомобиль, сел за руль, завел машину.

– Ты умеешь водить? – Лиза задала риторический вопрос.

– Нет, но я всегда хотел научиться!

Лиза посмеялась.

– Тогда не переживай: во сне ты уже водить умеешь.

Рома в этот момент и правда почувствовал какую-то уверенность, что может водить машину.

– Что ж… Поехали! – уверенно крикнул Рома.

Лиза подняла руки наверх и стала весело и восторженно кричать, когда Рома живо тронулся с места и стремительно помчался сначала через нежные улицы, а потом и через романтичные поля, над которыми низко висело темно-синее небо с кучей маленьких, красивых и блестящих звездочек, раскиданных вокруг девственно-чистой луны.

Почти сразу Рома включил радио, на котором всю дорогу (похоже на то) играли какие-то французские романсы: где играл маленький оркестр с духовыми инструментами, где также были скрипки, рояль, тарелки, аккордеон, где еще пела женщина (конечно, на французском языке) с очаровательным, любовным и очень чувственным голосом, скачущем из одного регистра в другой.

Рома и Лиза ехали, периодически посматривая друг на друга, при этом улыбаясь. В промежутках, когда они не переглядывались, то о чем-то болтали: о чем-то легком и воздушном, о чем-то веселом, чтобы скоротать время до пункта назначения.

Лиза как-то сказала:

– …Я так и представляю себе какой-нибудь французский черно-белый фильм! Какую-нибудь романтичную, милую и слезливую мелодраму, где как раз под такую музыку и под такой видеоряд парочка едет куда-нибудь подальше от всех, чтобы побыть вдвоем: мечтательно понаблюдать за звездами, понежить себя в своей любви, страстных поцелуях!

– Веришь или нет, но я как раз представлял себе нечто подобное!

– Ах, как это забавно и мило, что наши мысли и чувства так гладко сходятся!..

Наконец, они уже приехали. Рома заглушил мотор, вышел из машины. Помог выйти из салона Лизе, подав ей руку. Та была рада и польщена обходительностью молодого человека.

Где-то в нескольких десятках метров виднелся сеновал, который на вид был большим и удобным – как раз на двух персон. Они сняли обувь и оставили ее в машине, чтобы босыми ногами ходить по бездорожью было удобней.

Погода стояла теплая с очень легким ветерком, а трава была очень мягкая и приятная на ощупь для босых ног.

Сначала они шли к сеновалу не спеша, идя рядом так уверенно и уже без стеснения взявшись за руки. Но потом на Романа что-то нашло: он вдруг взял Лизу на руки, от чего та от неожиданности даже вскрикнула. Она весело кричала и смеялась, говорила, чтобы Рома поставил ее на землю, но все в шутку, как бы заигрывая. Рома же продолжал нести ее к сеновалу, а как донес, то аккуратно положил ее на него.

Когда же Лиза легла на сено, то буквально растеклась, расползлась по нему, раскинув руки, а ноги вытянув вперед, при этом так карикатурно вздыхая, как обычно вздыхают после тяжелого физического труда, немного закатывая глаза и учащенно моргая.

Рома сначала сел на сено и не успел он еще опомниться, сесть, лечь как-то по-другому, как Лиза уже привстала, перевернулась на бок так, чтобы лицом быть к Роме и стала тому улыбаться и как-то по-хитрому или многозначительно смотреть в глаза. (Рома тоже стал смотреть на нее примерно также. )

Они смотрели так друг на друга несколько секунд, а потом легко засмеялись.

Лиза пододвинулась к Роме, чтобы оказаться у него под рукой, чтобы он понял, что она хочет, чтобы он лег как можно ближе к ней и обнял ее.

Рома быстро сообразил, что к чему и сделал все в лучшем виде.

Так они легли вместе в обнимку и стали наблюдать за луной и за небом, которое было усеяно маленькими и красивыми звездочками. Они поминутно о чем-то заводили разговор и часто перескакивали с темы на тему, моментами возвращаясь к предыдущим. В общем, разговор был легким и непринужденным, ведь самое главное для них сейчас было не какие-то там разговоры, умные или нет, а то, что сейчас они были вместе, лежали в обнимку рядом друг с дружкой. И хоть это было и во сне, но чувствовалось все для обоих, как и в жизни, очень реально и, как ни странно, живо.

– …Какое все-таки прекрасное ночное небо, – мечтательно говорила Лиза, – а какие звезды…

– Да-а… – Рома проговорил протяжно, добавив с той же мечтательностью в голосе: – Иногда, когда я смотрю на небо, на звезды, то мне так и хочется улететь к ним, знаешь, автостопом по галактике, на своем космолете, чтобы никаких тебе проблем, ни забот – только небо и звезды.

– Очень тонко и мечтательно.

– Да. Я в принципе весь такой сам по себе – мечтательный и тот еще фантазер.

– Это заметно… но ведь это не порок.

– Нет, конечно, нет.

– И какие же звезды тебя больше всего интересуют? Насколько они далеко от тебя?

– По правде говоря, из всех меня интересует только одна звезда: самая красивая, самая яркая, чей свет будет самым нежным и очаровательным. А вот насколько она далека от меня – я понятия не имею, к сожалению или к счастью, – Рома протянул свободную руку к небу, как бы пытаясь до чего-то дотянуться. – Может быть там… – потом опустил ее обратно на сено подле себя, добавил: – а может быть где‑ то здесь рядом.

– Ты думаешь о ней?

– Нет… Точнее да, но и нет… – Роме было неловко от такого прямого вопроса. – Я думаю о ней, скорее, как о чем-то нереальном, эфемерном, практически несуществующем, – Рома при этом заискивающе смотрел в темно‑ синее небо, когда говорил. – Это уже не тот голубой цветок, что был мне так любим, так дорог, это уже не что-то такое сказочное, чего практически не может существовать в реальной жизни, но может быть где-нибудь в светлых мечтах – это уже действительно что-то такое нереальное, парадоксальное, чего точно не может быть. Так ли я обречен… – последнее было не понятно, вопрос то был или нет.

– Так грустно выходит… Но я уверенна, что ты не обречен. Совсем нет! – Лиза попыталась воодушевить погрустневшего молодого человека, даже больше повернулась к нему, стала так же заискивающе смотреть ему в глаза, как он смотрел на небо, даже с какой-то сердобольной лаской погладила его где-то в районе груди своей рукой.

– …Однако как бы то ни было, но так получилось, что та самая звездочка сейчас лежит рядом со мной и сердобольно гладит по груди… – Рома вдруг повернулся в сторону Лизы, чтобы посмотреть в ее уже заблестевшие глаза.

– Ну что ты… – она хоть и хотела услышать что-то подобное, но ей все равно стало неловко, от чего она увела взгляд куда-то в сторону и вниз.

– …Та, которая самая красивая, самая яркая, чей свет самый нежный и очаровательный…

– Льстец, смущаешь меня…

– Я просто говорю то, что думаю, что чувствую: я всегда так делаю и каким бы боком мне это потом не выходило.

Они оба проронили пару неловких и умиленных смешков, после чего Рома как-то крепче обнял Лизу и сильнее прижал ее к себе. При всем при этом что-то в нем тихонько запело, заиграло, запорхало, что-то начало подыматься. Он даже невольно больше прильнул своей головой к ней.

Конечно, Лиза это заметила и ощутила всю теплоту и нежность его на себе. Она подумала: «Это милая вежливость, приятная обходительность или искреннее желание сделать кому-то вроде нее приятно и сделать тем самым приятно себе? ». Впрочем, грех таить то, что ей все это безумно импонировало – этого ей и хотелось. Она даже как‑ то больше зарылась в него, стараясь глубже утонуть в его объятьях.

Лежали они так с минуту.

Лиза спросила:

– О чем ты сейчас думаешь?

– О том, что не хочу просыпаться и возвращаться к той жизни, что ждет меня там.

– А как же работа? А дети? А музыка?

– К чему мне те немногие радости, маленькие победы в жизни над смертью, что есть у меня, если мне не с кем их разделить, если дома меня никто не будет ждать, и я никого не буду ждать там – возвращаться из неоткуда ни к кому в никуда.

Лиза немного помолчала, а потом сказала:

– Приходи ко мне, я буду тебя ждать, Рома. Ты уже разделил свое горе со мной, свой соленый колодец, свой тяжкий груз, бремя – так раздели же теперь со мной ту немногую радость, что желаешь сейчас бросить. Я буду ждать! Только приходи… – последние слова от Лизы звучали даже как-то молитвенно.

Рома не знал, как ему реагировать. С одной стороны этого он и хотел, этого и ждал, но с другой… от нее? Да и так ли это теперь было важно – пусть даже и от нее. Рома давно испытывал очень неприятное для себя чувство. Оно наступало каждый раз, когда ему нужно было возвращаться домой, домой, где его никто не будет ждать, где он никого не будет ждать. Пожалуй, это было чувство одиночества, безнадежного одиночества. А вот появился шанс от него избавиться, пускай такой, но избавиться, успокоить свою душу, свое сердце хоть на какой-нибудь срок.

– Ты будешь меня ждать?.. – приятно удивленно спросил Рома.

– Да, конечно буду. Да и куда мне уж теперь… Ты мне за эти два дня полюбился, даже дорог стал. Не пойми меня неправильно…

– Я понимаю, – Рома говорил успокаивающе, – правильно понимаю…

– Хорошо… – Лиза улыбнулась. – Все равно человеку нужен человек или хотя бы призрак.

– Да, пожалуй, – Рома ухмыльнулся. – Тогда я буду возвращаться домой только ради тебя.

– Ну что ты… Так ли только ради меня?

– Решительно так, Лиза.

– И не безумие ли это? Только подумай: возвращаться домой к призраку. Ты же понимаешь?

– Бе-зу-ми-е… – Рома повторил это полушепотом по слогам, куда-то во внешний мир, сделав при этом большие глаза, утвердив: – Значит, что я сойду с ума вместе с тобой… или уже сошел. Пусть так.

– Значит, так тому и быть?

– Значит, так тому и быть, Лиза.

Лиза не верила ни сама себе, ни Роме. Она переспрашивала с мыслью, что он, может быть, шутит, или она так шутит сама над собой и над ним. Но, так или иначе, они, похоже, решили, что Лиза теперь останется у Ромы на долгий срок, а насколько он будет долгий неизвестно.

А Роман?.. Рома даже еще не знал, какой приятной (или «приятной») вещью ему все это обернется. Подумать только: мечты сбываются? В самом деле? У него появился не только друг, но и человек, если так можно сказать. А хотя, что там: в человечности Лизе не убавить, можно только прибавлять и с каждым разом все более. И все в ней, буквально все в ней. Любить ее, стало быть, осталось? А что, если и сходить с ума, то до конца, основательно: тогда можно примириться с одинокими и холодными ночами, днями, с депрессией, одиночеством, найти камерному аду рай. А-а… Ад же? Что это? Ответ довольно прост и незамысловат. Ад – это когда не можешь видеть любимую женщину, быть с ней рядом, когда не можешь целовать ее, обнимать, отдаваться ей душой и телом, искренне любить ее до смерти. И такого вот ада у Ромы хватало с лихвой, еще раздать можно было, а все равно осталось бы.

Но как бы там ни было Лиза и Рома, так и лежали на сеновале обнявшись. О чем-то болтали. Немного погодя начали поочередно прижимать друг друга к себе, гладить руки и плечи, тем самым как можно больше сближаясь физически. Все это было умилительной картиной.

Вдруг Лиза от чего-то довольно резко поднялась, встала напротив Ромы.

После этого спустя пару секунд Рома тоже подумал, что ему следовало бы встать за ней, поэтому он и встал тоже. Но внезапно, когда молодой человек уже почти разогнул колени, стоя перед девушкой, та толкнула его в сено, от чего он неуклюже упал обратно.

Лиза стала затворнически хохотать и бегать вокруг стога сена, пока Рома барахтался в том же сене пытаясь выбраться наружу.

Рома при этом наиграно выкрикивал, грозя:

– Что ж ты делаешь, чертовка окаянная! Я уж до тебя доберусь!

А Лиза все бегала и хохотала. Правда, ее веселость поубавилась, когда Рома все же выбрался из сена и побежал за ней. (Лиза стала убегать. ) Бежала она куда-то в лес, который как раз был неподалеку. Там, заигрывая, пыталась прятаться и уворачиваться за деревьями, когда Рома бегал за ней. (И, к слову, он тоже с ней заигрывал: то наступая, то отступая. ) Стрельба неловкими, вызывающими, заискивающими взглядами велась по обе стороны.

Спустя минуты ребячества Рома, или, скорее, Рома и Лиза поймали друг друга. Они поймали себя среди высоких и стройных деревьев, которые колыхались от легкого ветерка в стороны. В лесу было свежо, по босым ногам приятно пробегали мурашки от травы. Было очень тихо. Слышно было только их и откуда-то легкое дуновенье ветра.

Рома и Лиза обнялись, будто собираясь танцевать какой-нибудь медлячок. Потом стали медленно кружиться в беззвучном танце. Наступило полное умиротворение для обоих и казалось, что уже больше ничего не нужно, только кружиться, вот так и не думать ни о чем, вместе. Но, как это обычно бывает, время идет и все кончается, вынуждено или не вынужденно.

Куда-то в грудь Ромы донесся погрустневший, тоскливый голосок Лизы, от чего она вся завибрировала.

– Кажется, приходит рассвет. Я чувствую… Ты ставил будильник?

– Нет, забыл.

– Ты не опоздаешь?

– Прийти вовремя – значит опоздать, – выпалил Рома.

– Смешно… – Лиза ухмыльнулась, натянув глуповатую улыбку. – Это постирония?

– Это догмат непорядочных студентов.

– Ах, ну конечно…

– А если серьезно, то опоздать бы мне не хотелось, да и не люблю я этого.

– Прекрасно понимаю, сама не приветствую.

– Что же тогда?

– Тогда нужно просыпаться. Но ты что-то там говорил про то, чтобы не возвращаться обратно, да?

– А что, теперь и ты этого не хочешь?

– Если будешь дальше так обнимать меня, то я больше ничего не захочу.

– Ох, даже так?..

– Даже так…

Рома и Лиза стояли так еще с минуту и просто молчали, наслаждаясь последними мгновениями.

Лиза потом, с неохотой, но вышла из плотных объятий Ромы (но не полностью), все еще держа его, когда ее держал он.

– Во сколько тебе на работу?

– К девяти часам утра.

– Хм… – Лиза задумчиво посмотрела на небо, которое уже хорошо посветлело. – Думаю, что ты успеваешь.

– Отлично…

– Да…

После последних слов что его, что ее пронизла какая‑ то тоска, досада, печаль, что уже нужно расставаться и уходить оттуда, где они чувствуют себя действительно живыми и так хорошо. Затем нависла легкая неловкость.

– Ну что, готов? – спросила Лиза.

– Да, готов.

Лиза приготовилась было что-то сделать, но потом как будто опомнилась. Она посмотрела Роме в глаза, взяла его руки в свои, сказав:

– Эта ночь была особенной, незабываемой… Я рада, что провела ее с тобой и… Вообще вот, да… Я рада, что встретила тебя… Спасибо, Рома, – Лиза говорила так, как будто обрывая и недоговаривая предложения, при этом волнуясь и моментами отводя заблестевшие глазки от Ромы.

– А я то как рад, Лиза… – Рома обнял Лизу и прижал к себе. – Эта ночь действительно была особенной благодаря тебе. Это ты особенная…

Лиза улыбнулась и крепче обняла Рому.

– Значит, мы оба особенные друг для друга…

– Я уже скучаю, Лиза…

– Но мы еще увидимся, услышимся утром, а потом и вечером… Хотя что там, я тоже уже скучаю…

Время тем временем поджимало.

– Как бы нам не хотелось расставаться, но пора, – говорила Лиза.

– Жаль, но ничего не поделаешь… Хорошо, – Рома был готов.

Перед тем как что-то сделать Лиза так странно посмотрела на Рому: не то задумчиво, не то со страхом. Рома же в этот момент смотрел на нее боязливо, но страх этот скорее был от какого-нибудь судьбоносного решения. Лиза подошла к молодому человеку, дико взглянула ему в глаза, а потом резко закрыла его губы своей ладонью и поцеловала ее же тыльную сторону, будто она целует Рому в губы.

Рома конечно от такого опешил и успел ели-ели опомниться. Когда он пришел в себя, то Лизы уже и след простыл. Простыло практически все.

В следующее мгновение Рома проснулся дома, в своей кровати, наблюдая не за небом, а обычным сереньким потолком квартиры. Он взял со стола телефон, посмотрел на время, которого было даже немного с запасом, отложил его обратно и в темпе стал собираться на работу.

Очень скоро что-то показалось на кухне: какое-то свечение. Лиза тоже «проснулась».

Все, что человек хочет – непременно сбудется, а если не сбудется, то и желания не было, а если сбудется, не то – разочарование только кажущееся. Сбылось – именно то!
Александр Александрович Блок

Глава Ⅲ

Что посеешь, то и пожнешь

Ветер перемен

Прошла неделя, еще одна: за это время много чего было, что-то переменилось. Эти самые перемены начинали проявлять себя еще с самого утра, когда Роман Константинович пробуждался ото сна. Теперь утренний подъем не был таким тяжелым как раньше: больше не приходилось просыпаться с чувством, что за окном ядерная зима, где на улице ни души, а в квартире тоже пусто и холодно. Теперь он засыпал с кем-то и с кем-то же просыпался, с кем-то действительно любимым, дорогим, кто искренне нравится, кого хочешь видеть и слышать, с кем не любезничаешь потому, что натура такая. Частые ночные кошмары или просто неприятные сны тоже перестали его беспокоить, как и частые, внезапные подъемы среди ночи. Да что там, сон вообще стал много спокойней. Засыпать тоже было легче. (Скажем, было кому усыплять. ) Рома просыпался не с чувством тяжкой ноши, а с каким-то облегчением, воодушевлением: хотелось куда-то идти, что-то делать и не затем, чтобы забыться. Роман прямо-таки запорхал: из мучеников в бабочки.

Утро теперь сопровождалось аккомпанементом в качестве Лизы, а Рома был мелодией. Душа его пела. Утром были легкие и прохладные беседы, а вечером ламповые посиделки перед сном, который каждый раз оборачивался каким-нибудь приятным сюжетом. И где они только не бывали, куда их стопы не ступали, чего они только не видели. Кажется, что за последнюю пару недель парочка совершила кругосветное путешествие по царству Морфея.

В значительной степени Рома и Лиза сблизились. Сближение было не только духовным, но и физическим (если слово «физическим» здесь вообще уместно). Даже несмотря на то, что они были разных физических, метафизических (а кто-то и откровенно фантасмагорических) воплощений – они все равно странным образом так и тяготели друг к другу и пытались каким-либо образом сблизиться. Сны для этого подходили как нельзя лучше. Во сне они могли взаимодействовать как им угодно, например, ходить за ручку, обниматься, целоваться. Целоваться…

Ночь, проведенная загородом в Париже, небо со звездами, сеновал сделали свое дело – подарили Роме и Лизе поцелуй. Да, их первый поцелуй нельзя было назвать поцелуем как таковым, но это было только начало, прелюдия (осталось только дождаться симфонии). Они баловали себя ими каждую ночную встречу, стараясь, скрыть друг от друга милую неловкость и смущение, которую все-таки полностью скрыть не удавалось никому. Сначала несколько чувственных поцелуев за ночь, но довольно скоро их частота стала учащаться, да и страсти и огня в них становилось все больше. Смущение и неловкость ушли сами по себе. После того «поцелуя» Рома думал: «Что же все это значит? » – спрашивал он себя почти сразу после пробуждения. Рефлексировал он над этим первые дни точно: смаковал свои думы, доводы, догадки, как какой-нибудь сладкий рулет, который хочешь пожевать подольше, чтобы дольше чувствовать этот наиприятнейший вкус.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒