ОТРЫВОК ДЕСЯТЫЙ

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 16Следующая ⇒

... к счастью, он умер на прошлой неделе, в пятницу. Повторяю, это

большое счастье для брата. Безногий калека, весь трясущийся, с разбитою

душой", в своем безумном экстазе творчества он был страшен и жалок. С той

самой ночи целых два месяца он писал, не вставая с кресла, отказываясь от

пищи, плача и ругаясь, когда мы на короткое время увозили его от стола. С

необыкновенною быстротой он водил сухим пером по бумаге, отбрасывая листки

один за другим, и все писал, писал. Он лишился сна, и только два раза

удалось нам уложить его на несколько часов в постель, благодаря сильному

приему наркотика, а потом уже и наркоз не в силах был одолеть его

творческого безумного экстаза. По его требованию, окна весь день были

завешены и горела лампа, создавая иллюзию ночи, и он курил папиросу за

папиросой и писал. По-видимому, он был счастлив, и мне никогда не

приходилось видеть у здоровых людей такого вдохновенного лица - лица пророка

или великого поэта. Он сильно исхудал, до восковой прозрачности трупа или

подвижника, и совершенно поседел; и начал он свою безумную работу еще

сравнительно молодым, а кончил ее - стариком. Иногда он торопился писать

больше обыкновенного, перо тыкалось в бумагу и ломалось, но он не замечал

этого; в такие минуты его нельзя было трогать, так как, при малейшем

прикосновении, с ним делался припадок, слезы, хохот; минутами, - очень

редко, он блаженно отдыхал и благосклонно беседовал со мною, каждый раз

предлагая одни и те же вопросы: кто я, как меня зовут и давно ли я занимаюсь

литературой.

А потом снисходительно рассказывал, всегда в одних и тех же словах, как

он смешно испугался, что потерял память и не может работать, и как он.

блистательно тут же опроверг это сумасшедшее предположение, начав свой

великий, бессмертный труд о цветах и песнях.

-. Конечно, я не рассчитываю на признание современников, - гордо и

вместе с тем скромно говорил он, кладя дрожащую руку на груду пустых

листков, - но будущее, но будущее поймет мою идею.

О войне он не вспоминал ни разу и ни разу не вспомнил о жене и сыне;

призрачная бесконечная работа поглощала его внимание так безраздельно, что

едва ли он сознавал что-нибудь, кроме нее. В его присутствии можно было

ходить, разговаривать, и он этого не замечал, и ни на мгновение лицо его не

теряло выражения страшной напряженности и вдохновения. В безмолвии ночей,

когда все спали и он один неутомимо плел бесконечную нить безумия, он

казался страшен, и только один я да еще мать решались подходить к нему.

Однажды я попробовал дать ему, вместо сухого пера, карандаш, думая, что,

быть может, он действительно что-нибудь пишет, но на бумаге остались только

безобразные линии, оборванные, кривые, лишенные смысла.

И умер он ночью, за работой. Я хорошо знал брата, и сумасшествие его не

явилось для меня неожиданностью: страстная мечта о работе, сквозившая еще в

его письмах с войны, составлявшая содержание всей его жизни по возвращении,

неминуемо должна была столкнуться с бессилием его утомленного, измученного

мозга и вызвать катастрофу. И думаю, что мне довольно точно удалось

восстановить всю последовательность ощущений, приведших его к концу в ту

роковую ночь. Вообще, все, что я здесь записал о войне, взято мною со слов

покойного брата, часто очень сбивчивых и бессвязных; только некоторые

отдельные картины так неизгладимо и глубоко вонзились в его мозг, что я мог

привести их почти дословно, как он рассказывал.

Я его любил, и смерть его лежит на мне, как камень, и давит мозг своей

бессмысленностью. К тому непонятному, что окутывает мою голову, как

паутиной, она прибавила еще одну петлю и крепко затянула ее. Вся наша семья

уехала в деревню, к родственникам, и я один во всем доме - в этом особнячке,

который так любил брат. Прислугу рассчитали, иногда дворник из соседнего

дома по утрам приходит топить печи, а в остальное время я один, и похож на

муху, которую захлопнули между двумя рамами окна, мечусь и расшибаюсь о

какую-то прозрачную, но непреодолимую преграду. И я чувствую, я знаю, что из

этого дома мне не уйти. Теперь, когда я один, война безраздельно владеет

мною и стоит, как непостижимая загадка, как страшный дух, которого я не могу

облечь плотью. Я даю ей всевозможные образы: безглавого скелета на коне,

какой-то бесформенной тени, родившейся в тучах и бесшумно обнявшей землю, но

ни один образ не дает мне ответа и не исчерпывает того холодного,

постоянного отупелого ужаса, который владеет мною.

Я не понимаю войны и должен сойти с ума, как брат, как сотни людей,

которых привозят оттуда. И это не страшит меня. Потеря рассудка мне кажется

почетной, как гибель часового на своем посту. Но ожидание, но это медленное

и неуклонное приближение безумия, это мгновенное чувство чего-то огромного,

падающего в пропасть, эта невыносимая боль терзаемой мысли... Мое сердце

онемело, оно умерло, и нет ему новой жизни, но мысль - еще живая, еще

борющаяся, когда-то сильная, как Самсон, а теперь беззащитная и слабая, как

дитя, - мне жаль ее, мою бедную мысль. Минутами я перестаю выносить пытку

этих железных обручей, сдавливающих мозг; мне хочется неудержимо выбежать на

улицу, на площадь, где народ, и крикнуть:

- Сейчас прекратите войну, или...

Но какое " или"? Разве есть слова, которые могли бы вернуть их к разуму,

слова, на которые не нашлось бы других таких же громких и лживых слов? Или

стать перед ними на колени и заплакать? Но ведь сотни тысяч слезами оглашают

мир, а разве это хоть что-нибудь дает? Или на их глазах убить себя? Убить!

Тысячи умирают ежедневно и разве это хоть что-нибудь дает?

И когда я так чувствую свое бессилие, мною овладевает бешенство -

бешенство войны, которую я ненавижу. Мне хочется, как тому доктору, сжечь их

дома, с их сокровищами, с их женами и детьми, отравить воду, которую они

пьют; поднять всех мертвых из гробов и бросить трупы в их нечистые жилища,

на их постели. Пусть спят с ними, как с женами, как с любовницами своими!

О, если б я был дьявол! Весь ужас, которым дышит ад, я переселил бы на

их землю; я стал бы владыкою их снов, и, когда, с улыбкой засыпая, они

крестили бы своих детей, я встал бы перед ними, черный...

Да, я должен сойти с ума, но только бы скорее. Только бы скорее...

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒