МЫ ХОТИМ ТОГО, ЧТО СПРАВЕДЛИВО. 2 страница

Губы Ракель искривились в сердитой усмешке.

– Они сказали, что он, наверное, просто пытался со мной заигрывать. Сказали, что я слишком неприветлива с парнями и должна научиться «отвечать некоторым взаимностью».

Я в ужасе смотрела на нее. Эрик был вовсе не чересчур пылким поклонником. Он был вампиром, твердо решившим выследить и убить ее. Ракель этого не знала, но понимала, что он опасен. Если бы я сказала своим родителям, что кто-то напугал меня до полусмерти, отец крепко обнял бы меня, чтобы я снова почувствовала себя в безопасности, а мама, скорее всего, взяла бы бейсбольную биту и отлупила того, кто посмел угрожать ее маленькой девочке. А родители Ракели посмеялись над ней и отправили назад в школу, которую она возненавидела.

– Сочувствую, – пробормотала я.

Она пожала одним плечом:

– Я могла бы сразу догадаться, что они не станут меня слушать. Они никогда не слушали, даже когда я...

– Когда ты – что?

Ракель не ответила. Она решительно села и обвиняющим жестом ткнула в стенку за моей спиной.

– Это что такое? Мы любим Климта?

Я повесила репродукцию над своей кроватью. Климт так много для меня значил, что я забыла – Ракель раньше у меня его не видела.

– А что? Тебе не нравится?

– Бьянка, эта картина – такая банальщина! Ее сейчас штампуют везде – на магнитах для холодильника, на кофейных кружках и на всякой такой ерунде.

– А мне плевать. – Может быть, глупо любить что-то только потому, что оно нравится всем, но по-моему, еще глупее не любить что-то только потому, что оно всем нравится. – Она красивая, и это одна из моих самых любимых вещей, и это моя половина комнаты. Вот тебе!

– Тогда я покрашу свою половину в черный цвет, – пригрозила Ракель.

– А что, неплохо. – Я представила, как мы наклеим светящиеся в темноте звезды на стены и потолок, в точности как в моей комнате, когда я была маленькой. – Вообще-то, это было бы классно. Жаль, что миссис Бетани нам не позволит.

– А кто сказал, что она станет возражать? Они сделали все возможное, чтобы эта школа выглядела жутко. Почему бы не покрасить все вокруг в черный цвет?

Я представила себе каменные башни, выкрашенные в черное, – пожалуй, только этого и не хватает, чтобы «Вечная ночь» выглядела как замок Дракулы.

– Даже ванные комнаты! Даже горгулий. Не думала я, что можно сделать «Вечную ночь» еще более жуткой, однако нам это под силу, правда?

– И все равно лучше тут, чем дома. – Когда Ракель это произнесла, взгляд ее сделался очень странным – настолько усталым, что в эту секунду она выглядела старше, чем все окружавшие нас вампиры, вместе взятые.

Мне хотелось подробнее расспросить ее о том, что у нее произошло с родителями, но я не знала как. Пока я пыталась подыскать нужные слова, Ракель резко бросила:

– Давай, помоги мне с этим барахлом.

– С каким барахлом?

– С моими вещами.

– О, – сказала я, кивнув и поднявшись на ноги. – С этим барахлом! – И мы с ней направились к коробкам в углу и к брошенной спортивной сумке.

После того как мы заправили ее кровать и кое-что разложили по местам, Ракель сказала, что хочет вздремнуть. В отличие от большинства семей, отпрыски которых поступили в «Вечную ночь», родители Ракели не были богатыми. Ее никто не привез к парадному входу в роскошном седане. Вместо этого ей пришлось еще до рассвета сесть в автобус, идущий из Бостона, сделать пару пересадок, а потом дожидаться такси, чтобы добраться до школы. Она ужасно измучилась и уснула раньше, чем я закончила шнуровать кроссовки, собираясь выйти на улицу.

Ракель учится здесь на стипендию, размышляла я, а это значит, что на самом деле за нее платит миссис Бетани. Зачем она это делает?

Все ученики-люди попали сюда по какой-то веской причине, и случай с Ракелью доказывает, что дело не в деньгах. Но в чем? Может, Ракель даже важнее, чем все остальные?

Еще больше вопросов и по-прежнему ни одного ответа.

Я шла по территории школы и смотрела, как сильно изменилась «Вечная ночь» теперь, когда прибыли остальные ученики. Люди активно общались между собой, знакомились, выбирали себе друзей, а вампиры наблюдали за ними лениво и пренебрежительно.

В желудке у меня заурчало. Время приближалось к ланчу. Я понадеялась, что я – единственный вампир, у которого при взгляде на людей возникают мысли о еде, но вполне возможно, это вовсе не так.

– Эй, Бинкс! [1]

Никто никогда не называл меня Бинксом, но я поняла, кто это, еще до того, как узнала голос.

– Вик!

Вик с широчайшей улыбкой на лице мчался ко мне огромными скачками через весь двор. Как всегда, он внес кое-какие изменения в школьную форму «Вечной ночи»: вместо строгого галстука, выдержанного в традиционных цветах академии, он надел другой, с изображением гавайских танцовщиц, а на голову нацепил свою любимую бейсболку. Мы, хохоча, кинулись друг к другу в объятия, и он закружил меня.

Когда Вик поставил меня на землю, я едва удержалась на ногах, но не переставала улыбаться.

– Ну, как прошло лето? Я получила твои фотографии из Буэнос-Айреса, а больше ты мне не писал.

– После развеселого веселья на море меня заставили трудиться. У «Вудсон энтерпрайзиз» есть программа летней практики, и папа завел волынку: «Ты должен освоиться в семейном бизнесе и понять, что к чему». Как можно чему-то научиться во время летней практики? Ты узнаешь только, кто какой кофе любит! В общем, остаток лета я провел, пытаясь запомнить, кому масалу, чай, а кому латте. Полный бред. А ты просидела тут все лето?

– На Четвертое июля мы ездили в округ Колумбия. В основном мама таскала нас смотреть памятники и все такое. Но Музей естествознания, конечно, классный – у них в экспозиции есть метеориты, и их можно потрогать...

Рука Вика медленно продвигалась к карману на моей юбке. Я сделала вид, что не замечаю никакого конверта, но сердце мое заколотилось быстрее.

– В общем, это было весело. По крайней мере, я хоть на неделю отсюда выбралась. Здесь скучно во время учебы, но еще хуже, когда ты остаешься практически один, – болтала я, уже не думая, что говорю. – Иногда по выходным я ездила в Ривертон, но, в общем, это и все. Гм... да.

– Давай встретимся попозже. – Кажется, Вик понял, что прямо сейчас из-за конверта, который он засунул мне в карман, я не в состоянии думать о чем-либо еще. – Хочешь, сразу после обеда? Я познакомлю тебя со своим новым соседом по комнате. Вроде он ничего, классный.

– Да, конечно. – Я согласилась бы, даже если бы Вик предложил мне побриться наголо с ним за компанию. Я чувствовала прилив адреналина, и голова у меня кружилась. – Прямо здесь?

– Точно.

Не сказав больше ни слова, я помчалась к беседке из кованого железа на краю школьной территории. К счастью, остальные учащиеся ее еще не обнаружили, так что я оказалась в ней одна.

Поднявшись по ступенькам, я села на скамью. Плотный полог из плюща защищал меня от солнца. Я сунула руку в карман и вытащила то, что Вик туда засунул: небольшой белый конверт, на котором стояло только мое имя.

Несколько минут я даже не могла его открыть. Я просто сидела и смотрела на так хорошо знакомый мне почерк. Письмо на мое имя было отправлено через Вика его прошлогодним соседом по комнате.

Лукасом.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Бьянка, я понимаю, что прошло слишком много времени. Надеюсь, ты не проверяла почту каждые пять минут в надежде получить от меня сообщение; мой почтовый ящик в «Вечной ночи», конечно, пропал, а в Черном Кресте очень внимательно следят за тем, как мы пользуемся компьютером. Кроме того, я предполагаю, что твой почтовый ящик тоже регулярно проверяется.

Но у меня почему-то нет ощущения, что с нашего последнего разговора прошло столько времени. Иногда мне кажется, что я разговариваю с тобой постоянно, каждую секунду, и приходится напоминать себе, что ты меня не слышишь, как бы сильно мне этого ни хотелось.

Знаешь, это было паршивое лето. Мы пару месяцев провели в Мексике, но вовсе не играя в волейбол на пляже и не потягивая «Корону». Честно говоря, половину этого времени мне пришлось спать в кузове нашего пикапа. Клянусь Богом, я до сих пор чувствую, как эти металлические ребра впиваются мне в спину. Мало приятного.

Лукас не объяснял мне, что он делал в Мексике или кто ездил туда вместе с ним. Он не делал этого, потому что в этом не было необходимости – я и так знала. Черный Крест отправился туда охотиться на вампиров.

Мне все время приходилось делать большое усилие чтобы не думать о том, что юноша, которого я люблю, – член Черного Креста. И все-таки невозможно было забыть этот жестокий факт, разделивший мир на две половины – мою и его.

Мать Лукаса стала членом Черного Креста еще до его рождения, и он воспитывался в этой группе, в единственной известной ему семье. С раннего детства ему внушили, что все вампиры – зло, а их убийство – дело праведное.

Однако Лукас узнал, что не все так просто. Хотя он полюбил меня до того, как выяснил, что я родилась от родителей-вампиров и однажды и сама стану вампиром, обрушившаяся на него правда не изменила его чувств ко мне. Я не смогу забыть тот миг, когда Лукас сказал, что все равно хочет быть со мной, что все еще доверяет мне. Даже несмотря на то, что я пила его кровь.

Если ты читаешь это, значит, вампиры не обыскивают вещи Вика. Разумеется, Вик не знает, что в действительности происходит в «Вечной ночи» и что он имеет дело с вампирами. Нечестно подвергать его опасности. Записка-другая время от времени – это самое большее, что мы можем себе позволить. Но я понимаю, что ни тебе, ни мне этого недостаточно.

О нет! Я выпрямилась, сжав в руке письмо так сильно, что страницы помялись. Неужели Лукас собирается сказать мне, что для нас слишком рискованно оставаться на связи? Что мы больше никогда в жизни не увидимся?

Будь я более порядочным парнем, я бы с тобой порвал. Я понимаю, что прошу тебя пойти против родителей, что даже чтение моего письма – это реальная опасность для тебя, особенно когда миссис Бетани дышит тебе в затылок. Я должен быть сильным и просто уйти.

Но не могу, Бьянка. Вот уже долгое время я убеждаю себя сделать это, но просто не могу. Я должен снова тебя увидеть. Надеюсь, это случится скоро, потому что у меня уже нет сил выдерживать нашу разлуку.

Мы направляемся в Массачусетс; как выяснилось, остановимся недалеко от Ривертона. Похоже, в конце сентября несколько наших будут прочесывать окрестности около Амхерста. Не знаю, сколько времени мы там пробудем, но полагаю, достаточно долго.

Есть ли у тебя хоть какая-то возможность попасть в Амхерст в первые выходные октября? Если да, я встречу тебя в полночь на железнодорожном вокзале Амхерста, ночью в пятницу или в субботу, не знаю, как у тебя получится. На всякий случай я буду ждать тебя обе эти ночи.

Я понимаю, что, вполне возможно, уже опоздал. Прошло слишком много времени с тех пор, как мы с тобой виделись, и может быть, ты уже не испытываешь прежних чувств. Или родители могли внушить тебе, что я на тебя плохо влияю. И если Черный Крест тебя пугает, я не могу тебя в этом винить. Кроме того, такая красивая, девушка, как ты, недолго пробудет в одиночестве. Может быть, ты теперь с кем-нибудь другим, вроде того парня, Балтазара.

Я вспомнила легкий флирт с Балтазаром сегодня утром, тепло, которое ощутила при беседе с ним, и мне внезапно стало стыдно, словно Лукас подслушал или подглядел больше, чем я хотела ему открыть.

Если дела обстоят именно так – не буду врать, что я счастлив за тебя, потому что «счастье» – это вовсе не то, что я почувствую. Однако я пойму. Это я тебе обещаю. Просто как-нибудь сообщи мне это в Амхерст, чтобы я знал.

Но я по-прежнему испытываю к тебе все те же чувства. Я все еще люблю тебя, Бьянка. Думаю, люблю даже сильнее, чем тогда, когда мы с тобой прощались, а я не представлял, что такое возможно. И если есть хоть малейший шанс, что твои чувства тоже не изменились, я просто обязан попытаться.

Знаешь, я перечитываю это письмо и понимаю, что не смог в нем выразить все, что хотел. Не умею я выражать свои мысли. Надеюсь, ты это уже поняла, да? Но если ты приедешь в Амхерст, клянусь, что я найду нужные слова и все их тебе скажу. А может быть, нам и вовсе не понадобятся слова.

Я люблю тебя.

Лукас.

Я быстро заморгала, стараясь смахнуть слезы. Письмо в моих трясущихся пальцах дрожало, а сердце колотилось с барабанным грохотом. В этот миг я могла бы просто помчаться в Амхерст, по дорогам, через холмы, и очутиться там через несколько минут – да каких минут, секунд! - если бы только знать как. Может быть, просто зажмуриться и захотеть оказаться там? Ах, как сильно я этого хотела!

А на самом деле ниточка между нами очень тонкая. Мы связаны всего лишь несколькими украдкой переданными листками бумаги и обещанием встречи. И это все, что у нас есть, потому что Лукас, наверное, прав насчет проверки электронной почты. Несмотря на свои чопорные старомодные манеры, миссис Бетани в курсе всех современных технических новинок, с помощью которых можно контролировать школу. Наверняка мистер Йи настроил все так, что директриса может читать почту в любом из школьных почтовых ящиков.

Теперь, когда я держала письмо Лукаса в руке, даже возможность общаться с ним с помощью бумажной почты казалась чудом. Он сложил исписанные листки в открытку, но не обычную поздравительную. На ней было изображено созвездие Андромеды. Лукас наверняка купил ее в каком-нибудь музее или в планетарии. Он не забыл, как я люблю звезды.

Издалека послышался смех, и я подняла голову. Кортни и ее дружки шли по краю лужайки, хихикая и показывая пальцем на одного из новых учеников-людей. В прошлом году ей удалось меня здорово запугать, но сейчас она казалась мне не более значительной, чем назойливая муха.

Однако при виде Кортни я вспомнила, что почти все вампиры в «Вечной ночи» знают о Черном Кресте и о Лукасе. Открытка в моей руке служила доказательством того, что я общаюсь с врагом. Придется ее уничтожить, и поскорее.

К счастью, Лукас выбрал такое изображение, которое я всегда смогу увидеть сама, и никто его у меня не отнимет.

– Вот это Андромеда, – сообщила я Ракели, показав в ночное небо.

После обеда мы с ней вышли на улицу – в смысле, после настоящего ужина. Сделали в своей комнате сандвичи с тунцом. Когда Ракель ляжет спать, мне придется придумать, как глотнуть пару раз крови из термоса, который спрятан у меня в комоде. Прошел всего один день, а у меня уже возникли сложности с едой. Но я просто должна хорошенько подумать, и все будет в порядке.

– Андромеда? – Ракель прищурилась, глядя вверх. Она надела все тот же полинявший черный свитер, который чуть ли не до дыр заносила в прошлом году. – Это что-то из греческой мифологии, да? Я помню только имя.

– Священная жертва, спасена Персеем, голова Медузы, бла-бла-бла... – К нам подошел Вик, засунувший руки в карманы. – Эй, ребята, вы знакомы с моим соседом по комнате?

Я отвлеклась от звезд, глянула на фигуру рядом с Виком и вытаращила глаза.

– Ранульф?

Ранульф приподнял руку и робко помахал. Его мягкие каштановые волосы были по-прежнему подстрижены «под горшок», как и в прошлом году, а возможно, и тысячу лет назад. Современная жизнь оказалась для него слишком сложной; ему было трудно даже просто понять что-то, а уж тем более научиться этим пользоваться. И Ранульфа выбрали в соседи человеку? О чем миссис Бетани вообще думает?

– Привет, Ранульф. – Ракель не встала и не пожала ему руку, но то, что она заговорила первая, – это уже вполне дружеский поступок. – Я помню тебя по прошлому году. Ты вроде ничего. Ну, знаешь, не из этих дикарей, вроде Кортни и ее сволочного дозора.

Ранульф явно не понимал, что это значит. Немного помявшись, он просто кивнул. Ну по крайней мере научился притворяться.

– Смотрите на звезды, а? – Вик шлепнулся на траву рядом со мной. На лице его играла знакомая кривая усмешка. – Я и забыл, что ты этим увлекаешься.

– Если бы хоть раз увидел мой телескоп, в жизни бы не забыл.

– Большой? – полюбопытствовал он.

– Огромный, – с удовольствием ответила я. Своим телескопом я по-настоящему гордилась. – Жаль, что я не принесла его сюда сегодня. Небо невероятно чистое.

Вик поднял палец к небу, словно рисуя тильду.

– А это Андромеда, так? – Я кивнула. – Ты ее видишь, Ранульф?

– Картинки в небе? – уточнил Ранульф, нерешительно садясь рядом с нами.

– Да, созвездия. Хочешь, чтобы мы их тебе показали?

– Когда я смотрю на небо, я не вижу картинок, – терпеливо объяснил Ранульф. – Я вижу души тех, кто умер до нас. Они за нами все время следят.

Я напряглась, думая, что остальные сейчас начнут высмеивать Ранульфа или задавать ему вопросы, на которые он не сможет ответить. Однако Ракель просто возвела глаза к небу, а Вик медленно кивнул, будто осмысливая.

– Глубоко копаешь, старик.

Ранульфу пришлось немного помолчать, чтобы придумать подходящий ответ.

– Ты тоже глубоко, Вик.

– Спасибо, пижон. – Вик шутливо ударил Ранульфа в плечо.

Стараясь не расхохотаться, я легла на спину и стала смотреть на звезды. Миссис Бетани не выбирала Ранульфа в соседи к человеку; она выбрала Вика в соседи к вампиру. Очевидно, она понимает, что Вик не из тех, кто докапывается до мелочей, поэтому он просто не станет обращать внимания на странные привычки своего соседа по комнате.

И еще раз миссис Бетани доказала свою проницательность и то, как хорошо она знает всех нас, даже Вика. Я искренне порадовалась, что уже уничтожила открытку и письмо Лукаса. Мне хотелось бы хранить их вечно, но это слишком опасно. Кроме того, у меня остались звезды.

Я снова и снова обводила взглядом очертания Андромеды в ночном небе. Казалось, что октябрь наступит через тысячу лет; я его никогда не дождусь!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Когда первый прилив возбуждения прошел, я задалась вопросом, как мне попасть в Амхерст.

Учащимся не разрешалось оставлять свои машины на территории «Вечной ночи». Положим, у меня машины и не было, но я также не могла попросить друга подвезти меня.

– А почему нам не разрешается иметь машины? – негромко спросила я Балтазара, когда мы с ним шли на урок английского. – Многие водят машины с тех пор, как они вообще появились. Уж наверное, миссис Бетани могла бы доверить им сесть за руль.

– Ты забываешь, что «Вечную ночь» основали намного раньше, чем появились автомобили. – Балтазар посмотрел на меня сверху вниз, и я остро ощутила, что он почти на фут выше. – Когда построили школу, у всех были кареты и лошади, а их содержать намного сложнее, чем машины. Лошадей нужно кормить, а денники – чистить от навоза.

– У нас и сейчас есть лошади в конюшне.

– Их всего шесть, а не три сотни. Огромная разница, когда дело доходит до кормления...

– И уборки навоза, – закончила я и поморщилась.

– Вот именно. Я уже не говорю об оскорбленных чувствах, когда кто-нибудь, проголодавшись, угощался от чужой лошади.

– Могу себе представить. – Бедные лошади! – Однако вряд ли существует опасность, что сейчас кто-нибудь начнет пить кровь «тойоты»! А вокруг полно места где можно припарковаться. Так почему миссис Бетани не изменит правила?

– Миссис Бетани? Изменит правила?

– Хотя да...

Миссис Бетани главенствовала в классе, как судья в зале заседаний: глядя на всех и каждого сверху вниз, одетая во все черное и, бесспорно, держа всех в ежовых рукавицах.

– Шекспир! – объявила она, и голос ее разнесся по всему кабинету. Перед каждым из нас лежали книги Шекспира в кожаных переплетах. – Даже наименее образованные из вас наверняка так или иначе сталкивались с его пьесами.

Мне показалось, или на словах «наименее образованные» миссис Бетани посмотрела на меня? Учитывая ехидную усмешку Кортни, мне скорее всего не показалось, поэтому я сжалась в комок и уставилась на обложку книги.

– Поскольку все вы знакомы с произведениями Шекспира, то вполне оправданно можете задаться вопросом: почему опять? – Говоря это, миссис Бетани жестикулировала, и ее длинные, толстые ногти в бороздках напоминали мне когти. – Прежде всего, глубокое понимание Шекспира вот уже несколько столетий служит фундаментом западной культуры. Вполне резонно предположить, что и в грядущие столетия ничего не изменится.

Образование в «Вечной ночи» не было рассчитано на подготовку к колледжу – и даже на то, чтобы сделать учеников умнее или счастливее. Оно ставило перед собой задачу поддержать их в невообразимо долгом существовании. Я с раннего детства не могла себе представить такого бесконечного отрезка жизни, с тех самых пор, как узнала, что сильно отличаюсь от других детей в детском саду.

– Во-вторых, с момента написания эти пьесы интерпретировались самым разным образом. В свое время Шекспир был всего лишь популярным актером. Потом он стал считаться поэтом и мастером, чьи работы предназначались для чтения учеными, а не для развлечения публики. Но через сто пятьдесят лет пьесы Шекспира снова начали ставить в театре. И хотя их язык звучит для современного уха почти как иностранный, темы, в них затронутые, и сегодня вызывают в нас заметный отклик – иногда таким образом, о котором сам Шекспир, возможно, и не догадывался.

Хотя голос миссис Бетани всегда заставлял меня ужасно нервничать, я не могла не радоваться мысли, что в этом году мы займемся Шекспиром. Мои родители были большими поклонниками Шекспира. Они назвали меня в честь героини «Укрощения строптивой», утверждая, что благодаря знаменитому англичанину мое имя будет известным и в грядущие века. Папа даже видел Шекспира в нескольких спектаклях – в те времена, когда тот был всего лишь одним из драматургов, боровшихся за внимание лондонской публики. Поэтому я знала наизусть погребальную песнь из «Цимбелина, когда мне не исполнилось и десяти лет, видела DVD «Ромео + Джульетта» База Лурманна раз двадцать, а сборник сонетов стоял у меня на книжной полке Вероятно, миссис Бетани и в этом году устроит мне веселую жизнь, но по крайней мере я готова к этому. Похоже, она опять подслушала мои мысли. Подойдя к моей парте, так что я ощущала запах лаванды, всегда окутывавший ее, миссис Бетани сказала:

– Будьте готовы к тому, что любым существовавшим у вас до сих пор представлениям о работах Шекспира может быть брошен вызов. Тем из вас, кто считает, что можно узнать все о нем из современных киноверсий, я очень рекомендую хорошенько подумать.

До тех пор, пока директриса не отпустила класс, я размышляла о том, что нужно перечитать «Гамлета». Мы потянулись из кабинета, и я заметила, как Кортни семенит рядом с миссис Бетани и что-то нашептывает ей, явно надеясь, что ее никто не услышит.

Но миссис Бетани не собиралась ей потакать.

– Я не буду ничего пересматривать. Вам придется заново представить свой отчет, мисс Бриганти, потому что он не отвечает требованиям.

– Не отвечает требованиям? – Рот Кортни от возмущения округлился в безупречную букву «О». – Выяснить, как можно попасть в лучшие клубы Майами, – это же по-настоящему важно!

– Если исходить из несколько сомнительных стандартов значимости, полагаю, возможно, вы и правы. Однако недопустимо подавать свой отчет в виде телефонных номеров, нацарапанных на салфетках. – С этими словами миссис Бетани выплыла из кабинета.

Кортни раздраженно топнула ногой.

– Отлично! Теперь мне придется его печатать!

Я пожалела, что не могу рассказать об этом Ракели. Та терпеть не могла Кортни так же сильно, как и я, а после первого дня в ненавистной школе наверняка находилась в отвратительном настроении. Однако тем вечером мы с ней просто сидели в своей комнате и болтали обо всем на свете, но только не о том, что происходило на занятиях.

К сожалению, за целый вечер Ракель лишь один раз вышла из комнаты в туалет. Времени мне хватило только на то, чтобы сделать два глотка крови, чего, конечно, было совсем недостаточно. Голод мучил меня все сильнее и сильнее, и в конце концов я заставила Ракель рано выключить свет.

Когда она наконец-то заснула, я откинула одеяло и выскользнула из постели. Ракель не шевельнулась. Я осторожно вытащила термос с кровью из тайника, на цыпочках вышла в коридор и огляделась. Никого не было.

Немного подумав, я торопливо пошла по коридору в сторону лестницы. На мне были только шорты и хлопчатобумажная маечка на бретельках, а ночью на лестнице было прохладно. Зато вряд ли кто-то явится сюда и увидит, как я пью кровь.

«Чуть теплая», – с отвращением подумала я, сделав первый глоток. Днем я ее подогревала, но даже термос не в состоянии хранить тепло вечно. Ладно, не важно. Каждый глоток с медным привкусом вливался в меня, как электроэнергия, но мне этого не хватало.

Я хотела более горячей крови. Я хотела живой крови.

В прошлом году Патрис все время ускользала из спальни и ловила в лесу белок. Может, и мне так делать? Как это – вгрызаться в белку? Мне всегда казалось, что я не смогу. Всякий раз, воображая это, я думала, как ее мех будет застревать у меня в зубах. Фу-у!

Но сейчас, когда мне это пришло в голову, все выглядело по-другому. Я совсем не думала ни про их мех ни про то, что белки будут пищать. Совсем наоборот – я представляла себе, как быстро колотится крохотное сердце, и просто чувствовала это тук-тук-тук на кончике языка. И когда я вгрызусь в нее и тонкие косточки затрещат, звук будет просто чудесным – как попкорн в микроволновке...

Неужели я такое подумала? Омерзительно!

То есть я считала, что это омерзительно, но при этом ничего омерзительного не чувствовала. Мне по-прежнему казалось, что кровь белки – это самая восхитительная вещь на свете, за исключением человеческой крови.

Закрыв глаза, я вспомнила, каково это было – пить кровь Лукаса, когда он лежал подо мной, сжимая меня в своих объятиях. С этим ничто не сравнится.

Внизу лестницы что-то затрещало.

– Кто там? – вздрогнув, окликнула я. Эхо повторило мои слова. Я позвала уже спокойнее: – Кто там? Эй?

Мне снова показалось, что я услышала этот звук – странный треск, будто лед ломается. Треск приближался, словно двигался вверх по лестнице. Я торопливо завинтила крышку термоса, чтобы ни один человек не увидел, как я пью кровь, нырнула в коридор и попыталась понять, что может вызвать такой звук.

Может, какая-нибудь девочка улизнула из спальни, как и я, чтобы подкрепиться? Звук немного напоминал тот, который возникает, когда бросаешь в воду кубики льда. Тут я подумала, что это может быть парень, решивший втихаря навестить свою девушку, и подавила смешок. Может, это и вовсе не человек. Просто старое здание так реагирует на осеннее понижение температуры.

Треск все приближался. Внезапно потянуло холодом, словно я открыла дверцу морозильника. Волосы у меня встали дыбом, руки покрылись мурашками. Дыхание изо рта вырывалось паром, и я снова почувствовала, что за мной кто-то наблюдает.

И тут внизу, на лестнице, я увидела колеблющийся свет. Он трепетал подобно свече, но при этом был ярким, голубовато-зеленым, как вода в бассейне. Ленты странного света струились по каменным ступеням. Выглядело это жутковато, будто «Вечная ночь» оказалась под водой.

К этому времени я уже дрожала от холода, и термос выскользнул у меня из рук. В тот миг, когда он загремел, ударившись об пол, свет исчез, а воздух мгновенно потеплел.

«Это не отражение, – подумала я. – И не мое воображение».

Так что же это за чертовщина?

Ближайшая к лестнице дверь резко распахнулась, и появилась Кортни в ярко-розовой ночной сорочке, со спутавшимися белокурыми волосами.

– Что тут происходит?

– Извини, – пробормотала я, наклонилась и подняла термос. – Мне пришлось уйти из комнаты, чтобы поесть. Я... просто выронила термос.

Конечно, раньше или позже мне придется кому-нибудь рассказать, что я видела, но меньше всего мне хотелось посвящать в это Кортни. Услышав, что я уронила термос, она закатила глаза.

– Боже, просто пойди и поймай мышь, как все, понятно? – Вместо того чтобы захлопнуть дверь, она переступила с ноги на ногу и внезапно сказала: – Я считаю, что это ужасно противно.

– Уронить термос?

Кортни нахмурилась:

– То, что приходится прятаться, чтобы поесть. Тебе, конечно, не повезло с соседкой, к тому же она такая зануда.

– Ракель не зануда!

– Да пожалуйста! – Кортни захлопнула дверь.

Постойте, она что, только что мне посочувствовала?

Мысль о том, что Кортни пытается вести себя дружелюбно, оказалась настолько дикой, что я почти забыла про таинственный свет на лестнице. Но не совсем.

Когда я в пятницу сказала родителям, что собираюсь ночевать в лесу, чтобы наблюдать за метеоритным дождем, они ничуть не обеспокоились. Территория школы была местом безопасным, во всяком случае, если ты вампир. Я точно знала, что они не станут проверять, есть метеоритный дождь или его нет, и это очень хорошо, потому что никакого дождя не ожидалось. Но они задали мне целую кучу других вопросов, и я невольно задумалась, с чего бы это.

– Мне кажется, ты могла бы пригласить с собой нескольких друзей, – сказала мама, когда мы сидели за воскресным обедом: лазанья для меня и большие стаканы крови для всех нас.

Со стереопроигрывателя доносился голос Билли Холлидей, рассказывающей о своем возлюбленном, которому она когда-то верила.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒