Усманова А. Р. 9 страница

1 В связи с этим любопытно было бы сравнить различные определения семиотики, а также представления о ее целях и задачах, предложенные различными теоретиками. " Научность" семиотики как дисциплины отстаивалась классическими авторами (Локк, Пирс, Соссюр, Ельмслев, Якобсон, Прието), но подвергается жесткой критике со стороны нынешних авторитетов (Тодоров, Барт, Эко, Себеок и др. ), которые предлагают считать семиотику " методологическим принципом" (Тодоров), " научной перспективой" (Себеок) и т. д. - вплоть до " международного языка теории". Опасность такого подхода состоит в тенденции представить семиотику как " метод методов". Но большинство теоретиков считает, что понятие методологической гегемонии здесь не уместно и противоречит самой сущности семиотического подхода. Так, Эко уверен в том, что определение семиотики как логики всех наук лишает ее возможности осуществлять главную функцию - критическую и ставит в некоторую зависимость от идеологического дискурса.

Семиотика являлась для него способом изменения мира (тезис Маркса) посредством " подрывной работы" внутри языка (изменение языка по Малларме)2.

Поэтому среди множества определений семиотики (начиная с самого безобидного и нейтрального - как науки о знаках) предпочтительнее оказываются другие - определения, которые фиксируют способность семиологии обнаружить присутствие идеологии в тексте как результат реализации властных стратегий и социальной борьбы за доминирующие значения, которые подчеркивают ее способность обнажить механизм и формы манипуляции сознанием посредством вербальных и визуальных репрезентаций, выявить социальное бессознательное в феноменах означивания - словом, те определения, которые отражают характер семиотики как критической теории, нацеленной на освобождение сознания от автоматизмов восприятия окружающей нас реальности (или гиперреальности). Семиотика настаивает на том, что невинных, объективных репрезентаций не бывает - они изначально содержат в себе интерпретированную определенным образом реальность, поэтому даже самая правдоподобная имитация реальности уже идеологична. Так, " иконичность" визуального знака - это ловушка для наивного реципиента, не подозревающего, что иконический знак являет собой наиболее изощренный способ создания эффекта реальности и потому чреват наиболее опасными заблуждениями. Польза такого рода сомнения и недоверия по отношению к любым знаковым феноменам и визуальным репрезентациям очевидна. Пожалуй, именно выработка критического восприятия окружающей реальности является главной причиной популярности семиотики в университетских кругах: речь идет о реализации своего рода воспитательной функции семиотики - не в смысле привития какой-то идеологии, а в смысле " научения видению".

Любопытно, однако, одно обстоятельство. Семиотика, выдвинувшись на авансцену гуманитарных наук всего лет тридцать назад (в действительности гипотетическая история семиотики насчитывает не одно столетие: Аристотель и Августин занимались семиотическими проблемами задолго до Пирса и Соссюра), лет пять-десять назад пережила серьезный кризис: на волне критики структурализма мысль о том, что семиотика исчерпала свой потенциал, выглядела вполне логичной. Особенно

2 См.: Барт Р. Семиология как приключение // Мировое древо. Arbor mundi. 1993. № 2.

симптоматичны были эти разговоры в России - в контексте угасания Московско-Тартуской школы семиотики, где других, альтернативных семиотических подходов не существовало. В западных странах мода на декаденство прошла, и семиотика благополучно прижилась в университетах (начиная с того времени, когда Барт возглавил кафедру политической семиологии в Коллеж де Франс, а Эко - кафедру семиотики в Болонском университете): по-прежнему продолжает существовать " теоретическая" семиотика, в большей степени имеющая дело с фундаментальными проблемами общей семиотики (философии языка), и пышным цветом расцвела прикладная семиотика, развившаяся на стыке с теорией коммуникации, теорией кино, социологией (" социосемиотика" ), когнитивной психологией и " культурными исследованиями" (Cultural Studies). Если даже семиотика утратила в известной мере свой революционный пафос и радикализм (видимо, израсходовав их в неравной борьбе с " языком-фашистом" ), то ее влияние по-прежнему очень ощутимо: " джин был выпущен из Бутылки", произошло проникновение " семиотического арго" (В. Иванов) во многие сферы гуманитарного познания. " Кризис" же семиотики в специфическом постсоветском контексте отчасти может быть объяснен сложными взаимоотношениями семиотики и господствующей идеологии в предшествующий - советский - период, отношениями семиотического community с властью и официальной наукой. Власти оказались достаточно проницательными, чтобы распознать критическую сущность семиотики раньше, чем это осознали сами ученые, " развлекавшиеся" достаточно невинными вещами. В условиях, когда малейший намек на критику власти мог повлечь за собой определенные меры, никакое изучение " социального бессознательного", идеологии и мифологии советского режима было просто невозможно. Однако на Западе именно в этом направлении происходило развитие " неклассической" семиотики, специализирующейся на критике идеологий.

По мнению Умберто Эко, " семиотика проявила себя как новая форма культурной антропологии, социологии, критики идей и эстетики" 3. Среди определений семиотики, используемых Эко, можно встретить следующие: семиотика как научно обоснованная культурная антропология в семиотической перспективе"; семиотика как наука, изучающая все, " что может быть

3 Eco U. Apocalypse postponed. Р. 133.

использовано для лжи", как теория, осуществляющая континуальную критическую интервенцию в феномены репрезентации.

Особенность семиотической концепции Эко состоит прежде всего в том, он гораздо более внимателен к эпистемологической проблематике, которую большинство семиотиков (по традиции, идущей от Соссюра) старалось обходить стороной, ограничиваясь принятием тезиса о конвенциональности и произвольности знака. Однако главные работы Эко 70-х гг. оставляют двойственное ощущение. С одной стороны, существование внешнего (по отношению к человеку, языку, культуре) мира нигде не отрицается, но, с другой стороны, Эко (в Теории семиотики) кажется не очень заинтересованным в выяснении этого вопроса. Достаточно того, что картина мира, которой мы располагаем, - это результат опосредованного, семиозисного отношения человека к миру. Впрочем, поскольку семиотика возникла и развивается в мире созданных культурой знаков, в пространстве, где господствует Символическое, постольку важнее исследовать механизмы и специфику функционирования знака в культурном контексте. В своей недавней работе Кант и утконос Эко признается, что она возникла как результат непреодолимого желания переписать Теорию семиотики именно потому, что эпистемологически важный вопрос о референте и, следовательно, о специфике механизмов репрезентации остался непроясненным. Следует, однако, заметить, что Эко всегда оставлял эту возможность для себя открытой, вводя различие между общей и частной семиотиками.

Задача общей семиотики, которая, по определению Эко, тождественна философии языка в целом, заключается в развитии общего концептуального каркаса, в рамках которого могут быть изучены знаковые системы социальной, культурной, интеллектуальной жизни не как идентичные, а как взаимно пересекающиеся поля. " Общая семиотика есть не что иное, как философия языка, и подлинные философы языка [... ] всегда занимались семиотическими проблемами" 4. Главным объектом внимания общей семиотики являются знак и семиозис.

Специальная семиотика - это грамматика отдельной знаковой системы, и она описывает область данного коммуникативного феномена как управляемую системой значений. Любая система может быть изучена с синтаксической, семантической или

4 Eco U. Semiotics and the Philosophy of Language. Р. 4.

прагматической точки зрения. В то же время специальная семиотика должна быть определена общими эпистемологическими принципами (сфера общей семиотики), которые задают методологический каркас интерпретации таких проблем, как значение, референция, истина, коммуникация, сигнификация и др. Общая семиотика позволяет нам уяснить внутренние механизмы " логики культуры".

В период Теории семиотики собственная эпистемологическая позиция Эко выглядит как " вежливый агностицизм" (по выражению Ч. Дженкса) теоретика, предпочитающего не впадать в " референциальное заблуждение", ибо высказывания об объекте не могут быть идентифицированы как истинные или ложные, а значение знака может быть интерпретировано как " культурная целостность", под которой разумеется совокупность принятых данным обществом конвенций. Поэтому для Эко примеры так называемой нулевой экстенсии5 или возможных миров не очень обременительны, поскольку он считает, что в рамках теории кодов не обязательно прибегать к понятию экстенсии: за " единорогом" стоит определенная единица содержания, культурная целостность с набором достаточно четких атрибутов. " Объект", к которому отсылает в конечном счете знак, это всего лишь " нечто иное", не обязательно существующее в реальности, что также подразумевается и Пирсом. Интерпретатор, имея дело со знаками, манипулирует предоставленными ему культурой смыслами. Общество эволюционирует, думая и говоря, создавая свои культурные миры, которые лишь опосредованно соотносятся с физической реальностью6. Культурный мир неактуален и невозможен в онтологическом смысле, он конституируется кодами, посредством которых утверждается некий культурный порядок. Эпистемологический порог семиотики Эко задает границы и самой семиотике культуры, объектом которой является мир культурных конвенций, лишь опосредованно связанных с реальностью, в силу этого не обладающей статусом первичности по отношению к содержанию " культурных единств".

5 Речь идет о существовании знаков, отсылающих к несуществующим в природе объектам. Так, примерами нулевой экстенсии можно считать вербальные или визуальные знаки, репрезентирующие сказочных и мифологических персонажей - " русалка", " единорог", " сфинкс", " сирена".

6 См.: Чекалов К. Произведение искусства в теории культуры Умберто Эко II Искусство. 1988. № 5. С. 41.

Собственно говоря, именно эта позиция, которую некоторые критики Эко расценили как пансемиотизм (то, против чего направлен Маятник Фуко) и соответственно как приглашение отвлечься от проблем референции в процессе интерпретации, потребовала в дальнейшем пересмотра со стороны самого Эко.

Итак, теория кодов занимается форматом культурных миров. Теория кодов - это семиотика сигнификации, в то время как семиотика коммуникации задана теорией знакового производства7.

Понятие энциклопедии - одно из наиболее важных понятий семиотики Эко. Он видит в понятии энциклопедии регулятивную идею, метод, с помощью которого можно обнаружить экспериментальные способы описания семиотического универсума. " Семиотически интерпретировать" - значит освоить новые возможности энциклопедии. В основе понятия энциклопедия лежит метафорическая идея лабиринта. Эко исследует оппозицию " словарь/энциклопедия", обращаясь к оппозиции " дерево/лабиринт", обращая внимание на то, что речь идет не о метафорах, а о " топологических и логических моделях". По его мнению, в различных семантических теориях все еще обитает модель дефиниции, известная как " дерево Порфирия", известная с III в. н. э. и усовершенствованная впоследствии Боэцием.

7 По сути, речь идет также о том, что в рамках своей концепции Эко преодолевает еще одну " классическую" проблему, заявленную в середине 70-х гг. семиотиками-функционалистами, повлекшую за собой дискуссию о семиотике коммуникации и семиотике сигнификации (См., например: Mounin J. Introduction a la semiologie (Paris: Mouton, 1970). Р. 11-17). Ельмслев различал два уровня сообщения: денотативный (уровень фактического сообщения) и коннотативный (латентные смыслы, возникающие в конкретном идеологическом и культурном контексте). Сторонники семиотики коммуникации настаивали на соссюрианском тезисе предопределенности означаемого и означающего, полагая, что коннотативные значения разрушают структуру кода и, следовательно, делают невозможной коммуникацию. Адепты альтернативной точки зрения считали и считают, что коннотативные значения наполняют семиотический базис реальным социокультурным содержанием, их анализ позволяет понять процесс порождения смысла. Динамическая реальность семиотических систем такова, что любой язык представляет собой комбинацию денотативного и коннотативных уровней, которые могут меняться между собой местами (и даже более того, Эко, Барт и другие теоретики уверены, что денотативные значения есть не что иное, как отфильтрованные историей и отшлифованные языком коннотации).

" Дерево Порфирия", независимо от его метафизических корней, является репрезентацией логических отношений, которая находит свое наиболее адекватное отражение в идее словаря.

Как известно, символ дерева - одна из самых сильных " универсальных" структур человеческого мышления и практики освоения мира. Принцип организации человеческого опыта - ветвление из единого центра и непрерывные поиски " единого", " бытия", " первоосновы" - доминирует в политических и культурных структурах и социальных институтах. " Древо жизни", " древо познания", " древо счастья", " мировое древо", " генеалогическое древо" - все это не что иное, как способы организации радиального, сегментированного, центробежного пространства. " Не этот ли универсальный принцип древа организует память рода, создает историю [... ], превращает власть в политику, мысль - в доктрину, книгу - в культуру? " 8 Этот архетипический символ обретает значение принципа работы сознания на глубинных уровнях человеческой психики. Для Фрейда, Лакана и других психоаналитиков было очевидно, что бессознательное древоподобно. Исследованиями по психиатрии было установлено, что символ мирового древа в его наиболее архаичной ж-образной форме (где подчеркнута симметрия верхушки и корней дерева, правых и левых его ветвей) настолько полезен для определения нормального и патологического развития, что на нем основан особый " тест дерева". Таким образом, речь идет о древнем архетипе, общем для психологического склада современных людей9.

Осознание тотальной древоподобной организации культуры привело современную философию к поиску иных (не древо-подобных) способов мышления и упорядочивания универсума. Что если принцип " ризомы" (предложенный Делёзом и Гваттари) является более древним и более универсальным принципом мышления? Во всяком случае именно в таком ключе можно интерпретировать понятие энциклопедии у Эко: по отношению к этой модели порядок выступает как частный случай, как форма прагматического выбора для ориентации в пространстве ризомы. Выясняется, что словарь является замаскированной энциклопедией. Он растворен в " потенциально беспорядочном

8 Подорога В. Власть и культура. Проблематика власти 6 политической философии современной Франции // Новое в современной западной культурологии. М.: ИФАН, 1983. С. 130.

9 См.: Иванов В. В. Очерки по истории семиотики в СССР. М., 1976. С. 82.

и неограниченном Млечном Пути осколков мирового знания" 10.

Эко заимствует у Делёза и Гваттари ряд характеристик ризомы для более развернутого пояснения энциклопедии, выделяя в качестве наиболее важных признаков следующие: антигенеалогичность, гетерогенность, множественность, отсутствие генетической оси как глубинной структуры, возможность связи с чем угодно другим, темпоральная изменчивость. Именно ризома предоставляет модель для энциклопедии как регулятивной семиотической гипотезы. В итоге универсум семиозиса, то есть универсум человеческой культуры, понимается им как структурированный подобно лабиринту третьего типа11: 1) он структурирован согласно сети интерпретант; 2) он фактически бесконечен, ибо допускает множественные интерпретации, реализуемые различными культурами; 3) он регистрирует не только " истины", но также все, что может претендовать на статус " истинного" (энциклопедия " регистрирует" не только историческую правду о том, что Наполеон умер на острове Св. Елены, но также и литературную " истину" о том, что Джульетта умерла в Вероне); 4) данная семиотическая энциклопедия никогда не была завершена, она существует как регулятивная идея; 5) такое понимание энциклопедии не отрицает существование структурированного знания, оно лишь предполагает, что это знание не может быть организовано как глобальная и исчерпывающая система, оно обеспечивает только локальные и временные системы знания.

" Словарь" вполне уместен, когда мы хотим выявить и описать область консенсуса, в пределах которой идентифицируется данный дискурс. Если " энциклопедия" - это " неупорядоченная сеть маркеров", то словарь предоставляет нам возможность привести систему в некий временный иерархический порядок. Таким образом, энциклопедия - это семантическое понятие, а " словарь" - прагматический механизм. Находиться в ведении определенного словаря, то есть частичного и закрытого видения мира, - значит находиться в рамках некой идеологии, поскольку идеология - это частичное и разорванное мировидение, которое отвергает множественность взаимоотношений семантического универсума. Она преследует свои прагматические цели и продуцирует определенный вид знаков равно как и их интерпретацию.

10 Eco U. Semiotics and the Philosophy of Language. Р. 47.

11 Ibid. Р. 83-85.

Неограниченный семиозис и пределы интерпретации

Специфическим вкладом Умберто Эко в теорию семиотики можно считать попытку преодоления противоречия между Пирсом и Соссюром, которое при всей парадоксальности подобной формулировки долгое время считалось вполне очевидным: не случайно сложился стереотип, согласно которому " семиотику" отделяет от " семиологии" 1 та же дистанция, которая привела к различению " линии Пирса" (логическая ветвь) и " линии Соссюра" (лингвистическая традиция). Первым, кто попытался опровергнуть миф об антитетичности Пирса и Соссюра, был Роман Якобсон, однако Эко углубил эти представления и в построении своей концепции руководствовался принципом их синтеза.

Обобщая в предельно упрощенном виде аргументы сторонников разделения двух традиций, можно отметить следующее. Пирс, при всей его многогранности, оставался на позициях философии и логики, формулируя свою семиотическую программу. Он не предложил ни одного определения языка. Для него язык - это просто слова, а эти последние и есть знаки, то есть символы - конвенциональные знаки. Для Соссюра же знак -

1 " Семиотика" или " семиология"? Локк, Пирс использовали термин " семиотика" согласно той традиции, которая ведет к древним грекам. Соссюр странным образом предпочел " семиология". Но любопытно другое - этот исторический парадокс впоследствии был сам семиотизирован, концептуально обоснован как различие в подходах Пирса и Соссюра. Кристева разделила оба термина по двум уровням Соссюрианской структуры знака: семиотика изучает перцептивный (сенсибельный, чувственный) уровень знака - т. е. означающее; семиология же занимается концептуальным уровнем знака, т. е. означаемым. (См.: Kristeva J. Semeiotike. Recberches pour une semanalyse. Editions du Seuil, 1969. ) Американцы привыкли считать, что семиология (Соссюра) - это лишь субсфера более универсального философского каркаса, представленного у Пирса. Греймас, Барт полагали, что " настоящая семиология" разрабатывалась Пирсом. Эко понимает под семиологией метасемиотику. В принципе, следует признать, что эти термины почти синонимичны и различие между ними может быть важным лишь в дискуссиях специалистов. Тем более, что границы между ними очень подвижны (если говорить о науке-объекте и метанауке, например).

это прежде всего знак лингвистический, языковой (даже если Соссюр предлагал более широкую перспективу для семиотического изучения " жизни знаков внутри общества" ). Пирса не интересовали первичные знаковые отношения, в то время как Соссюр предложил понятие значимости и в целом стремился найти некий универсальный принцип, на котором основано все многообразие речевой деятельности. Если в семиотике Пирса знак становится знаком постольку, поскольку он репрезентирует объект (посредством ряда интерпретаций), то у Соссюра знак конституируется его положением в системе, а проблема референта выносится за скобки его теории. " Триадоманьяк" Пирс приписывает знаку триадическую структуру (объект - знак - интерпретант), Соссюр останавливается на бинарной модели (означаемое - означающее). Если Пирса интересовала динамика семиозиса, то Соссюр рассматривал знаковую структуру в статическом состоянии.

Казалось бы, концепция Пирса выгодно отличается наличием в ней позитивного решения или как минимум небезразличия к проблеме референта, то есть отношения знака к потусторонней языку реальности. Однако еще Бенвенист задавался вопросом, анализируя концепцию знака у Пирса: если все эти знаки (то есть знаки и их интерпретанты) выступают как знаки друг друга, то могут ли они в конечном счете быть знаками чего-либо еще, что само не является знаком? 2 (Это напоминает одну из новелл Борхеса, где содержанием сна был тоже сон. ) В процессе функционирования знака (неограниченный семиозис) обнаруживается как отсутствие исходного объекта, так и конечного интерпретанта (Пирс допускал, что если представить себе самый сложный, исчерпывающий, конечный интерпретант, то это было бы не что иное, как сам объект, явленный нашему сознанию, но такой объект и такой интерпретант, - физически тождественные, - не существуют). В результате понятие референта оказывается более чем проблематичным, что невольно сближает Пирса с Соссюром.

Помимо этого открываются и другие возможности синтеза. Так, в рамках проблемы десубстанциализации значения Соссюр, одержимый категорией различия, ставит акцент на проблеме значимости как основе значения, на реляционных свойствах языка, что было своеобразной революцией по сравнению

2 См.: Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. С. 71.

с позитивистским языкознанием, которое ограничивалось рассмотрением абсолютных свойств (значений слов, акустических и артикуляционных свойств звуков) как конкретных сущностей языка. Пирс сделал фактически то же самое, лишив " значение" его определенной зависимости от объекта (значение иногда трактуется как денотат знака) и показав, что любое значение принципиально интерсубъективно: языковые значения не существуют помимо их использования. Не сложно провести мысленную экстраполяцию и увидеть последствия подобного переворота в эпистемологических ориентациях философии, семиотики, теории литературы в XX веке: от Пирса и Соссюра к " языковым играм" Витгенштейна, от него к тезису о " смерти автора" (компенсируемой " рождением читателя" ) и к проблеме гиперинтерпретации, то есть к ситуации, когда смысл текста зависит лишь от его интерпретатора.

Далее, по мнению Эко, понятия знака и семиозиса не только не противоположны, но, скорее, комплиментарны: сущность знака раскрывается в процессе интерпретации, что позволяет нам осознать, почему значения не застывают в замкнутую, абсолютную систему. " Семиотический процесс интерпретации представляет собой самую сущность понятия знака" 3. Кроме того, Соссюр оставил определение означаемого на полпути между понятием, мысленным образом и психологической реальностью, но указал, что означаемое связано с мыслительной деятельностью того, кто имеет дело с означающим. Следовательно, знак имплицитно полагается как коммуникативный механизм, что очевидно в случае с неограниченным семиозисом Пирса. Наконец, обе теории - это концепции конвенционального отношения между знаком (символом, языком) и реальностью. В своей теории семиотики Эко находит точки соприкосновения между семиотикой Пирса и семиологией Соссюра, восстанавливая недостающие звенья в логике их рассуждений, используя аргументы одного для доказательства тезисов другого4.

Для Эко принцип неограниченного семиозиса всегда выступал как " святая святых" семиотической теории. Иное дело, что в последние годы ему приходится выступать в защиту аутентичного пирсовского истолкования этого понятия, которое в конце

3 Eco U. Semiotics and the Philosophy of language (Indiana University Press, 1984). Р. 1.

4 См. более подробно об этой проблеме: Eco U. A Theory of Semiotics.

концов стало пониматься неопределенно широко5. В Пределах интерпретации Эко анализирует расхождения в трактовке этого понятия, более подробно рассматривая, как и почему идея неограниченного семиозиса, экспроприированная деконструктивизмом, обернулась гиперинтерпретацией. Главная причина, по которой Эко анализирует специфику концепции Пирса в ее отличии от современных форм интерпретации, заключается в том, что существует общая тенденция воспринимать неограниченный семиозис в качестве свободного прочтения, в процессе которого воля интерпретатора, согласно метафорическому выражению Рорти, " обтесывает" текст в своих целях6.

Признание того, что текст страдает из-за отсутствия автора или референта, не обязательно ведет к мысли о том, что текст не имеет объективного или буквального лингвистического значения. Деррида стремится к тому, чтобы ввести практику (которая является более философской, нежели практическо-критической) для провокации тех текстов, которые принято рассматривать как имеющие окончательный, определенный и принятый сообществом смысл. Он желает опровергнуть не столько смысл текста, сколько метафизику присутствия в интерпретации, отталкивающейся от идеи окончательного смысла. Он демонстрирует власть языка и его способность сказать больше, чем он намеревается сказать буквально. Становится очевидным, что с того момента, как текст был лишен субъективных намерений (автора), у его читателей нет больше никаких обязательств, или возможностей, оставаться верными этим намерениям. Таким образом, можно прийти к заключениям о том, что язык вовлечен в игру множественных означивающих практик; что текст не

5 Под " семиозисом" Пирс имел в виду процесс функционирования знака, в котором обнаруживается, что каждый знак с необходимостью является интерпретацией предшествующего ему знака. В процессе семиозиса нет ни конечного объекта, ни конечного интерпретанта, и тем не менее только благодаря этим отношениям между знаком и его объектом мы познаем нечто, что находится за пределами знаковых систем (благодаря свойствам репрезентации). (См.: Peirce Ch. S. Questions concerning Certain Faculties Claimed for Man, in Peirce on Signs /ed. by J. Hoopes. The University of North Carolina Press, 1991. Р. 49. См. также: Peirce Ch. S. Logic as Semiotic: The Theory of Signs, in Philosophical Writings of Peirce /ed. by J. Buchler. Dover Publications, 1955. Р. 99-100. )

6 См.: Eco U. Unlimited semiosis and Drift: Pragmaticism vs. " Pragmatism", in The limits of interpretation (Indiana University Press, 1990). Р. 42.

может иметь абсолютного и однозначного смысла; что трансцендентальное означаемое не существует; что означаемое всегда откладывается, а означающее всегда существует в ином измерении; что каждое означающее связано с другим означающим таким образом, что все оказывается вовлеченным в означающую цепочку, которая продолжается до бесконечности7.

Рорти, рассуждая о деконструктивизме и других формах " текстуализма", назвал их ответвлениями прагматизма8. Но это не тот прагматизм, который приписывают Пирсу - " самому последовательному кантианцу из всех". Он осторожно оставляет Пирса где-то на периферии прагматизма, но выдвигает на видное место Деррида и деконструктивистов вообще. Эко предлагает рассмотреть, каким образом Деррида " дискредитирует" Пирса9.

7 Eco U. Unlimited semiosis and Drift: Pragmaticism vs. " Pragmatism", in The limits of interpretation. Р. 33.

8 См.: Rorty R. Consequences of Pragmatism. Essays: 1972-1980 (Minneapolis, 1982).

9 Суровость Эко в отношении деконструктивизма имеет свои основания (особенно когда речь идет о толковании Пирса - самого " темного" автора современности), однако проблема может быть вынесена в более широкий контекст. Во-первых, сообщество " пирсоведов" со своей стороны не согласно с той трактовкой, которую Пирс получает в концепции Умберто Эко (в этом плане его точка зрения не является истиной в последней инстанции, а сам Эко не может узурпировать право на " единственно правильную" интерпретацию Пирса). Во-вторых, Эко ничего не говорит об обратной стороне медали - о том, что само обращение Деррида к Пирсу было продиктовано стремлением уйти от структуралистской парадигмы интерпретации и преодолеть соссюрианскую точку зрения, хотя именно влияние Соссюра, его взгляд на проблему произвольности лингвистического знака предопределил такое прочтение Пирса, о котором здесь говорит Эко, - в свете концепции " следа" или идеи " диссеминации". В отличие от Пирса Соссюр определял знак как фиксированное и статическое единство, в котором каждое означающее привязано к своему означаемому. Деррида же заявляет о динамизме знаков: знак не может и не должен пониматься как жесткая связь одного означающего с определенным означаемым; знак - это движение - течение - от одного означающего к другому. Это движение во все стороны (passepartout)... Для Деррида семиозис - это прежде всего процесс, который нельзя помыслить в замкнутой логике, а семиотика Пирса - это один из возможных путей выхода за пределы упорядоченного мира бинарных оппозиций Соссюрианской семиологии. (См.: Бел М., Брайсон Н. Семиотика и искусствознание // Вопросы искусствознания. IX (2/96). С. 536. )

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒