Усманова А. Р. 8 страница

Действительно, необходимым условием успешной интерпретации текста выступает изотопия, однако это не отменяет возможности полисемии: интерпретация текста осуществляется на основе взаимодействия нескольких уровней изотонии, в зазоре между которыми и возникает многозначность. " Двусмысленность знаков не может быть отделена от их эстетичес-

12 См.: Eco U. The Aesthetics of Chaosmos. Р. 65.

13 См.: Борхес X. Л. Проза разных лет. М., 1989. С. 188-200.

кой организации: обе они взаимно поддерживают и мотивируют друг друга" 14.

Авангардное и экспериментальное искусство изобрело множество новых кодов, которые, однако, воспринимаются довольно узкой аудиторией: новый код - это " семиотический анклав", который не признается обществом как незыблемое правило. Такой тип кода Эко называет " идиолектом", иногда он идентифицируется со стилем автора (например, стилем Джойса). Художественный, или эстетический, идиолект может функционировать как метасемиотическое суждение, которое со временем изменяет общепринятые коды. Эстетическое сообщение апробирует комбинационные возможности языка: помещая коды в " чужой" контекст, оно обнаруживает новые возможности их использования; разрушает и перекомбинирует их. Осуществляется это различными способами. Так, Эко анализирует постмодернистские приемы разрушения традиционных кодов и одновременной контрабанды новых. То, что называется " ловким кустарным манипулированием общими местами, в конечном счете является еще и недюжинной провидческой силой в ускоренной оркестровке потока архетипов, пусть даже и выродившихся" 15. Закавычивание, использование конструкции " текст-в-тексте" (mise-en-аbiте), ироническое цитирование топосов - эти и многие другие уловки свидетельствуют о запрограммированной стимуляции интерпретативных усилий адресата. Двусмысленность является непременным условием разрушения традиционных кодов и способом апробации новых. Поэтому для Эко эстетическое сообщение представляет собой общую лабораторную модель всех аспектов знаковой функции, оно является эпистемологической метафорой, ибо продуцирует новое знание16.

Итак, открытое произведение является отражением космической структуры самого языка с присущей ему изначально амбивалентностью, но одновременно и с устойчивой внутренней организацией. Для того чтобы создать впечатление полного отсутствия структуры, произведение должно обладать сильной внутренней структурой: " свободная игра двусмысленности всегда обусловлена правилом двусмысленности" 17. Отсюда и выте-

14 Eco U. The Open Work. Р. 40.

15 Эко У. Потребление, поиск и образцовый читатель // Homo Ludens. Человек читающий. М., 1990. С. 296.

16 Eco U. A Theory of Semiotics (Indiana University Press, 1979). Р. 274.

17 Eco U. The Aesthetics of Chaosmos. Р. 67.

каст парадоксальное, на первый взгляд, утверждение Эко о том, что строго запрограммированное восприятие свойственно не всем текстам, а лишь тем, которые претендуют на статус " открытого произведения". Точность проекта произведения обеспечивает образцового читателя свободой. Даже если тексты, подобные Истинно парижской драме А. Аллэ, могут быть прочитаны по-разному (как минимум, наивным и критическим читателем), оба типа читателя запрограммированы текстом. Если и существует " удовольствие от текста", оно может быть вызвано и реализовано лишь текстом, указывающим пути " хорошего" чтения18.

Владение языком, на котором написано произведение, не сводится, конечно, к пониманию читателем лексических значений слов (только денотаций). В основе " текстуальной компетенции" лежит не " словарь", а " энциклопедия". Эко употребляет данный термин в максимально широком смысле - как полный объем памяти того или иного культурного сообщества. Энциклопедическая компетенция имеет интертекстуальный характер (она предполагает знание текстов и знание мира) и является основой интерпретации. Сопоставление горизонта - актуального или виртуального - ожиданий читателя со стратегией текста дает в результате более или менее объективную картину различных способов его интерпретации. Точка зрения Эко на проблему интерпретации всегда отличалась от позиции деконструктивистов: например, от позиции Дж. Хиллиса Миллера, согласно которому само существование бесчисленных интерпретациий разных текстов свидетельствует о том, что чтение никогда не бывает объективным процессом обнаружения смысла, но является вкладыванием его в текст, который сам по себе не имеет никакого смысла; или от позиции Ж. Деррида, предлагающего отдаться " свободной игре" интерпретации, ограниченной лишь рамками конвенций текстуальности (" утверждение игры мира без истины и без начала" ). Для Эко реальная процедура интерпретации и текстового сотрудничества все же определяется довольно строгими правилами; иное дело, что сами эти правила конституируют возможность перманентных смещений, двусмысленностей, ускользаний смысла.

Открытое произведение - это не иллюстрация к описываемой действительности, а воспроизведение ее в своей структуре, которая реализуется в акте коммуникации произведения с ауди-

18 Eco U. The Role of the Reader. Р. 10.

торией. " Структура произведения" превращается в зеркало космоса" 19. То же можно было бы сказать и о языке, с помощью которого мы пытаемся придать " дискурсивную ясность вещам". Универсум, который мы стремимся познать (или во всяком случае предложить приемлемые интерпретации), является не чем иным, как " трансцендентальной формой языка", - в этом Эко согласен с Джойсом. Вспомним вновь показательный диалог персонажей из Имени розы.

- Значит, есть в мире система! - возликовал Адсон.

- Значит, есть немножко системы в этой бедной голове, - ответил Вильгельм20.

19 Eco U. The Aesthetics of Chaosmos. Р. 83.

20 Эко У. Имя розы. М.: Книжная палата, 1989. С. 194.

Философия хаоса: " онтология" Умберто Эко и естественнонаучная картина мира

С позиций сегодняшнего дня поиск аналогий и попытка сближения гуманитарного познания с естественнонаучным выглядит, скорее, как непростительный анахронизм или как ретроспективная попытка отдать дань структуралистскому позитивизму начала 60-х гг. Тем не менее, коль скоро семиотика возникла именно на волне позитивистского энтузиазма (и концепция Московско-Тартуской школы семиотики в том числе), ассимилировав в конечном счете некоторые принципы теории информации, математики, кибернетики, философии естествознания, то все же имеет смысл обратиться к тому контексту, в котором, в частности, возникла и идея " открытого произведения".

Читателя, впервые имеющего дело с Открытым произведением, может удивить частое использование примеров и поиск аналогий из области негуманитарного знания. Эко употребляет термин " структурная гомология" с целью показать происходящую конвергенцию новых канонов и требований, объясняя преимущество этого термина тем, что он " не вынуждает нас к построению строгого параллелизма, но в то же время позволяет зафиксировать взаимно контрастирующие эпистемологические ситуации" 1 - так, понятие " открытости" невольно напоминает терминологию квантовой физики (индетерминизм и прерывность), иллюстрирует отдельные положения теории Эйнштейна и в целом способно передать специфические обертона тенденций в современной (" современной" - на момент написания Открытого произведения) научной мысли.

Эко разрабатывал свою модель " открытого произведения" в тот период, когда естествознание переживало очередную революцию (то есть очередную ломку картины мира). Поводом для этой микрореволюции послужила разработка теории хаоса, репрезентирующей тот " нелинейный мир", с реальностью которого столкнулась постнеклассическая наука2. Идея хаоса, экспроприированная наукой и отчасти лишившаяся той мифологической ауры и благоговения, которая до недавних пор вдохновляла

1 Eco U. The Open Work (Harvard University Press, 1989). Р. 18.

2 См., напр.: Пригожин И., Стэнгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986.

поэтов и философов, поселилась в таких областях науки, как физика, химия, нейрофизиология, психиатрия, экология, математика. Когда сторонники философии хаоса говорят о том, что классическая наука уделяла основное внимание поиску порядка, обоснованию устойчивости, линейности, однородности и равновесию изучаемых систем, то Эко это напоминает о той схеме мироздания, которая лежит в основе Сумм Фомы Аквинского. На реальность накладывалась символическая сеть, напоминающая решетку с пропорциональными рамками, подобно тем, что использовались античными скульпторами и архитекторами для того, чтобы выявить симметричные точки в своих конструкциях. В этой картине мира " Бог рассматривался как Первопричина по отношению как к себе, так и к своим творениям, для которых он выступает как Действительная, Окончательная и Созидательная причина. В этой решетке, где все, начиная с творения ангелов, мира и человека, определения страстей, привычек и кончая таинствами как орудиями искупления и самой смертью как вратами в вечную жизнь, - нет места случайному, все имеет свое объяснение и свои функции в этой целостности" 3.

Главное изменение в неклассическом представлении об универсуме связано с признанием одновременности возникновения и существования порядка и хаоса, при этом большинство систем являются открытыми, обмениваясь веществом или энергией с окружающей средой, а в плане изменения аксиологических приоритетов позитивная роль отводится состояниям неустойчивости, неравновесности, нестабильности. Пригожин считает, что " лишь в неравновесной системе могут иметь место уникальные события и флуктуации, способствующие этим событиям, а также происходит расширение масштабов системы, повышение ее чувствительности к внешнему миру и наконец возникает историческая перспектива (для возникновения уникальных событий), появления других, быть может, более совершенных форм организации" 4. Фактически Пригожин описывает здесь модель " открытого произведения": " Всегда интересно, какой из возможных вариантов развития исходной ситуации будет реализован... Универсум художественного творчества весьма отличен

3 Eco U. The Aesthetics of Chaosmos. Р. 46.

4 Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии. 1991. № 6. С. 50.

от классического образа мира, но он легко соотносим с современной философией и космологией" 5.

Идея " случайного порядка" оказалась функционально пригодной не только для объяснения окружающей среды, общества, нервной системы, но даже в качестве нового аргумента в современных теологических учениях. Семиотика оказалась наименее готовой к ассимиляции философии хаоса. Например, Ю. Лотман лишь в 1992 году в своей последней книге Культура и взрыв использовал модель случайности для объяснения исторического процесса, но, по сути, случайность и семиотика долгое время полагались вещами несовместимыми. Семиотика Московско-Тартуской школы так и не смогла соединить идею случайности как фундаментального принципа культуры с парадигмой, внутренне ей противостоящей6, хотя еще в 1973 году в Тезисах по семиотическому изучению культур понятия порядка и хаоса (культуры и энтропии) обосновывались в качестве фундаментальной семиотической оппозиции7. В рамках этой концепции " свобода" оставалась лишь моделью (причем моделью вторичных моделирующих систем, о гибкости самой семиотической методологии вопрос не поднимался), а не реальностью, так как чем менее индивидуализировалась и менее " свободной" оказывалась культура, тем легче она поддавалась анализу (" как шахматная партия", бесконечно интересная, но с фатальным пространством в 64 клетки8). Парадокс состоял в том, что само естествознание, откуда был импортирован " идеал таблицы", от

5 Пригожин И. Философия нестабильности. С. 51.

6 См.: Ревзин Г. И., Лотман Ю. М. Культура и взрыв // Вопросы искусствознания. 1993. № 1. С. 214.

7 См.: Lotman J. М., Uspenskij B. A., Ivanov V. V., Toporov V. N., Pjatigorskij A. М. Theses on the semiotic study of cultures, in The Т ell-Tale Sign (Lisse, 1975). Р. 58-59. В этой коллективной работе " культура" определялась как " организация (информация)" в противоположность дезорганизации (энтропии); утверждалось, что " каждому типу культуры противостоит свой тип хаоса (то, что данной культурой интерпретируется как сфера дезорганизации, однако скорее всего представляет сферу иной культуры); культура постоянно стремится расширить сферу своей организации, но одновременно демонстрирует потребность в наличии сферы хаоса (если для древних греков и римлян идея хаоса отождествлялась с варварами, то позднее в качестве такового интерпретировались " культура детства", экзотические цивилизации, подсознательное и т. д. ).

8 Ревзин Г. И., Лотман Ю. М. Культура и взрыв. С. 215.

этого идеала отошло, и это было расценено как возвращение к гуманитарным ценностям.

Эко, напротив, воспринял идеи случайности и непредсказуемости не только в качестве онтологических реалий, но и как модель для " раскрепощения" семиотической методологии. Он полагает, что элемент хаоса в структуре повседневной жизни является тем импульсом, который позволяет системам изменяться и развиваться. Боязнь признать этот факт свидетельствует о " примитивности общества", о его неспособности расстаться с безжизненными ритуалами и табу. Он рассматривает культурную модель Запада как достаточно динамичную, прогрессивную, способную реагировать на возникающие проблемы, интерпретировать новый опыт и соответственно приспосабливаться к изменившейся " реальности". Эту модель развития Умберто Эко открывает и в современном искусстве, разрабатывая поэтику открытого произведения. Привлекая теорию информации для обоснования идеи " открытости", он считает, что проводить подобные параллели стало возможным с того момента, когда формам искусства стала свойственна высокая степень непредсказуемости и невероятности.

Гутенбергова галактика - в эпоху интернета

В последние годы среди семиотиков, теоретиков массовой коммуникации и лингвистов все чаще возникают дискуссии по поводу Интернета и новых возможностей (или опасностей) для современной культуры, которые несет с собой компьютерная цивилизация. Умберто Эко, с одной стороны, активно участвует в привлечении новых технологий на службу гуманитарным наукам (несколько лет назад под его руководством был выпущен CD-ROM по культуре барокко), тем более что на этом этапе именно семиотические концепции оказались особенно полезными (например, идея гипертекста), с другой стороны, он размышляет об общекультурологических последствиях этого феномена, возвращаясь к проблемам открытого произведения, визуальной коммуникации и энциклопедии.

Согласно Платону (в Федре), когда изобретатель письменности Тевт представил свое изобретение фараону Тамусу, он восхвалял эту новую технику как средство, которое поможет сохранить в памяти людей то, что иначе могло стереться из их памяти навсегда: " Эта наука, царь, сделает египтян более мудрыми и памятливыми, так как найдено средство для памяти и мудрости" 1. Однако фараон не был столь оптимистичен. Он сказал: " В души научившихся им [письменам. - Прим. А. У. ] они вселят забывчивость, так как будет лишена упражнения память; припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, сами собою. Ты нашел средство не для памяти, а для припоминания. Ты даешь ученикам мнимую, а не истинную мудрость. Они у тебя будут многое знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, людьми трудными для общения; они станут мнимомудрыми вместо мудрых" 2.

Текст Платона, естественно, ироничен. Платон выдвигал свои аргументы против письма. Но при этом он приписывал свои мысли Сократу, который не умел писать...

1 Платон. Федр //Собр. соч. М., 1993. Т. 2. С. 168.

2 Там же.

По мнению Эко, сегодня подобные проблемы никого не волнуют по двум простым причинам. Во-первых, мы знаем, что книги не заменяют нам процесса мышления; напротив, они побуждают нас к размышлениям. Только после изобретения письменности оказалось возможным рождение такого шедевра о спонтанной памяти, каковым является В поисках утраченного времени Пруста. Тем не менее фараона мучил вечный страх человечества перед лицом новых технологических изобретений, которые могут уничтожить или разрушить нечто полезное и ценное. Словно фараон первым указал на письменную поверхность и затем на идеальный образ человеческой памяти, говоря при этом: " Это убьет то".

На тысячу лет позже Виктор Гюго в Соборе Парижской богоматери описал священника Клода Фролло, указывающего сначала на книгу, а затем на собор, говоря то же самое. Средневековый собор был своего рода постоянной и неизменной телевизионной программой, которая должна была сообщать людям все самое важное, что было им нужно для повседневной жизни и для вечного спасения. Книга же могла отвлечь людей от самых важных ценностей, обеспечивая избыточную информацию, свободную интерпретацию Писания, возбуждая нездоровое любопытство3.

Компьютер возвращает нас в гутенбергову Галактику, - парадоксальным этот вывод Эко кажется лишь на первый взгляд. Люди, использующие компьютер, имеют дело в основном со словами. Компьютерный экран - словно идеальная книга, слова и страницы которой помогают нам узнавать мир. Но что станет с книгой - должны ли печатные книги исчезнуть, целиком вытесненные дискетами и дисками?

Эко полагает, что книга никогда не являлась лишь средством для получения информации, ее функции в общекультурном контексте всегда были более разнообразны: книги нужны для развлечения, для обучения, для передачи истории и традиции. Сегодня эти функции должны быть пересмотрены: если книга все еще остается средством подключения к культурной традиции и все еще ассоциируется у нас с изысканным способом времяпрепровождения, то образовательные функции могут

3 См.: Eco U. From Internet to Gutenberg, in Lectures at the Italian Academy for Advanced Studies in America. November 12, 1996. (Source: http: //www. italynet. com/columbia/internet. htm 3 и )

частично, если не полностью, перейти к компьютерам (CD-ROM в этом смысле более эффективен).

Существуют две основные группы книг: те, которые нужно читать, и те, которые нужны для справок. Гипертексты, безусловно, способствуют исчезновению справочной литературы и учебников. Но может ли гипертекст заменить книги, которые нужны для чтения? Или, более точно, может ли гипертекстовый и мультимедийный CD-ROM изменить саму природу книг-для-чтения (например, романы или поэтические тексты)? Нам по-прежнему будут нужны книги (это касается " природы" чтения и самих обстоятельств процесса чтения - кресло, покой, отдых). Режи Дебрэ заметил, что нельзя считать случайным совпадением тот факт, что иудейская цивилизация, которая была цивилизацией Книги, являлась кочевой (номадической) цивилизацией. Египтяне могли высекать свои надписи на камнях, Моисей такой возможности не имел. Книги путешествуют с вами и на вашей скорости передвижения, книга может быть вам полезной даже на необитаемом острове, чего не скажешь о компьютере. Книги все еще являются лучшими компаньонами после кораблекрушения или на случай Последнего Дня, считает Эко.

Идея гипертекста отнюдь не является принципиально новым изобретением компьютерной эпохи. Детективы, если их интерпретировать в этом ключе, представляют собой модель гипертекста, который может быть прочитан множеством различных способов. Задолго до появления компьютеров писатели и поэты мечтали об абсолютно открытом и бесконечном тексте, который можно читать сколь угодно долго и самыми различными способами. Таков был замысел Малларме при создании его Le Livre или Джойса - при написании Поминок по Финнегану. То же можно было бы сказать об экспериментах Нанни Балестрини, Раймона Кено и многих других.

Становится понятным, что здесь мы сталкиваемся с двумя различными интенциями. Одно дело создавать текст, который является физически подвижным. Такой текст должен давать читателю ощущение полной свободы, но это всего лишь иллюзия. Единственный механизм, позволяющий в этом смысле производить бессчетное количество текстов, - это алфавит: пользуясь очень ограниченным количеством букв, человечество создало миллиарды книг - от Гомера до наших дней. Другая возможность связана с написанием текстов, которые физически конечны, но их интерпретации неограниченны.

Каким образом компьютерная цивилизация отразится на развитии языка и стиля письма? " Одно из наиболее серьезных обвинений в адрес компьютерной " грамотности" заключается в том, что мы все больше и больше привыкаем коммуницировать посредством коротких шифровок, формул: dir, help, discopy, error 67 и т. п. Одна из часто используемых в конце формул - cu18r. И это можно считать грамотностью? FIG 7", - отвечает на свой вопрос Умберто Эко4. Можно сказать, мы стоим на пороге нового Вавилона, ибо лингвистическая катастрофа может разразиться именно из-за злоупотребления компьютерным сленгом5.

Эко, как коллекционер редких старинных книг, говорит, что он полон восхищения, читая заголовки книг XVII века длиной в целую страницу. Если бы писатели эпохи барокко увидели наши книги, они пришли бы в ужас. " Во введении, длиной в одну страницу, автор формулирует суть книги в одном абзаце, благодарит какой-нибудь национальный или международный фонд за финансовую поддержку, вкратце сообщает, что написание книги оказалось возможным благодаря любви и пониманию со стороны жены и, возможно, детей, и в конце приносит свои благодарности секретарше, потрудившейся напечатать сей труд. При этом мы все прекрасно понимаем, что за этим лаконичным введением кроются тысячи исчерканных фотокопий и бесчисленные гамбургеры, поглощенные автором в ужасной спешке. Остается только гадать, как компьютерный идиолект скажется на написании книг в недалеком будущем" 6. Эко предлагает в качестве гипотетического варианта " введения" к книге (нового столетия) такую формулу: ж/д, Смит, Рокфеллер (читать как: " Я благодарю свою жену и наших детей; профессора Смита за его ценные замечания в процессе чтения рукописи, а также Фонд Рокфеллера за щедрую материальную поддержку" ). Дело, однако, в том, что подобная фраза будет не менее красноречивой, чем витиеватые высказывания эпохи барокко. Это проблема риторических конвенций и их приемлемости. До сих пор неизвестно, говорит Эко, кто убедил нас в том, что чем больше вы скажете с помощью вербального языка, тем глубже и чувствен-

4 Eco U. From Internet to Gutenberg, in Lectures at the Italian Academy for Advanced Studies in America. November 12, 1996.

5 См. эссе, написанное Эко в 1991 году, Разговор в Вавилоне (Eco U. Conversazione a Babilonia, in Eco U. Il secondo diario minimo. (Milano: Bompiani, 1992). Р. 55-56).

6 Eco U. From Internet to Gutenberg.

нее предстанет ваша мысль. Малларме говорил, что достаточно произнести " цветок", чтобы вызвать в памяти целый универсум запахов и ощущений, форм и мыслей. Особенно это касается поэзии: чем меньше слов, тем глубже смысл.

Итак, компьютеры не несут никакой угрозы будущему книжной цивилизации. Мысль о том, что новые технологии приведут к уничтожению того, что существовало прежде, кажется слишком примитивной. Например, изобретение кино или до этого комиксов освободило литературу от некоторых привычных нарративных техник. Но если существует то, что называется постмодернистской литературой, то существует именно потому, что существуют кино и комиксы. То же можно сказать о фотографии и живописи. Это означает, что в истории культуры, к счастью, никогда не бывает так, что ceci tuera cela. Однако " это" глубинным образом изменит " то".

Даже если верно, что сегодня визуальная коммуникация доминирует над письменной, проблема состоит не в том, чтобы их противопоставить, а в том, как их улучшить. Визуальная коммуникация должна быть уравновешена вербальной, ибо ввиду легкости убеждения, присущей визуальным медиа, критическая реакция на них значительно более проблематична. Образы олицетворяют платоническую власть: они преобразуют индивидов в общие идеи7.

В очень недалеком будущем, - говорит Эко, - все наше общество будет состоять (или уже состоит) лишь из двух категорий людей: тех, кто предпочитает получать уже готовые образы и уже готовые определения мира, не будучи способными критически воспринимать получаемую ими информацию, и тех, кто способен отбирать и использовать получаемую информацию. Научная фантастика может многое предложить нам, описывая мир, где пролетарии будут иметь дело лишь с визуальной коммуникацией, которую будет планировать и осуществлять элита компьютернограмотных людей.

Согласно Маклюэну, Визуальная Галактика должна была заменить (еще несколько десятилетий назад) Галактику Гутенберга. Однако этого не произошло. Маклюэн также утверждал, что мы будем жить в новой электронной Глобальной Деревне. Мы действительно живем в электронном сообществе, но это никак нельзя назвать " деревней" если под этим понимать посе-

7 Eco U. From Internet to Gutenberg.

ление людей, где все могут общаться друг с другом непосредственно. Реальные проблемы, с которыми мы столкнулись в результате развития электронных медиа, - это не исчезновение цивилизации книги, а: 1) проблемы одиночества многих людей, затерянных в Интернете; 2) избыток информации и неспособность отбирать и уничтожать ненужное. Как это ни странно прозвучит, но серьезная проблема возникает для нас в связи с тем, что в океане информации (в том числе и катастрофически увеличивающегося количества научных книг) становится все труднее отличить надежный источник информации от всех остальных (ненужных и даже вредных). Больше всего, считает Эко, мы нуждаемся сегодня в новой форме критической компетенции, в пока еще неизвестном искусстве отбора и усвоения информации. Эта форма компетенции предполагает навык фильтрации, и над этим следовало бы поразмыслить. Иначе наше будущее окажется еще более мрачным, чем сегодняшнее. Мы достигнем уровня, когда избыток информации и цензура будут тождественны: согласно Эко, это как раз тот случай, когда 500-страничный воскресный выпуск New York Times уже мало чем отличается от коммунистической Правды - и в том, и в другом случае нужная информация не доступна8.

8 См.: A Conversation on Information: An Interview with Umberto Eco, by Patrick Coppock, February 1995. (Source: http: //www. cudenver. edu/~mryder/itcdata/eco/eco. html 4 и [ссылка не обнаружена yanko_slava@yahoo. com ])

Семиология как приключение?

Интерес к теории информации, распространение в Италии идей французского, а чуть позже и советского структурализма, знакомство с публикациями Ч. С. Пирса - все эти факторы в совокупности с семиотической, по существу, критикой массовой культуры и анализом авангардистской эстетики обусловили обращение Умберто Эко к теории семиотики. В конце 60-х гг. он ведет курс по визуальной коммуникации на факультете архитектуры во Флорентийском университете, а в 1969-1971 годы занимает пост профессора семиотики на архитектурном факультете Миланского политехнического института. В 1968 году выходит Отсутствующая структура, которую можно оценить с позиций сегодняшнего дня не только как набросок будущей теории знаков, но и как работу, выражающую явное стремление Эко расстаться со структурализмом, " не потеряв почву под ногами". Первым же в полном смысле слова семиотическим трактатом является опубликованная в 1974 году Теория семиотики. С этого момента академическая деятельность Умберто Эко становится более специализированной и особенно интенсивной: открытие кафедры семиотики в Болонском университете, пост генерального секретаря Международной ассоциации по семиотическим исследованиям (1972-1979) и организация в Милане первого международного конгресса по семиотике; основание и выпуск семиотического журнала Versus (1971), чтение лекций в Гарвардском, Колумбийском, Йельском университетах, позднее - в Коллеж де Франс и многое другое, что было сделано за прошедшие годы. Без преувеличения мы могли бы считать, что семиотика стала делом жизни для итальянского теоретика, или приключением, растянувшимся на многие десятилетия.

Определять семиотику как науку о знаках (каноническое определение, данное еще Д. Локком) - значит намеренно сужать предмет разговора. Для того чтобы понять причины интереса к семиотике, а также увидеть, почему, несмотря на все разговоры о кризисе или смерти семиотики, она все еще существует, нужно обратиться к другим ее определениям. Семиотика все менее воспринимается как некий необходимый компен-

диум позитивного знания о функционировании знаковых систем (что казалось вполне очевидным в эпоху ее альянса со структурализмом). Еще большему сомнению подвергается ее " научность" 1. Семиотизация гуманитаристики, осуществляемая особенно интенсивно в последние десятилетия и охватившая сферу философии, эстетики, психоанализа, искусствоведения, не говоря уже о литературоведении, произошла не потому, что вдруг обнажилась знаковая природа культурных артефактов - это было известно давно: изменилось представление о самой теории семиотики и ее статусе.

Главное " открытие" состоит в том, что семиотика оказалась наиболее адекватной формой интеллектуальной критики в современной ситуации, унаследовав в известной мере пафос радикального сомнения, присущий в свое время майевтическому " методу" Сократа. С той принципиальной разницей, что семиотика менее созерцательна, нежели диалектика Сократа, и гораздо более активна. Именно в таком качестве ее и воспринимают сегодня, например, в Америке, где семиотика прежде всего рассматривается как некая технология по извлечению доминирующих значений и деидеологизации любых культурных текстов, даже далеких на первый взгляд от сферы идеологии, годная a tout faire. Но даже европейские теоретики, далекие от прагматистских установок на рецептурное знание, относятся к семиотике довольно серьезно. Показательно, что Ролан Барт, рассматривая семиотику как приключение, как увлекательную игру в значения, тем не менее полагал, что в этой эвристической игре мы имеем дело с серьезным противником - властью.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒