Глава двадцать вторая 5 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 28 из 48Следующая ⇒

Флот гостей был уже в гавани.

Ступивших на грузинскую землю венецианских послов приветствовали

царские вельможи под предводительством Гварама Маргвели.

Георгий, решив, что с его достоинством несовместимо встречать послов

страны — «владычицы морей» в гавани, вернулся в Гегути.

Встреча и прием венецианцев осуществлялись по заранее продуманному

плану. Грузины должны были продемонстрировать свое могущество покорителям

Константинополя.

С этой целью западногрузинское войско в полной боевой готовности

двигалось так, чтобы время от времени появляться на пути знатных гостей. У

каждого горного перевала или моста через большую реку послов останавливали

крупные отряды. Дорога закрывалась, гости и хозяева часами ожидали, пока

пройдут войска.

Венецианцы оценивающе приглядывались к грузинским воинам, их оружию и

доспехам, гладким коням и богатым обозам.

Вначале они не обратили особого внимания на это передвижение войск,

но, когда задержки в пути стали часто повторяться, посол дожа с вкрадчивой

улыбкой обратился к Маргвели:

— Не враг ли напал на вашу страну? Что-то слишком часто мы встречаем

готовые к бою войска.

— Уже давно вражеская нога не ступала на землю Грузии. В окрестностях

Карса и Арзрума наше войско проходит боевое учение, и эти отряды

направляются для соединения с основными силами.

— Благоуханен воздух вашей страны. Только жаль, что, вкусив

грузинского вина и яств, нам приходится глотать пыль, вздымаемую

войсками, — с тонким упреком проговорил посол.

— Они и нас беспокоят, господин посол. Но это, верно, и у вас так: у

воинов всегда свои планы, и они не спрашивают у нас, какое время им

избрать и по какой дороге двигаться...

Первую аудиенцию послу царь дал в Гегути.

Посол передал Георгию послание дожа Венеции. Дож изъявлял желание

установить дружеские взаимоотношения с единоверным государем, просил о

разрешении свободного хождения по Черному морю и, со своей стороны,

предлагал для продажи военные корабли, оружие и множество других товаров.

Царь выразил свое удовлетворение по поводу письма и добрых пожеланий

дожа и обещал послу, что всячески будет помогать осуществлению благих

намерений, содействовать торговле, и заявил, что готов к дружбе и союзу с

Венецией.

После легкого завтрака гостей пригласили на ипподром. Начались

скачки, называемые марула. Стрелой понеслись породистые скакуны,

понукаемые грузинскими всадниками.

С каждым новым заездом расстояние увеличивалось и под конец так

возросло, что часть коней сдавала уже на полпути. Победителем вышел чалый

жеребец. Взмыленный конь потряхивал растрепавшейся гривой, из раздутых

ноздрей вылетал горячий пар. Когда скачки подходили к концу, зрители как

один вскочили с мест. Гул голосов и гром рукоплесканий огласили

окрестности.

— Ва-шаа!

Царь на мгновение отвел взор от поля и поглядел на сидящего рядом

гостя.

Венецианский посол ерзал на месте, и, видимо, ему стоило больших

усилий не вскочить на ноги и не закричать вместе со всеми.

Взглянув на государя, он вновь принял безразличный вид и изобразил на

лице спокойствие.

Марула закончилась. Началось кабахи.

На всем скаку всадники посылали издали стрелы в цель, укрепленную на

высоком столбе. Они свешивались с мчащихся коней, повисали под брюхом

скакунов, гарцевали, повернувшись лицом к хвосту.

Ловкость конников пленила венецианца.

— Отменные всадники у вас, государь. Мне не приходилось видеть

таких, — вслух поделился посол своим восторгом.

— Да, грузины издревле отличные наездники. Наш предок, царь Фарсман,

был большим другом римского императора Адриана. Император часто посылал

Фарсману дорогие подарки. Однажды по просьбе императора царь посетил Рим.

Фарсмана сопровождала большая свита. В знак особого уважения нашему царю

разрешили принести жертву в Римском Капитолии.

Царь Фарсман и сопровождавшие его всадники-грузины, облаченные в

тяжелые доспехи, показали римлянам военные упражнения и покорили зрителей.

Адриан был восхищен, он приказал отлить конную статую грузинского царя и

поставить ее в Риме, на Марсовом поле.

— Об этой статуе и я наслышан. Говорят, она отличалась редкой

красотой. К сожалению, она не сохранилась до наших дней. Но у нас и сейчас

воздвигают прекрасные памятники, и если царь Грузии пожелает посетить

Венецию по приглашению дожа, то его изваяние украсит площадь святого

Марка. — Посол почтительно и восторженно оглядел Георгия и с видимым

воодушевлением добавил: — Римские императоры были ценителями всего

прекрасного, но не думаю, чтобы друг Адриана, Фарсман, превосходил

красотой и статью ныне царствующего государя.

На поле выехали тяжело вооруженные всадники, обнажили мечи и ринулись

в бой.

Это было захватывающее зрелище! Воины сшибались конями, звенели щиты,

булатные клинки рассыпали искры. Казалось, будто поле внезапно объяла

буря, что пронзает лес стрелами молний и клонит к земле могучие деревья.

Удивленные венецианцы глядели затаив дыхание. Маргвели наклонился к послу

и негромко проговорил:

— Наш царь часто участвует в таких состязаниях, и, поверьте мне, я

говорю не затем, чтобы польстить ему, всегда выходит победителем.

— Но перед иноземными гостями, согласно нашим правилам, царь может

состязаться только с равным, — разъяснил Лаша. — Когда дож Венеции будет

моим гостем, я с удовольствием обнажу меч для дружеского поединка.

Вечером во дворце был устроен роскошный пир. Венецианцам пришелся по

вкусу грузинский стол. Они изрядно подвыпили и заметно повеселели.

На другой день, по приглашению настоятеля академии, царь и его гости

отправились в Гелати.

Стоял солнечный, но нежаркий день, и путешествие было приятным.

Проезжая мимо утопающих в садах и виноградниках селений, немало

повидавший на своем веку посол дивился множеству церквей и крепостей. На

каждом холме стояла если не большая, то малая церковь, а на подступах к

каждому селу и у входа в ущелье всадников встречала крепость.

Гористую и холмистую, изобилующую церквами и крепостями Умбрию

напоминала Грузия венецианцам. Только на пригорках не росли миртовые

деревья и не окружал их подернутый дымкой, слегка затуманенный воздух.

Небо Грузии было чисто и прозрачно.

Гости проехали немало извилистых дорог, и наконец перед ними

открылось изумительное зрелище. На плато меж поросших лесами скалистых гор

возвышались величественные храмы.

Посол насчитал до пятнадцати церковных куполов. А вокруг храмов

теснилось множество строений.

Все строения были обведены оградой из тесаного цветного камня.

Посол придержал коня. Окинул взором деревни, виноградники и сады,

раскинувшиеся вокруг Гелати. На западе обширную равнину пересекала река.

Вдали возвышались вечно снежные вершины Кавказа.

— Прекрасная, восхитительная местность! — вырвалось у посла, и он

опять повернулся к Гелати.

— Это Гелатский монастырь и академия, именуемые Вторыми Афинами и

Новым Иерусалимом. Отсюда растекается по всему миру мудрость и ученость

грузинских богословов и философов, — разъяснил послу Маргвели.

— Большая часть Гелати построена нашим великим пращуром Давидом

Строителем, — добавил Георгий, — после него каждый грузинский царь

старался прибавить от себя новые строения, имения, дарил крепостных... Сам

Давид похоронен здесь. Здесь же покоится наша блаженная мать, царица

Тамар, и я, когда господь призовет меня к себе, опочию здесь.

— В Гелатской академии трудились знаменитые философы — Арсений

Икалтоели, Иоанэ Петрици и ученик и соратник последователей Платона —

Иоанна Итала и Михаила Пселла. Их книги переведены на греческий и, если не

ошибаюсь, на латинский языки, — сказал Маргвели.

На склонах холмов виднелись пчелиные ульи. В садах и виноградниках

трудились одетые в черное монахи. Вокруг стояла удивительная тишина, и

послу казалось, что он слышит, как заботливо и кропотливо трудится все

сущее, начиная с ушедших в глубь земли корней, кончая реявшими в небе

пернатыми.

Посол остановился и глубоко вдохнул чистый, живительный воздух.

Внезапно загудел басовитый колокол, и, словно дождавшись знака,

оживленно затрезвонили несметные большие и малые колокола, вознося

путешественников в недоступные для глаза выси, в непостижимое царство.

Священники и монахи вышли за ворота встречать гостей.

Епископы окропили путешественников святой водой, благословили и с

песнопениями возглавили шествие. У ворот ограды их ждал настоятель.

Царь спешился, и все подошли под благословение настоятеля.

— Это глава Гелатской академии, или, как говорят греки, «дидаскалос

тон дидаскалон»* философ Антоний, — тихо сказал Маргвели послу, когда царь

подошел под благословение Антония.

_______________

* Учитель учителей (греч.).

Настоятель громко приветствовал гостей по-грузински и по-латыни и

повел к монастырю.

Внимание венецианцев обратили на себя железные ворота, пестревшие

восточным орнаментом и арабскими надписями.

— Это ворота Гандзы, — объяснил Лаша послам. — Когда дед нашей

матери, Деметре, взял Гандзу, он снял эти ворота и привез добычу в Гелати.

Вот и надпись, повествующая об этом, — указал Лаша на надпись, выведенную

древним заглавным письмом.

Сами монастырские ворота были похожи на небольшую церковь. У входа

посол ступил на огромный могильный камень, но, взглянув под ноги,

приостановился и отпрянул назад.

— Здесь покоится прах нашего великого пращура — царя Давида. Он

завещал похоронить его у самого входа, дабы каждый входящий ступал по

груди его. Об этом говорят и слова могильной надписи, которые он сам

подобрал из псалма: «Се место моего отдохновения во веки веков утвердится

здесь, ибо угодно это мне».

Царь прочел надпись по-грузински.

Настоятель перевел для гостей, и все продолжили путь.

Венецианцы загляделись на высокую трехэтажную колокольню, щедро

украшенную орнаментом. Оттуда доносился мерный, тихий перезвон малых

колоколов.

Среди церквей и других построек возвышался большой храм богородицы.

Туда и повел настоятель царя и гостей.

Служба подходила к концу. Пел хор монахинь, и время от времени

раздавался голос священника, читающего молитву.

Как только царь со свитой вошел в храм, загудел бас Протодьякона.

Глубокий мощный голос наполнял церковь до самого купола, заставляя звенеть

стекла в узких оконцах.

Георгий и послы встали впереди, близ алтаря, перекрестились и стали

тихо слушать.

С конхи алтарной апсиды слепящим столбом лился солнечный свет.

Взор венецианского посла приковала к себе мозаика, изображавшая

богородицу с младенцем Христом.

Богородица была облачена в темно-синие одеяния. Благодаря чудесному

подбору красок и непринужденной позе Марии, повернувшейся чуть вправо,

изображение получилось удивительно живым и выразительным.

Посол тотчас подметил, что матерь божья с миндалевидными глазами,

тонким носом, нежно обрисованным ртом и удлиненным овалом лица больше

напоминала грузинских красавиц, которых он видел при дворе, нежели

изображения богородиц с суровыми лицами, украшавших стены византийских

храмов.

Знаток и любитель искусства, посол Венеции приметил также и то, что

камешки гелатской мозаики были уложены плотнее, чем в мозаике

константинопольского храма Софии.

Маргвели уловил, каким жадным взором окинул венецианец творения

грузинского художника. Ему тотчас же пришел на память покоренный

латинянами Константинополь.

Дож Венеции Дандоло заботливо грузил на корабли уцелевшие от пожаров

и уничтожения памятники искусства и отправлял их в свою столицу. Мало что

спаслось от разгрома, учиненного латинянами, еще более ужасного, чем

набеги варваров. Среди похищенных сокровищ были замечательные кони

Лизиппа — краса и гордость константинопольского ипподрома. А теперь они

украшали вход в венецианский храм святого Марка.

В свое время Гварам Маргвели был грузинским послом при дворе великого

Андроника. Он советовал императору воспользоваться помощью его

могущественной родственницы, царицы Тамар. Но Андроник не спешил, не

думал, что так скоро нагрянет беда.

Когда из Пафлагонии к Константинополю двинулись верные ему войска, он

обратился за помощью и к Грузии, но было уже поздно. Не только грузины, но

и верные ему пафлагонцы не застали в живых последнего великого венценосца

Византийской империи. Столичная чернь растерзала боготворимого ею прежде

императора. Грузинский посол успел лишь спасти малолетних наследников

Андроника, увезя их в Грузию.

Через много лет Маргвели вновь попал в Константинополь. При виде

разгромленной столицы взор грузинского вельможи затуманили слезы: краса

всего Востока и Запада, прославленный сказочной роскошью и богатством

Константинополь был разгромлен, разграблен, поруган.

После этого Маргвели с недоверием относился к добрым помыслам и

намерениям латинян. Он и теперь видел, что этот льстивый посол, широко

раскрытыми глазами глядя на Гелатскую божью матерь, не умилению

предавался, а рассчитывал в уме, как бы купить ее у грузин подешевле и

перевезти в Венецию.

Служба окончилась. Царь и его гости подошли под благословение, и

настоятель повел их осматривать академию.

Выходя из храма богородицы, посол тихо спросил Маргвели:

— Эта замечательная мозаика не похожа на византийскую. Неужели это

работа грузинского мастера?

— Да, она создана руками грузинского мастера, — подтвердил Маргвели.

— Дож Венеции был бы весьма благодарен царю Грузии, если б он на

время уступил ему этого мастера. Создатель этой мозаики, несомненно,

великий художник, и его творение украсило бы наш главный храм — храм

святого Марка.

Миновав небольшую церковь, царская свита вошла в здание академии.

Настоятель открыл дверь одного из залов. Подростки в монашеских

рясах, затаив дыхание, слушали наставника.

Наставник что-то чертил на доске.

— Здесь урок геометрии, — пояснил гостям настоятель и, махнув рукой,

велел продолжать занятия. Прикрыв дверь, он повел посетителей дальше.

Так на короткое мгновение он приоткрывал двери в залы, где шли

занятия по арифметике, риторике, грамматике, философии и астрономии.

Приблизившись к отдаленному от других помещений залу, расположенному

в конце этажа, гости услышали пение.

Маргвели вслух прочел надпись, выведенную крупными буквами над

высокой дверью.

«Блажен народ, умеющий петь, величать и славить».

Маргвели перевел надпись на латинский язык.

— Хорошо сказано! Чьи это слова? — спросил посол.

— Это из песнопения, сочиненного грузинским стихотворцем, — разъяснил

настоятель.

— Эти слова подходят не только к грузинам, но вполне применимы и к

итальянцам. Так же, как у вас, у нас поют все — от мала до велика, —

смеясь, сказал посол.

Настоятель ввел гостей в огромный сводчатый зал.

Вдоль стен стояли длинные каменные скамьи, покрытые коврами. На них

расположились молодые монахи. Во всех четырех стенах были устроены ниши,

уставленные книгами в кожаных переплетах.

Зал освещался большими арочными окнами.

На возвышении посреди зала стоял пожилой человек и громким,

взволнованным голосом держал речь.

При появлении высоких гостей послушники встали. Настоятель знаком

позволял им сесть. Он пригласил царя и его свиту к длинному мраморному

столу. Когда все расселись, настоятель обратился к оратору:

— Продолжайте, только желательно было бы — на языке греков или

латинян.

Оратор произнес небольшую хвалебную речь в честь государя

по-грузински, а потом, извинившись перед иноземными гостями, продолжал на

чистой латыни.

— Наши высокие гости присутствуют на уроке философии в Голатской

академии, называемой Новым Иерусалимом и Вторыми Афинами. Для нас большая

честь — посещение послов просвещенной Италии.

После того как Римская империя обосновалась в Греции, Европа стала

нашей непосредственной соседкой.

Темой нашей сегодняшней беседы были старый и новый Рим. О старом Риме

мы уже говорили, и повторение было бы скучным для наших гостей, ибо им

прекрасно ведомо прошлое их страны. Теперь же мы хотим говорить о том,

каким должно быть новому Риму и кому надлежит управлять в нем.

После падения старого Рима Византия стала новым Римом. Долгое время

Константинополь был той столицей, откуда исходили не только обязательные

для всех народов законы и указы, но и распространялся по всему миру свет

ученья и мудрости. Он являлся оплотом христианской веры и вторым

Иерусалимом. Отсюда распространялось учение Христа, обращая

идолопоклонников в истинную веру; добрые семена рассеивались на юг и

север, восток и запад.

Но шло время. Внутренние смуты и постоянные набеги варваров подорвали

былую мощь Византии. Она одряхлела и ослабла. Из рук ее выпало знамя

христианства, знамя первенства и мирового господства. Но знамя не остается

без знаменосца, и мир — без предводителя.

Оратор чуть задержался и окинул взглядом гостей. Превратившись в

слух, те не сводили с него глаз.

Посол Венеции, воспользовавшись паузой, шепотом спросил у Маргвели:

— Кто этот мудрец?

— Петрэ Гелатели, — так же шепотом ответил Гварам.

— Грузины — один из первых народов, принявших христианство, —

продолжал Гелатели. — Раньше многих других держав вступили они под сень

веры Христовой. В боях против последователей магометанства — арабов, турок

и персов — закалялись грузины и утверждались в истинной вере. Грузинское

воинство, предводительствуемое крестом, охраняет и будет охранять

христианство от неверных.

Нынешнему нашему царю его светлейшая мать великая царица Тамар

завещала освободить гроб господень и святые места. Грузинские цари —

потомки царя Давида и Соломона. Они так и зовутся царями Давидова и

Соломонова рода, их первейшая задача быть верными долгу, верными мечу

Мессии.

Повсюду, в Палестине и Греции, Сирии и Болгарии, разбросаны

грузинские очаги веры, в которых молитвы возносятся на грузинском языке.

Ныне Грузия крепка и могуча. Она может выставить большое и хорошо

оснащенное войско. Предводителем непобедимого войска нашего является наш

юный царь, силой и статью, умом и отвагой подобный Александру

Македонскому. И мы готовы смести с лица земли своих противников,

освободить гроб господень и предать погребению прах великой царицы Тамар в

святой земле Иерусалима. Сближение с латинянами и дружба с Венецией —

«владычицей морей» будут полезны для грузин в достижении этой святой цели.

Долгое время воюют крестоносцы с сарацинами, много крови пролито в

этой войне, и святой долг грузинского царя помочь единоверным. К этому

призвал его сам господь бог. Недаром Багратиды Давидова и Соломонова рода

с рождения несут на плечах своих знаки орла и креста...

Долго говорил Гелатели о готовности грузинского Христова воинства к

священной войне и о верности царя Георгия своему долгу.

Послам Венеции проповедь гелатского философа помогла понять, какой

великий подъем просвещения и патриотического движения переживала Грузия.

Выйдя из зала, посланники «владычицы морей» в глубокой задумчивости

последовали за царем. Вдруг посол поднял голову. Рядом с царем стоял

Мигриаули, одетый в пховскую одежду. В тот день царь пожелал, чтобы его

телохранители были одеты каждый в одежду своего родного края. Кресты,

вышитые на одежде пховца и украшавшие его щит и меч, показались венецианцу

знакомыми, и он удивленно спросил Маргвели:

— Неужели, князь, царские служители уже стали крестоносцами?

— Нет, — улыбаясь, ответил Маргвели. — У наших горцев на одежде и

оружии еще до рождества Христова существовали изображения креста.

«В этой стране воистину все поразительно», — подумал посол и, пожав

плечами, продолжил свой путь.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вдове эристави Цицино было двадцать пять лет, когда ей с маленькой

дочерью на руках пришлось покинуть родной дом и искать убежище в горной

Тушети, у преданного их семье Зезвы Гаприндаули.

Ни она, ни Зезва никогда никому словом не обмолвились о том, кто она

такая и откуда родом.

От могучего когда-то рода остались в живых два слабых существа —

Цицино и маленькая Лилэ. Муж Цицино и все его родственники были казнены за

измену престолу. Цицино с ребенком в то время случайно не оказалось дома,

и ее успели предупредить добрые люди. Она поспешила в горы.

С тех пор прошло пятнадцать лет. Цицино продолжала жить в Тушети и,

как простая крестьянка, занималась хозяйством — сбивала масло, трепала

шерсть. В семье Зезвы старались не допускать к тяжелой работе привыкшую к

роскоши супругу родовитого эристави, но чем иным можно было заняться в

этой глуши, оторванной от всего мира?

Долгие холодные ночи просиживала Цицино за веретеном и прялкой,

вспоминая о счастье, оставшемся где-то далеко, за девятью горами, навсегда

утраченном.

Из всей знатной и многочисленной родни волей судьбы осталась у нее

одна Лилэ, названная так обожавшим ее отцом в честь древней богини солнца.

Девочка вместо пышного дворца жила в простой хижине и не изучала ни

греческого, ни арабского языков, зато тушинский говор стал для нее

родным — она владела им не хуже, чем грузинским.

Цицино по мере возможностей старалась дать дочери достойное ее

происхождения воспитание. Лилэ научилась грамоте, выводя буквы на бычьей

или оленьей лопатке, овладела мастерством рукоделия и, вняв внушениям

матери, что знатной дворянке негоже равнять себя с другими, держалась в

стороне от сверстниц. Только удачное замужество, по мнению Цицино, могло

возродить угасший род. Твое призвание — говорила она Лилэ — стать царицей

Грузии или, по крайней мере, супругой всесильного вельможи — эристави над

эристави.

Доказательством благородного происхождения для Лилэ были лишь

воспоминания ее бедной матери да чудом сохранившийся медальон с фамильным

гербом — тонко выведенный по эмали конь, скачущий по клинку меча.

Этот герб когда-то украшал боевые знамена, стены соборов и крепостей,

им скрепляли договоры и дарственные грамоты. Было время, когда он едва не

утвердился даже на серебряных и медных монетах.

С гибелью знатного рода герб был стерт со стен храмов и крепостей.

Сгорел вместе с преданными огню знаменами и грамотами.

От надменных и могучих воителей осталась лишь одна хрупкая девочка, а

гордый конь, скачущий по клинку, скрылся в крохотном медальоне.

Когда Лилэ подросла, Цицино удвоила свои заботы. Во все глаза следила

она за тем, чтобы дочь не увлеклась кем-нибудь из простых тушинских парней

и не разрушила ее последнюю надежду на возрождение древнего рода.

Цицино помнила каждую букву завещания, оставленного мужем. Перед

казнью эристави написал письмо, которое передал через Зезву.

«Поручаю тебе дочь мою Лилэ, чтобы уберегла ты ее от врагов. И так

как нет у нас сына, то воспитай ее так, если будет на то воля божья, чтобы

могла она управлять владениями моими, не дала погибнуть роду и славе

моей...»

В родовых имениях мужа давно утвердились новые хозяева. О

восстановлении прав на принадлежавшие ей самой земли Цицино и помышлять не

могла, ибо это открыло бы тайну существования Лилэ, последнего отпрыска

мятежного рода.

Единственное, что оставалось у Цицино, — это надежда на красоту

дочери. Только она одна и могла еще помочь выполнить завещание. Выросшая в

высшем свете вдова эристави отлично знала, что красивая внешность

открывала путь к сердцу любого мужчины, стоила дороже любых богатств и

ценилась пуще знатности.

Природа щедро одарила Лилэ. Высокая, стройная, с черными томными

глазами, окруженными густыми ресницами, девушка служила вдохновением для

певцов и поэтов Тушети. И песни в честь ее красоты распевали не только

юноши, но и гордые тушинки.

Подобно тому как весеннее солнце, пригревая все жарче и жарче,

пробуждает к движению все живое, так и расцветающая красота дочери вызвала

Цицино из ее уединения. Она стала появляться с Лилэ на сельских сборищах в

храмовых праздниках. Но все было тщетно. Кругом был тот же простой люд, те

же полудикие горцы. Знать чуралась крестьянских празднеств, а если кто и

появлялся, то это были мелкопоместные азнаури, мало отличавшиеся от

простых мужиков.

А Цицино метила куда выше, мечты ее кружились у самого царского

престола.

Когда она представляла себе Лилэ восседающей на троне царицы Тамар,

ей казалось, что на скорбном лице казненного мужа играет улыбка и что

стоны и проклятия безжалостно уничтоженной и неотмщенной родни его стихают

в глубине могил.

Мечта увидеть Лилэ царицей Грузии стала для Цицино священным

призванием, долгом перед погибшими. Только ради нее она и жила еще. А

после... После она соединится со своим супругом, с которым в этом мире не

прожила и года, предстанет перед ним с радостным светлым ликом, чтобы

отныне насладиться с ним вечным райским блаженством.

Немало юных горцев заглядывалось на прекрасную Лилэ. Были среди них и

такие, что владели большими отарами овец, отличались мужеством и отвагой,

но Цицино и слушать ни о ком не хотела.

Она боялась только одного: как бы эти отчаянные сыны гор не похитили

ее Лилэ. Она спала с дочерью на одной постели, не позволяла ей выходить

одной на улицу, гулять отпускала только в сопровождении сыновей Зезвы.

Сыновьями Зезвы Гаприндаули кистинские женщины пугали детей,

рассказывали им, что этих молодцов боятся даже олени в горах и орлы в

поднебесье. Какой же парень посмел бы косо взглянуть на девушку, любимую

ими пуще родной сестры. Разве какой-нибудь безумец, которому жить надоело!

Однажды в гости к Зезве прибыла Кетеван, его родственница из Кахети.

Она сразу же приметила Лилэ, была с ней ласкова, а уезжая, сделала ей

подарок.

Когда она приехала во второй раз, Цицино поняла причину такого

внимания к ее дочери. На этот раз родственница Зезвы привезла с собой

единственного сына, уже взрослого юношу Лухуми.

Нельзя было не обратить внимания на этого богатыря. Чтобы пройти в

дверь, он согнулся чуть не вдвое, а его широкие плечи закрыли почти весь

дверной проем.

Рука Цицино, протянутая для пожатия, утонула в его огромной ладони.

С открытым мужественным лицом, орлиным носом и пронзительным взором

серо-зеленых глаз, он выглядел несколько сурово и в то же время как-то

по-детски наивно и застенчиво.

С Лилэ он держался робко, краснел до ушей при каждом брошенном на нее

взгляде, точно не знал, куда девать свои огромные руки и ноги.

Но стоило только Лилэ отвернуться, как он во все глаза начинал

разглядывать ее.

Цицино несколько раз перехватывала этот взгляд, обращенный к ее

единственной утехе, и ее охватывал страх.

Вскоре мать и сын уехали в Велисцихе, а осенью Кетеван прислала

Цицино и ее дочери вина, фруктов и чурчхел, а в письме к Зезве просила

передать Лилэ сердечный привет от Лухуми.

Такая дерзость со стороны простой крестьянки возмутила Цицино.

— Моя Лилэ не нуждается в милостыне, — заявила она и запретила

девушке прикасаться к подаркам Мигриаули.

Потом надменная вдова стала упрашивать Зезву отослать подарки назад и

передать Кетеван, чтобы ее неотесанный верзила-сын не смел даже

произносить имени Лилэ.

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 272829 30 31 32 Следующая ⇒