|
|||
Григол АБАШИДЗЕ 23 страницамогущество! — взывают к Георгию обездоленные потомки. У царя сжалось сердце от боли, и он зарыдал, как ребенок. Ему хотелось крикнуть так громко, чтоб его действительно услышали будущие поколения: — Не я повинен в этом! Не только в управлении страной, но даже в собственной судьбе не волен был я! Я был еще более несчастен, чем вы. Мои вельможи отняли у меня и силу, и славу, и любовь, возлюбленную моего сердца! Но язык не подчиняется Лаше, глас его не доходит до слуха потомков, не может он оправдаться перед ними. Горло пересыхает у Георгия, нет сил у него доползти до реки, он с мольбой обращает взор назад, к великим предкам своим. Каплю, всего лишь одну каплю воды просит у них обреченный. Но лишь гнев и презрение читает он на их суровых лицах. Никто не внял мольбам его, и никто не подал ему воды. И только у царицы Тамар, родной матери его, из глаз потекли горючие слезы. — Горе матери твоей! — вырвался стон из ее груди, и она закрыла рукой скорбное лицо. — Горе мне! — простонал Георгий и открыл глаза. Присутствующие переполошились и склонились над ним. Измученное лицо Лаши выражало страшную тревогу. Взглянув на царя, Турман глазам своим не поверил: темные волосы Лаши побелели все, как один, словно у человека, ночевавшего на мельнице. Потрясенный Турман понял, что в эти минуты царь простился со своей молодостью. — Где мы? — спросил шепотом царь и встревоженно огляделся. — В Тбилиси, государь, в твоей столице, — отозвался стоявший перед его ложем на коленях Турман. — Так, значит, Тбилиси в наших руках? — оживился царь. — Государь, в Хунанской битве враг потерпел большой урон и, не посмев идти на Тбилиси, посрамленный повернул назад. — Слава богу, слава богу! — проговорил Георгий, и из глаз его покатились слезы радости. Перед взором его все еще стояли картины страшного сна. И он по-детски радовался, что это сновидение не сбылось: Грузия свободна, народ не стонет под рабским ярмом, и сам он владыка сильного государства. Итак, не все еще потеряно, можно повернуть судьбу страны так, чтобы потомки на этом свете не произносили его имени с проклятием, а предки на том не отворачивались от его тени. Раз страна не побеждена и не порабощена врагом, еще есть возможность укрепить и усилить ее. Царь еще молод, ему всего двадцать девять лет! Перед ним долгий путь служения родине и народу. Своими заботами, радением и преданностью он заставит родной народ забыть обиды и горе, причиненные им невольно. Царь начнет новую жизнь и оставшиеся дни посвятит думам и заботам о благе родины. И Лаше страстно захотелось жить, бороться за счастье своей страны. — Ответь мне, лекарь, исцелюсь ли я? — с мольбой и тревогой во взоре обратился царь к лекарю. — Исцелишься, государь! Милостью божьей выздоровеешь! — Скоро ли? — спросил Георгий, ободренный. — Скоро, государь, раз есть на то воля божья и желание твое. Только помоги нам: мужайся, бодрись, не отворачивайся от забот наших. Едва заметная улыбка пробежала по лицу Лаши. Он закрыл глаза и заснул безмятежным, спокойным сном. Состояние царя постепенно улучшалось. Принуждая себя, он сам требовал снадобий и пищи. Рана зарубцевалась, и врачи уже разрешали визирям заходить в опочивальню с докладами. У царя побывали уже все. Не было видно только одного — Шалвы Ахалцихели. Царь понял, что Шалве, должно быть, было тяжелее, нежели ему, если он в дни самых суровых испытаний отстранился от государственных дел. Окрепнув, царь созвал военный совет. Монголы остановились в Арране. Видимо, там они решили перезимовать. Джебе-ноион и Субудай-багатур не сидели сложа руки. Согласно донесениям разведчиков и лазутчиков, татары дали передышку войску и коням. В Арране они скупали оружие, составляли вспомогательные отряды из кочевников. Не было никакого сомнения в том, что монголы собирались в поход на Грузию, но, раз уже испытав на себе силу врага, теперь готовились к завоеванию страны более тщательно и с большим усердием. Монголы, вероятно, будут ждать весны, пока сойдет снег и просохнут дороги, чтобы двинуться на Грузию. Визири кое-что сделали за время болезни царя: укрепили крепости и разрушили мосты на дорогах, объявили созыв войска по всей стране. Лаша похвалил их за верную службу и, со своей стороны, велел призвать в войска аланов и леки, джиков и дзурдзуков, обратился за помощью к кипчакам, ибо ожидалась война тяжелей и кровопролитней прежних.
Наконец царь был здоров. Католикос отслужил молебен по поводу исцеления государя. Лаша сам изволил пойти пешком в Сиони и получил благословение первосвященника. Царь погрузился в государственные дела и заботы. Он входил во все подробности снаряжения войска. Лекари запрещали ему длительную верховую езду, но он все же ухитрился объездить все южные крепости. Делами обороны и укрепления Тбилиси и Самшвилдэ руководил сам Лаша. Народ, ободренный царскими заботами, с надеждой смотрел на будущее, усердно готовясь к встрече с врагом. Снег стаял, дороги просохли. Теплое дыхание весны коснулось Тбилиси. С первыми весенними днями монголы, не мешкая, двинулись к рубежам Грузии. Грузины с многочисленным войском пошли навстречу врагу. Настала решительная минута. Стоявший во главе войска Георгий вспомнил свой ужасный сон — картину гибели страны и порабощения народа. Как ни старался Лаша избавиться от страшного видения, оно не покидало его. «Упаси, господи! Упаси, господи!» — повторял про себя царь, гарцуя на горячем скакуне. Грузинское войско ждало сигнала к наступлению. Обнажив мечи, грузины-воины готовы были в любую минуту отпустить поводья и... Но как раз в эту минуту случилось невероятное и неслыханное чудо: монгольское войско отвернулось от противника и поспешно стало удаляться, без боя покинув поле брани. И чем зорче Лаша всматривался в мчавшегося по Дарубандской дороге неприятеля, тем труднее было ему разобраться в свершившемся чуде. — Благодарю тебя, господи, благодарю! — словно завороженный, твердил он про себя, и картину страшного сна, казалось, прикрыл туман. Где-то вдали мелькнули тени царя Вахтанга, царицы Тамар и Давида Строителя, одарив его на мгновение благодарным взглядом, они благословили Георгия — наследника трона и скипетра. Ошеломленному Лаше казалось, что это снова сон, что не вражеское войско, а сам ураган мчится на коне и пыль, вздымаемая неисчислимыми копытами, поглощает его тревогу и трепет перед грядущим.
|
|||
|