Берг Dок Николай: другие произведения. 17 страница

И потому издавались одни приказы и распоряжение, противоречившие не отмененным предыдущим и не совпадавшие с приказами и распоряжениями других ведомств, все это наслаивалось и громоздилось, создавая массу крайне неприятных для немецкого характера нестыковок, помех и проблем. Для тыловиков, с одной стороны, это было как раз в плюс, потому как хорошо ловить рыбку в мутной воде, но с другой стороны каждая колбаса имеет два конца, и старшина именно и получал теперь по лбу вторым концом.

Любимчик ротного постоянно выкапывал всякие старые приказы и уложения, о которых все и забыли давно, но силу эти приказы формально сохраняли - их по запарке не отменили, потому последний финт чертового шваба был особенно издевательским: в пайке среди прочего танкисту полагалось 15 грамм кофе в зернах, а в одном из дивизионных приказов за 1937 год чертов проныра откопал пункт о снабжении военнослужащего индивидуальной кофемолкой. Теперь он методично и планомерно грыз загривок старшины, требуя этих самых агрегатов. То, что кофе в зернах танкисты давненько не получали, тем более на фронте, то, что кофе на роту варилось централизованно в ротной кухне, то, что по другим приказам кофе в зернах заменялось на эквивалентное количество молотого или другие эрзацы и прочие логические возражения и увещевания разбивались об упрямство швабское, как изящный бокал венецианского стекла о кирпичную стену.

- Господинле оберфельдфебельле, а если ном на фронтеле выдодут кофеле в зернохле, а вошо кухняле отстонет, как тогда моимле экипожомле принимать пищуле и ворить кофеле? - довольно похоже на невыносимое швабское произношение с этим идиотским присобачиванием окончания "ле" во все места и заменой на "О" всех подряд букв, передразнил своего недруга старшина. Хотя и надо заметить, что даже в таком варианте получилось более по-человечески, чем выговаривал сам чертов ротный любимчик.

- Уши бухнуд - покачал сочувственно головой танкист.

- Меня так просто тошнит. Кофе он собрался молоть на фронте, недоносок свиной! Ему там намелют, ублюдку подзаборному! Но ты же понимаешь, старина, что приказ-то есть! И я никак не могу найти - отменена ли норма или нет? Даже пообещал бутылку коньяка приятелю из батальонной канцелярии, но тот - тоже шваб, правда наполовину.

Выпили еще. Старшина ожесточенно почесался, выпустил злобную тираду. К постоянному присутствию вшей можно было и привыкнуть, хотя, конечно, их постоянные укусы и последующий зуд раздражали сильно.

- Чертова сволочь!

- Ды о шбабах? - поинтересовался Поппендик.

- Нет, про проклятых польских вшей. Как ни обрабатывай - мигом понацепляешь новых, они тут повсюду. И все эти патентованные порошки их не берут, все без толку. Единственный работающий по-настоящему способ - делать, как дядины племянники.

Танкист не без труда сообразил, что старшина имеет в виду не какую-то свою родню, а ребят, служащих в СС, под командой дядюшки Гиммлера. ( У всех в Рейхе были свои прозвища и например морячков звали сынками папы Деница, а всех, кто был в люфтваффе - птенчиками Геринга).

- Отличный способ! Дядины племянники травят этих вшей газом.

Поппендик возразил, что был а его одежда пару раз на газификации, вши к этому отнеслись философски и стоически.

- Тут соль в другом! Вшей надо травить толково. Вместе с носителями. Тогда работает. И не с нами, разумеется, ты зря так вытаращился, дружище, а с теми от кого на нас эта мерзость лезет. С местной сволочью, плесенью человеческой. Тут не очень далеко в красивой местности есть такая вошебойка в деревушке Собибур. Там вшей натравили много... В том числе двуногих.

- Лагедь для отбдосов? - вяло поинтересовался Поппендик. Собственный насморк волновал его куда больше, чем какие-то недочеловеки. А то, что придется убыть на фронт в такую паскудную погоду - угнетало еще сильнее. Зимой, разумеется, тоже паршиво, но жуткие дороги весенней распутицы могли напугать любого, кто по ним вынужден пробираться. В учебной роте была нехватка тягачей, а на фронте, как слыхал совсем недавно - их тоже не избыток. Для буксировки 'Пантеры' в сухую погоду необходимо два 18-тонных полугусеничных тягача, а при глубокой грязи даже четыре таких машины не могут сдвинуть танк. То есть те три тягача, на которые можно рассчитывать, просто не справятся, если кто-нибудь завязнет.

А кто-нибудь обязательно завязнет, потому как эти танки очень сложны в использовании, при том курсанты обучены по усеченной программе. Многие молодые механики-водители, заканчивающие танковую школу, самостоятельно обеспечивают поддержание боеспособности своих танков, но это здесь, на полигоне, в тепличных условиях. Да и то видно, что сопляки неоперившиеся.

Разумеется, таким экипажам желательно иметь командира взвода с большим боевым опытом. Но командир первого взвода - умелый тыловик, а воевали - только командиры второго и третьего. Сейчас на фронт, там вождение сложнее в разы, под огнем сопляки начнут суетиться и волноваться. У неопытных водителей моментально выходит из строя рулевое управление и тогда они управляют бортовыми тормозами, которые тоже быстро ломаются. И очень скоро будет как прошлой осенью, когда в атаках на одну "Пантеру", убитую Иванами, приходилось по две безнадежно сломавшихся. Справедливости ради, оберфельдфебель про себя отметил, что это чуточку лукавая статистика и к поломкам кошек Иваны тоже неустанно прикладали руки, но тем не менее. Вспомнил кстати, что у двух машин во взводе надо, пока в тылу еще находятся улучшить уплотнения у смотровых приборов механика-водителя и стрелка-радиста, так как во время дождя вода проникает внутрь и сильно затрудняет работу. Сейчас это мешает, а во время боев может стать фатальной проблемой.

- Да ты меня не слушаешь, дружище! - обиделся старшина роты, вдруг прервав свою речь.

- Сушаю. Дык даких вагедей повно! - бодро отозвался Поппендик.

- Не таких! Это же здорово - четверть миллиона этих человеческих клопов и вшей убрать тихо и незаметно! Представь, сколько это жизненного пространства освободилось для нас, немцев! Если б не чертовы русские! - с места в карьер продолжил старшина.

Командир взвода понял, что, словно в театре, должен подать реплику. У старшины надо было раздобыть массу мелких, но важных и полезных вещей, в частности - побольше сухого спирта, который входил в список положенного имущества, но обязательно надо было бы добыть побольше, учитывая сырое и стылое время года. Даже маленькая спиртовка, зажженая рядом и то помогала скрасить существование, а для этого нужен запас таблеток. А еще у старшины есть пара неучтенных русских танковых печек и одну неплохо было бы прибрать к рукам. Почему у русских есть такие печки, а у немецких танкистов их нет - оберфельдфебель не понимал, потому как успел убедиться в полезности этого простенького, но удобного агрегата. И Поппендик умело продолжил разговор, спросив - при чем тут русские?

- Как при чем? Они всегда причем! Отлично работал лагерь по быстрой утилизации отбросов цивилизации, четверть миллиона в сжатые сроки, представляешь? И дешево - их обрабатывали выхлопными газами от четырех списанных танковых моторов. 15 минут - и эшелон обработан. И все - отходы в ров, давай следующих! И все шло прекрасно - тысяча, за тысячей, но тут сдуру привезли русских военнопленных. И те сразу закатили мятеж! Ночью, предательски, вырезали часть охраны и удрали! Все русские - бандиты и подлецы! Им совершенно нельзя доверять! Потом поляки и дядины племянники с ног сбились, вылавливая эту беглую сволочь по лесам! Но, увы, не всех отловили. И пришлось лагерь прикрыть - шумиха началась, американцы всякие вонь подняли. А так хорошо работал!

- Де дадо быдо дусских сюда везти! - мудро отметил Поппендик. Сам, своими глазами видал, как походя пристрелили нескольких пленных Иванов, потому странные эти перевозки подлежащих ликвидации недочеловеков ему были непонятны. Только перегрузка транспорта и дорог, в общем - перемудрили.

- Это ты верно сказал - одобрил и старшина. Немедленно налил. И немедленно выпили.

- Хороший шнапс - это праздник! И когда еще доведется посидеть в тепле и под крышей, и чтоб вокруг было тихо! Увы, сейчас я чую, что придется ехать на передовую! Смешно, раньше мы думали, что ад - он другой, с огнем и дымом! Мой земляк служил в моторизованной дивизии. Рассказывал мне, тогда еще новобранцу, как они брали очередную европейскую столицу, тогда это было внове. Мотоциклисты мчались по горящему городу, по центральной улице, где было полно магазинов с одеждой, из окон вверх, в небо, словно перевернутые водопады, извергался огонь, и в витринах стояли пылающие манекены, корчившиеся, словно грешники в аду. И мне тогда подумалось - что вот так и выглядит ад, он очень образно умел говорить... А теперь я уверен, что ад - это когда вокруг холодрыга и всепроникающая до костей сырость, а ты сидишь в залитом водой окопе с мокрой задницей и головы не поднять, потому что вокруг все грохочет и рвется. Выпьем за нашу удачу!

Поппендик кивнул захмелевшей головой. Звякнул алюминий об алюминий. Что-что, а удача солдату нужна как никому другому.

За приятной беседой и в хорошей компании сидеть можно было бесконечно, но увы, хорошее всегда заканчивается быстрее, чем всякие гадости.

Бутылка уверенно подходила к концу. То ли лук помог, то ли шнапс - но Поппендик почувствовал себя куда лучше. И потому смог поторговаться весьма успешно, договорившись обо всех тех мелочах, которые упускаются, как правило, неопытными военнослужащими, но в глазах бывалых людей имеют огромную ценность.

Даже душой отмяк и потому, на удивление попавшихся ему по дороге двух дуралеев из его взвода, даже не обругал их и тем более не заставил ничего делать, что просто поразило обоих. Они даже переглянулись с недоверием - уж не подменили ли "Колченогое недовольство"?

- Даже не сказал, что "Оружие танка - мотор и пушка! В равной степени!" - удивленно посмотрел вслед вышагивающему переваливающейся походкой начальству один.

- Да. И про "Пот бережет кровь!" - тоже - утягивая приятеля с дорожки за угол здания молвил второй, более сообразительный. Черт его знает, этого важного придурка - вдруг оглянется, беды не оберешься.

Понятно, что желторотики не могли понять того, что сейчас Поппендик был в блаженном состоянии и не хотел вылезать из нирваны ради двух недоделков, тем более, что масса внимания и сил уходили на то, чтоб не повредить три сырых яйца, купленных у старшины. На этот деликатес у оберфельдфебеля были большие планы. Свежие яйца! Да он почти забыл их вкус!

От автора: В Рейхе были концентрационные лагеря, созданные сугубо для уничтожения в них людей, отличавшиеся по задачам от рабочих концентрационных, где заключенные тоже умирали часто и постоянно, но тем не менее основной задачей обычных концлагерей было все же получение продукции.

В частности лагерями только для уничтожения были шталаги для военнопленных из РККА в 1941 г., основной задачей которых было выморить за зиму максимальное количество военных мужчин при минимальных расходах. Вермахт, в ведении которого были эти лагеря уничтожения, с задачей справился на "отлично" - выморив холодом, голодом и болезнями порядка двух миллионов советских пленных, часть их которых и военнослужащими не была. Кому интересно - посмотрите приказ о том, что все советские мужчины на оккупированных территориях считаются потенциально военнослужащими РККА. На фото наших пленных, бредущих в колоннах, масса - явно гражданских людей.

Лагерь в Собибуре, про который упомянул старшина учебной роты "Пантер", тоже был сугубо для ликвидации, но находился в ведомстве Гиммлера. Отмечу тот факт, что он был создан в мае 1942 года, для ликвидации польских евреев, хотя Польша была в руках Гитлера с 1939 года. Советских же евреев ликвидировали сразу по оккупированию местности, при активной помощи местного населения, нацкадров. К примеру Литва и Эстония бодро устроили полный "юденфрай" еще до наступления 1942 года, то есть за три - четыре месяца. Латвия чуток поотстала, но тоже старалась. С чего так тютенькалось гитлеровское руководство с европейскими евреями - сказать не могу, но вопрос возникает. И почему в той же Польше надо было устраивать такие хлопоты с устройством лагеря, перевозкой масс для ликвидации, при имевшемся уже опыте обработки унтерменьшей в СССР - тоже не понятно.

Поляки с радостью и удовольствием приняли бы участие в акциях не хуже эстонцев, литовцев, латышей или украинцев. Очевидно, что "все животные равны, но некоторые - равнее". А за чешских евреев принялись уже в 1944 году, например. Видел в Праге своими глазами памятные таблички.

К слову даже в Собиборе было производство, там ремонтировалось трофейное оружие, в основном - советское. Потому основная масса прибывавших шла в "баню", на газификацию, а потом в ров, те, кто был бы полезен Рейху в восстановлении оружия - оставлялись в мастерских. Так и пленного лейтенанта Печерского оставили. На чем лагерь и кончился. А до прибытия группы советских пленных - полтора года отработал практически без сбоев.

Мятеж пошел не совсем так, как надо, склад оружия захватить не удалось и большая часть из бежавших 420 человек была все же ликвидирована во время побега и в ходе облав, в которых активнейше участвовало местное население и польская полиция. Тем не менее часть беглецов спаслась (поляки тоже разные, не все с восторгом лизали немецкую задницу и немецкие ботинки), потому лавочку прикрыли, лагерь был уничтожен немцами в сжатые сроки. Пара нюансов: попадалось в литературе, что голландцы (в смысле - евреи из Голландии), тоже бывшие заключенными в лагере не пошли в побег, потому как не знали польского языка и, как написал очередной журналист "не чувствовали бы себя комфортно при общении с польским населением". Были эсэсманами тут же ликвидированы. Если это так, то странное у людей представление о комфорте было. Также 130 человек не приняли участие в мятеже. Разумеется этих свидетелей эпичного немецкого провала тоже ликвидировали моментально.

Лейтенант Корнев, командир штурмовика Ил-2.

То, что его самолет умер, летчик почувствовал так отчетливо, словно это было живое существо, а не механизм из металла. "Горбушка" был еще жив, когда потрепанная мессерами эскадрилья навалилась на переправу, был жив, когда его начали рвать эрликоны, стоявшие перед мостом, был еще жив, когда "снес яички" уронив на переправу четыреста килограмм бомб и подпрыгнул от такого облегчения выше в воздухе, был жив, когда выходил из атаки и опять попал на зубы эрликонам.

А теперь словно душа покинула металлическое тело, хотя комсомольцу такие сравнения и были не к лицу. Из мотора выхлестнули рыжие лисьи хвосты, винт замер нелепой растопырой и на вставшей колом лопасти отчетливо, и потому совершенно неуместно в такой отчаянный момент, стали видны пулевые пробоины. И тихо стало.

Без тяги мотора бронированный штурмовик планирует чуть лучше чугунного утюга, на самую малость лучше. Изрешеченные плоскости все же еще опирались на ставший хлипким воздух. На все про все оставались секунды. И не было смысла ложится на обратный курс, только чуть отвернуть от дороги, забитой разношерстной немецкой техникой и сажать самолет на первом же попавшемся удобном участке.

Штурмовик падал, кусты и деревья стремительно проносились совсем рядом. Корнев чуть довернул машину, отчего она просела сразу на все оставшиеся еще метры, и так с грохотом приземлилась на брюхо по середке то ли большой поляны, то ли маленького поля.

Летчика тряхнуло очень сильно, зубы лязгнули от удара, дернуло вперед, но к его удивлению все кости оказались целы. Даже испугаться не успел, хотя при жестких посадках многим летчиком рукоять управления расшибала мошонку и этого парни сильно опасались. Отстегнул ремни, с трудом вылез из кабины, мимоходом удивившись, сколько дырок в крыле, живого места не было. Пламя полыхнуло как-то уж очень быстро и летчик поспешил оттащить от горящей машины своего бортстрелка, терявшего зря время на копание в своем отсеке.

А дальше все завертелось очень стремительно. Хлопнуло несколько выстрелов, потом затрещало густо и часто, и присев так, чтобы можно было глянуть под волокущимся над землей дымом, летчик увидел бегущие от дороги серые силуэты. Слишком много глаз наблюдало за атакой на переправу, так что желающих поквитаться с экипажем упавшей "черной смерти" было более чем достаточно. Загонщиков было много, и вместе с частой пальбой было слышно улюлюканье, погоню немцы устроили азартно.

- Бегом, Вовка! - скомандовал Корнев и храбрый экипаж кинулся наутек.

Бежали молча, берегли дыхание и для успокоения нервов скупо стреляли из пистолетов назад. Результатов такая стрельба дать не могла совершенно никаких, но так уж устроен человек, что когда тебе старательно стреляют в спину - хочется огрызнуться. Преследователи не берегли патронов, особенно когда миновали до того прикрывавший бегущих дым от вовсю полыхавшего самолета и увидели уносящих ноги штурмовиков. На счастье экипажа, толкового руководителя у погони не оказалось, немцы азартно стреляли на бегу, а на дистанции в полкилометра такая пальба была не намного результативнее ответных выстрелов из пистолетов. Только шуму много, а толку мало.

Преследовали немцы упорно и настырно. Прицепились как репей, но к счастью выдающихся спортсменов среди них не оказалось, дистанция так и не сократилась. Корневу показалось, что гнались за ними часа два, хотя сказать точно - сколько длилась погоня он бы не смог. Как на грех попадались какие-то редкие кустарники и жидкие рощицы в которых укрыться было невозможно. Когда оба бегущих человека выдохлись до донца и уже еле ноги волочили, наконец-то начался нормальный лес. Сил не осталось совсем, но и звуки погони затихли.

Очень хотелось упасть и лежать долго - долго, но делать этого была категорически нельзя. Оба молодых парня, словно древние и немощные старцы заковыляли поглубже в чащу. Наконец остановились и прислушались. Ни выстрелов, ни улюлюканья, ни топота.

- Физкультуру... подтянуть... надо... нам... - выдавливая по одному слову на каждый выдох, самокритично заметил Корнев. Бортстрелок пока еще не мог говорить, но согласно кивнул. Он стоял держась за дерево и, сам того не замечая, раскачивался из стороны в сторону, ноги держали плохо, подгибались.

Кое-как отдышались и, не теряя даром времени, двинулись дальше. Наткнулись на ручеек, от души напились холодной воды и, вспомнив про виденное в кино преследование с розыскными собаками, прошлись по ручью. Только зря ноги промочили, то ли немцам было не до поисков, то ли собак у них не нашлось, но когда стало темнеть, поняли, что - оторвались.

Ночлег получился и холодным и голодным, хотя и наломали ворох папоротника для того, чтобы постелить на землю. Надо бы лапника, да ни у одного ножа не нашлось, а руками еловые ветки не вот-то как наломаешь. И жрать захотелось утром невыразимо. Вчера не позавтракали, перед вылетами ничего в глотку не лезло, а пообедать уже не получилось. Потирая внезапно заросшую колючей щетиной физиономию (было суеверие в этом штурмовом полку, что бриться утром нельзя, как и фотографироваться - все только после полетов, вот и ходи небритым) пилот задумчиво сказал:

- В общем говоря - нам все-таки повезло! Мы и живы и целы. И зубы на месте, а раньше, говорили ребята, кто воевал с самого начала, в первых сериях Илов ставили коллиматорный прицел. Так-то неплохой, но если не повезло и садишься не на аэродром, то при жесткой посадке об него обязательно ударишься и он нередко разбивал голову пилоту. Назывался этот прицел - ПБП-1Б. И хорошо если только зубы на пол выплюнешь, могло и череп об него раскроить. Потому и расшифровывали как "Прибор Бьющий Пилота - 1 раз. Больно".

- Жрать хочется - ответил хмуро бортстрелок. Он с неудовольствием рассматривал свои босые ступни, на которых гордо вздулись солидных размеров мозоли. Кто ж знал, что придется внезапно кросс сдавать на время! Не пехтура же! Крылатая элита! И перед марш-броском некогда было портянки перемотать как надо. А теперь идти придется так...

- Далеко нам выбираться? - спросил бортстрелок командира экипажа.

- Километров сто - сто двадцать. Если переправу мы им снесли, то - поменьше. Если нет, то бабушка надвое сказала.

- Переправу-то снесли. Видел, как все посыпалось в воду. Как раз Мартынов там упал недалеко от серединки. Ну и наши ахнули, прямо в самой тютельке! Черт, жрать как охота! Вот ты не дал мне бортпаек вытянуть...- забурчал сержант Вова.

- Мы ж его съели на той неделе, забыл? - удивился командир.

- Так я потом в столовке сухарей попросил. Хороший кулек получился.

- Хочешь сказать, что забрать кулек столько времени надо было? - поднял брови лейтенант.

- Ну нет... Просто разнесло кулек-то. Мне в днище-то несколько этих штуковин немецких прилетело навылет, чудом не зацепило ноги, ну, и все остальное... Аккурат в середку кулька попало... Только крошки фонтаном и взметнуло. Но там и кусочки покрупнее были... Сейчас бы пригодились... Если б собрал... - завздыхал с сожалением голодный бортстрелок.

- Если бы да кабы, то во рту росли б грибы и был бы не рот, а целый огород! Все, умывайся, да пошли, нечего нам рассиживаться. До деревни доберемся, там жратвы добудем. Идти можешь? - строго спросил такой же голодный летчик. Бортстрелок закряхтел, натягивая сапоги на побитые ножищи, отозвался:

- Через "не могу" придется. Куда же деваться-то?

Деваться действительно было некуда. Как на грех оба летуна были городские. Потому босиком идти не могли. Некоторое время бортстрелок говорил вполголоса про французов, которые едят лягушек - этой живности было много, но совсем уж мелкой. Да и как-то несолидно, для боевых-то военнослужащих. Опять же не в чем готовить, в ладошках не сваришь, а сырьем - нет, даже представить трудно.

Переход из авиации в пехоту был тяжек и неприятен. Одно дело - стремительно нестись над землей в бронированной капсуле "Горбушки" и совсем другое - отмеривать своими ногами каждый метр дороги. Длинной дороги. И голодной.

- Пеший вылет, винт тюльпаном - бурчал под нос Корнев.

Ил-2 был специфичной машиной, для которой каждый вылет был боевым, причем драка велась на коротких по меркам авиации дистанциях. Некоторые смельчаки хвастались, что им доводилось рубить врага винтом и это далеко не всегда было преувеличением, особенно когда жертвой налета становилась кавалерия в чистом поле. Правда, начальство за это драло нещадно, такое лихачество в ВВС не поощрялось. Но и без такого эпатажа частенько техники находили на вернувшихся с боевого задания "горбатых" комья земли, ошметья мяса, брызги крови и лоскуты чужого обмундирования. Штурмовка велась по - разному, но нередко - на бреющей высоте и взрывы ракет и снарядов на земле швыряли в воздух всякое. И это всякое шмякалось в низколетящий боевой самолет, проносившийся словно карающий меч.

Штурмовики могли тащить бомбы до полутонны, тогда бомбежка велась с большей высоты и взрыватели ставились с замедлением, так долбили аэродромы и переправы, могли атаковать передний край противника и давить его артиллерию, крутясь огненным кругом в воздушной карусели, но самым интересным заданием - было ловить и уничтожать колонны противника на дорогах, хоть транспортные, хоть танковые, хоть поезда. И безопаснее это было, потому как тыловиков не так прикрывали зенитки и истребители, как цели первой очереди - аэродромы и мосты.

И экипажи Ил-2 не любили задания с аэродромами и переправами - потери всегда были выше и прорываться сложнее гораздо. И маневрировать нельзя, особенно когда внизу тоненькая ниточка, такая маленькая, но чертовски опасная и очень важная, потому как это артерия по которой прут войска противника. И достаточно раздолбать мост или понтонную переправу как у врага возникнут огромные неприятности. Танки, самоходки, пушки и грузовики плавать не умеют. Ни пополнений, ни снабжения. И хана отрезанным частям. Но цель тонкая, небольшая. Потому если вышел на директрису бомбометания - вилять уже нельзя, приходится тупо лететь строго по прямой - к радости чертовых зенитчиков.

И вот тебе - пожалуйста. Иди теперь ножками. И жрать хочется и не снялась вчерашняя усталость, еще и все тело болит - то, что вчера было ушиблено, разболелось сегодня.

В первую деревню чуть не сунулись сгоряча. Показалось, что тихо, моторов не слышно. Но только стали выбираться из кустов на околице, как из деревни неспешно выкатились три телеги, в каждой сидело по трое-четверо человек в серой, не нашей униформе. И кепи на головах. Чуть не нарвались. В другой сновали мотоциклы и проскочила по дороге элегантная легковушка. Понятно, либо штабники, либо склады. Хорошо, летчик район изучил старательно, представлял себе, что и где, вел достаточно уверенно. Не раз про себя сказал спасибо своему комэску, который заставлял молодых подчиненных делать многое такое, что казалось не нужным вовсе. Вот, к примеру, изучать местность по карте, чтоб помнить где и что. И посадка получилось удачной потому как отработал до того посадку с выключенным двигателем. Тогда даже растерялся - так стремительно ухнул вниз "Горбушка", чуточку испугался даже, но высоты было с походом, сел нормально. И теперь - тоже пригодилось. Малейшая растерянность вчера - и горели бы вместе с самолетом оба.

Вторая ночь была не лучше первой. В пустых животах протестующе бурчало, причем так громко, что поневоле опасались - как бы кто за сто метров не услышал. Спали плохо, да еще оказалось, что стали храпеть, чего раньше за собой не замечали. А тут - аж сами просыпались. День получился не лучше ночи. Две деревни по дороге оказались сожженными полностью, одни трубы торчали на старых пепелищах, а та, которая была целой, оказалась набитой немецкой солдатней. Даже и соваться не стали, когда мимо по дороге пропылило несколько грузовиков, кузова которых были битком набиты фрицами в блестевших на солнце касках. Понятное дело - охрана должна быть толковой, раз военных много, нарвешься на секрет или патруль - и все.

И чуть не напоролись, выдало немцев то, что курили они и еще кофе запах ветерком принесло, а без курева нюх у ребят обострился. Пришлось еще кругаля давать. Разминулись. Шли дальше по лесу. И голод становился совсем невыносимым. А вылезать из леса и тащиться у всех на виду по полям и перелескам жиденьким очень не хотелось.

Вечером третьего дня решили рискнуть. Вышли к небольшой деревушке, стоявшей на отшибе, в лесу, считай. Долго присматривались, принюхивались, приглядывались. Ни собачьего бреха, ни звука моторов, ни речи человеческой. Тихо, словно и нежилая деревушка. Да и то - половина горелая, но не сплошняком, как бывает от лесного пожара - а как-то выборочно, отдельными плешинами.

Уже темнело. Корнев постарался так выгадать, чтобы было еще достаточно светло оценить обстановку, но если окажется что и здесь напоролись, то чтоб врагам преследовать пришлось уже в темноте. После по-пластунски подобрались к крайней избе. Ну, относительно "по-пластунски" насколько это могли выполнить летчики, пехотную подготовку не проходившие.

Полежали, послушали. Все тихо. Корнев тихонько постучал в дверь. Оказалась незапертой, вышел здоровенный седой старик. Оглядел в сумерках обоих гостей, скромно прижимающихся к стене, буркнул: "Заходите!"

Летчик старался держать пистолет так, чтобы хозяева с одной стороны видели - гости могут за себя постоять, а с другой, чтобы это не выглядело угрожающе. В избе было еще темнее чем на улице.

- Кто такие? - спросил старик. И показал жестом чтобы присели, три колченогих табурета доверия не вызывали, ну а другой мебели на кухне не было. Летчик решил рассказать все как есть, смысла придумывать что-то не было. Дед внимательно слушал, поблескивал в наступавшей темноте глазами. Бортстрелок стал озираться, лейтенант тоже почувствовал что они не одни, кто-то подошел из комнаты. Но так как глаза привыкли, быстро успокоился, разглядев что это невысокая женщина, горбатенькая, старуха наверное, и ребенок. Все трое обитателей избы внимательно слушали и так же внимательно смотрели на гостей. Поздоровались, познакомились, потом дед велел продолжать дальше.

И когда рассказ про атаку переправы, жесткую посадку, погоню и блуждания по лесам закончился, Корнев почувствовал что вроде бы напряжение спало. Сам спросил у хозяев: "нет ничего поесть?" И хозяева смутились.

Оказалось, что есть нечего. Вынесла горбатая хозяйка одну вареную репку, которую летчики сожрали, даже не увидев.

- Не взыщите, сами голодаем - извиняющимся голосом сказал старик.

- Немцы все забирают? - спросил летчик.

- И немцы и холуи их, полицаи, чтоб им сдохнуть! Человеческой еды уже год не видели, а работать приходится как никогда раньше. Все деревни голодают, хуже чем в царское время, хуже чем в гражданскую. Лебеду всю поели, траву едим, корешки и кору. Скотину всю давно забрали, куриц переловили сразу как пришли, и поросенка отняли, а через полгода и корову. Опытные ребята, знают что искать и где, обе захоронки нашли и швейную машинку и харчи припрятаные.

- Пеструшка умная была, месяц пряталась. Потом подстрелили - очень по -взрослому сказал детский голос. Девчонка, значит, этот ребенок. И говорить умеет. А думали, что немая. Потом глава семьи продолжил.

Дед говорил недолго, но получилось доходчиво и экипаж штурмовика почувствовал, как морозом по хребту прошлось от понимания того, какая жуткая была жизнь здесь, в немецком тылу для обычных людей. Беспросветная, унизительная и голодная, когда уже и смерти не очень боишься. потому как ничего впереди хорошего нет и не будет. Когда твоя жизнь не стоит и гроша, а покончить с тобой может любой вооруженный ублюдок просто потому, что ему пришел в тупую голову такой каприз - выстрелить или штыком пырнуть забавы ради и для моциону. Когда запрещено запирать дверь и с обыском могут нагрянуть в любой момент, перевернув все в избе и забрав себе, что понравилось. Когда нельзя в соседнюю деревню сходить без письменного разрешения, а и его получить очень сложно и опасно. Когда все нельзя, только сдохнуть можно.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒