Берг Dок Николай: другие произведения. 4 страница

Командир взвода как обычно обругал невезучего командира танка, но новый ротный разрешил отойти и сдать ремонтникам танк, благо те сумели восстановить почти тридцать машин и не на всех были экипажи.

Дрались кошки до ночи и даже Поппендик успел вернуться, только теперь на его машине эмблема - голова пантеры с зло оскаленной пастью была не красного цвета, как положено в его роте, а синего. Киса была из другой роты, но сейчас уже на это не очень обращали внимание, обеспечить техникой целые экипажи было важно.

На то, что положенный порядок теперь стал каким-то хаосом, Поппендик уже рукой махнул. И с арифметикой теперь ничего не вытанцовывалось, потому как когда Гусь вечером притащил на хвосте сведения о том, что в полку всего двадцать машин боеспособно, при том, что тридцать отремонтировали, то об этом фельдфебель и думать не стал. Вяло черпал ложкой вкусный суп, хрустел крепкой луковицей и радовался тому, что живой и целый.

Жрать к вечеру очень хотелось, особенно после того, как прошел бодро день, но аппетит сильно попортило то, что чертовы ремонтники не утрудились убрать в танке после ремонта, да и не все починили - заклинивший командирский люк пришлось самим закрывать и ремонтировать. Самого Поппендика сильно удивил тот факт, что ему отдали танк из чужой роты, но и тут ему утер нос всезнающий Гусь - показав торжественно странную вмятину на крыше башни рядом с заклинившим люком. Маленькая дырочка в центре вдавленности, сама вмятина размером с глубокую суповую тарелку. Пустяк.

Снисходительный водитель пояснил, что это как раз воронка от попадания в танк маленькой советской авиабомбы кумулятивного действия, которыми Иваны густо посыпают кошек с самого начала операции. И до фельдфебеля дошло, почему стенки в башне забрызганы и измазаны уже высохшей кровью, а под командирским сидением, на котором изорвана обшивка, нашли чье-то оторванное ухо с лоскутом кожи, покрытым короткострижеными темными волосами. При том, что видно - все же уборка в Пантере имела место до передачи. И кровь размазана тряпками и рваная обшивка кресел почищена и на полу кроме завалившегося подальше уха нет всякого мусора.

Выяснять судьбу экипажа не хотелось. И так понятно, что не стало у машины экипажа, иначе бы черта лысого отдали целую коробку в другую роту. Просто бы скомплектовали из своих безлошадных панцерманнов новый. А тут - вот так.

И это портило настроение, словно передали с металлической кошкой то самое "злосчастное горе" из бабкиных средневековых сказок. И совершенно нерационально для цивилизованного европейца возникало желание вернуться в свою первую Пантеру, которая так старательно и достойно защитила их, отбивая стальным лбом и боками густо летящую смерть.

Поппендик свысока потешался над суеверным отцом, например, когда тот рассказывал, что в Великую войну солдаты старались не надевать сапоги и ботинки, снятые с мертвецов, меняя их на любые другие и веря россказням, что они сняты с живых, и что когда сам папаша вынужденно походил пару дней в ботинках покойника у него мигом развилась "окопная стопа", как называли отморожение ног, полученное при постоянном нахождении в воде, даже и плюсовой температуры. До того месяц ходил в перевязанных проволокой развалившихся сапогах, и ничего, хотя окопы и залиты были гнилой французской водой по колено, а как надел снятые с убитого американца новехонькие крепкие башмаки - тут же и конец ногам! Толковал папаша, что это явно мертвяк нагадил проклятием.

Тогда фельдфебель вовсю потешался над отсталым стариком, но сейчас, сидя в новом танке поневоле чувствовал, словно это не боевая машина, а чужой заброшенный склеп, использованный уже гроб. Не защита, а саркофаг на гусеницах. И это морозцем прохватывало спину, которой и так не очень удобно от того, что спинка кресла была драной и неровной. И странное ощущение чужого недоброго взгляда со стороны.

Остальной экипаж тоже чувствовал себя не лучшим образом, кроме хорохорившегося Гуся.

- Бросьте хмуриться, парни. Нам досталось отличное наследство!

- Чертов дурак - буркнул заряжающий.

- Не надо киснуть! Кресты ждут нас! - продолжил веселиться Гусь.

- Деревянные!

- Тебя, кисломордого, возможно. А я настроен на пару железных!

Поппендик только вздохнул, слушая перебранку экипажа. В начале сражения он и сам был совершенно уверен, что скоро украсит свой китель парой крестов. Сейчас эта картина померкла. И взгляд все время притягивала маленькая дырочка в броне крыши. И казалось, что висок и ухо холодит ветерок, невидимой струйкой текущий в эту самую дырочку.

Командир танковой роты старший лейтенант Бочковский, за глаза прозванный своими бойцами "Кривая нога".

Тишину раннего ясного утра нарушал только жаворонок. Мирно и спокойно было все вокруг, словно бы и нет войны. И это категорически не нравилось, особенно потому, что означало неприятный факт - впереди наших уже немцы раздавили. Бой вдали еще был слышен ночью, когда он привел на эту высоту свою роту - десять новехоньких Т-34, усиленных стрелковой ротой и артиллерийской батареей.

Приказ комбата был ясен - прибыть до двух ночи, оседлать эту продолговатую высоту и воспретить движение неприятеля по шоссе. То, что противник попрет здесь, было понятно - шоссе стратегически важно. Значит, надо "не пущать!"

Оборону развернули на обратном скате высоты, окапывались, налаживали связь и прикинули взаимодействие, посоветовались и решили, где встать батарее и как поддерживать огнем друг друга. Радовало, что под пологим склоном высоты течет речка -переплюйка. Танки ее пройдут вброд без особых проблем, но берега низкие, топкие, скорость придется сбросить, а танк без скорости - хорошая мишень.

Светало. Туманная дымка висела легкой занавесью над землей. И жаворонок заливался самозабвенно. Свежо еще и прохладно, но день будет жарким, как и должно быть в июле.

Бочковский залез на башню своей машины.

- Давай, Петя, помалу вперед! - сказал мехводу. Танк мягко, словно пассажирский поезд, двинулся к гребню, так, чтоб командир мог осмотреться незамеченно с той стороны, высунувшись из-за гребня только до плеч, но чтоб вся долина была видна. Вид открылся идиллический - низина с горушки просматривалась далеко, закрыта легкой кисеей тумана, там где дымка поредела - видны копны сена. Летнее солнце быстро поднималось, разгоняя ночной туман.

Тихо все. Мирно. И жаворонок в небе.

Оглядел свои позиции, остался доволен. Пехота и артиллеристы зарылись в землю и ухитрились при этом замаскироваться по мере сил, танки стоят, где положено, ждут. Замполит подошел, доложил, что побеседовал со всеми экипажами, моральный дух высок, рвутся в бой.

Это хорошо, конечно, только вот во всей роте только два экипажа обстрелянных, остальные такие же новенькие, как и танки. Приложил снова бинокль к глазам и непроизвольно оторопел от неожиданности.

Туман почти исчез, открыв глазам все поле. С множеством стогов сена. Граненых, стальных стогов. Вся долина, сколько глаз хватал, была покрыта немецкой техникой. Танки. И привычных очертаний и здоровенные, знакомые по картинкам "Тигры" и какие-то незнакомые силуэты. До ближайших - с полкилометра.

Вот тут проняло. Всерьез. Столько бронированных врагов сразу видеть не доводилось. Спрыгнул с башни, доложил комбату, что видит перед собой порядка 80 - 100 танков противника. И поразился совершенно спокойному голосу, сказавшему:

- Ну что ж, будем встречать!

Жутковатый морок прошел. Рота не одна. Встретим! Хорошо встретим!

Залез снова на башню. Бинокль к глазам.

- Вот же наглые хамы! Умываются!

Оптика отлично показала - не спеша расхаживают белые рубашки, котелки в руках, фляги. Завтракают на броне, морды моют, зубы чистят. Утренний военно-полевой туалет! Спокойно занимаются своими делами, уверенно, как у себя дома.

Попросил командира пехотной роты шугануть наглецов снайперами. Тихо и незаметно подошел сержант-снайпер, молчаливый и неторопливый, но в бригаде известный, со счетом за сотню. Выслушал внимательно, глядя на немцев раскосыми глазами, кивнул и так же тихо словно сквозь землю провалился.

Через несколько минут защелкали выстрелы. Идиллия на лугу закончилась. Пяток белых рубашек остались в мятой зеленой траве, остальные попрятались за броней. Очень неплохо, неполный экипаж в бою сильно сказывается, жаль маловато свалили, но и то - хлеб!

Из гущи бронетехники выскочили три танка. Легкие, разведка.

Комроты быстро прикинул: раскрывать свои силы рано, самому бить эти простые цели - смысла нет, все и так знают, что воевал, надо дать новичкам себя показать, почувствовать в самом начале боя вкус победы, это окрыляет.

- Комсорг, дойдут до речки - уничтожить танки противника с дистанции в триста метров.

- Не пора? - нетерпение в голосе, волнуется лейтенант.

- Нет, Юра. Ждем. Ждем... Вперед!

Тридцатьчетверка словно прыгнула, Не вылезая на гребень только башню выставила, ствол вниз. Выстрел! Снаряд пыхнул бурым дымком на полдороге до танков.

Бочковский поморщился, характерная оплошность, сам так же лопухнулся, когда новичком зеленым выкатился во фланг немецкой батареи, ума хватило на маневр, а попасть в пушки не смог, выстрелил трижды - ни разу не попал, хоть дистанция смешная была, водитель в голос орал, чтоб прицел проверил, а то уже пушки разворачивают артиллеристы! И пришлось давить гусеницами и орудия и расчеты, а потом, когда увидел в траках мясо с хрящами, ошметья шинелей, пальцы с ногтями и чей-то глаз - несколько дней в танке просидел практически безвылазно и экипаж командиру еду в танк приносил. А он и есть толком не мог. И всего-то прицел неверно выставлен был до боя, а исправить потом забыл от волнения, когда сразу несколько целей и совсем близко копошатся. Тут та же беда.

Сдерживая эмоции, максимально спокойно и доброжелательно:

- Проверь прицел!

Пока говорил - второй выстрел, на такой дистанции точнехонький - видно и сам комсорг сообразил настройки глянуть. Встал танк, дымит.

Тем же тоном, сдерживаясь изо всех сил:

- Молодец, Юра!

Третий выстрел, второй танк встал мертво. Тридцатьчетверка тут же мигом назад, там где только что стояла - заширкали ответные снаряды. А поздно, опоздали, опаздуны!

Незнакомый голос в наушниках:

- Кто вел огонь?

- Комсорг роты лейтенант Соколов!

- Поздравьте его с орденом Отечественной войны второй степени! Продолжайте так же!

Понял по кодировке позывного - командир корпуса генерал Кривошеин бой видел. - Вас понял! - обрадовался Бочковский. Все тут же передал своим бойцам. Очень надо зеленых подбодрить перед такой дракой, за троих тогда каждый драться будет! Удачно - и победа сразу и награда, редко такое бывает.

А дальше за его роту принялись всерьез. Прилетела чертова "рама", не торопясь покружилась, посчитала всех, разведала, разнюхала беспрепятственно. И так же не спеша удалилась, оставив танкистов скрежетать зубами от бессильной злобы - ни зениток своих, ни истребителей, гуляют немцы на шпацире по чистому небу. Вылез из башни - услыхал гул. Думал - танки поперли, но те наоборот оттянулись от речки подальше, а это в небе черточки. И ближе, ближе, все небо в крестах, как показалось, а всего дюжина бомберов двухмоторных. И пошли сыпать.

Горькое чувство обиды на бессилие свое, танк подпрыгивает, словно и не из стали сделан, земля под гусеницами колыхается тяжело, ворочается, как живая, взрывов отдельных и не слыхать, рев сплошной. И кольнуло - обязаны сейчас и танки ломануть, пока тут молотилка такая. Переорал грохот за броней, мехвод тронул танк вперед, к гребню. На башню вылезать нельзя, в триплексах бурая муть, но наконец разглядел - внизу накатывалось пухлое облако пыли, показалось, что внизу они сине - серое, потом разглядел с трудом, что это танки прут в плотном строю. Десятка полтора, не меньше.

Разведка боем. Остальные огнем поддержат, пушки у немцев сейчас хороши, дальнобойны, довелось видеть, что такое - 88 миллиметров в деле. За три километра, даже не пробивая броню такие снарядики так бьют, что с внутренних слоев брони отлетают куски и мелкие осколки, калечат экипажи за милую душу.

Чувствуя ту самую смесь чувств перед боем - и холодок по хребту и злой азарт и странную замедленность времени сыпанул командами, напоминая командирам взводов, чтоб не стояли зря - два-три выстрела - и менять позицию! И не высовываться зря, немцы будут под огнем гребень высоты держать. Сейчас атаку отражать тем двум взводам, что с этой стороны шоссе. Огонь вести только когда до подбитых машин эти панцеры доедут. Третий взвод - в резерве.

Впору порадоваться бомбежке прошедшей - танки все целы, зато дымища и пыли поднято густо и тридцатьчетверки не будут силуэтами на фоне голубейшего неба торчать, маскирует высоту дымина. Немцев уже видно лучше. И два танка, прямо как на картинках. Тигры. Здоровые, заразы! Все, пора! Первый взвод работает по Тиграм, второй - свиту берут.

Рявкнул команду, выскочили на гребень всемером, говорили инструктора - такое внезапное появление немножко сбивает наводчиков с панталыку, теряется человек от нескольких мишеней сразу, дает это несколько секунд форы. В бою - секунды эти дорогого стоят.

Сам к прицелу прилип, много обязанностей у простого командира танка - сам стреляет, сам наблюдает, сам командует всему экипажу, а ротному командиру задач еще больше. Вертись, как хочешь и все поспевай, если гореть неохота. Но сейчас - стрелять!

Привычно отклонился от дернувшегося казенника. Успел увидеть малиновую нитку трассера, свечкой порхнувшую в небо. И тут же еще трассер и тоже в рикошет. Второй снаряд, лязгнул затвор, отклонился, выстрел и уже откатываясь назад увидел, что этот снаряд вертанул странную рикошетную малиновую спираль.

- Не пробивает! Не пробивает Тигра!! - комвзвода по рации кричит.

- Вижу! Работаем по средним! - голос главное, чтобы спокойный. Получилось. А во рту пересохло - неуязвимы в лоб тяжелые танки. Сейчас доползут до гребня, единственный выход вокруг вертеться, может в борта выйдет продырявить... Когда в лоб Тигру бил, заметил его немец сразу, орудие стал доворачивать, только медленно башня у этой громады крутится. успел оба раза влепить, а немец еще не довел до цели.

Из-за гребня внезапно огненно-дымный гриб, клубок огня в небо на дымной ножке, такое видал, когда в бензобак танку прилетает! В другом месте выкатился, понял - сидевшие, как мыши под веником, артиллеристы дождались момента, когда панцыры бортами оказались, как на блюдечке. И врезали, как из засады. Один Тигр полыхал стогом сена, остальные тяжеловесно разворачивались к новому врагу лбами.

И бортами к тридцатьчетверкам на гребне!

- Внимание! Немцы поворачиваются! Огонь по тем, кто подставил борт! Повторяю - огонь по бортам!

Малиновый трассер погас в темно-сером силуэте. Второй туда же и мехвод рвет машину задним ходом, уводя из-под удара.

- Сто метров правее, Петя!

Тяжеленная стальная махина послушно катит, куда сказал.

Сердце колотится с пулеметной скоростью, руки не слушаются, когда глазами видишь - вот этот уже наводит бревно ствола на тебя, а целиться надо совсем не в него, в другого, который тебе ничем не угрожает, потому как пошел давить артиллеристов и борт его открыт для огня. А глаза съезжают с серого борта на черную дырку ствола, ищущего тебя! Секунды на все про все и у тебя, и у того немца, что сейчас так же психует от того, что медленно башня и орудие поворачивается, не ждал отсюда, но вот сейчас... Еще чуть-чуть!

А хрена - ему в борт от пушкарей прилетело, посыпался экипаж из люков горохом и дым из всех щелей попер. От сердца отлегло, и трассер уходит в борт подставленный. Но как это тяжело - работать вперекрест, доверяясь полностью соседу и спасая его так же! Когда на тебя - именно на тебя - медленно, но уверенно наползает черный зрак вражеского орудия и ты, еще пока живой и теплый и целый, а через десять секунд от тебя горящие ошметья останутся, трудно удержать себя разумом и работать не по тому, кто тебя сейчас будет калечить и убивать, а выцеливать совершенно конкретного тебе сейчас неопасного...

Немцы сплюнули дымовые шашки, откатились. Десяток остался стоять на склоне, добавив ломаного железа к тем трем, что уже догорали. И пушкари и танкисты еще постреляли немного, добивая тех, кто гореть не хотел, Бочковский прокатился вдоль позиции, не веря глазам - все ребята целы! Артиллеристы, правда, так дешево не отделались - одно орудие разбито, раненых тащат.

Опять налет, сыплют бомбами. Танк качается, словно картонный, удары по броне, вроде все перемешали на высотке с землей. Но рация сообщает - целы. И опять немцы под прикрытием авиации полезли. Но выводы, сволочи, сделали, маневрируют среди битых и горящих, сами теперь прячутся в дыму, провоцируют, вроде как атакуя, но такие смельчаки, вырвавшиеся из стоячей кучи сами полыхают.

Но уже не то пошло, уже размен начался. В лоб вдоль шоссе не вышло, так теперь обтекают высоту, подковой, вверх не лезут, стараются подловить тех наших, что на гребень выскакивают - и, черт их дери, получается это у фрицев. Одна радость - нет у немцев возможности издалека лупить, все в пыли и дыму, вонь забила нос, на зубах скрип, глаза слезятся и болят. Рев стоит чудовищный, грохот выстрелов, моторы ревут, разрывы и удары по броне, авиаторы из люфтваффе как осатанелые стараются завалить бомбами перекуроченную высоту и как еще ухитряется человек в таких условиях воевать - уму не достижимо.

Пот струйками льется, жара в башне, дымина сизая. пороховая.

И хуже всего то, что пропадают из радиообмена свои ребята. Одна тридцатьчетверка на гребне горит - полыхает, со второй башню сорвало, еще одну увидел - мертво скатилась с гребня, встала, люки не раскрылись...

Вбил снаряд под башню нахально выскочившему совсем рядом немцу. С гребня уже по одному выстрелу удается только сделать - слишком много стволов нацелено, нащупывают быстро.

Комбат в наушниках. И сейчас уже не так спокоен, звенит голос.

- Вас обходят справа по берегу два десятка легких танков! Идут за деревню!

И опять повторяет. Да тут на высоту лезут столько же, если с прикрытием считать. Хорошо, сбили с них наглость, осторожничают теперь. А двадцать легких... Эти легкие с Т-34 почти одного размера и пушечки у них если длинные - вполне хватит. Тем более - с тыла.

Перекличка по рации. Отозвалось всего трое из роты. Остальные танки, значит, вышли из строя, одна надежда - что экипажи хоть частью живы. Странная трескотня, не сразу дошло, что это автоматы, пальба которых на пушечном реве тонким шитьем незаметным.

Пехота немецкая пошла, напоролась на прикрывающую роту - или что там осталось в окопах от нескольких бомбежек и прорвавшихся танков. Короткие рапорта... Одинокий лай последней пушки из батареи... Некого послать, немцы уже считай на высоте, уже сами из-за гребня выскакивают, хорошо, не так метко бьют, в пятидесяти метрах уже тьма, как занавес висит.

- Соколов, оставляю за себя, держите гребень - я к тем, кто в тыл лезет! Петя, давай вправо, быстрее! Ориентир - церковь!

Мехвод толковый - счастье экипажу. И жизнь тоже. Тридцатьчетверка бойко вертанулась, ревнула двигателем и застрекотала траками к речке. Берег крутой, танк прикрылся кирпичной церковкой. Аккуратно выставил самую верхушку башни над обрывом, Бочковский с биноклем высунулся - а и бинокль не нужен - ползет стальная гусеница по тому бережку, грязь месит. Отлично видно серые коробки на темной сочной зелени. Медленно ползут, вязко им там, мишеням. Видны отлично. Спереди пятерка и впрямь - легкие, разведвзвод, наверное. А вот за ними вполне средние - трехи, дюжина.

Опытный танкист, прицел проверил, уточнил. Снарядов уже мало осталось, пока до церковки ехали - радист с заряжающим пустые гнезда в башне заполнили последними снарядами из контейнеров с пола боевого отделения. Значит, можно дать темп стрельбы как в начале боя, благо снаряды теперь под рукой. Но на недолго хватит. А у ребят, которые не теряли время на командование, а только стреляли, значит совсем с боезапасом плохо. Серая коробка с белым крестом аккуратно, словно на полигоне, въехала в прицел. Посторонился привычно, орудие казенником дернуло, плюнуло гильзой, из которой тухлым яйцом воняет, дым вроде выветрился, пока сюда гнали - теперь опять сизо внутри башни, потому что дал темп. Готов первый и колонна встала, потом начали расползаться, а все один черт не успеют - вязко там, внизу, а они как на витрине.

Удивился тому, что пока башню поворачивал заднего в колонне жечь, пыхнули в середине пара танков, хорошо пыхнули, добротно, как положено тем, у кого бензиновый двигатель. Успел выпустить всего пять снарядов, шестой в ствол, а уже стрелять не в кого, горит колонна, штуки четыре назад уходят, за дымом не видны, крутанул прицел увидел знакомые зеленые силуэты, откатывающиеся с поля боя - первой ротой комбат помог, контратаковал с фланга, когда немцы на него, Бочковского, отвлеклись.

Заряжающий чертыхается, обжег руку, вышвыривая из башни вонючие гильзы, полные дыма, от которого и так дышать нечем.

- Колонна разгромлена. Снаряды на исходе! - доложил комбату.

- Отходите! Можете выйти из боя!

Приказал своим подчиненным, сам туда же прикатил. Отходили, огрызаясь от вылезающих совсем рядом панциров. Соколов не доглядел, завалился его танк в свежую воронку от бомбы и застрял. Оставшийся без снарядов Бессарабов кинулся вытаскивать своей машиной, взял на буксир, но больше ничего не успел. Сноп искр - снаряд башню пробил и тридцатьчетверка Соколова вспыхнула не хуже бензиновых немцев. И только мехвод выскочил, покатился колобком горящим по развороченной земле, огонь с себя сбивая.

В командирскую машину что-то с хрустом врезалось - за Бочковского немец принялся и снарядов у него хватает. Машина с тошным треском встала.

Испуганные глаза у экипажа.

- Чего уставились, быстро к машине, гусеницу натягивать - прохрипел не своим голосом. И тут же такой же удар зубодробительный, ткнулся лицом в прицел, кровища потекла двумя струйками. Успели выскочить - еще два снаряда, один за одним в моторный отсек, только искры снопом.

И врезать по немцу нечем, укрылись за убиваемой машиной - а уже из люков дым валит. Охнул, увидев, что горящий танк комвзвода Шаландина все ускоряясь и волоча за собой дымный шлейф, рванул наперерез немцу. И врезался с таким грохотом, что даже пальбу заглушил. Полыхнуло там столбом. Перестал немец лупить, заткнулся. Зато другие моторами совсем рядом рычат, но нахальство потеряли, осторожничают, медлят. Одно это и спасло.

Утром была гвардейская танковая рота с иголочки, усиленная ротой автоматчиков и батареей противотанковых пушек. Теперь отходили, отстреливаясь от наседавших немцев один танк без снарядов, двенадцать пеших танкистов да огрызки от усиления. Без пушек и пулеметов, оставшихся на раскуроченных позициях металлоломом рваным.

Немецкие пехотинцы всерьез не преследовали, пыл растеряли, уцелевшие бойцы, большей частью раненые и контуженные, отстреливаясь. смогли добраться до позиций, занятых бригадой. И оказалось - что уже вечер. Не заметили в драке беспрерывной, под снарядами и бомбами, что день прошел.

Про себя отметил Бочковский, что только два экипажа, уже обстрелянных, остались полными. Его и Бессарабова. Опыт, опыт... Правда, танк потерян, но сейчас уже не 42 год, когда не хватало машин люто и за потерю брони драли сурово, сейчас уже обученные экипажи были важнее. Танк новый сделать куда проще и быстрее, чем четырех двадцатилетних парней вырастить и обучить. Подташнивало от севшей в гортани и легких пороховой копоти и было тоскливо на душе оттого, что потерял таких замечательных ребят. В первом же их бою. Да, немцам наломали металлолома, но опытный танкист прекрасно понимал - хотя размен арифметически получился успешным, но явно по всему, кроме подвижности, тридцатьчетверки теперь уступают немецким машинам.

И по огневой мощи с длинными дурындами новых тяжелых танков и по броне. Слишком много рикошетов. У немцев их меньше, если попали - то попали.

Бить немцев можно и нужно, только вот сейчас фрицам приходится атаковать, сокращать дистанцию и вляпываться в засады и огневые мешки. Но потом-то, когда немцев попрут обратно с советской земли (в этом Бочковский ни на минуту не сомневался), то тогда уже засады и огневые мешки будут устраивать они. И со своей отличной оптикой и орудиями, прошивающими Т-34 в лоб они могут работать с пары километров, как по линяющим гусям. Совершенно безнаказанно. И от этого понимания становилось еще муторнее.

И еще - как-то немцы ухитряются вызывать авиацию быстро. Как напоролись на оборону, так и прилетают, желтокрылые. Явно у немцев и корректировщики в передовых подразделениях и связь налажена и инстанций поменьше. Про наших старший лейтенант знал, что все в полном и образцовом порядке, еще с мирного времени оставшемся - передовые части по команде подают заявку наверх, далее выше и выше ступенька за ступенькой, командование передают ее в штаб авиаторов и там по нисходящей пирамиде после подготовки приказа идет заявка до исполнителей. Истребители прилетают, когда немцев и след простыл, да и бомберы со штурмовиками могут хорошо отработать, если глупые фрицы на месте все это время ожидать будут.

Беда в том, что немцы не ждут, когда вся махина провернется и их прилетят долбать. А хорошо бы сегодня было б если б наши летуны накрыли гансов во время завтрака... Если бы да кабы, то во рту б росли грибы, и был бы не рот, а целый огород - оборвал полет своих желаний уставший до чертиков командир роты маминой поговоркой.

Бой еще шел, хотя и затихал уже. Бочковский тяжело похромал доложиться о прибытии, перебитая в прошлом году нога была короче на несколько сантиметров и хоть приделаны были к сапогу дополнительно подметки и каблук, а ходил танкист уточкой, переваливаясь. А комбат еще и выводы потребует сделать, без этого не получится. Значит, писанины будет много, отдохнуть толком не выйдет. Это бойцов своих можно худо-бедно отправить на отдых, кроме раненых и обожженых, которые убыли в санбат, а самому командиру - как получится.

Хотя бригада и понесла уже потери процентов в 60, но утром старший лейтенант получил чужой исправный танк - с одной дырой в башне и другой - в борту. Дыры заткнули тряпками, повыкидывали заляпанные кровищей стреляные гильзы, загрузили снаряды и рота в составе двух боевых машин, включилась в бой.

Немцы перли с невиданной мощью, вероятно сюда, под Курск они собрали все свои танки со всего Восточного фронта. Но остановить их было необходимо.

Фельдфебель Поппендик, командир новехонького танка "Пантера".

- Это хорошо, что Иваны всегда имели мало снарядов. Мой старик говорил, что в ту войну Восточный фронт был на манер курорта - ему повезло отделаться ранением под Верденом, жизнь спасло, а из его роты мало кто выжил - там лягушатники просто перемешивали с землей каждую прибывшую часть, а наши платили им ровно той же монетой. Идиотская бесполезная мясорубка. Фарш с щепками. Старик, рассказывал, что там уже и окопы вырыть было невозможно - очень трупов рваных много и всяких обломков, огрызков и хлама. Его там на третий день продырявило. А когда вылечили - уже и кончилось там все.

- Да, я слышал, что там сейчас не растет ничего, железа и свинца больше, чем земли - кивнул очкарик - заряжающий. Чертов самодовольный всезнайка.

Водитель поморщился. У него с заряжающим была явная антипатия. И началось с самого начала, когда Гусь, оглядев экипаж, заявил при всех командиру танка, что хлипкого очкарика лучше бы заменить. Эти книгочеи очень любят умничать и щеголять никому не нужными знаниями, ставя других в неловкое положение, а в бою хилые ручонки быстро утомляются и тяжелые унитарные снаряды подаются чем дальше, тем медленнее, а в танковом бою чем ты реже стреляешь, тем больше стреляют по тебе. С очевидным результатом. Потому лучше бы заряжающего помощнее, а болтать глупости найдется кому.

Чертов умник тут же предложил пари - кто кого сильнее - на правую и левую руки с закладом в десять марок. Гусь сгоряча согласился, выглядел чертов новобранец не слишком мощным. Жилистым оказался, засранец и скуповатый, но азартный водитель проиграл аж двадцать монет. И вдобавок получил назидательную лекцию, что интеллект и сила вполне сочетаются и его камарад по экипажу, как и положено истинному арийцу, сочетает в себе то, что должно быть у каждого германского мужчины - волю, силу и разум. Оказалось, что этот субчик, очкарик - заряжающий - доброволец, сын видного городского чиновника, почти бонзы, и не так прост, как показалось наивному водителю.

- Если бы не очки, я бы, безусловно, стал наводчиком. Но стекляшки не дают толком работать. Потому придется набраться опыта, а когда буду офицером - это уже не станет таким препятствием для карьерного роста.

- Что же ты не пошел сразу в штабные? - попробовал поддеть его Гусь, огорченный и проигрышем и потерей денег.

- Каждый немецкий мужчина обязательно должен пройти дорогой солдата. Боевой опыт - основа для дальнейшей работы. Плох тот штабник, который является чистым теоретиком, а о практической стороне войны не имеет не малейшего понятия. Его домыслы будут строиться на неверных измышлениях и в итоге будут ошибочными. Даже врачи проходят курс солдатской науки, только потом получая офицерские звания, хотя им уж совсем нет смысла с первого взгляда быть умелыми стрелками и понимать тактику отделения и взвода - как по бумажке читая, без запинки ответил очкастый.

- То есть ты хочешь быть офицером?

- Любой немец должен уметь и повиноваться и командовать! - парировал заряжающий.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒