Волки на парашютах (Жирафы на парашютах) 2 страница

Всё наоборот

С утра все бегали как угорелые. Взад-вперед. Мама даже кастрюльку с кашей опрокинула. А папа ей абсолютно ничего не сказал. Маме можно опрокидывать кастрюли, потому что она всё убирает. Точно так же врачам можно убивать людей, потому что они лечат, учителям можно орать во все горло, потому что они учат, а полицейским можно стрелять, потому что они волнуются о спокойствии людей. В общем, если ты что-то делаешь, то можешь делать и что-то противоположное.
Я задумался о том, что же такого интересного можно делать мне, ничего не придумал, и решил, что пока не найду для себя собственного веселого занятия, буду помогать маме поддерживать беспорядок. Ведь для того чтобы получить удовольствие от приборки, надо сперва хорошенько всё разбросать. В одиночку мама с этим не очень-то справляется.
– Пойди убери свои вещи, они повсюду! – с этих слов для моей бабушки начиналось каждое утро. И обращалась она, разумеется, ко мне.
Легко сказать «убери». Если бы в ее комнате был такой беспорядок, как у меня, я бы на нее посмотрел. Легко прибираться, когда всё прибрано. Ни разу не видел, что бы у бабушки в комнате всё было разбросано. А поскольку ничего не разбросано, то и прибирать нечего. Она просто делает вид, что убирает, а на самом деле, только сохраняет то, что уже есть. Это нечестно. Вот если бы она сначала как следует всё раскидала…
– Скажи своему ребенку, чтобы он убрался в комнате, – не унималась бабушка.
– Уберись в комнате! – послушно говорила мне мама, но почему-то ее слова меня не убеждали.
Вот и в этот раз я уныло побрел в свою комнату, даже и не думая убираться. И кто только придумал, что беспорядок – это плохо? Я потянулся за своим носком, из него выпала крохотная фигурка рыжей собаки – в прошлом году я собирал коллекцию игрушечных собак, но прекратил, когда их стало некуда ставить. Я не убирался с прошлого года, поэтому теперь мои собаки прямо-таки наводнили комнату. В каждом углу можно наткнуться на новую пароду. Из носка выпала колли. Не самая моя любимая парода, но я почти уверен, что за диваном лежит что-нибудь получше.
Я сел на пол возле дивана и глубоко задумался. Чем больше я думал, тем яснее мне становилось, что мир устроен шиворот-навыворот. Мой одноклассник Саша Павлов круглый отличник, и его любят все учителя. Но однажды мы решили прогулять урок истории и спрятались целым классом в рекреации перед кабинетом информатики. Примерно через полчаса учитель догадался, куда все делись. Услышав шаги, мы закрыли дверь, и когда учитель попытался войти, то именно Саша навалился на дверь всем телом, чтобы не впустить врага. Потом нас, конечно, сильно ругали, но учитель так и не узнал, кто держал дверь. И, поверьте, ни единой душе в голову не пришло, что это мог сделать самый примерный ученик, гордость школы.
Может быть, пример Саши Павлова не очень убедительный, но возьмите кого-нибудь посерьезнее, и вы тотчас же увидите, как мир встанет с ног на голову. Да возьмите хоть Бога! Сколько гадостей делает, а ему всё сходит с рук только потому, что он сотворил человека.
А вот ещё, например, Дед Мороз. Почти такой же недотёпа, как Бог. Один раз, когда-то давным-давно подарил кому-то подарок, и с тех пор все в него верят. А он ведь уже лет сто никому ничего не дарил и даже не появлялся!
Я вошел в кухню, очень строго посмотрел маме в глаза и произнес:
– Мам, я убираться не буду.
Мама удивленно подняла бровь.
– Это почему?
– Это, мам, будет сплошное вранье. Я стану таким же вруном, как и все. А я не хочу. Люди делают что-то хорошее лишь за тем, чтобы их потом не ругали за плохое. Я решил поступить честно. Я просто не буду убираться. Я люблю беспорядок.
– Если ты переживаешь, что я не буду ругать тебя за беспорядок, то можешь не беспокоиться. Я буду ругать тебя всегда, – мама рассмеялась.
Но я был не так наивен, как она полагала. И чтобы доказать серьезность своих намерений, я вернулся в комнату и стал всё перекладывать с места на место, надеясь перепутать ещё больше. Но не тут-то было. Папа, проходивший мимо моей комнаты и заметивший возню, немедленно доложил маме: «Кажется, кое-кто занялся уборкой!» Господи, он подумал, что я убираюсь! Вы понимаете, понимаете, насколько это нелепо? Ведь я, наоборот, делал беспорядок! Всё вокруг не то, чем кажется. Всё стоит на ушах. Но меня не проведешь. Я всё разбросаю. Штаны сюда, свитер туда, книжки можно вот так поставить, большой надувной мяч пусть будет посередине, а носки на батарее… Я метался по комнате, раскрасневшийся и довольный, как вдруг почувствовал неладное. Я остановился, вытер со лба пот и ахнул – сам того не заметив, я прибрал в комнате. Беспорядок превратился в порядок против моего желания. В недоумении я плюхнулся на диван. И как меня только угораздило забыть, что в этом мире всё всегда происходит наоборот!

И кто сказал, что такого не бывает?

Мои родители не верили ни во что хорошее. Когда мы смотрели фильм, где красивый, но неудачливый дяденька так полюбил красивую, но сумасшедшую тётеньку, что решил поселиться с ней вместе в больнице, мои родители сказали – такого не бывает. И когда я прочитал в одной книге про то, как мальчик стал волшебником, они тоже сказали – не бывает. А уж когда по телевизору показали уборщицу, которая вышла замуж за принца, они прямо вскричали – не бывает! не бывает!
- А что вообще бывает? – с досадой спросил я.
- В каком смысле? – уточнил папа.
- Ну, например, что было бы с ненормальной тётенькой в жизни?
- В жизни ни один мужчина не согласился бы остаться с ней навсегда. А впрочем, не забивай себе голову.
И папа пошел спать, а я остался сидеть на своем стуле. У меня высокий деревянный стул с длинной спинкой. Эта спинка всегда помогает мне в трудные минуты. На нее можно облокотиться, опереться, прилечь и глубоко задуматься. Вот и теперь я прислонился головой к теплому дереву и погрузился в сомненья. Я не мог понять, почему мои родители, да и вообще взрослые, считали всё хорошее нереальным, а всё плохое реальным. В школе я не раз подмечал это за учительницей. Если кто-то рассказывал про то, как храбрый молодец спас котёнка, сидящего на самой вершине длинной-предлинной ели, она протестовала – это нереально! Зато, если речь заходила о доме, сгоревшем дотла, сомнений у нее не возникало. Она тут же принималась охать и ахать – какой ужас, дом сгорел! Ситуация повторялась из раза в раз, и чем хуже было событие, тем более жизненным оно казалось ей и окружающим. Мне даже стало интересно, да какого предела можно таким образом дойти.
Как-то раз на занятии нам предложили описать свои последние каникулы. Я начал обыкновенно, сказал, что мы ездили на море, потом на дачу, однако заметил, что реакции никакой не последовало, и решил продолжить более зловеще:
- Когда мы завтракали на веранде, подул страшный ветер. Ель около дома закачалась, как вода в неловко поднятом стакане, – все смолкли и внимательно ко мне прислушались, – ель качалась и качалась, но мы не знали, что делать. Папа хотел сбегать в дом за телефоном, но связи не было, и тут…ствол треснул и шмякнулся прямо к нам на крышу.
Мне чуть ли не аплодировали. Мне сочувствовали, верили и сопереживали. А я врал как сивый мерин и не понимал, почему все верят в плохое. В следующий раз описать было предложено выходные. Встала девочка Катя и рассказала про то, как они с папой ходили в рыбанариум и папа купил ей дельфина. Класс поднял ее на смех, а учительница возмутилась:
- Какая вруша!
- А с чего вы взяли, что она врет? Она правду говорит, правда, Катя? – вступился я, чувствуя, что мое сердце бьется, как выброшенная на сушу рыба.
- Да потому что дельфинов не держат дома! – прокричал Вася Петров.
- А у нее дом большой! – заорал я. – И вообще, вам всем легче поверить в какую-то пакость и чушь, чем в то, что может произойти невероятное, чудесное, потрясательное!
Несмотря на мою невиданную наглость, учительница, однако, не опешила и нашлась, что ответить:
- Сейчас мы все успокоимся. Хорошо. А теперь Катя признается, что нафантазировала.
- Она не нафантазировала, – быстро ответил я.
- Я не нафантазировала, – повторила Катя.
- Тогда завтра мы все надеваем пальто и отправляемся смотреть на твоего дельфина! – бодрым голосом объявила учительница.
Я не спал всю ночь. Я мысленного взвешивал вероятность своего краха. В одночасье я мог доказать всему миру, что сказочно радостное событие тоже может быть реальным. Или доказать всему миру, что я полный балбес.
Утром, затаив дыхание группа особо заинтересованных школьников очутилась перед дверью комнаты, где, по словам Кати, жил дельфин. Секунда, две три, поджилки трясутся, учительница с победой в глазах улыбается, Вася Петров хохочет, ручка двери поворачивается, и… Перед нами – крохотный аквариум, в котором плавает малюсенькая рыбка.
У меня падает сердце, конец надеждам и мечтам. Вечный позор. Я убит. Я сражен. Учительница ликующе смотрит на меня, но не успевает ничего сказать, потому что в этот момент входит Катина мама и радостно восклицает: «А вот и наш дельфин!»
- Как дельфин? – разинув рот, спрашивает учительница.
- Дельфин, – поясняет Катина мама, – новая порода речных рыбок, выведена специально в Норвегии. «Дельфин» называется.
Ее словам, конечно, все смеются, а я, спотыкаясь и трепеща, подхожу к аквариуму, прислоняюсь носом к стеклу и улыбаюсь от уха до уха. Я знал, что у Кати живет дельфин. И кто сказал, что такого не бывает?

Кеды навсегда

Я сел на травку в саду. Солнце поглаживало мой нос, веки, щеки, губы. Мимо проходили женщины, мужчины, собаки, дети. Мои ноги в мягких ботинках удобно стояли на земле. И я мог бы сказать, что был абсолютно счастлив, если бы не одно обстоятельство, а именно – у меня ужасно бурлило в животе. Живот вздувался, кряхтел, менялся на глазах то ли из-за лишнего куска пиццы, то ли из-за нечистых рук за обедом, то ли из-за микроба, сидевшего на помидоре, и бог знает как проникнувшего в мой живот. Ничего, ничего, думал я, потреплю немного, такое сегодня хорошее солнышко. Но живот не унимался. Он стремительно ширился, разрастался, занимал всё больше и больше пространства в моем пальто и в моей голове. Так что, в конце концов, я не выдержал, плюнул, встал и пошел домой.
Некоторое время назад я понял, что так происходит у меня со всеми счастливыми моментами. Как только я попадаю в счастливую ситуацию, компанию, место или время, обязательно появляется что-то, что мешает. Мешает мне насладиться моментом. Я не преуменьшаю! Честно! Как только – так сразу.
Вот, например, ложусь я в кровать после своего дня рождения, довольный и уставший, хочу, разумеется, спать. Между пальцами рук я ощущаю приятную, шелковистую, прохладную наволочку, между ног – ровное, мягкое, пухлое одеяло. Всё хорошо, я начинаю перебирать в голове события, мысли прокручиваются, как колёсики счётов, и вдруг – мне неудобно. Ну, просто неудобно – голова лежит как-то не так, рука согнута не так, и вообще, на боку неудобно. Ну, я переворачиваюсь на спину, а на спине ещё хуже, живот как-то выпирает, дышать трудно. Я снова на бок, потом на другой, на третий…в смысле на первый, кручусь, и мне везде и во всех положениях неудобно. Так я могу провертеться несколько часов, пока не смирюсь и не усну в неудобной позе.
Помимо просто хороших моментов, случаются иногда очень хорошие моменты. С ними я тоже не могу сладить. Во время поездки на лошади, о которой я мечтал с шести лет, мне было ужасно больно там. Ну, там, там, под животом. Садясь в седло, я радовался как ненормальный, у меня внутри прямо ветер гулял. Когда я очень радуюсь, у меня всегда такое чувство, что внутри, где-то между грудью и животом изо всех сил дует счастливый ветер. И чем я счастливее, тем этот ветер более порывистый и неуемный. Я даже дыхание задерживаю. Но когда я поскакал, твердое, как камень, седло, стало меня так ударять, что всю радость испортило. Я думал, оно мне шишку набьет, честное слово.
В общем, каждый раз что-то случается. Если я сажусь есть мой любимый шоколадный торт, кусок оказывается у меня на штанах. Если я с радостью иду в школу первого сентября, то по пути меня из лужи обливает грузовик. Если я лечу на самолёте (я обожаю летать на самолётах!), то кресло, в котором я сижу, оказывается не у окна. Если кресло всё-таки у окна, то человек впереди наклоняет свое кресло, и оно меня придавливает. Если человека нет, то я случайно выливаю на себя кипяток. Или смертельно начинаю хотеть писать, когда вставать уже нельзя. Но даже если представить себе, что всё хорошо, то это всё равно плохо, ведь я знаю – при посадке у меня будут болеть уши.
С течением времени я заметил, что абсолютно все хорошие моменты сопровождаются неудобствами, а все счастливые – страданиями. Я не мог с этим свыкнуться, и однажды решил попробовать всё исправить.
Моя мама актриса. Он часто путешествует по миру, и как-то раз собралась уехать на гастроли на целый год. Дело было в августе. Меня оставляли с папой и с бабушкой. Но перед отъездом она пообещала слетать со мной на неделю к морю. Мне было не по себе, но я был твердо настроен радоваться по полной программе.
Всё и правда выходило, как нельзя лучше. Просто сказочно! Мы купались в теплом море, меня ни разу не укусила медуза, мы гуляли до самого вечера, я ложился спать, когда хотел, вокруг была красотища, куча цветов, каруселей, фонарей и моей любимой еды. Да-да, я каждый день поглощал миллионы, миллиарды, мириады маленьких эклеров. И катался на водном банане. И часами болтал с мамой, и был счастливым, но постоянно испытывал странное чувство. Меня как будто колола крохотная иголочка. В самый неожиданный момент – раз и в горло кольнет, раз и под дых кольнет. «Что-то не так, – постукивало в моей голове, – что-то не так». Я хотел сказать маме, но не нашелся, что сказать, ведь я и сам не знал, отчего мне вдруг становится так грустно и страшно. И вот в один вечер произошла ужасная вещь. Мы с мамой только что покатались на золотой лошадке – это карусель такая, очень медленная и красивая – а потом присели в кафе на набережной. Мама купила мне огромное мороженое с бенгальскими огнями, которое я обожаю, а потом у нее зазвонил телефон. Она очень быстро поговорила со своим режиссером, но когда повернулась ко мне, я вдруг изо всех сил ударил жестяной баночкой с мороженым об стол и заплакал на всю округу.
- Я ненавижу твою дурацкую работу, из-за которой я вижу тебя раз в год! Я ненавижу режиссера, я ненавижу театр! Нет ничего страшнее театра!
Мама от неожиданности выронила трубку из рук и хотела что-то сказать, но я внезапно одумался и опередил ее:
- Нет, нет, нет! Я бы хотел тут остаться навсегда и задержать все моменты, но каждый раз я думаю о том, что это закончится, а потом…
Я плакал целый вечер, целое утро, и перестал только к обеду. Оказалось, что режиссер звонил предупредить об отсрочке гастролей на три месяца. Я обрадовался. Ещё три месяца вместе. Пока мама выбирала себе платье в магазине, я сел на скамейку у моря и задумался. Меня больше ничто не тревожило. По крайней мере, до поры до времени. Но странное дело – я понял, что именно болезненное чувство неполного счастья, которое я испытывал все эти дни, навсегда запечатлело их в моей памяти. И они никогда не смогут сравниться с безмятежными днями, стерегущими меня где-то впереди.
Как грейпфрутовый сок с горчинкой. Как листья, слегка тронутые красками осени. Счастливые моменты, чуть подернутые грустью, прокладывают в наших головах куда более длинные тропинки, а это значит… тут я почувствовал, что мою ногу кто-то грызет и вскочил с места.
- Бульдог съел мои новые кеды! Скорей сюда! Бульдог съел мои новые кеды! Теперь это будут единственные кеды, которые я запомню на всю жизнь!

Корова в моей голове

- Корова! Это корова! У меня в кровати корова! Скорей сюда!
Я отодвинулся к стене, вжался всем телом в подушку так, что она чуть не задохнулась, да ещё присвистнула: «ш-ш-ш», – и замер в ожидании. Одеяло было смято и напоминало только что взбитый крем для черничного пирога. Из-под него торчало что-то розовое, похожее на хвостик поросёнка – мизинец моей правой ноги. А дальше, в нескольких сантиметрах от моих пяток возвышалась она – маленькая пушистая корова с белыми и черными пятнами.
Когда меня повезли к бабушке в деревню, я был уверен, что обязательно встречусь с коровой. Я даже этого немножко хотел, но никак не мог себе представить, что корова заберется прямо ко мне в кровать. Я боялся пошевелиться и услышать мычание. Неожиданное мычание может запросто оглушить кого угодно. Но бабушка всё не шла, и мне надоело ждать. Я осторожно свесил ноги с постели и затаился. Корова не шелохнулась. Тогда я осмелел, встал, отошел подальше, и принялся натягивать синие штаны. Корова повела ухом и зевнула. Я опять испугался и уже хотел бежать на кухню, звать на помощь, но вдруг передумал. Если бабушка узнает, что у меня в кровати корова, она ее точно прогонит. Поэтому надо сначала рассказать Пете, пусть он придет – посмотрит.
- У меня в кровати корова! – радостно объявил я Пете, когда мы пришли купаться на озеро.
- Настоящая?
- Да, только никому не говори.
- Ладно. Эй, Миша, ты не поверишь, кто в кровати у Жени!
Лопоухий Миша живо обернулся и с любопытством лягушки, которая наблюдает за пляской мошкары, уставился на меня. Ненавижу, когда Петя так делает. Я же просил его молчать! Но вместо этого он прокричал на весь пляж:
- У него в кровати корова!
Секунда, две, три. Фуууф. Я выдохнул. Было по-прежнему тихо, спокойно, и меня никто не трогал. Вроде бы пронесло, но друг:
- Корова?
- Корова?!!
- У него в кровати корова?
- У него в кровати корова!
- Какая корова? А можно пойти посмотреть?
Меня оглушил рёв нескольких десятков людей. То есть, может быть, я преувеличиваю насчёт нескольких десятков, но вопили так, что это, наверное, было хуже мычания. Все хотели знать, какого моя корова цвета, какого размера, сколько у нее пятен, какой хвост, какой голос. Один мальчик даже спросил:
- А сколько ей лет?
- Откуда мне знать? – смутился я.
- Ну… – мальчик задумался.
И тут со мной что-то произошло. Сначала я почувствовал непонятную радость и легкость, как будто меня что-то очень рассмешило, а я ещё не знал, что именно. А потом я, сам того не ожидая, произнес:
- Вообще-то, я знаю, сколько ей. Моей корове пятьдесят лет. Она уже не молодая корова. У нее дети и внуки. – Мальчик опешил. – И знаешь, кто мне это сказал? Она! Моя корова умеет разговаривать!
Мальчик вытаращил на меня глаза, словно в один момент превратился в стрекозу.
- Миша! – крикнул он. – Его корова разговаривает! Этого не может быть!
- И ещё поет и танцует! – подхватил я, совершенно не в силах удержаться. – И читает, и пишет!
На берегу началось что-то невообразимое. Меня окружила толпа народу, все, открыв рот, слушали мои рассказы про корову, а я не мог остановиться. Никогда ещё раньше меня не слушали так внимательно. Обычно меня вообще не слушают. Так… перебрасываются короткими фразами, чтобы скорее ляпнуть какую-нибудь глупость, а потом идут нырять или играть в футбол.
- Ну и вот, когда мы были в ванной, я сидел на стуле, а моя корова намыливала себе голову. А потом накручивала бигуди, а потом примеряла старые башмаки, которые стояли у меня под шкафом, – я солировал, а мальчики покатывались с хохоту.
- Что ты будешь с ней делать? – спросил Костя.
- Ещё не знаю, наверное, оставлю себе. С ней весело, – задиристо отвечал я.
- Интересно. Откуда же она всё-таки взялась?
- Не знаю. Я проснулся, а она уже была тут как тут.
В моем голосе явно послышалась неуверенность, и эта неуверенность заставила окружающих усомниться в существовании коровы.
- Так можно взглянуть на эту чудесную корову? – крикнул кто-то из толпы. – Да! Мы хотим на нее посмотреть! Пошли к нему домой!
От страха я чуть себя не выдал. Мне вспомнились одновременно все книжки и мультики, в которых персонажи врали. И заканчивалось это всегда плохо. Единственный, кому повезло – Буратино. Но Буратино всего лишь исключение.
Я попытался отнекиваться, говорил, что моя бабушка не разрешает водить домой друзей, потом говорил, что корова боится посторонних, но с каждой новой ложью выходило всё менее убедительно. В конце концов, я понял, что ничего не могу сделать. Толпа мальчишек во главе с Костей уже направлялась к моему дому.
Сердце у меня стучало, а страх неминуемого позора словно сковал горло льдом, и я молчал, покорно готовясь принять любое наказание.
Бабушка как раз поставила на плиту сковородку, и по всей веранде распространился приятный запах поджаренных макарон.
- Вы куда? – бабушка окинула мою процессию удивленным взглядом.
- Смотреть корову, которая поселилась в кровати у Жени.
Услышав новость, бабушка подняла брови, выключила сковородку и усмехнулась:
- Какую именно корову?
- Ч-ч-черно-белую, – едва выдавил я.
- А-а-а, ну проходите, правда корова уже спит.
Мы на цыпочках проследовали комнату и остановились у кровати. Моя маленькая корова лежала на одеяле и… мурлыкала. Я не поверил своим ушам. Какие странные звуки. Ещё и ещё. Потом она повернула голову и легла на спину животом кверху.
- А почему у твоей коровы такие длинные когти?
- Ну, чтобы траву было удобнее рвать.
- А куда у нее рога делись?
- Ну, наверное, просто не любит бодаться.
И тут Миша озвучил то, о чем все думали, но не решались произнести:
- Да это же просто кот! Самый обыкновенный кот! Черно-белый.
С минуту мы растерянно смотрели друг на друга, а потом внезапно расхохотались. Мы держались за животы, сгибались пополам, барабанили руками по кровати и прямо подпрыгивали от смеха. Я радовался, что всё так весело разрешилось, но никак не мог поверить в свою…оплошность? Глупость? Незадачу?
И вечером, уже перед сном, мне в голову пришла потрясательная мысль: если бы в моей кровати оказалась настоящая корова, было бы не так смешно. Если бы я не ошибся, не нафантазировал, не придумал, не преувеличил, не преобразил реальность в своей голове, было бы не так интересно. Происшествия бы не было, а значит, не так уж и важно, как устроен мир на самом деле, гораздо важнее, каким он кажется мне. Я протянул руку, чтобы погладить кота, и снова окинул его укоризненным взглядом – нарочно не придумаешь, ну правда, вылитая корова!

Осталось пять минут

По утрам я всегда опаздываю на автобус. Мне не помогает даже электронный будильник с записью петушиных песен. Вообще-то я уже пробовал самые разные звуки: лягушачье кваканье, собачий лай, рычанье кабана, стандартный «дзынь-дзынь» и вот теперь петушиные песни. В школе не терпят опозданий. Поэтому меня ругают сперва охранник, затем гардеробщица, дежурный по рекреации и, наконец, учитель.
С некоторых пор я заметил, что мои опоздания стали притчей во языцех. Стоило мне где-то появиться, все начинали шушукаться: «он никогда не приходит вовремя», «десять минут это минимум», «у него, наверное, нет часов».
Но я давно понял – штука не в том, что у меня нет часов, а в том, что нет времени. Ну, опаздываю я, допустим, на десять минут в школу. Но ведь я не пропускаю ничего важного, просто появляюсь через десять минут после начала уроков, а потом делаю то же, что и остальные. Тогда в чем ценность этих потерянных десяти минут? Ну, опаздываю я в бассейн, ну и что? Я просто начинаю плавать чуть позже. А друзья? К ним я тоже иногда опаздываю. Они могут выпить без меня пару бутылок кока-колы, но я по дороге куплю третью, и всё будет в порядке. Так в чем же тогда загадка времени? После долгих раздумий я, наконец, нашел разгадку, и заключается она в том, что времени нет. Его просто не существует!
В отличие от меня, которого время ничуть не беспокоило, мой дедушка был одержим часами. Он вечно бегал по квартире с криком: «Осталось пять минут». Куда бы мы ни собирались, что бы мы ни делали и на какой бы стадии готовности ни находились, он всегда нас торопил и, влетая в комнату на всех парусах, выпаливал эти странные слова: «Осталось пять минут». Никто не задавался вопросом, почему он говорил именно «пять», а не «пятнадцать» или «три», но все принимали к сведению, что времени больше нет.
- Нет времени переодеваться, иди в машину! – звала меня мама, стоя у тротуара.
- Нет времени болтать по телефону, я тебе перезвоню, – говорил папа своему приятелю, вешая трубку.
- Я не посмотрела вчерашний фильм, нет времени на телевизор, – отнекивалась бабушка.
- Я не пойду в художественную школу, нет времени! – уверял мой друг Сережа.
Времени нет! Все говорили это. Но никто не понимал, что это значит. Если его нет, то его сколько угодно! Не надо спешить. Можно всё успеть. Можно всё сделать. Может быть, чуть позже. Завтра. Или послезавтра. Или прямо сейчас.
На прямо сейчас, то есть на август, у меня была масса планов. Я должен был купить себе клоунский парик, научиться кататься на водных лыжах, сходить в гости к Алисе и понравиться ей, поесть ягодный кекс и съездить с дедушкой за грибами. Этими грибами он мучает меня с зимы. А я не люблю собирать грибы! Они такие маленькие, надо обыскивать весь лес, залезать под каждое дерево, копошиться во мху, раздвигать кусты, говорить тихо-тихо, чтобы не спугнуть трусливых подберезовиков, и постоянно нагибаться.
- Ты что старичок, что не можешь нагибаться? – шутил дедушка.
- Я не старичок, просто не люблю ходить за грибами, это что ужасно?
- Хороший человек любит ходить за грибами.
«Хороший человек» было ещё одним сочетанием слов, которое дедушка повторял ни к селу, ни к городу. Если я говорил, что не выспался, дедушка отвечал: «Хороший человек крепко спит», если я говорил, что у меня болит голова, дедушка отвечал: «У хорошего человека голова не болит» и так на все мои жалобы.
В конце концов, он меня так достал, что я решил показать характер и действительно стать плохим. Чтобы воплотить свой замысел немедленно, я объявил, что за грибами не поеду. Ни сегодня, ни завтра, ни вообще в этом месяце. Грибы никуда не убегут и в сентябре, и, если повезет, в начале октября. Так что съездим потом.
- Хороший человек… – хотел было возразить дедушка, но я его оборвал:
- Я не хороший. Я плохой, понятно?!
К моему ужасу, то, что я был плохим, стало понятно уже через пару дней. Как-то раз, возвращаясь от друзей и, как всегда, на десять минут опаздывая на обед, я увидел около дома скорую помощь. Мне сразу стало не по себе, и я пошел по улице быстрее. В последнее время дедушка жаловался, что ему тяжело дышать. А у него слабое сердце. Ему часто бывает нехорошо летом. Один раз даже был сердечный приступ. Я на секунду остановился. В горле у меня встал комок. Если у него случился инфаркт, а я…отказался ехать с ним за грибами…и… он умер, пока я разгуливал со своими друзьями и опаздывал на семейный обед. Внезапно я бросился бежать со всех ног. Я бежал и плакал. Слезы текли по щекам в рот, а я всё бежал и бежал, проклиная чертовы минуты, которые вдруг оказались такими важными.
Лифт был сломан, поэтому я бежал вверх по лестнице до пятого этажа. Ещё не войдя в квартиру, я понял, что почувствовал беду недаром. В дедушкиной комнате суетились медбратья, а мама и папа с «охами» и «ахами» прыгали вокруг его постели.
- Вам повезло, что мы быстро приехали. Ещё бы пять минут, и было бы намного хуже, – подбадривающее говорил полный молодой человек в белом халате. А мама с папой в ответ только кивали.
Оказалось, что никто не умер, а просто дедушка решил сварить суп и случайно вылил на себя целую кастрюлю кипятка.
- Подождал бы пять минут, я бы вышла из ванной и помогла тебе! – ворчала мама спустя полчаса, когда медбратья упаковали свои инструменты, и скорая помощь уехала.
- Пять минут, пять минут, у меня нет времени ждать, я собирался на электричку. За грибами поеду! Эй, плохой ребёнок, хочешь со мной?
- Хочу, – выдохнул я. И самое удивительно, что я действительно этого хотел.
В тот день из-за дедушкиного приключения и моих сомнений, на дневную электричку мы опоздали, но я был уверен, что через пять минут придет новая. Летом пригородные электрички часто ходят, не то, что зимой, а у нас впереди, как всегда, вагон времени.

Улыбки-улитки

- Папа! Папа! Папа! – заорал я, да так, что папа прямо подскочил. – Отойди от улитки! Отойди от улитки! Ты ее раздавишь!
Папа обернулся, надел на лицо хитрую-прехитрую улыбку и сделал вид, что хочет дотронуться до улитки. Так он меня дразнил.
– Не надо, папа! Пожалуйста! Оставь эту маленькую улиточку в покое!
Она лежала посреди прерий, в зарослях вереска, колючек и жесткой синеватой травы, и скорее всего, думала о том, как ей повезло родиться в таком красивом букете. Ей наверняка было невдомёк, что букет – это совсем даже не букет, а целое поле, сплошь устланное остролистыми кустиками, маленькими рогатыми цветочками и зелеными шапочками мха. Она не знала, что вокруг, вдали, спят, упираясь коленями в небо – горы. И что крохотные деревца на их вершинах напоминают неподвижные стада баранов. Или овец.
Я радовался, что я не улитка, и могу видеть всё в полный рост. Я радовался тому, что скоро начнется закат, и желтые головы деревьев превратятся в тысячи сияющих солнц. А ещё я радовался, потому что папа не тронул улитку.
Мой папа биолог. Он изучает растения и животных. Поэтому иногда ему приходится, ну как бы это сказать, распиливать лягушек, уток там всяких, змей, ну, чтобы посмотреть, что у них внутри. Он совсем не злой мой папа, нет. Просто у него такая работа. Как у лесоруба. Поэтому на прогулки я с ним ходить иногда боюсь. Но в этот день всё было хорошо, лучше, чем обычно. Папа обходил улиток стороной, а я долго-предолго на них смотрел, надеясь разглядеть их крохотные славные мордочки. И вдруг папина знакомая, которая поехала с нами на прогулку, кое-что сказала. Кое-что, что я совсем не понял. Сперва я даже в ухе поковырял на всякий случай. Ну, кто знает, может я долго не мылся, и теперь начинаю глохнуть? Но папина знакомая повторила свои слова ещё раз, и теперь у меня не осталось никаких сомнений в том, что она сказала: «Я ХОЧУ УМЕРЕТЬ». Она произнесла это довольно весело или даже беззаботно, так, словно «умереть» было чем-то вроде «поесть», «поспать» или «почитать книжку». Интересно, зачем ей понадобилось умирать? В такой чудесный вечер, в таком прелестном перелеске. И как именно ей хотелось бы это сделать? Чтобы ей оторвали голову или чтобы ее пронзили кинжалом, как в фильме про пиратов? Я посмотрел на папу, ожидая от него удивления. Но папа вместо удивления кивнул, улыбнулся и ответил: «Да».
Мы сделали несколько шагов вверх по склону и решили устроить пикник. Разложили на камнях свои вещи, постелили салфетки и папину куртку. Я достал из рюкзака жареного цыпленка с помидорами, и тут…
- Ой, папа, папа, папа! Ещё одна улитка! Папа!
Папа наклонился к земле и прищурился.
- Папа, отойди от улитки! Прошу тебя! Только не это. Отойди от улитки, ей надо к своим улитятам, домой.
Папа в ответ потрепал меня по голове.
- Доставай нож, будем делать бутерброды с цыпленком. Твоя улитка почует запах еды, высунет голову и улыбнется.
Я снова полез в рюкзак, он стоял на зеленом, пухлом бугорке, за которым начиналось лавандовое поле. Вернее море – голубовато-фиолетовых цветов, которые сливаются в одну большую сиреневую волну и роятся, как стая волшебных пчёлок. У меня перехватило дыхание, а папина знакомая вдруг опять сказала свои непонятные слова: «Я хочу умереть».
Да что же это такое? – подумал я. Какая глупая, несмышленая знакомая! Надо, наконец, объяснить ей, что умирать здесь совсем не здорово. С этой мыслью я бросился к папе и закричал:
- Папа! Давай ты распилишь эту тётю пополам, а улиток и лягушек больше трогать не будешь?
Папа с ужасом на меня посмотрел, а его знакомая засмеялась:
- Распилить! Ха-ха-ха-ха-ха, – и она закрывала лицо руками, чтобы нос не соскочил со своего места.
- Что смешного? – негодующе спросил я.
- Это уморительно смешно. Распилить! Я просто хотела остаться здесь навсегда, потому что здесь так красиво!
И они с папой вместе расхохотались, а я занялся приготовлением своего бутерброда.
Через пару часов солнце стало медленно заходить за горы. Это южное солнце – мне казалось, что оно перекатывается вперед-назад, как маятник, как прилив и отлив на море или как мятная конфета на языке. Она хотела умереть, папина знакомая, чтобы навсегда здесь остаться. А я хотел прожить ещё сто двадцать лет, чтобы, наконец, увидеть, как лавандовая улитка высунет голову и улыбнется, сощурив маленькие сонные глаза.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 Следующая ⇒