После всех проклятий авторитаризму, после страшны уроков, полученных от него!

— После всех проклятий авторитаризму, после страшны уроков, полученных от него!

— При чем тут это! Существует много вариантов единоначалия, и авторитаризм среди них не самый концентрированный и не самый плохой. Те страшные уроки, о которых действительно нельзя забывать, были преподаны не им, а тоталитаризмом. Вообще, думаю, надо научиться спокойнее относиться к словам. Они значат только то, что значат. Тип правления — это инструмент, ценность которого прежде всего в том, насколько он подходит для выполнения какой-то конкретной работы.

В самом демократическом из демократических государств есть функции, требующие единоначалия. И если наступают тяжелые времена, их становится больше, так что это начало, авторитарное, обычно усиливается. С задачами, требующими твёрдой воли, быстрых решений, не только наша Дума, но и любой представительный орган справляется не лучшим образом. Словом, не нужно ужасаться или, наоборот, умиляться при звуке различных слов, вместо того чтобы подумать, какая комбинация этих двух начал была бы наиболее приемлемой сегодня, как их уравновесить и предохранить, подстраховать одно от другого.

— Однако, если я правильно поняла, тяга к единоначалию и способности комфортно существовать при нем — это черта нашего характера, а не просто реакция на нынешние условия, подобная поиску лекарства при болезни.

— Видите ли, мы очень мало отдаем себе отчет в том, до какой степени все наши склонности к стремлению связаны с императивами, идущими из глубины нашего национального естества. И мы очень слабо представляем себе свою культуру — в том числе и те, кто любит порассуждать о самобытности. А это культура очень древняя, очень суровья, требующая от человека сильнейшего самоограничения и резко противящаяся всем попыткам выпятить свое «я» в ущерб общим интересам. Все культуры по-своему пекутся о выживании целого более, чем о благополучии единиц. Но наша отличается от них исключительно высокой — до аскетизма, до жертвенности — степенью этих требований. Этот стержень может быть скрыт очень глубоко под всевозможными психологическими наслоениями — часто до полной невидимости. Но никто из нас не свободен от него окончательно.

Вот сказано: первый критерий, которым мы проверяем власть, — это её способность навести и поддержать порядок. Но почему? Откуда эта особо настоятельная, а у иных даже преувеличенная потребность в порядке — такая, что даже Сталину они готовы простить всё только за то, что при нём он был! (Правда, замечу, находясь при этом на приличном расстоянии от Сталина). Начинаешь разбираться — и видишь, что это очень логичный и закономерный ответ культуры на ещё более глубокие и органичные личностные свойства, заданные нашим генотипом.

Вашим читателям хотя бы в общих чертах должно быть знакомо, что такое акцентуация личности — сгущённая, резкая выраженность отдельных черт. Так вот, есть интересная концепция, разделяемая многими исследователями, — она сводится к тому, что нацию можно описать по распространенному в ней акцентуированному типу. Например, известный польский психиатр Антони Кемпиньский рисует портрет своего народа, основываясь на двух характерных для него типах — истероидах и психастениках, и многое в системе социальных отношений объясняет тем, что эти категории должны взаимодействовать, выполняя как бы поделённые между ними функции, при этом каждая присущими ей способами.

Черты русского национального характера, откристаллизованные в художественной литературе и подтверждаемые специальными исследованиями, во многом совпадают с эпилептоидным типом. Это человек прежде всего неровный. Активность, подъём чередуются у него с периодами уныния и апатии. Ему свойственно задерживать эмоциональные реакции. В течение долгого времени он может оставаться словно бы нечувствительным к раздражителям, но за какой-то не всегда различимой чертой даёт внезапный взрыв — и тогда его ничем не удается успокоить, пока накал эмоций не спадёт, разрядившись сам собой. Он очень основателен, стремление всё подготовить, продумать, спланировать, предусмотреть делает его тяжеловатым на подъём. Но, уже начав действовать, он упорно, как бульдозер, движется к цели, игнорируя препятствия и проявляя феноменальную настойчивость и усердие.

В силу всего этого эпилептоид неизбежно проигрывает в тех случаях, когда требуется быстрая реакция, резкое переключение с одного вида деятельности на другую. И старается их предотвратить. Его раздражает, если рука не находит спичек, когда нужно вскипятить чайник. Даже спички у него должны быть «на своем месте»! Насколько же сильнее, представим себе, должны выводить его из равновесия неопределённость, неотрегулированность в более серьезных делах!

Чтобы он мог действовать, проявляя свои сильнейшие качества, нашему эпилептоиду необходима достаточно строгая система правил, соблюдаемых всеми, — так, чтобы он мог заранее просчитать свои шаги и предвидеть, к каким последствиям приведёт каждый поступок. Он будет ревниво защищать эти правила, оберегать их нерушимость, сколько ни доказывай, что не так уж они хороши и удобны. Он убеждён или интуитивно догадывается, что перемена, переход даже к несравненно лучшему потребуют от него непомерно большой оплаты. И тут он не ошибается, кстати.

Конечно, он не единственный личностный тип в народе. Но вполне достаточно, что он, как можно осторожно предположить, преобладал в те архаические времена, когда закладывался фундамент русской культуры. А уж после того, как она укоренила спасительный принцип порядка, он становится универсальным, его ценность воспринимается всеми как безусловная. Ломка такого принципа может вызвать настоящую психологическую катастрофу.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 Следующая ⇒