Часть седьмая

Часть седьмая

— Ты уверена в том, что она знает, где находится рукопись? — спросил Егор, держа Лену за руку, не сводя с её лица своих глаз.

— Я не знаю точно, но у меня есть сильное ощущение, что она знает, что она лжет, говоря обратное. Ведь и до этого она мне лгала, очень много лет обманывала — странно улыбаясь, ответила Лена.

Егор задумчиво молчал. Тусклый пасмурный день находился за стеклом кухонного окна. Лена чувствовала себя счастливой: Егор вернулся, появился быстро, всего сутки, ровно одни сутки, и они встретились вновь. Сейчас в его словах еще больше страсти и уверенности. Наплевать, что она выглядит для него чуточку непривычно. Никуда не денешь прошедшие годы, не избавиться от перенесенных травм и пережитых испытаний, от огромного количества несправедливости, которая выпала на их с Егором долю. Изменился Егор. Изменилась и она Лена.

— Это странно, это невероятно, но у меня извне возникла потрясающая догадка — резко и непонятно затараторил Егор и тут же вскочил со стула, начал нервно ходить от окна к двери.

— Что? Говори, не пугай меня — прошептала Лена.

— Я был там в прошлый раз, проход был недоступен, но если ты, если мы попробуем вместе. Не могу объяснить, но собирайся, мы не можем откладывать — еще более страстно произнес Егор.

— Хорошо, я вызову такси. Иначе мы будем слишком долго добираться — виновато улыбаясь, отреагировала Лена.

— Скоро всё изменится, поверь мне — произнес Егор.

— Я хотела тебя расспросить, узнать обо всем — произнесла Лена, вызывая такси.

— Затем, лучше попробую тебе показать, чем объяснять. Лучше, чтобы ты увидела всё своими глазами, но если ничего не выйдет, то тогда вернемся к этому разговору — говорил Егор, его глаза блестели, движение желало, как можно больше действия.

Такси не заставило себя долго ждать, а через какие-то десять минут они стояли возле заветной двери, среди хлама и развалин. Неожиданно появившееся из-за туч солнце, явственно подтверждало: вы на правильном пути, я с вами.

— Изменилась, она изменилась — страстно шептал Егор, хорошо видя, что дверь помолодела, что пропала большая часть ржавчины.

— Это она и есть? — сдавленным голосом, спросила Лена.

— Да — ответил Егор, помогая Лене приблизиться к двери.

— В тот день, когда я поняла, что Кондрашов предатель, я попала под машину — повернувшись лицом к Егору, глядя ему прямо в глаза, произнесла Лена.

— Вот сейчас и проверим, связано ли несчастье с этим делом или оно случайность — низко и глухо произнес Егор.

— Ты думаешь — произнесла Лена.

— Давай — четко проговорил Егор.

Лена потянула дверь, и последняя начала открываться.

— Не обмануло предчувствие — это всё, что услышала зачарованная волшебным действием Лена.

И было от чего, было бы, с чем сравнить. Но даже так нельзя представить, попробовать ощутить то, что испытывала Лена, перешагнув незримую границу всего на несколько шагов, которые уже сейчас не успевали за обратным отчетом времени.

Если бы в один миг, если бы щелчок, и неприятие случившегося, удивление, превосходящее любое осознание — но ведь нет. Ощущалась каждая секунда. Сознание давало насладиться невозможным. Лена возвращалась в прошлое, обретала саму себя заново. Наполняла легкость, одним лишь дуновением исчезла физическая неполноценность. Не хватало зеркала, но и без него, оставляя его лишь для констатации факта, Лена знала, что помолодела как минимум на тридцать лет. Дыхание, наполнение крови кислородом. Шаги, взмах ресниц, желание бежать вперед не глядя, широко раскинув руки — всё это, несколько мгновений, с осознанием полной реальности.

И насколько было трудно себя обуздать, чтобы остановиться, вернуться, и возможно, что не получилось бы, но Лену окликнул Егор.

— Не торопись любимая, не торопись.

Лена всё же остановилась, повернула голову назад, где находился Егор. Ей навстречу шел молодой парень, шел тот самый Егор, которого она так хорошо знала, которого любила больше, чем саму жизнь.

— Перед тобой наш совместный мир — улыбаясь, произнес Егор, а спустя секунду он раскинул руки в стороны, повторив то, что только что делала Лена.

— Всё это правда. Я всегда знала об этом, я никогда не сомневалась в твоих словах. Я дождалась этого — с искрящимися глазами, испытывая неповторимый прилив совершенного счастья, говорила Лена.

Сейчас, и она сама олицетворяла собой саму безмятежность, она Лена была воплощением радости и совершенства. Необходимо было остановить мгновение, сделать так, чтобы оно повторялось из раза в раз, не уходило, не покидало, стало особой частью времени, что в глазах Егора, что в обозрении всего остального, огромного мира.

— Не ты одна Лена — произнес Егор.

Лена не заметила, она была поглощена восхищением, но слова Егора прозвучали с заметным оттенком грусти. Сейчас он не смог сказать. Легче было попробовать обмануть самого себя, представить: всё возможно, ошибки не исключены, ведь без Лены он не смог оказаться здесь, пройдя через дверь в обратную сторону. Только подсознание в эти секунды упрямо твердило своё: когда они вместе с Леной сделают то, что необходимо, то совсем не факт, что им суждено будет предстать в этом мире такими, как это случилось сейчас.

— Давай откроем эту дверь для всех. Давай сделаем так, как мы хотели. Мне хочется поделиться своим счастьем со всем миром — торжественно говорила Лена и, оказавшись вплотную с Егором, начала искать своими губами его губы.

— Не сейчас Лена, я еще о многом тебе не рассказал — уклончиво отреагировал Егор, но не стал отказываться от поцелуя.

Не хотелось, но даже здесь и сейчас, нужно быть осторожным. Всему свое время. Лучше после, может и никогда. Нет ничего плохого в том, что Лена будет верить во что-то не совсем возможное. Какой от этого может быть вред. Если любит, то примет. Уверенность, не позволяющая впустить вперед себя ошибку, а значит, выдержка и обстоятельность.

— Еще многое не ясно, а, если точнее, то ничего не остается на прежнем месте, и мы должны принять это — шептал Егор, а Лена, кивая головой, полностью соглашалась с каждым его словом.

— Всё то же самое. Поразительно, но внешних отличий почти нет — с детским изумлением говорила Лена, пока они двигались по широкой асфальтированной дорожке, находящейся прямо посередине красивого и большого сквера.

Со всех сторон, немного склонившись, их встречали клены и липы. На расстоянии пятьдесят метров друг от друга располагались широкие скамейки, с изящными боковинами. Несколько информационных щитов. Возле каждой скамейки урна для мусора, а Егор не мог избавиться от чувства всё более сильной тревоги. Здание института осталось в стороне, до него было не менее ста метров, и никогда он не видел этого сквера, а видеть должен и не один раз. Пусть задняя сторона здания, ведь её он узнал.

Лена прервала размышления Егора.

— Что это за здание? Очень красивое, посмотри Егор, какая необычная форма арочных окон, и вот эти вставки из кирпича, прямо над окнами и дверьми. Я нигде не встречала такого. А там, видимо, вентиляционные отверстия.

Лена рукой указывала на круглые отверстия, расположенные над верхними окнами четырехэтажного здания, которое, с каждым шагом, а они к нему приближались, поражало своей величественностью и размером. Особенно на это влияло пространство сквера и уходящая от него вниз пустота, без жилых домов, без хозяйственных построек. Искусственный контраст, здание нависало над свободным пространством, казалось еще больше, бросалось в глаза, впечатляло, вторгаясь в воображение.

— Технологический институт — ответил Егор.

— Давай остановимся здесь — предложила Лена, когда они оказались в непосредственной близости от самой крайней скамейки, дальше дорожка уходила к строению института, расходилась вправо и влево и, без всякого сомнения, увеличившиеся в числе дорожки, обязаны будут обогнуть старинное здание.

В голове Егора продолжали составляться различные проекции, имитировались модели: где есть что, где сейчас какая из частей комплекса развалин, и точно, на месте сквера, производственные помещения, склады и гаражи. “Это не для вас, это не вам, вы не имеете к этому никакого отношения. Неразбериха сопоставлений и только” — носилось на подсознательном уровне. “Откуда что-то будет дано понять, когда для них ничего нет, ни контрастов, ни сравнений, ни глубины погружения. Одна лишь рутина, каждый раз одно и то же” — постороннее продолжало тревожить сознание Егора.

— Давай отдохнем — согласился Егор.

— Я не устала, но хочется посидеть, осмотреться — произнесла Лена.

— Конечно, как хочешь, только я хотел тебе сказать — произнёс Егор и взял в свою руку ладонь Лены.

— Говори — просто отреагировала Лена.

—Если я неожиданно исчезну — начал Егор.

Лена посмотрела на Егора излишне выразительно, но удивив Егора, произнесла незапланированное: — Тогда исчезну и я.

— Действительно, я не подумал. Слишком много навалилось, а времени мало, совсем его нет — отвлеченно произнес Егор.

Лена, на этот раз, промолчала, лишь крепче сжала своей ладонью ладонь Егора, и не сводила с Егора своих зеленоватых выразительных глаз.

— Ну, всё же, я могу исчезнуть в любую минуту. Тогда, если ты не исчезнешь, тебе нужно будет вернуться назад, к тому месту, оно находится внутри главного корпуса, правый коридор до самого конца, затем еще вправо, там лестница, прямо под ней старые, ржавые двери, сразу увидишь — произнес Егор.

Слова давались тяжело. Казалось, что незримая громада напирает сверху, хочет раздавить, чтобы ничего не состоялось, чтобы ничего из задуманного не вышло.

— Хорошо, но мы ведь вернемся сюда — четко и ясно, понимая больше, чем было дано, произнесла Лена.

— Да, мы вернемся, мы останемся здесь навсегда, но не сейчас. Для этого нам необходима рукопись, для этого нам нужно её уничтожить. Я не принадлежу самому себе. Сейчас я здесь с тобой, но и в это же время я в другом месте. Точнее тело, одно лишь тело, которое заключено в пространстве психиатрической клиники. Моё сознание, мой мозг, сумели найти выход. Что-то пошло не так, нет, не у меня, а у них. Мне трудно говорить, всё это выглядит бредом — произнес Егор, ему сейчас и вправду стало тяжело, и не только говорить, но и во всем остальном.

Тело напитывалось металлом. Сдавливало дыхание и начинало ощущаться предательское головокружение.

— История и люди. Им нравится об этом, им хочется, чтобы было что-то фантастическое. Но это не так. Совершенная пустота, которая ничего не сдвинет с места, ничего, никогда, нигде — бормотал Егор.

Лена с испугом смотрела на Егора.

— Ты о чем? Вернись к главному. Я всё понимаю. Нет никакой фантастики, если мы с тобой здесь. Тебе не нужно мне много объяснять. Я уже всё поняла. Мы уйдем от психиатров, мы избавимся от моей инвалидности — начав осторожно, Лена перешла на страстное изложение.

Приступ отпустил Егора, сразу стало теплее. Егор улыбаясь, смотрел на Лену.

— Окончательной реальностью станет наш с тобой мир, для меня и тебя — проговорил Егор и притянул Лену к себе, их губы слились в продолжительном поцелуе.

А после всё пропало…

Лена очнулась в собственной кровати. Сильная мышечная боль накрыла тело, когда Лена с большим трудом начала подниматься с кровати. “Нам всего лишь нужно уничтожить написанную самим Егором рукопись, которую искали органы госбезопасности, но не нашли, которую найдем и уничтожим мы, тем самым помогая своим врагам, что может быть ироничнее этого — размышляла Лена.

Еще больше, еще заметнее сократилось пространство мрачного коридора между дверей, между двумя враждебными мирами.

… Наталья Владимировна отправилась на рынок. Делала она это каждое воскресенье, тратя на этот процесс очень много времени.

Егор выглядел напряженно. Срывался на приступы близкой агрессии. Швырял в разные стороны вещи, а Лена не пыталась хоть как-то его успокоить, потому что сама ощущала подобное состояние. Версия легкая и доступная, о том, что рукопись скрывается в квартире матери Егора, терпела полный крах. Бесполезными оказались поиски в двух импровизированных сараях, один из которых располагался в общем коридоре, а второй на улице, возле ряда других сараев, принадлежавших соседям.

— Ты уверена в том, что рукопись у матери — нервно переспрашивал Егор, который снова выглядел пятидесятилетним мужиком, Лена, вновь с трудом и очень аккуратно передвигаясь, отвечала спокойно: — Я не говорила об этом точно, но она знает, она боится того, что рукопись попадет к тебе.

— Ладно, пойдем другим путем — жестко произнес Егор, остановившись возле окна, смотря на умиротворенную обстановку внутри двора, на притихшую проезжую часть, лишенную автомобилей.

— Егор, ты сам попробуй вспомнить, напряги память — шептала Лена, в её голосе слышалось что-то похожее на претензию.

— Рукопись была у Артема. Утром, в день ареста, я её забрал — это точно. Принес домой и обычным образом положил в этот стол. Но, как я понимаю, обыски ничего не дали. Они не смогли найти рукопись, а лишь обнаружили копию, значит, оригинал кто-то перепрятал. Если это была не ты, то остается мать.

Егор отошел от окна.

— Ты видела рукопись, ну, хоть раз, после того, как меня арестовали, или может мать о ней говорила — спросил Егор.

— Нет, никогда ничего такого не было — ответила Лена.

— К сотрудникам она не попала, иначе меня здесь бы не было. Получается, что она её содержит в другом месте, но где. Только вот откуда она знает, что если не будет этих листочков, с отпечатанным на машинке текстом, то тогда умрет тот Егор, умрет то, что является моим телом, которое родная мать принимает за своего сына — Егор, размышляя вслух, сжимал от злости кулаки.

— Сама рукопись, Егор, сама рукопись, это она передала ей такое открытие — предположила Лена.

— Да, ты права — угрюмо согласился Егор.

— Могла она отнести рукопись к кому-то из друзей, чтобы её не было близко, но при этом эти друзья должны быть самыми надежными в мире людьми, она должна доверять этому человеку, как самой себе — рассуждала и спрашивала одновременно Лена.

— Есть такие, Лариса Евгеньевна и Людмила Алексеевна, в любом случае, только они — проговорил Егор.

— Припоминаю, эта Лариса Евгеньевна умерла лет десять назад. У неё еще была дочка, кажется, Александра, внук Костя, она дочку еще очень поздно родила, долго не получалось у них — задумчиво, вспоминая рассказы Натальи Владимировны, говорила Лена.

— О внуке не знаю — произнес Егор — Еще Людмила Алексеевна, но она уже тогда была довольно старенькая, старше моей матери. Я знал её сына, хороший парень, и тоже ведь поздний ребенок, он был моим ровесником — задумчиво, несколько успокоившись, говорил Егор.

Лена молчала, этим подталкивая Егора к дальнейшим воспоминаниям.

— Затем у сына Людмилы Евгеньевны, его звали Борис, вспомнил, Борис, родился сын, а они хотели дочку. Моя мама умилялась от этих разговоров, меня это раздражало. А больше никому она не могла отнести рукопись — продолжил Егор.

— Ты знаешь, где живут эти люди? — спросила Лена.

— Столько лет, очень мало шансов — прошептал Егор.

— Много, ведь действие имеет силу — не согласилась Лена.

— Придется спросить у матери — произнес Егор, стараясь сделать это как можно спокойнее, но от Лены не скрылась твердая и даже зловещая убежденность в предстоящем разговоре.

— Она не скажет — отвлеченно произнесла Лена, глядя в сторону входной двери, через которую очень скоро должна была появиться Наталья Владимировна.

— Что это? Лена, что это? — произнесла Наталья Владимировна, стоя посередине комнаты и совершенно ничего не понимая.

Вокруг было разбросано большое количество вещей. Мебель сдвинута со своих мест, освобождены все углы. А Лена стояла прямо напротив Натальи Владимировны, опираясь на свою палочку.

— Что ты молчишь? — не скрывая испуга и ощущая нехорошее, прошептала Наталья Владимировна.

—Потому что говорить буду я — со спины Натальи Владимировны раздался голос Егора.

— Я так и знала — обреченно произнесла Наталья Владимировна.

— Ты знала, что я вернусь мама — зловеще произнес Егор и, сделав два шага ближе к матери, накинул на её шее веревку.

— Ты не сделаешь этого, я все-таки твоя мать — произнесла Наталья Владимировна, её голос изменился, в нем появилась неожиданная твердость.

— Значит, всё же признаешь во мне своего сына — улыбаясь, произнес Егор, а Лену охватил прилив страха, она не ожидала, что события начнут развиваться самым страшным образом так сразу.

— Сына? Нет, лишь часть его, самую отвратительную, невозможную, которая не может быть сыном, но всё одно от меня происходит — ответила Наталья Владимировна.

— Всё же от тебя происходящую, тогда мы найдем общий язык. Было бы иначе, я бы попробовал убедить тебя мама в том, что ты ошибаешься, но у меня мало времени, у меня совсем нет времени. Ты знаешь, что нам с Леной нужно — совсем уж жутким голосом произнес Егор, и веревка в первый раз сдавила горло Натальи Владимировны.

Наталья Владимировна схватилась руками за веревку, попыталась ослабить нажим, но Егор еще сильнее сдавил петлю. Наталья Владимировна попробовала что-то сказать, только из этого вышел лишь сдавленный сиплый хрип. Еще одна секунда осталась позади. Егор резко ослабил хватку.

— Лена, неужели ничего не понимаешь — прохрипела Наталья Владимировна, её глаза были наполнены первозданным ужасом, начали сильно трястись руки.

Лена не ответила, отвернулась к стене.

— Где моя рукопись? — жестко спросил Егор, вновь начиная сдавливать веревку.

— Её забрали сотрудники госбезопасности, забрали её — ответила Наталья Владимировна, голосом больше похожим на скрип.

— Нет, не лги мне, если бы это было так, то я не смог бы с тобой встретиться — склонившись к уху матери, прошептал Егор.

Сейчас он впервые и в полном объеме предстал в образе злодея. Именно это настойчиво утверждалось в сознании Лены. Никогда до этого, никогда нельзя было этого представить. Могло бы не уложиться в понимании, но то, что было новым, что уже прочно владело Леной, говорило спокойно и уверенно: иначе нельзя, если иначе, то ничего не будет, ничего у нас не получится.

Вновь прочная и грубая веревка передавила дыхание. Наталья Владимировна потеряла равновесие. Егор ослабил нажим, а после, с помощью всё той же веревки, вернул мать на ноги.

— Ты не убьешь меня, ведь тогда не узнаешь, где твоя рукопись и тогда не сможешь убить моего Егора — еле слышно, какими-то отрывками бормотала Наталья Владимировна.

— Если ты скажешь, где рукопись, то не убью твоего Егора — предложил Егор

— Не верю, поэтому, не скажу, если скажу, то мой сын умрет — не согласилась Наталья Владимировна.

В этих словах прозвучала уже полная обреченность. Наталья Владимировна приняла решение. Только одно мешало ей — осознание, которое не помещалось в объем головного мозга, которое было выше всяких измерений. Её сын в клинике, она смогла убедиться в этом лично. Его глаза отреагировали на её присутствие, он её ощутил, он обрадовался тому, что мама рядом с ним, что она его никогда не бросит, и он не спросит о том, где находится эта чертова рукопись, которая убила всю счастливую жизнь, которая сумела всё похоронить заживо, и которую она спешно разделила на две части, большую и меньшую. Торопилась, казалось, что еще несколько секунд и в квартиру ворвутся сотрудники госбезопасности. Одну часть передала Ларисе Евгеньевне, другую Людмиле Алексеевне, сказала, что это ерунда, но лучше, чтобы это не попало в руки государства. Подруги не могли отказать, и не отказали. Прошли годы, лишь по одному разу вернулись воспоминания о странных бумагах, и случилось это почти сразу. Лариса Евгеньевна и Людмила Алексеевна были сильно напуганы. Обыск дело серьезное, допросы в компетентных органах тоже нельзя отнести к пустяковым вещам. Но ведь не одна из них ничего не сказала, и не в одном из случаев, сотрудникам ничего не удалось найти. Странная аура охраняла бестолковое сочинение сына — так, именно таким образом, неоднократно думала Наталья Владимировна. Еще сильно помогло, что Лариса Евгеньевна и Людмила Алексеевна никогда не были дружны между собой, каждая из них была подругой Натальи Владимировны, иногда пересекались в общей компании, но друг с другом подруги Натальи Владимировны не дружили. Разница в возрасте, разность интересов, и то, и другое, что-то третье, уже не имеет значения. А после, когда всё успокоилось и перетерлось. Да, случились разговоры о злополучных бумагах, но каждый раз тематика переходила к личному несчастью Натальи Владимировны, бумаги уходили в сторону, оставались в своем определенном положение. Дальше забвение продолжало надежно охранять свое сокровище, стоимость которого была недоступна действиям однообразного и ограниченного мира.

— Тогда умрешь ты, а тот, кого ты называешь своим сыном, он мертв давно. Ты понимаешь? Неужели до тебя не доходит, что твой сын перед тобой, и ты заставляешь его делать самое гнусное злодеяние из тех, что возможны. Ты понимаешь или нет? Ты и только ты сама не оставляешь мне выбора. Тебе хочется, чтобы твой сын остался живым мертвецом! А что будет с ним, когда умрешь ты? Я тебе отвечу: ничего! Ровным счетом ничего! Он даже не узнает об этом, он никогда ничего не поймет! Дай мне шанс, дай нам всем шанс! — сейчас Егор уже не говорил, он кричал.

— Что будет, если бумаги попадут к тебе — тихо спросила Наталья Владимировна.

Её лицо было совершенно бледным. Ни одной капельки крови не поступало в капилляры, неестественно выглядел рот. Погасшими, тяжелые с мутной поволокой глаза.

— Вот это лучше — Егор значительно ослабил веревку.

— Мы исчезнем, но ты будешь знать, что твой сын жив, что он сумел победить мрак небытия — произнес Егор.

— А мой сын, тот настоящий Егор — прошептала Наталья Владимировна.

— Вновь, нет его, его нет, он лишь оболочка — закричал Егор.

— Тебя нет, тебя не может быть — опустив голову, произнесла Наталья Владимировна.

Егор тяжело дышал. Лена видела, что у него самого трясутся руки.

— Рукопись искал Кондрашов, искали сотрудники — произнесла Наталья Владимировна.

— Говори дальше — произнес Егор, совсем отпустив веревку.

— Они не нашли рукопись, я разделила её на две части — начала Наталья Владимировна, а после случилось непредвиденное, тело старушки затряслось, она начала задыхаться без помощи веревки.

— Сердце, сейчас я принесу таблетки — как могла, торопилась Лена.

Но было поздно. Приступ убил Наталью Владимировну в двадцать секунд.

Егор сидел на диване. Наталья Владимировна лежала на полу прямо перед ним, а в открытом дверном проеме, стояла Лена, держащая в руках уже совершенно бесполезные таблетки. На большое окно зальной комнаты наползла темнота. Низко опустившаяся туча, не спешила начать дождь. Но, черт возьми, было в этом что-то символичное. Так как будто перевернулось не только восприятие момента, но и всё остальное вместе с ним. Будто наконец-то был пройден рубеж, за которым уже точно не свернуть. Но ведь и до этого абсолютно ясным виделось отсутствие альтернативы. И темень прочно держала ситуацию в своих руках. Только она, и ничего кроме неё нельзя было противопоставить, чтобы выиграть начатую игру, которая лишь вскользь, лишь поверхностно, могла показаться простой, односторонней. Ничего подобного, и вновь не только, и точно ни одно лишь сокращение жизненного пространства и времени. Рядом находилось многое, что вот-вот вступит в игру, чтобы не позволить скучать, чтобы довести нерв до предела. Сколько пластов изнанки. Открыл один, подумал: хватит, ясно. Но не успел закончить цикл, как понял: за этим слоем еще один, далее, еще один. Ровно до того момента, пока ни подойдешь к финалу, в пришествии которого и нужно объединить всё воедино, нигде не сделав ошибки.

— Что теперь будем делать — спокойно и очень размерено спросила Лена, глядя то на Егора, то на мертвую Наталью Владимировну.

— Что они сделали. Ты можешь представить, насколько безгранично зло творимое этими людьми. Они добились того, чтобы сын убил мать, и при этом не испытывал никакой доли раскаяния, лишь осознание, с примесью ненужной пошлой грусти, где второе вытекает из первого — еще спокойнее, смотря на мертвую мать, произнес Егор.

— Они способны на большее, они способны на всё — отреагировала Лена.

— Есть мы, есть они, всё так же, как и было. И по-прежнему неизменная ставка, ценой в жизнь — проговорил Егор.

— Если мы оставим всё, как есть, то меня обвинят в убийстве — произнесла Лена.

— Не было убийства и было убийство. Я не собирался её убивать, хотя не знаю, может, что и убил бы — так же, не сводя глаз с мертвой матери, произнес Егор, а Лена молча ждала продолжения.

— Придется повесить маму, чтобы создать видимость самоубийства. Хотя нет, она должна быть с веревкой на шее, но при этом на полу. Злоумышленник душил её. Она умерла раньше, не выдержало сердце. Ровно так, как и было. Только тебя здесь быть не должно — произнес Егор.

—А ты, как же ты? — прошептала Лена.

— Я? Я в психиатрической больнице, у меня самое лучшее, в истории преступлений, алиби — улыбнулся Егор.

— А я, я же должна была слышать. Мне нужно, чтобы меня не было дома — нервничая, говорила Лена.

— Ничего страшного. Ты же пошла проводить маму до рынка. Если никто не видел, что ты вернулась раньше — начал Егор, выразительно посмотрев на Лену.

— Я вышла подышать свежим воздухом, а не проводить Наталью Владимировну. Как я передвигаюсь известно всем, а возвращаясь, я никого не встретила, но меня могли видеть из окна — пояснила и предположила Лена.

— Риск большой — произнес Егор.

— Ударь меня по лицу, сильно ударь — неожиданно произнесла Лена.

— Ты думаешь — промычал Егор.

— Я инвалид, слабая никому ненужная баба, которая потеряла сознание — боясь собственных слов, говорила Лена.

— Я себе не смогу простить — произнес Егор, и тут же резко развернувшись, со всей силой ударил Лену в лицо. Лена упала на пол, свалив своим телом сразу два стула. Егор испугался, Лена, действительно, потеряла сознание, и Егору пришлось потратить какое-то время, чтобы привести подругу в чувства.

— Извини — шептал Егор.

— Всё хорошо, а теперь уходи — пытаясь улыбнуться, чувствуя сильное головокружение, произнесла Лена.

“Она разделила рукопись на две части Лариса Евгеньевна и Людмила Алексеевна, но и это еще не всё. Нужно навестить одного старого друга, очень нужно” — думал Егор, нарочно остановившись посередине двора, чтобы как можно больше людей смогли его увидеть.

Странной и непредсказуемой бывает человеческая судьба. Андрей Дмитриевич Кондрашов, к этому времени, стал преуспевающим бизнесменом, но, на свою беду, любил район своего детства и юности. Поэтому, выкупил полный двухэтажный особняк, в котором когда-то было восемь квартир, одной из которых была его квартира, квартира его родителей. Теперь вновь вместо восьми, была одна квартира, так, как и было прежде, в те времена, которые Кондрашов, будучи нищим студентом, ненавидел, а сейчас боготворил всем существом, посещая близко расположенную церковь. Имел большую семью, но, как на зло, в этот день дома был один, если не считать пожилой служанки.

В дверь раздался звонок.

— Я сам открою — произнес Кондрашов, обратившись к служанке, которая незамедлительно бросилась к двери.

— Не ожидал — произнес Егор.

— Кто вы? — раздражено спросил Кондрашов, полагая, что перед ним предстал один из местных пьянчуг.

— Не узнал, но неудивительно. Сколько лет, сколько зим — иронично произнес Егор, Кондрашов хотел быстро закрыть дверь, но Егор помешал ему, всунув ногу между дверью и дверной коробкой.

— Что вам нужно? Вы хотите, чтобы я вызвал полицию — всё более нервничая, выкрикнул Кондрашов.

— Зачем полицию? Лучше сразу сотрудников управления государственной безопасности. Вы же хорошо знакомы, и нет сомнения, что еще остались телефонные номера необходимых людей — голос Егор наливался металлом, до Кондрашова смутно что-то начало доходить, а Егор резким движением, отпихнув растерянного Кондрашова, оказался внутри роскошного особняка.

— Нет, этого не может быть. Я не сошел с ума — отступая внутрь, бурчал Кондрашов.

— Почему бы и нет, сойти с ума совсем несложно, и не всегда для этого требуется специальная инъекция — говорил Егор.

Тень зловещего непонимания, невозможного сумрака, накрыло побледневшее лицо Кондрашова.

— Егор? — вопросительно произнес Кондрашов.

— Он самый, или ты думал, что от меня, что от прошлого так просто сможешь избавиться — ответил Егор.

— Я не думал, я не ожидал. Ты мог бы сразу представиться, и я бы…

Егор не дал Кондрашову договорить.

— И что бы тогда? Обрадовался моему появлению или более незаметно попытался вытащить оружие из верхней полочки стола.

В этот момент они уже находились в гостиной первого этажа, которая располагалась сразу за пространством небольшой прихожей, часть которой занимали сразу две лестницы, одна справа, другая слева. Кондрашов прижался к массивному письменному столу, его правая рука сейчас находилась в районе той самой верхней полочки.

— Ты полагаешь, что меня можно просто взять и застрелить — дьявольская улыбка озарила лицо Егора.

— Зачем я тебе? Скажи, и я сделаю всё, что ты захочешь — произнес Кондрашов.

— У меня нет времени слушать твоё раскаяние. Я всё знаю и без лишних соплей — проговорил Егор, сделал паузу, чтобы продолжить, но Кондрашов перебил его.

— Ты изменился.

— Еще бы, большой опыт пришлось получить — растягивая слова, проговорил Егор, а на исходе последнего звука, резко бросился вниз. Руки схватились за шерстяной коврик, размером не более трех квадратных метров, на котором сейчас стоял Кондрашов и явно не ожидал произошедшего. Егор с бешеной силой потянул коврик на себя. Кондрашов потерял равновесие и, в одно мгновение, оказался на полу. Еще две секунды, Кондрашов попытался вскочить, только Егор опередил его, ударив коленом в лицо. Теперь Кондрашов принял положение лицом вверх, и с ужасом наблюдал, как Егор быстро достал из полочки стола пистолет.

— Не стреляй, у меня есть деньги. Я компенсирую, я отдам всё, что у меня есть — шептал Кондрашов, не веря самому себе, не веря в то, что это хоть как-то поможет.

— Рукопись где? — спросил Егор, наставив пистолет на Кондрашова.

В голове Кондрашова секундой промелькнула обнадеживающая мысль: он не знает о существовании предохранителя, но всё оказалось тщетным. Егор показательно произвел это действие.

— Я не знаю. Она была у тебя. Они требовали с меня, но я и тогда ничего не знал, ничем не мог им в этом помочь — жалостливо лепетал Кондрашов, а пожилая служанка, онемев от страха, боялась сдвинуться с места, чтобы добраться до близлежащего телефона, с которого можно было бы позвонить в полицию.

— Ты искал рукопись? — спросил Егор, держа Кондрашова под прицелом.

— Да, меня заставили. Они требовали от меня этого, но я ничего не нашел. Да, я пытался войти в контакт с твоей матерью, но она ничего мне не сказала. Я ничего не смог узнать, я даже нанимал людей, чтобы они проверили квартиры подруг твоей матери, всё было безрезультатно. Не стреляй, я прошу тебя. Я никому не скажу о том, что ты был здесь. Поверь мне — переходя на истерический крик, говорил Кондрашов.

— Верю — произнес Егор, и тут же раздался выстрел, за ним еще один, и лицо Кондрашова превратилось в кровавое месиво.

— Владислав Викторович, ты меня хорошо слышишь. Кто-кто, Родионов, и сейчас по очень серьезному поводу.

Голос в телефоне был слишком беззаботным, от этого не складывалось никакого намека на серьезность.

— Уверен? — устало спросил Возков.

— Еще как уверен, и с тебя причитается, ну, как и договаривались — продолжил излучать жизнерадостность Родионов.

— Кончай майор, давай к делу, а то у меня и без того сегодня голова болит — произнес Возков.

— Пить нужно меньше, а если к делу, то у меня кое-что интересное — не меняя интонации, озвучил Родионов.

Влад Возков тяжело и раздражено выдохнул, правда, перед этим убрал телефон в сторону.

— Говори уже — с трудом сдерживаясь, попросил Возков.

— Двойное убийство, точнее двое, на очень близком расстоянии, в одном районе — начал Родионов.

— И что? — недоуменно спросил Возков.

— Убита пожилая женщина и солидный бизнесмен. Фамилия женщины Свиридова, а бизнесмена величали Кондрашовым — наконец-то голос Родионова приобрел хоть что-то напоминающее серьезность.

— Свиридова, так это, Кондрашов — после этих слов, произнесенных Возковым, возникла пауза.

— Да, именно эти люди — утвердительно обозначил Родионов.

— Вы ничего не делали? Ничего не трогали? — нервно спросил Возков.

— Пока нет, я хорошо знаю инструкции, и еще лучше помню наш с тобой разговор — ответил Родионов.

— В управление не звонил? Сразу прямо мне? — уточнил Возков.

— Ну, я же сказал — ответил Родионов.

— Ничего не трогайте, я буду через полчаса, может раньше — сказал Возков и начал быстро собираться.

“Вот это поворот, кто бы мог подумать, но никогда не знаешь, что ждет тебя за этим самым поворотом. Показалось, ведь сумел убедить себя самого, что показалось. Но нет, не показалось. Недаром мурашки по коже пробежали, и кровь замедлилась” — думал Возков, приближаясь на личном автомобиле к району, где произошли два особо странных убийства, где его сейчас ожидает старый приятель, майор полиции, Родионов.

“Сколько раз просматривал материалы этого необычного, можно сказать, культового дела, с которым был непосредственно связан, что в прямом, что в переносном, что в любом из смыслов. Отец, правильно ли он вел это дело. Сколько странных загадок он оставил, ведя это дело. Конечно, не он один. И разве только в этом суть. Собственные ощущения, личные воспоминания и переживания. Пусть они, любой из них, удовлетворятся тем, что остается на бумаге. Любой из них, но не я” — автомобиль остановился возле двухэтажного деревянного дома, представляющего собой исторический объект.

“Триста, без малого, триста лет этому дому. Много ему довелось поведать, во многом он был вынужден принимать участие. И вот вновь, и еще, какой расклад. Нет сомнения, что это начало еще одной истории. Может куда более значимой, чем все предыдущие. А ведь и вправду, что-то необычное завораживает сознание, когда находишься здесь. Если оставить место, если впустить всё это в своё воображение, сделать частью только тебе доступного мира. Всё всегда индивидуально. Только идиоты могут полагать, что есть какой-то образец, с помощью которого нужно определять, построить собственную жизнь. Они так и делают. Они убивают в самих себе то, что могло бы дать им несоизмеримо больше, чем они даже могут представить. Всегда об одном и том же, ничего не замечая, направляемые потоком, а здесь, а внутри, а в нескольких шагах. Наверное, хорошо, что им этого не дано, что никогда не будет дано”.

Сигарета закончилась. Дым еще держался рядом. Отсутствие ветра было в этом помощником. Старое крыльцо покосилось, а дверь, приглашая войти, была приоткрыта.

“Нельзя верить в невероятное, я этим и не занимаюсь. Я знаю и верю в то, что возможно, неизвестно каким образом, только это ничего не определяет, главное, что возможно. И никогда не обманет предчувствие. Показалось, да ведь именно так решил, когда увидел его лицо. Тридцать с лишним лет. Но это им, это для них. Мне эти тридцать лет подобны трем минутам. Навсегда ли, прочно ли закрылась дверь? Ненужная ирония. Сколько было туда визитов, никогда не считал, но сегодня будет еще один, тот самый которого пришлось ждать все эти тридцать три года, которые уместились в какие-то три минуты”

Возков выбросив себе под ноги окурок, вошел в дом и начал подниматься по деревянной лестнице на второй этаж, где располагалась квартира Натальи Владимировны Свиридовой, бывшая квартира самого Егора Свиридова, в которой сейчас был чудовищный беспорядок.

— Если бы не было информации, кто является убитой, то всё это походило бы на самую банальную кражу, во время которой, на свою беду, появилась хозяйка — произнес Родионов, после того, как поздоров

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 10 Следующая ⇒