Часть пятая

Часть пятая

— Лена, иди, посмотри, а то я ничего не могу сообразить — произнесла Наталья Владимировна, её голос даже не пытался скрыть сильное волнение и испуг.

— Что случилось Наталья Владимировна? — спросила Лена.

Лена одной рукой опиралась на палочку, тело было перекошено в левую сторону, не соблюдая геометрическую симметричность. Следы перенесенной тяжелой травмы давали о себе знать, полностью изменив не только фигуру, но и лицо. Слишком много, опередивших своё время, морщин. Еще глубже, и от того кратно тоскливей, выглядели глаза, в которых и жила вся суть случившихся несчастий. Сначала, но уже очень давно, первая и единственная любовь. Что огонь, сжигавший без остатка, что нескончаемый поток блаженства, которым нельзя надышаться, и куда проще захлебнуться от неуемного восторга и счастья. Каждый день, целый год, не замечая календарных изменений ни в числах, ни в погодных условиях. А затем это самое слово ”сгорело”. Отметкой, уничтожившей всё одним разом. Ожиданием, которое не ощущала сама, которое пришло с большим опозданием. Именно тогда, когда, одним моментом, исчезла пленительная эйфория.

— Егора арестовали. Тебе лучше уехать, хотя бы на какое-то время — запыхавшись, произнес Артем.

В глазах друга Лена видела страх. Артем слишком сильно нервничал, буквально, не находил себе места. Тело не слушалось головы, пытаясь двинуться в сторону, не желая оставаться в статичном положение.

— Нет, этого не может быть. Что он сделал такого. Ничего ведь не было — не веря самой себе, шептала Лена.

— Он говорил, нам не хватило времени. Они уже были у меня дома, и мне все одно не уйти. Я не мог не сказать тебе. Так что уезжай. Сегодня же вечером. Ты говорила, что у тебя кто-то из близких родственников в соседнем городе. Я пойду, мне еще нужно к Андрею Кондрашову.

Слова Артема на это раз опоздали за действием. Он еще не успел договорить, как рванулся в направлении дома Кондрашова. Лена осталась, не двигалась с места, ощущая полное недоумение. Всего четыре часа назад, когда лишь проявлялся теплый, летний вечер, они разговаривали с Егором. Он её обнимал, он целовал её в губы. Ничего не было сказано постороннего, ничего не намекало на то, что случится спустя четыре часа.

На онемевших ногах, плохо соображая, Лена вышла на улицу. Чудесная погода шептала что-то своё. Где-то в нескольких шагах, где-то совсем рядом сохраняла свою власть изумительная летняя ночь, которой нельзя было надышаться час назад, полчаса до этого. Но не сейчас, сейчас лишь каменело. И шелест листьев, и скрип крайней ставни, по правую руку, и все то, что не успевало догнать осознание было лишним, становилось совершенно неестественным. Таким, какого не бывает, или прошлым, или, действительно, оставшимся в пространстве другой вселенной, той, что имела место всего четыре, три, два, один, полчаса, десять минут назад. Россыпь на черном фоне, огромное количество приблизившихся чужих звезд, и желтый безразличный свет от окна, прямо над головой, прямо за спиной. Два фонаря истукана, сразу за оградой, в тишине неширокой старой улицы. Полная тишина вокруг. Четыре двухэтажных дома, в каждом ровно по восемь квартир. Одна из них, в самом дальнем из домов, квартира Кондрашовых. Кажется, что именно в его комнате горит электрическая лампочка, — и это успокаивает.

Всё показалось. Ничего не было. Вероятно, что Артем ошибся. Вот и он сам, не видит её Лену, она в темноте, она успела сделать несколько шагов вправо, в сторону крыльца. Две тени метнулись за спиной Артема. Лена испугано вздрогнула, сделала еще два шага ближе к крыльцу. Артема, одним мгновением, скрутили двое сотрудников. Ни крика, ни шума, ни голоса. Лишь слышимое, странное сопение, как будто всё предрешено, как будто ничего не должно удивить.

— Мама, мне нужно уехать. К бабушке, а там что-нибудь придумаем — произнесла Лена, вернувшись в квартиру.

Мать и отец смотрели на неё, стояли молча, кажется, совсем не двигаясь (тогда они еще были живы) Затем мама подошла к ней и обняла.

— Знаю, Володю Миронова забрали — тихо прошептала мама.

— Сейчас Артема, на моих глазах, Егора раньше — с трудом сдерживая слезы, шептала Лена.

— Говорила я вам, не один раз говорила — произнесла мама, но в её голосе не было упрека, лишь сострадание и искреннее участие.

— Плохо дело — произнес отец, нервно прикуривая сигарету.

— Сейчас нельзя, нужно выждать, может, кто из сотрудников еще здесь — продолжил отец и сразу после этих слов отправился на улицу.

Вернулся спустя двадцать минут.

— Нет, всё тихо. Я залью из канистр весь бензин, чтобы был полный бак, чтобы нигде не останавливаться как можно дольше — бурчал себе под нос отец.

Мама и Лена сидели на кухне, сидели в темноте, лишь отсвет лампочки, горевшей в коридоре, помогавший им не остаться в полном мраке.

— Приготовь вещи, самое необходимое, деньги, документы — произнес отец.

Еле слышно закрылась дверь.

В автомобиле Лена уснула. Проснувшись, думала о том, что они могли взять с собой кого-то еще.

— Нужно было Андрея Кондрашова с собой взять — произнесла Лена, смотря в эту секунду на ночной, плохо различимый пейзаж за окном автомобиля.

— Поздно, к нему они еще вечером приходили. Я видел, как двое сотрудников разговаривали с его отцом. Затем, одного из них, через окно их квартиры, но мельком — отреагировал отец.

— Вечером? Во сколько? — спросила Лена.

— Еще до того, как к тебе пришел Артем. Я не успел сказать. Я не знал в чем дело, пока мать мне ни сказала. Я ей: у Кондрашовых люди в штатском. Вот тогда она мне и поведала о том, что происходит что-то страшное — ответил отец, а фары старенького, отечественного автомобиля одиноко освещали спешащее прочь от города шоссе.

— Но Артема взяли после того, как он вышел от Кондрашова, а не в квартире. Значит, Андрей ничего не сказал. Значит, они общались, и Артём не знал, что рядом сотрудники, а Кондрашов знал, но ничего не сказал — с ощущением непонятного, незнакомого ужаса, шептала Лена.

— Получается так, но ведь всего мы не знаем, так что пока не бери в голову — произнес отец.

Странно или нет, но никто не вспомнил о Лене, никто не стал её искать, не вызвал даже в качестве свидетеля. Смешно было бы подумать, что проживание в соседнем городе, на расстоянии двести километров, могло стать для неё спасением. Нет, дело было в чем-то другом. Размышлять можно было до бесконечности, только смысла не имело, а спустя два полных года Лена вернулась в родной город. Вернулась совсем другой, сильно повзрослевшей, ставшей куда более основательной и осмотрительной, но с полностью и безвозвратно потухшим светом в зеленых, красивых глазах.

Свет так и не зажегся. Время же упорно брало своё. Появились новые знакомые (уже не друзья) Занимала работа. Заболела мама. Через два года она умерла. Не справился с несчастьем отец, начал прикладываться к бутылке, всё чаще и чаще. Далеким и сладостным туманом витали в воображение образы прошлого. Вызывали слезы перед сном. Маячили дымкой, казались реальностью прямо средь бела дня. Лена останавливалась, озноб мурашками окутывал тело. Виделось, что не этот день сейчас, что другой, один из тех, из того счастливого лета. Еще секунда и прямо посередине моста, в том месте, где так часто стояли они с Егором, появится он. Посмотрит на неё, улыбнется и будет ждать, будет не отводить взгляда, пока она, переходя с шага на бег, поспешит ему навстречу. Завораживало наваждение, если было бы можно продлить, увековечить такие мгновения, то она осталась бы в них. Без всякого сомнения, без любого сожаления. Но пропадала блажь. Дальше двигалось чужое, изменившее в своем обозначение цифры, лето. Лена следовала далее, Лена смотрела себе под ноги, но при этом точно знала: всё случится еще раз, всё повторится, и она вновь испытает это странное блаженство. Проходили дни, менялись времена года. Вновь наступало лето, вновь было ненастоящим, не тем, которое осталось в пределах её личного, никому более недоступного мира. Вновь пред глазами появлялся их совместный мост, вновь Лена начинала тяжело дышать, сбавляя скорость шагов, пока ни останавливалась прямо посередине моста. Долго смотрела вниз, искала глазами то, что уже никогда не могло вернуться.

Отец же каждый раз давал обещания: в последний раз, всё это, точно, в последний раз. Но, как не трудно догадаться, последний раз имел слишком абстрактные границы, и всё повторялось вновь. Вплоть до того страшного дня, который пришел ровно через два года, в тот же самый день, который стал заключительной цифрой на надгробном памятнике мамы. Так вышло, так было предначертано, ровно два года. И может от этого, может, сопоставляя эти промежутки, Лена была почти уверена, что Егора убили именно в этот день, за два года до того, как не стало мамы. Лена ошибалась в этом, но не знала насколько неспроста пришло к ней в голову это несложное сопоставление, что этот проклятый календарный день совсем неслучаен, и еще спустя два года, по той же схеме, в тот же день, случится несчастье с самой Леной.

А до этого, в течение неизбежного промежутка, Лена окончательно замкнулась в самой себе. И как-то незаметно, еще очень молодая женщина, стала плотно общаться лишь с одним человеком, с мамой Егора Свиридова. Ведь они, если и не похожи внешне, то очень похожи во всем остальном. Общая беда объединяет, куда лучше, чем общее торжество и радость, куда сильнее. Поэтому, совсем немудрено, что, когда на продажу выставили соседнею, с квартирой Натальи Владимировны, квартиру, Лена купила её, продав свою, потеряв в цене, поскольку свою, более дорогую, пришлось продавать быстро.

День за днем, слово за слово. Два года совсем небольшой временной отрезок. А затем несчастье вновь напомнило о себе. Случилось это в тот самый день, и в этот же день, по стечению странных обстоятельств, Лена неожиданно увидела Андрея Кондрашова. В первые секунды не могла поверить своим глазам, они её нагло и бесцеремонно обманывали. Кондрашов должен быть мертв, должен был исчезнуть, как и все остальные. Ведь Лена, сейчас, уже хорошо знала, что Кондрашова всё же арестовали. Пусть неделю спустя, пусть позже остальных. Но он так же провалился в небытие, о нем так же не было никакой информации. И его мама не пережила утраты. Умерла во время очередной истерики, по поводу случившегося с сыном, от сердечного приступа. Отец Кондрашова ходил мрачным. Частенько употреблял водку, а затем уехал, уже после смерти жены, не дождавшись информации о сыне. Говорили: поехал на малую родину, вернулся домой.

В тот же день состоялся разговор с Натальей Владимировной, по поводу встречи Лены с Кондрашовым. Впервые очень странным показался взгляд Натальи Владимировны, она что-то явно не договаривала. Всё время старалась не смотреть на Лену, отводила глаза в сторону, куда угодно, лишь бы не встретиться взглядом, и при этом говорила неестественно, как бы с опаской и наигранным спокойствием.

— Показалось тебе, просто похожий на Андрея человек. Сколько раз со мной происходило что-то подобное. Еще читала: есть люди, являющиеся полной копией другого человека, но они не знают друг о друге ничего, не являются родственниками.

— Нет, что вы Наталья Владимировна, я не могла перепутать — возразила Лена.

— Понимаю, мне самой иногда, в толпе прохожих, Егор видится. Ничего с этим нельзя поделать — уклончиво произнесла Наталья Владимировна.

— Я уверена в том, что видела Кондрашова — отрезала Лена, ведь у неё не было и тени сомнения в том, кого она встретила именно Андрея Кондрашова, и сейчас начала отчетливо понимать, как такое стало возможным. Сразу вспомнился разговор с отцом в автомобиле, когда она вынужденно покидала город. Затем слова самой Натальи Владимировны, которая поведала о том, как задержали последних участников, так называемого, ближнего круга

— Они здесь провели четыре обыска. Нашли бумаги Егора, но этого им было мало. Перевернули всё, залезли в каждую щель. Кондрашов Андрей с ними дважды был, но как бы арестованный, который должен помочь органам. Только выглядел он как-то слишком беззаботно, не было на его лице подавленности и страха. Я даже несколько раз перехватила взглядом улыбку на его лице.

— Они искали черновик рукописи? — настороженно спросила Лена.

— Наверное, мне они не сообщили. Но, если ты знаешь, то, вероятно, что так — ответила Наталья Владимировна.

— Значит, оригинала здесь нет. Хотя Егор говорил мне о том, что держит его дома. Еще смеялся: мол, что может быть надежнее собственного дома, мой дом, моя крепость — отвлеченно, как бы говоря самой себе, произнесла Лена.

— Нет, здесь ничего не было, хотя они изъяли много бумаги, в которой была эта проклятая книжка — отреагировала Наталья Владимировна.

— Вероятно, что нашли оригинал в другом месте. Если бы не нашли, то не оставили меня без внимания — произнесла Лена.

— Ну, зачем ты им. Ты же не входила в кружок — невразумительно проговорила Наталья Владимировна.

— Да, может, и так — произнесла Лена, глядя себе под ноги.

— Давай чай пить — предложила Наталья Владимировна.

— Хорошо — согласилась Лена.

— Ты мне обещала книжку, второй том, с работы принести — произнесла Наталья Владимировна.

“Книжка одна, книжка другая, а между ними пропасть, размером с целую вечность” — подумала Лена, лишь утвердительным кивком ответив Наталье Владимировне.

Спустя два часа, когда на улице опустился вечерний сумрак, случилась трагедия. Лену сбил автомобиль. На совершенно пустой улице, без всяких помех, на большой скорости, без свидетелей. Только через две недели, с божьей и врачебной помощью, Лена пришла в сознание. Был следователь, и он рьяно взялся за дело, узнав от пострадавшей странную версию, причину того, что привело её на больничную койку. Только вот несколько дней спустя пыл молодого сыщика быстро угас. Он был мрачен, немногословен. Заявил, что никакого Кондрашова, проживающего по обозначенному адресу, сейчас не существует, точнее, информация о нем закрыта, но то, что его нет в городе — это не подлежит сомнению. А вероятность преступления, совершенного пьяным водителем никто не отменял. Органы, и он следователь, работают. Но надежды почти нет. Это очень печально, но нужно понимать. Ну, вот, если бы хоть один свидетель, а так, всего лишь очень жаль. И остается верить в то, что что-то обязательно всплывет.

Еще через месяц Лена выписалась из больницы, чтобы встретить совсем иную жизнь. Теперь, как бы это ни звучало кощунственно, всё встало на свои места. Несчастная судьба обрела полноценную форму, сделав из молодой женщины инвалида. Лена хромала на одну ногу. Её тело стало перекошенным на одну сторону. Вдобавок к этому появилось множество сопутствующих недугов. Что уж говорить о настроении и жизненном тонусе — эти понятия просто перестали существовать. А безжалостное время лишь обещало успокоение, не давая его, напротив, с каждым годом вгоняя во всё более усиливающуюся депрессию, которая могла похвастать очень многим, в плане морального, психического излома, дополняясь полной нищетой, которая быстро поспешила занять своё место, ибо в таком деле без неё, но просто несерьезно и неполноценно. Исключения бывают, сейчас не о них, а о трагедии, о безысходности, мрачной удушающей тоске, о крошечной пенсии по инвалидности, и о всяком отсутствии надежды на какое-то будущее, окромя того, что есть, что ухудшается уже не с каждым с годом, а с каждым месяцем, неделей, днем.

Лена подошла к окну.

— Что там? — спросила она у Натальи Владимировны.

— Егор, разве ты не видишь — тихо прошептала Наталья Владимировна.

— Где? — спросила Лена, стараясь глазами найти хорошо знакомый облик человека, который, в её представлении, обязательно должен быть молодым, каким он продолжал оставаться в её душе и памяти.

— Да, вон же — еще более интригующе прошептала Наталья Владимировна.

Наконец-то сознание Лены сумело преодолеть временное несоответствие, поставить всё на свои места. Мужчина, стоявший возле соседнего дома, на самом углу, ближе к проезжей части, он, действительно, мог быть Егором. Если учесть, если наложить на его лицо прошедшие годы.

— Нет, этого не может быть — плохо веря самой себе, произнесла Лена, не отрываясь от облика явившегося Егора.

Сердце, с каждой минутой, чувства, с каждым вздохом, всё сильнее брали своё. Зыбкими, таящими на глазах, становились сомнения. Прошло каких-то двадцать секунд. Егор, в новом образе, оставался на прежнем месте, а Лена уже точно знала о том, что он вернулся. Пусть это выглядело невероятным. Пусть всё возможное, всё предполагаемое, никогда не примет случившийся факт. Только, лично ей всё равно. Она видит, она знает, и самое главное, она чувствует. Всё более жгучей и сильной волной, чем-то сверхъестественным, малообъяснимым, но от того, еще более четким и ясным. Егор вернулся. Он перед ней, он на расстоянии двадцати метров от неё.

— Неужели он — невнятно, боясь собственного голоса, произнесла Наталья Владимировна.

И после этого произошло крайне неожиданное.

— Нет, это не он. Похож, но самую малость. Нос другой, глаза не такие — четко и громко произнесла Лена, ощущая странное, совершенно новое ощущение, которое вылезло мгновенно, сразу заняло весь объем головы: ей не нужно, это лишь для меня, лишь ко мне вернулся Егор.

— Как же, но я почти уверена — не согласилась Наталья Владимировна.

— У вас это уже не в первый раз — отреагировала Лена.

— Наверное — произнесла Наталья Владимировна.

Егор, тем временем, скрылся из обозрения Лены и собственной матери.

Маленькие стрелки часового механизма на настенных часах отсчитали ровно два круга, и мужчина бывший Егором Свиридовым или очень сильно на него похожим, появился вновь. Только на этот раз он не стоял отрешено на углу соседнего дома, он возник в проеме открытой двери, которую, самым обыденным образом, открыла Лена, находясь в квартире Натальи Владимировны.

— Здравствуй Лена, странно, но не удивлен тебя здесь увидеть, хотя прости, слов подобрать не могу — запинаясь, но, не отводя в сторону глаз, произнес Егор.

— Здравствуй Егор, я не знаю как, но ты должен меня понять, если сможешь — куда более растеряно, пропуская Егора внутрь квартиры, шептала Лена.

— Это именно я. Затем всё объясню, на это требуется время — говорил Егор, а его глаза изучали обстановку коридора, видимой части квартиры, и с еще большим напряжением и затаенным страхом ожидали появления матери.

— Ты жив! Ты жив! — наконец-то с плеч Лены свалился огромный груз.

Эмоции захлестнули. Лицо покрылось краской.

— Ты жив! Ты вернулся! — страстно говорила Лена, приближаясь к Егору.

Она напрочь забыла о том, что передвигаться без помощи палочки ей трудно, поэтому, чуть не завалилась на пол, потеряв равновесие. Егор мгновенно её обхватил.

— Ты жив — теперь тихо прошептала Лена, ища своими губами губы Егора.

— Да, да, я вернулся, чтобы увидеть тебя, чтобы быть с тобой вместе — шептал Егор, слившись с Леной в долгожданном поцелуе — Долго, слишком долго рассказывать. Мне необходима пауза, затем — продолжал Егор, хотя Лена его ни о чем не спрашивала.

— Успеем, теперь всё успеем — томно говорила Лена.

— Конечно — отвечал Лене Егор.

— Я сейчас не такая, тебе будет неприятно на меня смотреть — говорила Лена.

— Нет, поверь мне, всё вернется на круги своя. Всё станет таким, как было. Мы с тобой вновь будем молоды и счастливы. Поверь мне — отвечал Егор со страстью в голосе, ведь не было и тени сомнения в обратном.

Всё вернется. Всё обязательно вернется.

— Да, я верю тебе, я ничего не знаю, но верю каждому твоему слову. Слишком долго ждала, не верила, но помнила, а значит, ждала — откровенно, с нескрываемым напряжением, говорила Лена.

— Я в тебе не сомневался, даже не мог представить, что может случиться обратное — поддерживая своими слова Лену, говорил Егор.

За их спинами раздался сухой кашель. Лена тут же отстранилась от Егора, оперлась рукой о стену коридора.

— Мама — произнес Егор.

После повисла пауза. Егор смотрел на мать. Мать смотрела на него. И казалось, что вот она долгожданная минута, что вот еще мгновение, и рухнет многолетняя преграда. Сын бросится к матери. Мать обнимет сына, не имея сил сдерживать ручьем текущие из глаз слезы.

Но что-то пошло не так — это видела Лена, внутри всё напряглось. Глаза Натальи Владимировны были совершенно мертвы. Что-то чужое обитало в них, то, что никогда не позволит сделать шаг навстречу, что никогда не поверит в происходящее, не примет живого, потому, что мертво, потому, что поздно. Дальше не хотелось, и пространство коридора, в одно мгновение, стало иным. Серое и несвязное, переместившееся из ниоткуда. Тонкая полоска неубранной паутины в углу, вздрагивала, дополнившись пылью. Выше, прямо над самой головой Егора. Замерло время, чтобы обмануть уже в который раз. Но если до этого все эти обманы были лишь пылью, нагромождением потерянного счастья, то сейчас нет, сейчас совсем другое. Словно застывший поток, что явился не ко времени. Момент, за которым всё. И вновь нельзя ошибиться, вновь нельзя испортить. Тогда не вернешь. Тогда по иному кругу, в другом пространстве.

Застывшая минута заставила встрепенуться сознание Лены. Сильно ударило в голову: так лучше, так нужно. Сколько я ждала, сколько я отдала. И вот теперь только моё, только для меня. Очередная волна жестокой ревности убивала мгновения. Еще сильнее напомнило о себе что-то неведомое, что, как оказалось, давно пряталось, давно блуждало и мучило. Мать не принимала сына. Две минуты вместили в себя больше, чем несколько десятилетий.

“К черту, к черту, невероятно, но есть” — металось в мозгу Лены.

— Ты не можешь здесь быть. Ты не можешь убежать оттуда, и они тебя никогда не отпустят — преодолевая огромную тяжесть, произнесла Наталья Владимировна.

Лена хотела спросить: откуда не отпустят? Но промолчала, не сводя глаз с Егора. Теперь его очередь.

— О чем ты мама, я просто сумел выбраться, чтобы увидеть тебя, увидеть Лену. Чтобы доделать мною недоделанное — мягко, сдерживая окончания, ответил Егор.

— Нет ничего, уже нет ничего больше, и ты должен оставаться там — произнесла Наталья Владимировна.

Егор сделал шаг навстречу матери, но Наталья Владимировна тут же отступила вглубь гостиной, оставляя между собой и сыном прежнее расстояние.

— Всё непросто, всё запутано. Ты должна дать мне немного времени и тогда всё встанет на свои места — произнес Егор.

— Нет, я не знаю, кто ты. Но ты не мой сын. Мой сын был убит, не физически, но убит. Его погубило стремление к тому, зачем ты явился сюда. Поэтому, уходи, оставь нас Леной в покое. Чтобы никогда, чтобы нигде. И оставь, не прикасайся к моему сыну. Он тебе ничего не сделал плохого. Он уже не имеет никакого отношения ко всему этому — повысив голос, говорила Наталья Владимировна.

Лена сейчас мало что понимала, но отлично видела эмоции, их накал, и это самое внутренне что-то еще сильнее и ярче внушало ей: твой момент, прошлое вернулось, чтобы помочь тебе избавиться от кошмара настоящего.

“Она обманывала меня. Она всё это время лгала мне. Она умерла заживо сама и хотела, чтобы вместе с ней умер Егор, умерла я, и всё остальное — циничное раздражение сжигало голову.

“Было что-то еще, им всем хотелось уничтожить мою жизнь. Им всем хотелось сделать то, что они и сделали. Но нет, но не до конца. Егор вернулся, с ним вернется всё остальное” — путалось и плавало, не принимая никакой окончательной формы.

Егор молчал. Его глаза потеряли тот крохотный огонек тепла, который всё же был заметен, который просил, чтобы ему дали шанс.

— Никакого другого Егора не существует. Он — это я, и я пришел, чтобы сделать то, что необходимо. Слышишь меня мама. Можно заставить поверить в обман. Можно сделать так, что результатом этого обмана станет вся последующая жизнь, но при этом нельзя ошибиться, нельзя не доделать задуманного. Нужно убить окончательно. Уничтожить так, чтобы ничего не осталось. А если не получилось, то тогда, кто сказал, что иной вариант развития событий невозможен.

Егор говорил страстно, и сейчас Лена была уверена в том, что перед ней не просто Егор, а еще в том, что не было этих долгих однообразных дней, вечеров, ночей, что еще вчера, так же с убеждением и верой в свою правду, звучал голос Егора, а она вместе с другими, с теми, кто тогда был всей жизнью, зачаровано наполняясь собственным вдохновением, слушает его. Там на берегу небольшой речки, где их круг единомышленников, и разросшиеся ветви черемухи, куда не долетает шум, оставшейся в стороне улицы, а лишь вторя их идеалам, журчит, набегающая на отмель, чистая вода. Там мелко, над водой, прорезая наступающий летний вечер, проносятся стрекозы. Там высоко, птицы, над головами, разговаривают о своем, о том, что недоступно и близко. Что знают они? Что знаем мы? Налетевший ветер напомнил, что застывшая форма всегда мираж. Изменится место. Пролитая влага выгонит их всех прочь. Всего через полчаса, когда, опережая вечер с западной стороны появится тяжелая стена темной непогоды. И от чего, выбираясь, ежась от наплыва прохлады, будет казаться, что все это не хотело испортить принадлежащее им время, не задумывало так, чтобы разорвать ближний круг, и уж точно, не знало о том, что больше, в полном составе, он никогда не соберется, о том, что помимо туч и холодного дождя обитает что-то куда более страшное, то, о чем они сейчас не думают, не говорят, но очень скоро узнают.

О чем говорили, но одна лишь недосказанность, затертая временем. Смысл однокоренного мира. Частичные сомнения, которым суждено проиграть еще до прихода незапланированного дождя, и часть навсегда потерянного времени, в котором, на опустевшей улице, под шум ветра, без сомнения в том, что всё пришедшее со стороны извиняется за своё появление, просит прощения за то, в чем нисколько невиновато.

— Уходи отсюда, оставь нас в покое — жестко произнесла Наталья Владимировна, посмотрев на Лену, которая, в этот момент, стояла, прижавшись к стене коридорчика.

— Хорошо, я уйду, но мне нужно забрать одну единственную вещь. После этого, я обещаю, что больше не появлюсь. Если тебе лучше, чтобы твой сын находился в состоянии живого мертвеца, под контролем сотрудников, напяливших медицинские халаты, то пусть будет так — изменившимся голосом, с включением признаков сильного ожесточения и раздражения, ответил Егор.

— Нет здесь того, что тебе нужно. Еще раз прошу тебя: оставьте меня, Лену, Егора в покое — настаивая на своём, ответила Наталья Владимировна, а Лена по-прежнему стояла неподвижно.

— Я еще вернусь. Сейчас у меня нет времени — произнес Егор, сразу после этих слов, он подошел к Лене и лишь слегка коснулся своими губами её губ.

Дверь захлопнулась громко. В течение десяти секунд пространство наполнялось зловещим эхом, и казалось, что еще миг, и кто-то неизвестный обязательно перемотает этот эпизод в обратном направлении. Вновь хлопнет дверь, вновь повторится эхо. Странно, но ощущения обманули, и следующая секунда уверенно дополнила недосказанное: перемотка кадра не нужна, Егор вернется, он сделает ровно так, как и сказал.

Дальше, на смену внутренним выводам, пришла полная, гнетущая тишина. Ни Лена, ни Наталья Владимировна так и не двигались с места. Каждая из них ждала, каждая из них боялась начать то, что проигнорировать невозможно.

Тяжелый ком в горле поспособствовал шагу вперед, в одно мгновение, стало невыносимо трудно дышать, да, и внешний вид Натальи Владимировны: страшно, странно и сумрачно. Старушка реально потеряла несколько сантиметров от своего роста. Она вроде даже не дышала. Ведь ни единого звука, ни единого вдоха и выдоха. Просто неподвижное изваяние. Ничего не выражающие глаза, смотрящие в бездонную пустоту, а там ничего нет, и слишком далеко, что не прикоснуться.

А ведь лучше ничего не делать. Никогда ничего не касаться. Забыть обо всём, ни в чем не принимая участия. Но тогда нужно прекратить размышлять, сопоставлять, хоть как-то анализировать. И получается, что тогда и вовсе ничего не нужно, ведь в обратном случае неизменно все вернется на круги своя, и вновь придется что-то делать, чего-то касаться, и вновь станет невозможно ничего забыть. От этого, замыкая круг, становится страшно. Всего несколько слов. Набор не успевших воплотиться в жизнь планов. Обманчивая пустота, за которой лишь пропасть страха, ни сбежать, ни спрятаться — лишь преодолеть.

Но почему Наталья Владимировна продолжает молчать. Кто-то громко закашлял за дверью. Послышались шаги, спускающиеся вниз по деревянной лестнице. После Лена не выдержала и заговорила первой.

— Вы должны мне объяснить. Сделать это, пока я в состоянии хоть что-то понять.

Наталья Владимировна тяжело вздохнула и отвела глаза в сторону.

— Сложно, всё очень сложно — произнесла Наталья Владимировна.

— И всё же — настаивала на своём Лена, вновь начиная испытывать сильное раздражение и злобу.

— Они не убили Егора. Он и сейчас живой. Только, как бы тебе сказать, он не совсем нормален. Он сошел с ума. Случилось это после того, как он попал к ним, но и до этого, с ним не всё было в порядке. Просто, ты и его друзья не замечали этого, принимали его отклонения за что-то другое — испытывая нескрываемую тяжесть, говорила Наталья Владимировна, её глаза искали понимания со стороны Лены, но почти сразу Наталья Владимировна ощутила, что Лена не верит, не принимает озвученного.

— Вы виделись с Егором? Он в психиатрической клинике? — собравшись с силами, справившись с приливом нервной тряски, спросила Лена.

— Да, я его видела. Он в психиатрической больнице, в закрытом, специальном отделении, куда нельзя пройти постороннему человеку — ответила Наталья Владимировна, после этого она пододвинула к себе стул и, устав стоять на ногах, приняла положение сидя.

— Я могу его увидеть? — жестко спросила Лена, в этот же момент прекрасно осознавая, что ответ будет однозначно отрицательным и не ошиблась в этом.

— Нет, только я могу там бывать — тихо прошептала Наталья Владимировна, ощущая, что, в данный момент, лучше бы иначе, лучше бы, если имелась возможность, доказать, что всё ей сказанное правда.

— Так я и думала. И еще, теперь я не удивлена. Вы могли мне сказать об этом раньше. Впрочем, какая разница, главное, что Егор жив — глухо произнесла Лена, стараясь не смотреть на Наталью Владимировну.

— Но это не он, понимаешь, Егор ничего не соображает, он превратился лишь в подобие человека — более громко, более страстно, проговорила Наталья Владимировна.

— Я догадываюсь, я представляю, о чем вы пытаетесь мне сказать. Только десять минут назад я разговаривала с Егором, я его ощущала. Нет ничего такого, что могло бы обмануть моё сердце. Если вы Наталья Владимировна сумели убедить себя в том, что ничего невозможно, то со мной у вас этого не получится. И, слава богу, что всё это случилось, хотя мне крайне неприятно осознавать, что все эти годы вы меня обманывали. А ведь не было ничего проще, чем просто сказать правду — выговорилась Лена и именно в эти мгновения почувствовала некоторые сомнения: старушка выглядела настолько жалко. Нужно было извиниться, нужно было её обнять, постараться успокоить. Но нет, что-то неизведанное было сильнее, и оно, обхватив намертво, не давало сделать шаг навстречу, несмотря на трепет и мелькание слабых сомнений и контрастов. Всё что могла Лена, это сказать самой себе, как бы на заднем плане, как бы в оправдание: после, еще будет время, ничего никуда не уйдет.

— Тогда кто это, если он не Егор? — спросила Лена.

— Я не знаю, но это не Егор, это другой человек, который пришел за этой проклятой книжкой, из-за которой всё и случилось. Но не выйдет, ничего у него не выйдет — Наталья Владимировна начала сильно нервничать, её сморщенные руки стало потряхивать, заметно участилось дыхание.

— Он ищет рукопись? Почему из этого ничего не выйдет? Вы уничтожили рукопись? — не понимая откуда, но коснувшись этого вопроса, Лена отчетливо поняла: а ведь это основной, самый главный вопрос, что тогда, что сейчас.

В сознании плавали слова и взгляд явившегося из полного небытия Егора. Он сумел обмануть их, он сумел выбраться, сумел сделать невозможное, и сейчас неважно каким образом ему это удалось. Он скажет сам, скажет, когда придет для этого время.

— Я нет, причем тут я — растерялась Наталья Владимировна, Лена сразу обратила внимание на внешний вид Натальи Владимировны, но вида не подала.

— А кто? Кондрашов? — жестко спросила Лена.

Глаза Натальи Владимировны забегали.

— Какая разница? Дело ведь не в этом, а в том, что этой мерзости больше не существует. А тот, кто явился, он хочет, чтобы всё вернулось. Он хочет убить моего сына. Ты понимаешь? — Наталья Владимировна попыталась подняться со стула, но чуть не упала, сразу схватившись рукой за сердце.

— Я сейчас — отреагировала Лена и, опираясь на свою палочку, двинулась на кухню, чтобы принести Наталье Владимировне лекарство.

Приняв лекарство, Наталья Владимировна почувствовала себя лучше.

— Ты не должна верить этому человеку — произнесла Наталья Владимировна.

— Я сама решу — пробурчала Лена, понимая, что лжет, и от этого испытывая что-то подобное странному восторгу.

Наталья Владимировна хотела отреагировать на слова Лены, но не успела, и вновь заговорила Лена.

— Вы точно её уничтожили?

Вопрос прозвучал. Лена не сводила глаз с лица Натальи Владимировны. Нужно было поймать малейшее изменение, любую, даже очень скрытую эмоцию, и у Лены это получилось. Наталья Владимировна не смогла скрыть обозначившихся неуверенных сомнений.

— Да, этой страшной рукописи больше нет — ответила Наталья Владимировна, и теперь, Лена точно знала: Наталья Владимировна лжет. Рукопись существует, и Наталья Владимировна знает, где она находится.

— Зачем ты спросила о Кондрашове? — спросила Наталья Владимировна.

— Он предатель, у меня нет в этом никакого сомнения — жестко ответила Лена.

— О чем ты? Зачем тебе всё это? — ощутив озлобленность в голосе Лены, спросила Наталья Владимировна.

— Еще не знаю, но от прошлого не избавиться. Мне, уж точно — ответила Лена, а спустя полминуты она молча, не попрощавшись, покинула квартиру Натальи Владимировны.

Выйдя от матери и Лены, Егор испытывал двойственные чувства. С одной стороны, он оказался не готов к тому, что мама встретит его таким образом, но, с другой стороны Лена, она осталась прежней, она не предала его, он может на неё рассчитывать. От этого становилось тепло на душе, несмотря на поведение матери, и от чего-то что-то упорно подсказывало, опоздав вновь: реакция мамы, она не могла быть иной, для матери он Егор давно умер.

Быстро оказавшись возле развалин здания бывшего института, Егор сбавил скорость, а оказавшись на расстоянии в несколько метров от двери, остановился. Необходимо было сделать паузу. Ведь до этого он не имел времени, чтобы добраться сюда, чтобы проделать путь в обратном направлении. До этого он неизменно оказывался в темноте, терялся в неизвестности, чтобы вновь ощутить себя, попав в спасительный периметр мрачного коридора, предбанника перед входом в один из двух этих миров, в каждом, из которых он есть, и в тоже время, его нет не в одном из них.

Егор потянул дверь на себя, но она не сдвинулась с места. Проход был основательно и надежно закрыт, это означало только одно: он не ошибся в своих размышлениях. Есть лишь один вариант, одно направление. Нет никакой возможности проделать путь обратным порядком, чтобы сначала оказаться в мире его нереальных грез, а затем попробовать войти в сумрачное пространство темного коридора с другой стороны.

“Совершенно бесполезная идея. За этим ничего нет, это мне ничего не даст. Хотелось убедится, теперь это сделано” — думал Егор, а вокруг него, стараясь успокоить нервы, находилась привычная картина странного уединения.

Всё рядом, всё в десяти метрах, но не здесь. Как будто граница, которую нарушить табу. Но ведь это не так, ведь это всего лишь ощущение. Всем им просто нет дела до того, что находится рядом с ними. Может пройти пять лет. Ничем не удивят и десять, а они так же, ничего не меняя, будут проходить мимо, ничего не замечая. И всего лишь от того, что не надо, от того, что ограничено, и пока кто-то ни подтолкнёт, ни поведет за собой, они не двинутся с места,

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒