Часть четвертая

Часть четвертая

— Вы арестованы, Егор Евгеньевич — произнес человек в сером строгом костюме, за его спиной находились еще двое сотрудников похожих друг на друга, как две капли воды.

— Не понял, что я такого натворил? — улыбаясь, спросил Егор, посмотрев на развернутое удостоверение.

— Там всё объяснят, проследуйте со мной.

Егор не успел что-то сказать. Рядом с ним оказались те двое, а спустя три секунды на его запястьях защелкнулись наручники…

…Если было бы возможно определить течение времени. Совсем не зря эта навязчивая мысль не давала покоя. Ведь если получить ответ, хотя бы какую-то версию, то не виделось удивительным, что расстояние до двери можно вычислить, а после к ней приблизиться, преодолев недоступную часть мрачного пространства. Можно бояться, можно себя обманывать, используя собственную несостоятельность вторичного мышления. Нет, ничего не удастся. Глупо надеяться на столь невероятное развитие чуда. Где оно? В каких пределах искать осознание и нужно ли это делать. Темень давит с одинаковой силой, но ведь расширяется пространство, ведь четким и острым стало не только восприятие, но и череда воспоминаний, обретая дополнительные свойства, поспешила дополнением. Сложность и замкнутость, от того, что иного быть не может. Всё те же потерянные минуты, которые частичный бред, который порог пред последним броском. Напрасно меняются контуры, и очень важно, что исчезли еще несколько сантиметров, что еще ближе стала изводящая своим присутствием дверь на свободу. Или это, или ничего. Стоит открыть, нет ошибки, за дверью может быть лишь она, чего нет ценнее, имя ей свобода. Дурман предвкушения. Неистовое биение загнанного сердца. Сколько еще, сколько до объемности, сколько до людей, с их страстями и чувствами. Я часть их, я та субстанция, которая в каждом из них, о которой они даже не подозревают. Какой раз, сколько было уже сделано попыток? Если посчитать, но не смог. Каждый раз, именно в этот момент, всё бесследно пропадало. Крохотный, незримый интервал, и ничего нет. Нет проекции, нет самого себя в углу, с безумными глазами, с еще более умалишенными движениями. Значит я внутри, в самой сердцевине полной и ничем неопределяемой пустоты. Но разве это не обман? Их нет, его нет, и всё станет возможным, когда вновь станет доступным пространство темного закутка.

Егор вновь попробовал переступить несуществующую, но очень прочную преграду. Казалось, что пространство сдвинулось. Стало возможным сделать еще один шаг. Дверь была близко. Можно было разглядеть любые, даже очень мелкие детали, но следующий шаг сделать не удалось. Егор, уже в какой раз, уперся в незримую стену…

— Вы знаете, Егор Евгеньевич, сегодня я окончательно буду вынужден вас огорчить — спокойно, размеренно говорил следователь Возков.

Егор сидел прямо напротив Возкова. Голова разрывалась от нестерпимой боли. В глазах периодически проскальзывали неприятные, резкие искры. Тошнило, и кровавый привкус во рту ощущался очень сильно, несмотря на то, что разбитые губы, нос, выбитые зубы, за истекшие сутки, перестали кровоточить. Зрение не дотягивало до полноценного, и сейчас фигура находившегося рядом следователя, представала мутной, расплывчатой, временами двигалась, и тогда перед Егором появлялось ровно два следователя. Сосредоточенным усилием, Егор заставлял одного из следователей исчезнуть, чтобы остался тот, к которому уже успел привыкнуть. Еще громко тикали часы, которые стояли, нарушая всякие традиции, ни на столе, ни на шкафу с бумагами, ни висели на стене, а находились на подоконнике, за которым стекло, за ним крепкая и суровая решетка, окрашенная в белый цвет, чтобы соответствовать раме и подоконнику. Часы же, напротив, были черными, этим бросались в глаза, мутили слабое, измученное зрение. Звуков не было. Кабинет, звуконепроницаемой дверью, надежно был отделен от коридора, и чтобы сюда проникли посторонние звуки, нужно было постараться.

Преодолевая сильную боль, Егор попытался приподнять левую руку. Болевой импульс мгновенно прострелил спину, еще сильнее поплыло в голове. Вновь появились два следователя, каждый из которых противно улыбался.

— Вам трудно говорить? — с участием спросил Возков.

— Да — ответил Егор, ощущая, что следователь не ошибся в оценке его состояния.

Язык, челюсть, гортань — все вместе, и поодиночке, не слушались своего хозяина.

— Я, собственно, предупреждал вас, но и сейчас вы по-прежнему не хотите осознать, что ваша жизнь, которую еще можно спасти, всецело находится в моих руках. Да, именно так, Егор Евгеньевич — произнес следователь, не сводя с Егора глаз.

— Всё это уже где-то было, и вы отлично знаете о том, что моя жизнь никоим образом не находится в ваших руках — ощущая сильную боль, произнес Егор.

— Всё решено и не исправишь. Правильно я понял? Только сейчас происходящее имеет несколько иной подтекст, да, и почему бы нам ни попробовать изменить сценарий. Я еще раз говорю вам: ваша жизнь в моих руках. И только от вас зависит то, каким образом случатся дальнейшие события — не повысив голоса, продолжил следователь.

— Нет, ничего не должно произойти иначе — чуть слышно и очень сдавлено произнес Егор.

— А если я вам скажу, что хочу помочь вам — после некоторой паузы, произнес Возков.

Егор поднял на следователя глаза, в которых не было ничего окромя полной, осознанной обреченности, смешанной с ощущением фатальной правоты, которую рождала, непонятная Возкову, но ощутимая, вплоть до привкуса на языке, убежденность. Всё это означало, что смысл того, что озвучит, Егор ясен уже без слов. Их можно не употреблять. Но вот всё то, что именуется домыслами и наблюдением не отменяли главного, которое заключалось в том, что следователю Возкову действительно было жалко этого странного парня. Поведение последнего вызывало неподдельное уважение. Фанатичная вера в собственные убеждения и даже стремление, находясь на волосок от смерти, попытаться заставить оппонента принять свою сторону, или хотя бы заставить посмотреть на происходящее иначе. Но ведь не только в этом заключалась тяжелая и смертельная изнанка, а сын, его единственный сын — вот, кто не давал покоя, вот, кто в какие-то мгновения замещал собою, находящегося перед Возковым Свиридова. Казалось, отмотать годы, взглянуть под другим углом, — и вот точная копия Влада. Нет, не внешне, а тем, чего не оценить одними лишь глазами. Внутренней, малообъяснимой сущностью, которая издеваясь, насмехаясь, стерла временные границы. Сделала так, что их нет, что невозможное перед тобой, что ему наплевать на всё здесь происходящее. Будущее — вот, что его наполнение. Только ему нужно приклониться, только за ним последовать, ибо настоящее уже стало фактом, ибо прошлое переписать можно лишь одним способом — это вернуться в будущее.

Упрямство и вера в собственное я, несмотря ни на какие обстоятельства, всё то, что неизбежно приведет к чему-то подобному, и хорошо, что еще существует слово “казалось”, оно дает хоть какую-то, пусть неясную, как и само слово, надежду. Неисповедимы предложенные пути. Масса, огромная масса, вариантов предстанет перед сыном в будущем, только от чего тогда такая нестерпимая боль, что вызывает столь сильное смятение. Неизвестность проникающая извне. Игра воображения. Страх вылезший наружу, поглотивший все остальные чувства, заставляющий сознание принимать настолько изощренные ассоциации. Или этот молодой парень. Ведь, провалиться на месте, если начать отрицать, что от него не исходит мощный поток противоестественной энергии, чужой здесь настолько, что стены и весь привычный, убийственный колорит не в силах её подавить, стереть в пыль, не оставив ничего, сделать так, как должно быть, как это происходит с любой человеческой сущностью, которой не повезло здесь оказаться.

Свобода для всех. Свобода, определенная законом и обществом — благо и спокойствие, конечное утверждение, к которому установлен путь и обозначены рамки. Не должно возникать никаких лишних вопросов. Так и происходит — так, с подавляющей массой. Но ведь именно она, эта масса, рождает исключения, которые не просто способны поставить ряд провокационных вопросов, а сделать так, что, в какой-то момент, зашатаются основы, начнет уходить из-под ног земля. И вот тогда, всё определенное и ясное станет ненадежным, начнет с каждым днем обесцениваться, и однажды почувствуешь, что ответ на вопрос больше не нужен. Ни свобода ли рождает сомнения? Ни она ли заставляет увидеть себя с другой стороны. А если представить: этот парень не лжет, этот парень бескорыстно верит в то, о чем говорит и готов отдать свою жизнь за убеждения, те, что видятся ему новым воплощением всё той же свободы. Для тех, кого он даже не знает, о ком не имеет никакого представления, кто еще даже не родился. В этом самое страшное? Не для тех, кто жаждет свободы, не для этого парня, а для меня, ведь сумрачным туманом становятся убеждения и вера, перестают существовать. Не могут их удержать прописанные рамки. Я не отдаю жизнь за основы своей свободы. Я не готов умереть за идеи того, чем живу. Я даже не допускаю об этом мысли. Какова цена мне? И какова цена тому, кто обречен погибнуть, чтобы стать свободным. Вселенная между нами. Трудно назвать этому цену.

— Вы ничем не сможете мне помочь. Подобное не в ваших силах, господин следователь — произнес Егор.

— Ну, почему же, всегда что-то можно придумать, в любой ситуации есть альтернативные и самые непредсказуемые решения — не согласился Возков.

— Если это вариант какой-то продуманной игры, то я пойму, но если это ваши личные взгляды, то нет. Чтобы помочь мне вам придется пожертвовать собой, пожертвовать семьей и сыном. Вы никогда не пойдете на этот шаг — не поднимая головы, произнес Егор.

— Откуда вы знаете о том, что у меня есть сын? — не скрывая тревоги, испытывая прилив жара к голове, спросил Возков.

— Мы заочно знакомы, если так можно сказать, я видел вашего сына в том пространстве, о котором вы не хотите слышать — произнес Егор, сейчас он поднял голову и смотрел Возкову прямо в глаза.

— С чего вы взяли, что этот мальчик мой сын — срываясь, расстегнув воротник, чтобы стало легче дышать, произнес Возков.

— После я видел вас вместе, слышал ваши голоса. Мальчика зовут Влад — ответил Егор, а Возков был готов сорваться с места, хотелось заметаться по периметру этого душного кабинета, подобно загнанному хищному зверю, разорвать этого человека на части.

Так вот откуда это, вот как оно проникло в сознание, вот что вызвало этот удушающий страх. И совсем неудивительным теперь виделся взгляд Влада, когда он смотрел через темное стекло на этого человека. Он знал его, он знал, что это за человек.

Прошла одна минута. Возков ощутил, что как-то быстро начал успокаиваться. Объяснения данное не имело, но еще минуту спустя сдавливающая и беснующаяся истерика оставила его. Можно было бы подумать, что разум взял вверх, но и это было не так. Вновь что-то чужеродное, вновь что-то необъяснимое.

— А если ради сына, что вы на это скажите? — спросил Возков, по-прежнему ощущая сильное сердцебиение.

— Нет, господин следователь, тем более дверь через дверь, как я думаю, уже стала недоступной для пацанов. Поэтому, успокоитесь. Мессии сегодняшнего дня. Мессии дня завтрашнего. Много ли мы можем сказать. Даже я не имею на это определенного права, лишь могу озвучить свои ощущения. Так что делайте то, с чего начали наш разговор — произнес Егор, даже не пытаясь отвести своих глаз, смотря Возкову прямо в глаза.

— Я так понимаю, что вы выложили свой главный козырь. Затем сделали мне одолжение и этим лишь укрепили свой выбор: последовать в небытие. Или всё же есть расклады. Я сейчас вам не верю. Вы надеетесь на то, что ваша ставка сыграет, даже в том случае, если уже не будет лично вас Егор Евгеньевич. У меня нет другого объяснения. А начал я с того, что принято решение, не очень распространенное, скорее, редкое. Вы и ваши соратники даже не предстанете перед судом. Вас просто ликвидируют. Вы исчезнете, не оставив о себе никакого упоминания в документах. Поэтому, я говорил вам, что я последняя ваша надежда, что вы своим выбором уничтожаете не только себя. Но вижу, выбор сделан. Мне остается принять его, принять и на какое-то время оставить за собой право на память. Да, единственную память о том, что имело место быть здесь, о том, как странно и печально всё закончилось — мрачно, вновь чувствуя прилив жара по всему телу, произнес Возков, а с переднего плана, смешиваясь с образом Свиридова, не уходил Влад.

— А как же ваш сын? — спросил Егор.

— Вы сами сказали: доступа нет — нервно ответил Возков, в голове творилось неладное, исчезало минутное успокоение, ему на смену спешил очередной приступ раздражения, не имеющий выхода, а разрывающий изнутри, говорящий: тупик, стечение обстоятельств посмеялось над тобой.

— Я о будущем, если вы не поняли — произнес Егор.

— Да, я понимаю, и этим вы окончательно подписали себе смертный приговор — тихо, акцентированно произнес Возков.

— Вы его озвучили ранее, ничего не изменилось — ответил Егор.

Сейчас он уже мог говорить нормально. Прилив крови к болевым точкам смягчил болезненные ощущения, и от этого голос Егора приобрел почти нормальную интонацию.

— Если я блефовал, впрочем, неважно. Вам осталось дождаться исполнения решения — проговорил Возков, поднявшись из-за стола, тяжелыми шагами подойдя к двери, чтобы позвать конвоиров.

Вернувшись домой, Возков молча сидел на кухне. Ему не хотелось разговаривать с женой, не хотелось ужинать. И, слава богу, что жена была занята продолжительным телефонным разговором. Разговор с сыном тоже не спешил состояться. Нужно было всё хорошенько обдумать. Именно этим Возков занимался сейчас, это его занимало по дороге домой, это не отпускало, сразу после того, как увели в одиночную камеру Свиридова, и он остался один, на два бесконечных часа, на всё тоже обдумывание. Только не торопиться. Одним словом, можно испортить всё, можно сделать так, что уже ничего нельзя будет исправить. Нужно, чтобы Влад поверил ему, а не просто рассказал обо всем, что имело место. Иначе сын замкнется. Ведь так было уже не один раз, и по куда менее значительным поводам. Сейчас же на кону стоит не только сегодняшний день, не только вчерашний, и даже не завтрашний, а вся будущая жизнь единственного сына. Которого так хочется видеть подобным самому себе, выбравшим верный путь, не совершившего фатальной ошибки, которая рядом, от которой всего один шаг, всего несколько слов. Нельзя ошибиться, нельзя испортить дела.

Пролетел еще один полноценный час. Возков так и не зашел в комнату сына, но Влад появился сам.

— Папа, что ты здесь сидишь — произнес Влад, открыв холодильник, стоя к отцу спиной.

Возков не сразу ответил сыну, а когда начал говорить, то старался делать это как можно мягче, доверительнее. Голос звучал устало, включая в себя нотки вынужденного, но очень сейчас необходимого тепла.

— Сынок, хочу у тебя спросить — произнес Возков.

— Да, папа — просто произнес Влад.

— Смог бы я тебе доверять, если речь зашла бы о чем-то очень важном? — спросил Возков.

— Конечно — ответил Влад.

— Я ведь не просто так спрашиваю. Мне нужна твоя помощь. Я не хотел тебя просить, но дела складываются таким образом, что без твоего участия, мне не справиться — голос Возкова еще сбавил в громкости, и сейчас должно было сложиться впечатление, что смертельная усталость смешалась с ощущением полной безысходности, с которой не в состоянии справиться, всегда правильный и уверенный в себе, майор государственной безопасности, он же родной отец Влада.

— Я готов помочь, но я не знаю — пробормотал Влад.

— Главное в том, что ты меня понимаешь, что я понимаю тебя. В последнюю неделю я был чересчур строг к тебе, но ты должен меня понять, как раз исходя из того, о чем пойдет речь далее — произнес Возков, и в это время на кухне появилась Наталья Васильевна.

— На службе неприятности? — спросила она, вмешавшись в разговор отца с сыном.

— Ничего особенного, но мне нужно решить вместе с сыном некоторые вопросы — ответил Возков, посмотрев на Влада, затем на жену.

Влад стоял, испытывая сильное напряжение. Он почти сразу догадался, о чем пойдет речь, сейчас же убедился в этом окончательно, ведь отец открыто упомянул свою работу. Только голос, только настрой, с которым говорил отец не несли в себе ничего враждебного и опасного, напротив, чувствовалось редкое, от того еще более ценное, доверие и понимание, которое приближало отца к сыну, как никогда, кажется, что в первый раз, по-настоящему, взрослому.

— Какие еще вопросы — насторожилась Наталья Васильевна.

— Я тебе позже расскажу, пока несколько рано — ответил Возков, ему не хотелось сразу вовлекать в это дело супругу, хотя придет время и сделать это будет необходимо, но сейчас, чтобы один на один с сыном.

— Ну, хорошо — несколько удивив Возкова, произнесла Наталья Васильевна и оставила отца с сыном наедине.

— Влад, я хочу, чтобы ты показал мне, где находится это место. Обещаю, это останется между нами, никогда не выйдет за пределы нашего дома, нашей семьи — произнес Возков.

— Я не знаю, о чем ты папа говоришь — робко прошептал Влад, ему верилось и не верилось, что отцу уже известно об их с Феликсом тайне.

— Влад, но ты же знаешь, где служит твой отец — очень мягко проговорил Возков.

— Мы совершили преступление? — еще тише прошептал Влад, чувствуя, что этот вопрос лишний, ведь он прекрасно знал, каков должен быть ответ отца.

— И да, и нет, пока я знаю об этом один, то мы не будем говорить о преступлении, но если это станет известно людям с моей работы или тем, кто сообщит об этом в учреждение, где я служу, то тогда это станет тяжким преступлением.

Владу и не нужно было это говорить, в чем их с Феликсом могут обвинить, куда важнее, что им сильно повезло. Ведь если знает лишь его отец, то он сделает всё от него зависящее, чтобы спасти их от той страшной участи, которая постигла того парня в синих джинсах и белой футболке. Еще стало очевидно: отец не просто так показал ему, что может произойти, что случилось с тем самым парнем. Но при этом сознание Влада не могло даже представить, что может быть иначе, и что показательный просмотр не имел к сегодняшнему разговору никакого отношения.

— Папа, а тот парень, что с ним? Он шпион, он против нашего государства? — всё же стараясь войти в роль, спросил Влад.

— Я думаю, что ты лучше меня должен знать об этом — несколько жестче произнес Возков.

— Нет, мы с ним даже не были знакомы, мы с ним никогда не разговаривали — испугавшись того, в какую сторону мыслит родной отец, ответил Влад.

— Тогда откуда он знает о вас, ведь именно он рассказал мне о тебе и Феликсе — произнес Возков, после поднялся, чтобы взять из холодильника бутылку с коньяком, чтобы выпить небольшую порцию, которая сейчас выглядела совсем не лишней.

— Он просто видел нас, он нас обнаружил — произнес, признавшись, Влад.

— Где он вас обнаружил? — спросил Возков, на этот раз его голос прозвучал жестче, ведь сейчас они подошли к самому главному: через несколько секунд Влад должен будет подтвердить, рассказать о том, что мир Свиридова существует, что Свиридов не лгал на допросах, и что он осознано, вел за собой людей, не только славы и признания ради. Знал то, о чем говорил. Не просто верил, а шел к четкой, определенной цели. А значит, должно случиться так, чтобы больше никто и никогда не узнал о том, что всё это правда.

— В запретном мире — пробубнил Влад.

— Сядь, не стой — отреагировал Возков, Влад послушно опустился на стул.

— Сколько раз вы там были? — спросил Возков.

— Всего два раза, точнее, три раза — признался Влад.

— Расскажи мне, как выглядит этот запретный мир — вновь мягко произнес Возков и даже слегка улыбнулся.

— Я думал, ты знаешь — произнес Влад.

— Я хочу узнать, каким ты увидел враждебный нашему государству, нашим людям, мир — Возков не стал говорить сыну, что понятия не имеет, не только о том, как выглядит враждебный мир, но и о том, что он не знал, точнее, не верил в его существование вплоть до сегодняшнего дня.

— Он мало чем отличается от нашего мира. Там всё то же самое. Такие же люди, здания, улицы. Только чище воздух и есть еще что-то такое, чего нет у нас, но это нельзя увидеть. Зато попав туда, сразу можно ощутить — Владу трудно было объяснить, охарактеризовать, поэтому, он несколько раз запнулся, один раз глубоко выдохнул.

— И что же ты там сумел ощутить, почувствовать. Мне это особенно важно. Ведь я не имел возможности побывать там. Но мне нужно знать, что предлагал нашим гражданам тот человек, который пришел оттуда, чтобы разрушить наше с тобой благоденствие — произнес Возков.

При слове “благоденствие” Влад недоуменно посмотрел на отца. Что-то крайне неестественное и совсем непонятное таилось за этим старомодным выражением.

— Там всё как-то не так — вновь испытывая затруднение, произнес Влад.

Возков терпеливо ждал, сильно хотелось закурить, но для этого нужно было выйти на балкон.

— Там ощущение, что всё вокруг застыло, но при этом, в точь так же, двигается. Там нет рекламы. Там люди очень дружелюбные, по любому поводу стараются проявить участие. Что-то вроде того, я не знаю как, но там нет напряжения, там как будто всё определенно и расписано заранее, на много лет вперед — Влад закончил говорить и вопросительно смотрел на отца.

— Ты говоришь, у тебя уже взрослое сознание. Я не ожидал — Возков испытывая некоторое удивление, похвалил сына. Влад смущенно отвел глаза, а Возков продолжил, употребив наводящий вопрос.

— Там нет страсти. Там нет контрастов, нет неравенства, нет чего-то, что бы ярко бросалось в глаза. Одно бы восхищало, другое ужасало. Я правильно тебя понял?

— Да, папа, ты сказал, будто неоднократно бывал в соседнем мире — согласился Влад.

— Теперь еще раз, и еще раз самое главное. Ты действительно там был? Всё это ты видел своими глазами? — спросил Возков.

— Да, всё то, о чем я говорил, правда — кивнув головой, ответил Влад.

— Родители Феликса что-то об этом знают? — спросил Возков.

— Нет — коротко ответил Влад.

— Феликсу можно доверять? — продолжил своеобразный допрос Возков.

— Да, мы с ним лучшие друзья — уверенно ответил Влад.

— Хорошо, теперь всё это останется нашей тайной. Только ты должен мне показать, где находится проход в запретный мир — серьёзно произнес Возков.

— Я покажу, но почему этот мир нам враждебен, ведь в нем есть мы сами — сказал Влад.

Возков, наливая себе еще небольшую порцию коньяка, чуть не пролил жидкость на стол.

— Мы? Там есть мы, наши двойники? — после крохотной паузы, спросил он у сына.

— Да — ответил Влад, недоумевая от того, что эта информация сильно поразила отца.

— Ты встречался с самим собой, видел себя со стороны? — с нескрываемым интересом, спросил Возков.

— Нет, но я слышал о самом себе. К нам обратилась женщина, которая приняла нас за других мальчишек, с теми же именами, такого же возраста — ответил Влад.

— Может, она просто перепутала, на свете много похожих людей — попытался усомниться Возков, но в тоже время думал: если бы один мальчик, то возможно, но двое, это вряд ли.

— Не знаю, но я видел тебя папа — произнес Влад, и у Возкова, в одно мгновение, появился жар во всем теле.

— Где ты меня видел? — спросил Возков.

— Возле нашего дома. Ты садился в служебный автомобиль — просто ответил Влад.

— Даже так — отреагировал Возков.

— Черная машина, солидная — с гордостью произнес Влад

— И что дальше? — спросил Возков.

— Я был удивлен, на тебе папа была генеральская форма — сейчас гордость смешивалась со странным чувством: как отец отреагирует на эту информацию.

— Генеральская форма? Ну, этого не может быть — произнес Возков, ощущение скрытого тщеславия накрыло быстрой волной: где-то в параллельном пространстве, он имеет генеральское звание, а значит там, он есть тот человек, который сейчас и здесь возглавляет самое могущественное учреждение в городе. Только открывшееся знание быстро сменилось с приятного, хоть и не совсем доступного, осознания, на ощущение опасности: если об этом узнает кто-то еще, если это станет доступным тому, кто возглавляет учреждение, в нормальной реальности, то он майор Возков, преданный и честный офицер, в один момент окажется на одной ступени с сумасшедшим (так ли это?) Свиридовым, которому осталось совсем немного осознавать суть собственного существования.

— Я же говорю, что там иная жизнь, и ты мне не объяснил, почему тот мир нам враждебен — подал голос Влад, Возков вздрогнул, сын оторвал его от процесса не совсем обычных размышлений.

— Этот мир, он ненастоящий. Он всего лишь проекция. Там нет людей, там нет чувств, там одни роботы, запрограммированные существа, за которых кто-то давно всё решил. И самое важное: этот мир хочет убить наш мир, нас с тобой — ответил Возков, но в эти же секунды, он не верил собственным словам, он лгал сыну, он лгал сам себе, он говорил лишь для того, чтобы услышал сын.

Влад послушно кивнул головой. Но и этому Возков не поверил. На сына не подействовали произнесенные им слова. Ну, ладно, пусть будет так.

— Завтра сынок ты покажешь мне проход. Теперь иди, ложись спать — закончил Возков и сразу отправился на балкон, чтобы с жадностью выкурить сигарету.

В ту ночь Влад долго не мог заснуть. Неестественным, перевернувшим все с места на место, виделся разговор с отцом. Тайна перестала существовать. Клятва превратилась в пустой звук, с привкусом глубокого разочарования и собственной слабости. Ничего общего не имел он Влад с тем человеком, которого пытали, над которым издевались. Тому парню можно было простить, что он под пытками рассказал то, о чем узнал отец, о них с Феликсом, а вот самому себе простить нельзя. И как объяснить, что не всегда всё бывает однозначным. Все-таки перед ним был его родной отец. Не просто близкий человек, а отец, тот человек, которым он гордился, и на словах, и в мыслях. Как отреагирует Феликс, или лучше ему не говорить. Наверное, всё же, придется и об этом спросить у отца. Если он уже вовлечен в их круг, то гораздо лучше будет довериться ему. Хорошо бы было, если отец согласился с тем, что Феликсу ничего не стоит говорить. Пусть Феликс думает: ничего не произошло. Да и найти причину, по которой нельзя больше будет посещать запретный мир, совсем несложно. Феликс будет только рад любой возможности не рисковать лишний раз. Зачем искать причину? Она уже есть: арест и допросы того парня — этого вполне достаточно.

Влад не заметил, как погрузился в другое измерение, именуемое сном. В одно мгновение замелькали лица. Неестественными, большими стали предметы и контуры. Слишком громким звук. Слишком ярким свет, который то появлялся, то пропадал. Затем, Феликс он загадочно улыбался, он был совершенно счастлив. Его лицо выражало полное одобрение: Ну, и пусть, так будет лучше, не нужна нам настолько опасная тайна, и что, если всё это лишь привиделось, ведь нельзя отрицать, что случившееся невозможно, что подобного с нормальными людьми никогда не происходит. Лишь с такими как мы, лишь с пацанами, которым по одиннадцать лет, и которых с таким волнующим трепетом тянет к поискам различных тайн, что спрятались в любых развалинах, что притаились за каждой старой дверью, на любом чердаке, в каждом мрачном и затхлом подвале. Влад, нам всё это почудилось. Нам пригрезиться еще раз, и еще раз. Мы вернемся, мы обязательно вернемся к этому не один раз.

Влад согласился. С востока, заслоняя горизонт, приближалась серая масса непогоды. Ударили капли холодного дождя, а следом за ними пустился бежать прочь Феликс, удаляясь, он взмахивал руками. И если было бы возможно отбросить состояние сонной нерешительности, то Влад решил, что его лучший друг сошел с ума. Уж точно бросился бы следом, чтобы одернуть друга и, глядя в лицо, спросить: что ты делаешь, что с тобой. Но вместо этого Влад лишь смотрел, как удаляется Феликс, как плотная завеса мокрого марева прорезается крупными каплями холодной влаги, и прямо перед глазами, всего в нескольких шагах, зовет за собой, открытая настежь, загадочная дверь. Пыль с грязью, ничего особенного. Лишь проход, лишь ненужное пространство, в котором тот самый парень, в синих джинсах, в белой футболке. Кирпичи падают к его ногам. Разрушается преграда. Кажется, тяжело дышать. Кажется, еще одна секунда, вот еще, и обернется парень, подойдет вплотную. Лицо станет другим. Ничего располагающего, ничего дружелюбного. Страсть застывшая торжеством еще не случившегося. Ненависть и цель. Апогей злости. Вопрос, что только к Владу. Сквозь время. Сквозь пространство.

Влад проснулся посреди ночи. Долго лежал, смотря в темный прямоугольник окна, за которым скрывался далекий свет звезд, за которым прятался огромный неизведанный мир, вмещая в себя реальность его маленькой комнаты, нереальность того, что осталось по обе стороны дверей и стены разрушенного дома. Сплошной туман, где правильно, где неправильно. Одна лишь неизвестность, в ней сам Влад, в ней всё, что виделось наиболее страшным. Наступит мгновение. Чужое лицо застынет в проеме окна, не сводя с него своих злобных глаз. Шевельнуться волосы на затылке. Захочется сильно закричать, разбудить отца и мать, и теперь уж точно перепутать знакомое с незнакомым.

Ехать долго не пришлось. Выйдя из автомобиля, Возков внимательно осмотрелся по сторонам, после чего тихо произнес: — Так это здесь, действительно, подходящее место.

Влад стоял молча.

— Дальше куда? — спросил Возков.

— Сейчас покажу — ответил Влад, а сам неотрывно думал о том, как сказать отцу, чтобы тот ничего не говорил Феликсу и его родителям.

— Пойдем — произнес Возков.

— Да, только папа, я хотел тебя попросить, для меня это очень важно — произнес Влад.

— Говори — спокойно отреагировал Возков.

— Не говори Феликсу, его родителям, ничего об этом — попросил Влад.

— Сомнительное предложение. Я же не знаю, чего может выкинуть твой друг, кому он начнет болтать — строго ответил Возков, в это время они пробирались между стенами, после предстояло спуститься вниз, чтобы оказать возле двери.

— Я сам ему объясню. Он будет молчать. Я ему скажу, что твои сотрудники узнали о нашей тайне, через того парня — произнес Влад.

— Понятно, ты не хочешь, чтобы он узнал о том, что ты имеешь к этому отношение. Хорошо, попробуй. Но предупреждаю, дело очень опасное и серьезное. Вы можете подвести не только себя, но и меня. Ты понимаешь, о чем я говорю — с оговорками, но всё же согласился Возков, специально говоря строгим, даже официальным тоном, хотя сейчас этого уже и не требовалось.

— Да, я понимаю — четко и внятно ответил Влад.

— Это здесь — произнес Влад, когда они остановились возле первой двери, а Возков, поняв уже без пояснения сына, внимательно рассматривал, запоминал, оценивал любую из имеющихся деталей.

— За ней проход, дальше еще одна дверь, а за ней — произнес Влад.

— Попробуем — как бы сам себе сказал Возков и начал открывать, слегка приоткрытую, дверь.

Дверь поддалась со скрипом. Глаза встретились с темнотой. Возкову пришлось на несколько секунд приостановиться, чтобы вытащить из кармана небольшой фонарик. Белое пятно врезалось в окончательно непроглядное пространство. Влад подумал о том, что они с Феликсом спокойно обходились без дополнительного источника света, эта же мысль продолжила: стало темнее, всё стало не таким.

— Точная копия — произнес Возков, приблизившись ко второй двери.

Влад осторожно двигался следом. Возков вновь взял паузу, спросил иронично: — Так значит там, ну, сейчас посмотрим.

Влад не ответил. Возков потянул вторую дверь на себя. Сильный поток чистого воздуха ударил по отцу и сыну. Тут же появился свет, и не оставив промежутка, открылось пространство широкого коридора, окна, стены, потолки.

— Господи! Всё это существует — не пытаясь скрыть крайнего удивления, воскликнул Возков.

— Я не обманывал тебя — прошептал Влад, вновь старательно соображая: не так, не было столь яркого свечения, не было такого тяжелого напряжения.

— Ты молодец — произнес Возков и уже готов был сделать шаг в пространство чужого мира, но Влад неожиданно его остановил.

— Нет, папа, нет, здесь происходит что-то ненормальное — громко крикнул Влад, схватив отца за руку.

Откуда это пришло. Откуда появилось само по себе. Но Влад, испытывая приступ удушья, ощутил: сейчас двери закроются, закроются навсегда, бесповоротно.

— Что происходит? — спросил Возков, уже и сам ощущая что-то крайне негативное, что-то похожее на ту секунду, перед тем, как щелкнет затвор капкана.

Быстрым движением, Возков отстранился от проема. Видимая им картинка, на глазах, стремительно, начала тускнеть. Влад уже выскочил из периметра всё более темнеющего тоннеля.

— Папа, скорее — закричал Влад, видя, что обе двери начали синхронно закрываться.

Два мощных прыжка совершил Возков. Его тело лишь боком проходило в стремительно уменьшающуюся щель, а дверь продолжала закрываться, давила сильнее и сильнее. Лишь приложив все силы для последнего рывка, Возков сумел вырваться наружу, где тут же повалился на землю, тяжело дыша. Влад стоял возле отца, буквально потеряв дар речи.

— Что это? — прохрипел Возков.

— Не знаю, но что-то случилось — прошептал Влад.

Возков не торопился подняться с земли. Сильная боль в плече давала о себе знать. Но куда страшнее было понимание: еще секунда, крохотный отрезок, и он остался бы там навечно, и напрасно думать о том, что Влад позвал бы людей, которые взломали бы эту чертову дверь. Конечно, позвал бы. Только не покидало ощущение, что ему это уже не помогло, за это время случилось бы непоправимое, чего лучше не представлять, лучше об этом не думать.

— Сколько сейчас времени? — спросил Возков.

— У меня нет часов — ответил Влад.

— Сейчас — произнес Возков, вспомнив о том, что у него, в отличие от сына, на руке имеются наградные часы.

— Ровно десять утра — произнес Возков, после этого на какое-то время погрузился в раздумье, глядя то на сына, то в землю, то на дверь.

— Инъекция, сегодня же должны привести решение в исполнение — бормоча себе под нос, проговорил Возков, и тут же сделал два шага в сторону закрытой двери.

— Какая еще инъекция? — спросил Влад.

— Неважно — ответил Возков и начал попытку открыть дверь, но она была надежно закрыта, она была намертво закупорена.

Еще и еще раз пробовал Возков.

— Там не было замка, там не было защелки. Я всё осмотрел, я всё внимательно осмотрел — сам себе говорил Возков.

Влад, не двигаясь с места, смотрел на отца.

— Не было ничего, ты прав папа — произнес Влад.

— Значит, они вывели Свиридова из игры, поэтому, поэтому закрылся проход. Я ведь не подумал об этом. Но, ладно, теперь даже лучше. Хорошо лишь то, что хорошо кончается — не обращая внимания на сына, бормотал сам себе Возков.

— Они казнили того парня? — спросил Влад, в полной тишине его голос прозвучал мрачно, совсем не соответствуя возрасту Влада.

— Точно так, государство казнило преступника — отчетливо и жестко произнес Возков.

— За этот проход? — спросил Влад, всё же плохо соизмеряя произошедшее.

— Мы говорили с тобой об этом. Не за проход, а за то, что он хотел заменить наш мир чужим миром, который убил бы всех нас — Возков говорил, Влад смотрел на него, но лицо отца не соответствовало произнесенным словам, оно было отстраненным, от этого произнесенное не выглядело утверждением, не казалось аксиомой.

Во всем этом было что-то другое, что-то на уровне незавершенного размышления, которое не имело возможности отбиться от огромного количества сомнений и вопросов, что наседали со всех сторон, стараясь во что бы ни стало разрушить догму, заставить усомниться в незыблемости простейших истин. Государство казнило преступника, который посягнул на его основы. Что может быть проще и понятнее. Здесь, свет от тьмы, что вода от песка. Но нет не было всего этого в словах, не было этого в выражение, и от того сумрачное чувство наполняло детскую душу Влада.

“Отец так не думает, он думает иначе, он сильно подавлен” — вот что трепетом вонзалось, преодолевая испуг, отодвигая на какое-то время осознание тог

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒