Глава XVII Катастрофа

Глава XVII Катастрофа

По малым приметам мы угадали, что приближаемся к горе, моя тревога нарастала. Мне показалось, что непогода мало-помалу утихает, по крайней мере, ветер ослабел, да и дождь стал совсем мелким, моросящим. Даже темнота была теперь не столь беспросветной – как вдруг налетел новый шквал, тем более жестокий, что мы уже ожидали улучшения. Во время просвета мы разглядели гору – совершенно черную на фоне более светлого неба. Однако шквал снова все скрыл, ослепляя нас совершенно. Мы пошли пешком от подножия, мучительно пытаясь понять, куда идти. Трудно было различить небо и землю, не то что найти привычную тропу. Естественно, мы двигались чрезвычайно медленно. В воздухе чувствовалось напряжение – словно вот-вот начнется гроза. Мы опасались молний и грома небесной артиллерии. С моря тянуло туманом, который скопился в расщелинах горы. Как будто целая жизнь прошла с тех пор, как мы оставили Энди возле трактира у подножия горы, я чувствовал, что тону, – мучительно остро переживал я каждое мгновение, каждый мимолетный признак того, где мы находимся. Мрак моего ужаса был продолжением внешней тьмы, наши фонари позволяли видеть не более чем на метр, мы с Диком едва слышали друг друга, хотя были совсем рядом.

Когда мы оказались неподалеку от коттеджа Мердока, Дик схватил меня за руку.

– Прислушайся, Артур, – позвал он меня, прокричав почти в ухо, чтобы я мог расслышать его сквозь свирепое завывание ветра, особенно сильное здесь, ближе к вершине горы, где порывы бури перекатывались через Змеиный перевал – Шлинанаэр. – Послушай! Он не останавливается даже в такой час. Это какое-то злодейство и безумие!

Мы прошли еще немного вперед, но я пока не понимал, о чем говорит Дик.

– Ближайшая точка, где можно подойти к болоту, здесь, – сказал Дик. – Давай посмотрим, что происходит.

Мы свернули чуть влево, а через несколько минут двинулись вниз по самому краю болота. Казалось, картина сильно переменилась. Трясина заметно поднялась и словно дрожала – по ее поверхности местами прокатывалась рябь. Дик помрачнел и проговорил очень серьезно:

– Наступает критический момент. Боюсь, вот-вот произойдет нечто важное.

– Поспешим к Джойсу, – предложил я. – Я хочу убедиться, что там все в безопасности.

– Сперва надо предупредить Мердока и Мойнахана, – ответил Дик. – Они в любой момент могут оказаться перед лицом гибели.

Мы поспешили вниз, к развилке тропы, а затем – к дому Мердока. Мы отчаянно стучали в дверь, но ответа не было. Буквально колотили – никто не открыл.

– Надо убедиться, что их нет дома, – сказал Дик, и я вдруг понял, что смог без особого труда расслышать его, так как под прикрытием дома, на крыльце, мы были защищены от ветра.

Мы распахнули дверь, которая была прикрыта только на щеколду, и вошли. На кухне горела свеча, в очаге тлели дрова, мы поняли, что хозяева покинули дом совсем недавно. Дик вырвал листок из блокнота и написал записку с предупреждением, положил ее на стол, где она сразу бросалась в глаза любому, кто войдет в комнату. После этого мы с чистым сердцем поспешили прочь – к усадьбе Джойса. Приблизившись, мы с удивлением увидели свет в окне. Я перешел с наветренной стороны от Дика и крикнул ему:

– Там свет! Что-то странное происходит!

Мы со всех ног бросились к дому. Дверь была открыта, и через мгновение мы услышали голос мисс Джойс, тети Норы:

– Нора, это ты?

– Нет! – отозвался я.

– О, это вы, мистер Артур! Слава богу, вы здесь! Я так боюсь за Фелима и Нору. Такая буря, а их нет дома, я места себе не нахожу от страха.

Внутри мы могли отлично слышать друг друга, хотя даже здесь завывание ветра было впечатляющим, буря вновь усилилась, надвигаясь на гору широким фронтом.

– Где Нора? Почему она не дома? – взволнованно воскликнул я.

Но перепуганная женщина издавала лишь возгласы страха и тревоги, словно не способна была взять себя в руки и говорить толком. Мы потратили немало сил на попытки заставить ее объяснить, что случилось, и это было поистине мучительно, ведь каждое мгновение было на вес золота! Но мы не могли сдвинуться с места и поспешить на помощь Норе и ее отцу, пока не узнали все, что произошло, по фрагментам вытаскивая сведения из пребывающей в панике женщины. Наконец, выяснилось, что ранним вечером Джойс пошел присмотреть за скотом и так и не вернулся. Позже зашел старик Мойнахан, сильно пьяный, он сообщил, что Джойс попал в беду и его отнесли в дом Мердока. Он хотел, чтобы Нора пошла с ним к отцу, причем настаивал, чтобы Нора пошла одна. Затем, не дождавшись Норы, он ушел. Девушка заподозрила, что это какая-то ловушка Мердока, у которого явно была дурная цель, но после колебаний решила идти, однако взять с собой мастифа, заверив тетушку, что с этим псом она будет в полной безопасности. Но пес не пошел. Он метался в тревоге и ужасе, рычал и скулил в течение последнего часа, а в момент, когда Нора позвала его, не откликнулся – и тут женщины обнаружили, что мастиф умер! Это подтвердило подозрения Норы в том, что Мердок задумал особую гнусность, и несчастные женщины были в отчаянии, не понимая, что предпринять. В то время как они обсуждали ситуацию, вернулся Мойнахан – пьянее прежнего – и мрачно, явно с неохотой повторил послание. Нора надавила на него, и он признался, что Джойс вовсе не был в доме Мердока и что Мойнахану велели передать это известие, а потом идти в трактир к мамаше Келлиган и оставаться там до ночи, причем о визите в дом Джойса никому не говорить. Признавшись во всем, старик начал стенать и плакать, он был ужасно испуган, твердил, что теперь Мердок убьет его. Нора сказала ему оставаться в их доме, где его никто не тронет, но потребовала ответа, где на самом деле ее отец. Она непременно хотела пойти на поиски. Мойнахан клялся и божился, что понятия не имеет, где Джойс, но Мердок точно знает это, так как обещал, что в доме старик с ним не встретится, что там будут только женщины. Тогда Нора окончательно решила, что пойдет сама искать отца, несмотря на ужасную бурю. Однако Мойнахан не захотел оставаться в доме Джойса, так как мисс Джойс не сможет защитить его, если Мердок придет, чтобы убить его и бросить тело в болото, как он часто угрожал. Так что Мойнахан ушел в ночь один, а Нора вскоре тоже вышла, и с того момента мисс Джойс не находила себе места и опасалась самого худшего, но боялась бежать и звать людей на помощь, так как ждала, что Джойс и Нора в любой момент вернутся.

Бедняжка рассказывала нам все это в такой агонии страха и отчаяния, что у меня сердце разрывалось от жалости, но тянуть дольше было нельзя. Я сам был в панике, воображение рисовало самые кошмарные картины. Было совершенно очевидно, что Мердок окончательно утратил здравый смысл, а моральных границ у него и прежде не было, так что теперь он либо намеревался убить Нору, либо совершить нечто ужасное. Я старался не думать об этом. Мердок явно надеялся не только удовлетворить свою жажду мести, но и получить рычаг воздействия на нас во имя своего безумного поиска сокровищ.

Однако времени для дальнейших размышлений не было – требовались действия, быстрые и решительные. Мы не имели понятия, где находится Джойс и откуда начинать его розыски. Нора была одна где-то на горе или – что еще хуже – в обществе Мердока, способного навредить ей в любой момент. Причем, где теперь Мердок, мы тоже не знали, по крайней мере, не у себя дома.

Не теряя ни минуты, мы снова вышли в бурную ночь. Однако мы не взяли с собой фонарь, рассудив, что его свет больше помешает, чем поможет: его не хватало, чтобы разглядеть местность на значительное расстояние, а вскоре можно было рассчитывать на первый сероватый проблеск рассвета. Мы спустились по западному склону до границы болота, так как решили выбрать его за отправную точку поисков, тем более что именно там находилась основная угроза. Затем мы разделились, Дик пошел вниз, вдоль линии болота, а я на север, намереваясь пересечь гряду вверху и спуститься по дальней стороне. Мы договорились о сигнале, который можно было бы услышать сквозь шум непогоды, выбрав знаменитый австралийский зов «ку-и-и-и».

Я шел так быстро, насколько мог, поскольку иногда оказывался в полной темноте. Хотя предутренний свет и вправду начинал пробиваться сквозь тучи и полог дождя, поднимался туман, который сделал продвижение не только сложным и опасным, но порой почти невозможным. В воздухе чувствовалось напряжение – своего рода натуральное электричество, и я ждал, что в любой момент разразится гроза с громом и молниями. Я поминутно кричал в туман и сумрак: «Нора! Нора!» – в тщетной надежде, что она бродит где-то неподалеку в поисках отца и теперь откликнется на мой голос. Но отвечал мне лишь свирепый рев бури и яростные удары ветра и дождя, обрушивавшиеся на утесы и скалы.

Как странно работает в критические минуты наш мозг! Мне навязчиво вспоминались слова старинной песни «Паломник любви» – я едва не восклицал Оринтия – вместо Нора. «И лишь Оринтия – отзываются скалы».

Я все шел и шел вдоль границы болота, пока не достиг северной оконечности, где земля резко вздымалась над трясиной и становилась твердой. Здесь болото настолько вздулось, пресытившись дождем, что мне пришлось сделать немалый крюк, чтобы обогнуть его с западной стороны. Я вспомнил, что выше по склону есть грубый загон с навесом для скота; внезапно я подумал, что Джойс мог отправиться туда – он же сказал, что пойдет проверить, как там стадо, и Нора наверняка знала об этом месте и, вероятно, заглянула туда в поисках отца. Я буквально побежал к строению – там и вправду стоял скот, теснившийся единой массой под защитой стены из дерна и камней. Я закричал изо всех сил, выбрав наветренную сторону, чтобы голос мой разносился подальше:

– Нора! Нора! Джойс! Джойс! Вы здесь? Есть здесь кто-нибудь?

Стадо пришло в движение, переполошившись из-за моих криков, пара коров отозвалась басовитым громким мычанием, услышав человеческий голос, но те, кого я искал, не откликнулись. Поэтому я снова поспешил на другую сторону болота. Теперь я был уверен, что ни Нора, ни ее отец не могли находиться на вершине горы – иначе они бы услышали бы меня и отозвались. С запада надвигалась новая волна бури, и мне пришлось продвигаться навстречу ей зигзагом, с востока на запад, следуя контуру болота, периодически взывая в надежде наконец быть услышанным – ведь должен кто-то в этом промозглом мраке услышать мой призыв! Добравшись до Полей Утесов, я кричал так громко, как только мог: «Нора! Нора!» Но ветер уносил мой голос прочь, превращая его в слабый шелест, и наконец мой голос сорвался и пропал, и я почувствовал отчаянное одиночество в толстой сплошной полосе надвигавшегося тумана.

И я шел наугад, вдоль линии болота, вниз по склону, пока не заметил какое-то укрытие от ветра – там, где высокий гребень скал поднимался между мной и морем, и я понадеялся, что там мой голос вновь станет различимым. С болью в сердце, которое сжимала ледяная рука отчаяния, я побрел туда, чувствуя, как холод распространяется по моей крови, по всему телу. Но упрямство и ужас гнали меня вперед, заставляя передвигать онемевшие ноги.

Внезапно мне показалось, что сквозь туман я слышу голос Норы! Он звучал всего лишь мгновение, и я не был до конца уверен, не померещился ли он, действительно ли донесся он до меня или мое истерзанное страхом сердце породило призрак голоса, обманывая тщетной надеждой. Но как бы то ни было, даже такой малости хватило, чтобы собраться с силами; сердце мое забилось стремительно, кровь забурлила так, что я почувствовал головокружение. Я вслушивался, пытаясь уловить новый призыв, угадать направление.

Я ждал в предельном напряжении. Секунды тянулись, словно века, кровь стучала в висках. Затем я снова услышал звук – слабый, но все же достаточно ясный, несомненно, человеческий голос. Я отозвался криком, но гул ветра одолел меня. Я бросился бегом туда, откуда определенно донесся звук. В короткое мгновение затишья, когда молния внезапно осветила всю сцену, примерно в пятидесяти ярдах передо мной я различил две фигуры, борющиеся на краю утеса. И этой вспышки хватило, чтобы узнать красное пальто Норы, – в этом месте и в то время красное пятно не могло быть ничем иным. С оглушительным криком бросился я вперед, туда, к ней. Но мощный раскат грома заглушил мой вопль – жалкий и беспомощный перед невыносимой первозданной стихией. При следующей вспышке молнии я смог оценить, насколько приблизился к тем фигурам, и тут же отчетливо услышал голос Норы:

– Помогите! Помогите! Артур! Отец! Помогите!

Даже в тот безумный момент я ощутил острый прилив радости: она позвала меня! Меня прежде всех на свете, даже прежде, чем отца! Любовь и вправду лишает нас разума! Я снова закричал – и снова ветер отнес мой голос вдаль, зато подхватил и бросил мне в лицо ее слабеющий, неуверенный стон:

– Помогите – Артур – отец… Помогите мне…

Очередная вспышка молнии – и мы наконец увидели друг друга, я различал радость и надежду в ее возгласе, прежде чем раскат грома заглушил все остальное. Теперь я четко видел Мердока, пытавшегося сбросить бедную Нору с утеса, и я бросился на него. Но и он тоже увидел меня, и прежде, чем я успел добраться до него, он с проклятием, потонувшим в завывании ветра, изо всех сил ударил девушку о камни и бросился прочь.

Я помог подняться моей милой бедняжке Норе, отвел ее в сторону от края утеса, который теперь отчетливо вырисовывался на фоне начинавшего светлеть неба. Я видел, как через границу болота течет вода, – и масса переливавшей жидкости на глазах увеличивалась. Нора опустилась без чувств, я побежал к ручью и зачерпнул шляпой воды почище, чтобы привести ее в порядок. Тут я вспомнил, что надо дать сигнал Дику, – приложил ладони ко рту и издал пронзительное «ку-и-и-и» – раз, другой. С моего нынешнего места в утреннем свете я заметил, как Мердок опрометью бежит к своему дому, а клочья тумана отступают, обнажая пейзаж. Тучи тоже немного разошлись, пропуская слабое беловатое свечение.

Внезапно я ощутил, что почва у меня под ногами приходит в движение. Я почувствовал, как она подрагивает и смещается, а ноги мои погружаются в землю. Стало ясно, что приближается критический момент: болото поползло и застало меня врасплох. Я с возгласом бросился к твердому скальному участку. Нора, вероятно, пришла в себя от моего крика и вскочила. В следующее мгновение она поняла, в каком опасном положении я оказался, и рванулась ко мне, и я едва успел воскликнуть:

– Назад, назад!

Но она как будто не слышала меня и все равно бежала мне навстречу. На полпути между нами высился плоский участок скалы, она почти достигла его, но ее ноги стали погружаться в быстро намокавшую почву, и новый страх поразил девушку в придачу к тревоге за меня. Малый вес оказался ее преимуществом – возникавшая трясина не смогла глубоко поймать ее, и Норе удалось сделать еще несколько шагов. Я отчаянно боролся с болотом – передо мной оказался куст, уцепившийся за камни, и я решил воспользоваться им, чтобы вытянуть себя. Пару мгновений казалось, что куст достаточно прочен, но затем его корни стали выходить наружу, а почва становилась все более сырой и вязкой. Я все быстрее погружался – и чем больше пытался выбраться из трясины, тем глубже увязал в ней. Твердая земля превращалась в текучую субстанцию.

До этого мгновения я не до конца осознавал масштаб опасности – собственно говоря, она вообще не казалась мне реальной, тем более я и подумать не мог, что мне может грозить гибель. Меня целиком занимали мысли о целости Норы. Но сейчас я ощутил ледяное прикосновение руки Смерти. Без сомнения, подступал тот самый момент и ничто, кроме чуда, не могло меня спасти! Никакими словами не описать ощущение, когда земля тает и расплывается у тебя под ногами, – это ужасный кошмар, с которым едва ли что-то иное может сравниться.

Я был в каких-то считанных футах от участка скалы, который мог бы даровать мне спасение, но никак, никак не мог я добраться до него! Я тонул! Я видел ужас в глазах Норы, которая смогла ступить на прочное каменное основание. Но вся ее любовь не могла мне помочь – она не могла дотянуться до меня, да и по трясине пройти с этой стороны от скалы ей бы не удалось. Если бы у нее была веревка… увы! У нее не было с собой даже шали, потерянной в борьбе с Мердоком. Однако женский инстинкт Норы оказался быстрее моего рассудка, и она нашла способ выручить меня из беды. В мгновение ока она сорвала с себя красное пальто из плотной домотканой материи и бросила мне одним концом. Я ухватился за край, прежде чем понял, что делаю. К этому времени только руки и верхняя часть корпуса оставались над поверхностью.

– О, Господи, дай мне сил! – выдохнула Нора.

Неожиданно резким рывком она дернула пальто на себя, почти упав на спину и упираясь ногами в скальный выступ, и я поверил, что, если нам обоим хватит терпения и упорства, я могу быть спасен. Мало-помалу я начал продвигаться из трясины на волю, все ближе, ближе к скале. Наконец, одной рукой я смог ухватиться за каменный выступ и повис на нем, с трудом переводя дыхание. Мне едва удавалось удерживаться в таком странном полуподвешенном положении, а подвижная, тяжелая масса тянула меня назад, удерживала, вытягивая последние жизненные силы. Болото двигалось всей массой! В этом не было сомнения. Однако Нора упрямо тянула меня в обратную сторону. Она стояла на коленях, уцепилась за воротник моего пальто крепкими руками, привычными к труду, а любовь и отчаяние придавали ей дополнительные силы. Последним рывком она буквально выдернула меня из трясины – и в следующее мгновение я лежал на камне рядом с ней.

Пока мы боролись со смертью, наступило утро – холодное, серое, тусклое. И весь склон перед нами был погружен в тень от горы. Прямо напротив нас, с другой стороны от болота, стояли Джойс и Дик, махавшие нам руками. Они кричали, но голоса их уносил ветер. Справа от нас, на изрядном расстоянии, виднелся Змеиный перевал – зубчатая стена на фоне мрачного неба. Ближе к нам с той стороны находился дом Мердока – теперь его окружала сплошная черная масса топкой, движущейся, жидкой грязи.

Мы с Норой огляделись, прижавшись друг к другу, и из ее груди вырвался приглушенный возглас ужаса – потому что происходило нечто страшное. Вся поверхность болота, насколько нам было видно в неясном свете, сморщилась и пошла волнами, как бывает на реке при сильном ветре. Трясина поднималась и поднималась, почти достигая уровня скалы, на которой мы стояли, так что нам захотелось инстинктивно приподняться, встать на цыпочки, что не имело никакого смысла. Нора плотнее прижалась ко мне, мы обнялись, чувствуя, что все еще находимся на пороге смерти.

Вздрагивающая, текучая поверхность болота расползалась в стороны, поглощая твердую землю. Единственное, что нас утешало, – Дик и Джойс находились заметно выше на скалах, над уровнем болота. По крайней мере, им не грозила непосредственная опасность. Склон горы оплывал и таял, словно растворяясь в гигантской пасти чудовища. И вся эта масса стекала в сторону дома Мердока. Когда же она достигла его, точнее, впадины, в которой стоял дом, скорость потока увеличилась, словно вода устремилась в воронку.

Мы невольно вскрикнули, словно хотели предупредить Мердока, как бы бессмысленно это ни было. И все же – злодей или нет – он не заслуживал страшной смерти. Вероятно, он почувствовал дрожь земли или какие-то другие признаки перемены – мы увидели, как он выскочил на порог. Его явно парализовал страх, когда он увидел, что происходит. Неудивительно! К этому времени весь его дом сдвинулся с места и стал погружаться в какую-то пропасть – как корабль в штормовую пучину. Только на поверхности не было ни сильных волн, ни круговорота воды. Было нечто более ужасное и грозное в такой спокойной катастрофе, напоминавшей кошмарный сон. Мне показалось, что такая кончина страшнее гибели в грохоте урагана или землетрясения. В ней было нечто неминуемое и мистическое. Ветер почти прекратился, утренний свет заливал вершину горы, теперь картина была видна во всех деталях. До нас доносился плеск волн о берег – там, у подножия горы, скрытого от нашего взора. А потом к этому добавился новый, иной звук – я никогда прежде не слышал подобного и уповаю на Господа, что никогда в будущем мне не придется услышать его снова. Низкий приглушенный рокот прокатился внутри горы – в нем смешались гул и шипение, как будто пар или вода прорывались наружу, сквозь густой слой препятствий.

Затем по болоту покатилась волна ряби, масса затряслась, словно огромное живое существо билось в ее глубине, прорываясь на волю. К этому времени дом Мердока погрузился в трясину целиком. Сам он взобрался на крышу и стоял лицом к нам, простирая руки, словно молил о помощи. Потом крыша провалилась внутрь, Мердок упал на колени и медленно исчез – только руки его были несколько мгновений видны.

Потом новая волна рокота прокатилась внутри горы. Участок склона взорвался, мы услышали последний крик Мердока – и масса болота накрыла место, где мгновение назад виднелись руины его дома. Пришло время финального потрясения. С ревом тысячи водопадов грязевый поток толчками хлынул по склону в сторону Змеиного перевала. Звук напоминал гром, а скорость потока нарастала. Еще несколько мгновений – и масса болота перехлестнула через горный проход и обрушилась вниз, к морю.

Мы с Норой разом упали на колени, не расцепляя рук, в ужасе и трепете, благодаря Бога за то, что мы живы, за то, что мы спасены от чудовищной гибели. Волны грязи неслись мимо нас, периодически поднимаясь до уровня наших ног, однако вскоре масса стала опускаться, и через некоторое время мы оказались на вершине высокой скалы, вздымавшейся над покрытой скользким илом долиной, скорее, даже пропастью, считанные минуты назад заполненной болотной жижей. Мы осторожно спустились в поисках более безопасного места на скалистом гребне позади той скалы, что послужила нам убежищем от стихии. Тут и там каменистое ложе, по которому прокатилось болото, сотрясалось. Поток снес с места камни и обломки утесов, преобразив ландшафт.

Небо над горой просветлело, и наконец розовый луч пронзил темные облака и упал на мокрый склон, засверкавший, как драгоценный камень. Я увидел, что Дик и Джойс спешили в нашу сторону, спускаясь с дальнего конца долины. Мы обрадовались и махали им руками, но призывали их соблюдать осторожность, мы боялись оползня или нового выплеска болотной грязи, да и скользкая поверхность долины выглядела предательски опасной. Если они и не расслышали наших слов, то поняли жесты и отступили. Мы обменялись сигналами, решив, что будем с разных сторон провала пробираться по скалам до верхней границы бывшего болота, где по-настоящему безопасно. Та мы и поступили – неотступно глядя друг на друга и остерегаясь рискованных отрезков пути. Прогресс наш был мучительно медленным, нам приходилось порой карабкаться по острым скалам, спускаться по зубчатым уступам, проверять надежность шатких камней. Кроме того, нам было ужасно холодно.

Наконец мы вышли к повороту, откуда тропа вела вниз, к Полям Утесов, а дальше на восток вверх по склону. Некоторое время мы пробирались над долиной и смогли оценить ее глубину и размах. Она заканчивалась мощным водным потоком, бившим из глубины горы. Еще выше пролегала тропа, по которой к нам спешили Джойс и Дик.

До этого момента мы с Норой почти не говорили между собой. Напряжение было слишком сильным, мы понимали мысли и чувства друг друга без слов. Теперь отец и дочь смогли обняться. Он прижал ее к груди, целовал в голову, плакал, а Дик сжал мою руку в волнении. Потом Джойс отпустил дочь и обнял меня, он благодарил Бога и за мое спасение, а Нора подошла к Дику и мягко, трогательно приобняла его и поцеловала в щеку. Дальше мы пошли вместе – насколько возможно быстрее – и чувствовали себя счастливыми, хотя странно говорить о счастье в столь ужасном пейзаже, после пережитого потрясения. Нора шла между отцом и мной и обоих держала за руки, а Дик следовал с другой стороны от меня. На пороге дома нас ждала мисс Джойс – белая как мел, на грани обморока. Завидев нас, она бросилась навстречу и обняла Нору, и две женщины долго стояли так, не выпуская друга из объятий. Потом тетушка приветствовала всех нас, прикасаясь, обнимая, целуя всех нас, даже Дика, словно желая убедиться, что мы все тут, перед ней, наяву. Потом поправила сбившийся платок, вздохнула и опустила голову на плечо брата, успокоившись.

Потом мы говорили и говорили, взахлеб рассказывая ей и друг другу нашу историю, снова переживая моменты смертельной опасности. Мне хотелось, чтобы все знали, как Нора спасла мне жизнь, как отважно она бросилась на помощь отцу и потом боролась за свою жизнь. Она как будто только теперь увидела всю степень угрозы, губы ее побелели, и она обмякла и повалилась, теряя сознание, – я едва успел подхватить ее. Очнувшись, она припала ко мне, спрятала лицо у меня на груди и расплакалась.

Но еще прежде чем мы вошли в дом, она вновь встрепенулась и внезапно спросила, словно очнувшись от сна:

– Артур! С ним все в порядке?

Наконец я помог ей сесть в старое кресло у камина, согревая ее ледяные руки и украдкой смахивая слезы – я надеялся, что их никто не замечает. Мисс Джойс взяла на себя заботы хозяйки дома – бросилась топить очаг, повесила над ним чайник на цепи, согрела виски-пунш, и вскоре мы смогли оценить его целительное воздействие.

Затем мисс Джойс отвела Нору помыться и сменить одежду, а мы с Диком и Джойсом тоже занялись своим видом, подшучивая друг над другом и освобождаясь от накопившейся усталости и тревоги. А потом мисс Джойс взялась готовить завтрак – надо признать, исключительно плотный.

Нора появилась к столу, сияя чистотой и свежестью. Она надела серый жакет и «воскресное» красное платье, черные волосы собрала в элегантный валик вокруг тонкого прекрасного лица, единственное, от чего мое сердце болезненно сжалось, – ссадина на ее белоснежном лбу, там, где Мердок ударил ее о камень. Она заметила мой взгляд и отвела глаза, а когда я подошел и поцеловал ее, посмотрела на меня и прошептала так, чтобы никто, кроме меня, не услышал:

– Тише, тише, милый! Простим этого несчастного за его зло, он и так слишком дорого за него заплатил.

Тогда я сжал ее ладони и поцеловал запястья, а остальные тем временем весело болтали между собой. Она смутилась и отняла руки.

– О, Нора! Я хочу поцеловать их – эти руки, благородные руки, которые спасли мне жизнь! – и я снова поцеловал их, и на этот раз она не возражала.

– Эй, дочка, – окликнул ее Джойс. – Он правильно делает, что руки тебе целует! Похоже, что этот парень сегодня воскрес и встал из темной могилы к свету утра!

– И мы все благодарны за это прекрасным рукам, – добавил Дик. – Артур для всех нас очень дорог.

Тут мисс Джойс позвала нас завтракать, и мы смогли принять наступающий день с его радостями, с его светом и надеждами. И Джойс сказал веско и серьезно:

– Пойдем за стол! Надо подкрепиться и воздать хвалы Всемогущему Богу за его благосклонность к нам. И помолимся за пропащую бедную душу, принявшую столь страшную смерть. Да простит его Господь!

Мы помолчали, и мир снизошел в наши сердца, и хотя мрачные воспоминания не могли так легко покинуть нас, глубоко запечатлевшись в наших душах, в тот момент мы все испытывали одно общее чувство – благодарность.

После завтрака мы сочли, что каждому надо высказаться и поделиться своими чувствами, и единственный выход – выслушать друг друга, одного за другим, даже если мы сами были свидетелями пережитых событий. Мисс Джойс поведала о своем волнении и одиноких часах ужаса и ожидания, о том, как вслушивалась она в звуки грозы в надежде уловить наши голоса, о том, как завывал ветер в каминной трубе, как сердце ее падало при скрипе двери, как бросалась она ко входу. Затем Дик рассказал, как спускался с восточной стороны болота и наблюдал, как опускается грунт вокруг дома Мердока, как сумел добраться туда и нашел только мертвецки пьяного Мойнахана на полу гостиной, в мокрой одежде, посреди натекшей с нее лужи. Вероятно, старик незадолго до того пришел в дом и отключился. А потом Дик услышал шум на склоне горы и поспешил туда – и там нашел Джойса, который нес овцу, сломавшую ногу на южном пастбище. Джойс сообщил, что и сам упал со скалы и на некоторое время потерял сознание. Дик рассказал ему, что Нора пошла на розыски, и мужчины пытались найти ее, пока не увидели нас с другой стороны от болота.

Потом в разговор вступил Джойс: он работал на вершине горы, когда заметил признаки быстро приближающейся грозы. Он решил загнать овец и коров в загон, где бы они оставались до утра. Позднее я обнаружил скот именно в том самом убежище на горе, где Джойс его оставил. Однако одна овца пострадала, и он собирался отнести ее домой, чтобы спокойно заняться лечением. В итоге он вынужден был отпустить ее – и животное провалилось в трясину. Он даже пошутил, что я как новый владелец фермы кое-что должен ему за ночные труды и уход за скотом – ведь теперь это мое добро, а не его.

– Ну уж нет! – рассмеялся я. – Все это ваше до наступления нового дня – я вступаю в права собственности лишь 28 октября, а прошлая ночь еще не считается. Но в любом случае должен поблагодарить – стадо добавится к остальным полученным Диком от фермеров, земли которых на горе он приобрел от моего имени.

Наконец и я рассказал о своих приключениях. Мне пришлось упомянуть об ударе, который Нора получила от негодяя, хотя я постарался смягчить картину, чтобы не оказывать слишком сильного давления на нее и не напоминать о худшем. Потом Дик добавил несколько слов о судьбе старика Мойнахана.

– Бедняга погиб, – сказал он. – Он был безнадежным пьяницей, но неплохим человеком. Да простит его Господь за слабость и ошибки, и пусть Шлинанаэр и море станут ему достойной могилой!

Мы отозвались дружным «Аминь!». И я не сомневаюсь в искренности чувств всей нашей компании.

Я с радостью вновь подробно описал отвагу и героическое поведение Норы, ее борьбу за мое спасение, заботу об отце. Она покраснела и закрыла лицо руками, и я заметил, что она вновь заплакала.

Потом мы некоторое время сидели молча, объединенные пережитым страхом, связанные навсегда той близостью, дороже которой нет ничего на свете.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 13 14 151617 Следующая ⇒