Портреты святых 20 страница

И наконец, она делала еще более радикальный вывод: рабство может даже превратиться в «удачу», в счастье (разве не таково было ее имя?).

Достаточно было лишь радостно проявить при общении с ХозяиномБогом — только при общении с ним! — все то подчинение и преданность, которые были постигнуты ценой стольких страданий в этом горестном и несправедливом положении, которое уготовила ей судьба по вине людей.

Все эти суждения не являются плодами размышлений Бахиты. Она сконфузилась бы перед так хорошо сформулированными выражениями. Однако они точно передают ту атмосферу радости и бесконечной признательности, в которую она была погружена.

С другой стороны, разве святые не учат, что следует жить, как «рабы Христа»? Так любил называть себя святой Павел в то время, когда рабы еще существовали и все могли видеть жестокость их печального положения.

И святая Тереза д’Авила, жившая во времена, когда рабство еще не было искоренено, писала, что для того, чтобы обрести истинную духовную свободу, надо «быть рабами Божьими, отмеченными крестным знаменьем, чтобы Он мог продать нас, как рабов всего мира». В том же духе высказывались и многие другие святые.

Бахита была не в состоянии прочесть столько книг, она с трудом разбирала лишь две, которые всегда носила с собой.

Но если бы ей объяснили эту богословскую доктрину, она поняла бы ее, подтвердив всей своей жизнью.

Она не теряла времени на то, чтобы сожалеть о несправедливости хозяев, не пыталась ревностно защищать обретенную свободу, не проявляла щепетильности в отстаивании своих прав (чего чисто почеловечески можно было бы ожидать). Она заботилась лишь о том, чтобы всецело принадлежать тому безгранично доброму Хозяину, которого она, наконец, узнала.

Все остальное было для нее излишним. Вот что рассказывает одна свидетельница: «Я както спросила у матери Бахиты, как ей удается быть такой доброй, а она ответила: “Как можно обидеть Хозяина доброго, когда ты служил злым хозяевам”?»

Она не позволяла детям говорить, что ее прежние хозяева были злыми: она прощала их, думая о бесконечной доброте Того, Кто Единственный с полным правом мог называться Хозяином.

«Мы червяки,— говорила она со смирением,— а Он Великий, Всемогущий, и мы не смеем даже поднять на Него взор...»

«Мой Хозяин! — так обычно называла она Бога, и иногда уточняла: «Настоящий Хозяин!» — и была переполнена в равной мере смирением и любовью.

Поэтому она всегда оставалась спокойной. «Казалось,— замечали некоторые свидетели,— что все для нее было легко, потому что она всегда проявляла расположение и готовность сделать все, что потребуется. Будучи верна самой себе, она всегда улыбалась».

Она не считала себя добродетельной. Добро, которое она тщательно творила, поражая этим других, сама она объясняла просто: «Мы это делаем, чтобы был доволен Хозяин!» И она не уставала повторять, как будто времени и жизни не хватит, чтобы понять это до конца: «Как добр Хозяин! Как Он добр!.. Как можно не любить Господа!» Одной девушке, спросившей у нее: «Что лучше — выйти замуж или же посвятить себя Богу?»— она скромно изложила свой принцип: «Не то хорошо и прекрасно, что кажется хорошим и прекрасным нам, но только то, что угодно Господу!»

Когда она была послушницей и выполняла хозяйственные работы, то обращала внимание на все мелочи, говоря с полной убежденностью: «Если Господь посетит нас, все должно быть на месте».

Во время длительной болезни — она была уже очень стара — людям, спрашивающим о ее здоровье, она неизменно отвечала, что чувствует себя, как хочет Хозяин. И очень часто слышали, как она шептала про себя: «Хозяин добрый». А если ее спрашивали, хотела бы она жить или умереть, отвечала: «Разве это важно? Я все равно всегда в Его власти! Он знает, что я есть, и когда придет мой час, Он позовет меня».

Она стояла перед «бесконечно добрым Хозяином», удивленная, что он выбрал ее, полюбил, как дочь. Казалось, что она жила в состоянии привычного потрясения. Мысленно она снова возвращалась к моменту крещения, когда она не умела даже читать и плохо понимала катехизис. И все повторяла: «Я — Божья дочь, я — бедная негритянка, бедная рабыня». Свидетели говорили, что «она просто терялась при мысли о том, что она дочь Божья».

Но к этому чувству изумления примешивалась тысяча мелких и неприятных вещей, важных и для нашего времени, когда проблема расовых различий снова обостряется. Тогда, в начале века, быть негритянской монахиней в Италии значило, главным образом, быть объектом любопытства для больших и маленьких. Как известно, дети не таят своих непосредственных реакций: смущения, неприятия, страха, бестактного любопытства.

При монастыре, в котором находилась Бахита, был детский приют. И именно дети первыми отвергли ее, не слишком заботясь о соблюдении приличий.

Они делали это подетски, с неосознанной жестокостью для своих лет. Но рана все равно осталась. Другая на месте Бахиты сделалась бы резкой и нетерпимой. Однако есть люди, для которых проблема цвета кожи не существует.

«Ты пачкаешь мне платьице»,— сказала ей одна девочка, гордо вышагивающая в новеньком белом платье — она не хотела, чтобы его трогали черными руками. «Ты вся грязная,— сказал ей ктото другой,— завтра я принесу мыло, чтобы отмыть тебя!» Одна девочка отходила от нее, когда Бахита хотела ее приласкать, другая выбрасывала конфеты только потому, что ей дала их эта черная монахиня. А какаято другая девочка, наоборот, потрогав ее, облизывала себе ручонки, чтобы попробовать, не шоколадные ли они.

Тысяча мелких эпизодов — забавных и в то же время ужасных — показывают проблему расовых различий в ее начальной стадии наивной и тем не менее уже укоренившейся и нетерпимой.

Мать Моретта, конечно, страдала, но она понимала детей и впоследствии покоряла их так, что потом они не хотели с ней расставаться.

«Я такая же, как другие,— объясняла она одному из них,— только африканское солнышко сделало меня черной». А другому говорила так: «Знаешь, это Господь меня создал такой!» А девочке постарше говорила: «Помни, что пачкает не черный цвет, а грех на душе, и старайся не делать этого, потому что я вижу по твоим глазкам, что Господь о чемто просит тебя».

Потом дошла очередь до взрослых. Будущий кардинал Далла Коста, прибывший в Скио как протоиерей, служил мессу монахиням. Во время причастия не поняв, что это за черное лицо перед ним, он попросил ее снять вуаль. «Я негритянка, господин»,— объяснила Бахита с белоснежной улыбкой.

Во время войны, когда часть монастыря была отведена под военный госпиталь, врач поспешил к Бахите, которая, упав, вывихнула ногу. «Снимите чулок!»— рассеянно сказал ей вечно торопящийся доктор. «Не могу, господин,— возразила мать Моретта,— такой меня сделал Господь».

Эти эпизоды вызывают улыбку, но стоит рассказать о них, ибо они свидетельствуют о достигнутом ею равновесии и даже о безмятежном чувстве юмора, свойственном только внутренне умиротворенным людям.

Одна молоденькая сестричка, только что прибывшая в общину, встретила ее вечером в темном коридоре и испуганно отскочила. «Простите меня, мать,— извинилась девушка,— но Вы такая черная!» Бахита отвечала: «Но душа у меня белая, да к тому же в темноте и Вы вовсе не кажетесь белой!»

Однажды в поезде она вызвала любопытство одной глупой и навязчивой синьоры. Услышав, что эта старая черная монашка живет в Италии уже пятьдесят лет, она глупо заметила: «За пятьдесят лет у Вас побелели ладони на руках!» — «Да,— ответила Бахита, показывая ей тыльную сторону рук,— через следующие пятьдесят лет я буду белая и здесь тоже».

Но обычно в ответ на любой намек на ее отличие от других, конечно, такие слова глубоко ранили ее, она ссылалась на белизну своей души, обретенную в крещении, и на собственное достоинство дочери Божьей. Способ прост, но никакой расизм не может быть побежден без этого лекарства. О том, как она относилась к этой проблеме в глубине своего сердца, нам известно из следующего трогательного эпизода.

Это было в 1923 году. Мать Моретта заболела воспалением легких. Пришел врач, милый и галантный. Войдя в ее келью, он воскликнул, процитировав «Песнь песней»: «Черна я, но красива!» Бахита была тронута, она прекрасно поняла эти слова полатыни и ответила: «О, если бы Господь мог так мне сказать!»

По словам свидетелей, она жила как бы в ожидании услышать в конце жизни такое приветствие от своего Иисуса.

Следует добавить еще следующее: переход от жестоких земных хозяев к Хозяину небесному, от сознания рабыни к радости ощущать себя дочерью и принесение в дар Богу всей своей скромной, горестной жизни— все это помогло ей всецело принять таинство ее монашеского посвящения.

Послушание, бедность, целомудрие — слова трудные для всех христиан. Благодать состоит в том, чтобы понять и полюбить их. И это касается всех, особенно, Однако наших юношей и девушек — тех, кого Бог призывает, чтобы посвятить их Себе и приблизить. И зачастую не хватает целой жизни, чтобы полностью понять и полюбить эти слова.

Послушание Бахиты выражалось в ее поступках. Достаточно было сказать ей: «Настоятельница велит...», и она была уже на ногах, готовая внимательно выслушать и исполнить.

Она делала это столько лет, дрожа от страха перед хлыстом земных хозяев, что делать это теперь, из любви, обращая взгляд к своему Господу Иисусу, было для нее жестом не только добровольным, но и «естественным» в самом изначальном значении этого слова: это была «природа», «естество», признававшее ее происхождение и ее Создателя.

Она без труда усвоила самые традиционные правила монашеского послушания.

Смена разных настоятельниц, изменения в стиле, характере, распоряжениях ее не смущали. Она говорила, что важны не материалы, из которых сделан ковчег Святых Даров (золото, серебро, дерево...), но заключенная в нем освященная просфора, и она преклоняла колени перед Святыми Дарами, а не перед их вместилищем.

Это образное выражение она, естественно, заимствовала у какогото проповедника, но оно казалось ей таким уместным и простым! Девочексироток, приходящих в Институт сестер, она продолжала называть «мои маленькие хозяйки». Она поступала так, когда хозяева дарили ее своим дочерям, и тем более она должна была делать так теперь, когда Иисус дарил ее тем своим маленьким созданиям, которые воспитывались в Его доме, где Бахита была гостеприимной привратницей. Одна свидетельница на процессе канонизации рассказала: «В Институте Скио была одна глухонемая по имени Джустина. Монахини говорили, что Бахита повиновалась бы даже Джустине, если бы та у нее чтонибудь потребовала! Основной принцип ее жизни можно выразить очень просто: «Я сделаю все, пусть только мне скажут, что именно!»

Самым сложным послушанием для нее была миссионерская поездка, длившаяся три года. Она должна была сопровождать свою коллегусестру, опытную и искусно умеющую разъяснять всю важность проблем миссий. Надо было появляться в молельнях, приходских театрах, публичных аудиториях, выступать, рассказывать свою историю, вызывать присутствующих на сотрудничество.

В то время она вызывала к себе большое любопытство. В селениях у всех было желание увидеть ее, потрогать, послушать, о чемто спросить, ее заставляли тысячу раз повторять ее «Удивительную историю» (так называлась посвященная ей книга, вышедшая в те годы). Она страдала от шумихи, от бестактного любопытства, от непомерного внимания и любви. К тому же у нее было плохо со здоровьем. Она призналась, что даже в рабстве она не страдала так, как от этого постоянного выставления себя напоказ. Время от времени она замечала со смешанным чувством юмора и грусти: «Они хотят видеть просто хорошее животное».

Но она подчинялась. Только часто бывало, когда наступала ее очередь говорить — после длинных ученых речей материмиссионерки — ей удавалось лишь пролепетать несколько слов на своем вымученном итальянском языке, смешанном с диалектом.

Однажды в Сончино она поднялась на подмостки, перекрестилась и смогла только произнести: «Будьте добрыми, любите Господа. Видите, какой милости он удостоил меня...» Она замолкла в смущении, еще раз перекрестилась и сошла вниз. Матьмиссионерка была разочарована и не обошлась без строгого упрека в ее адрес. Однако люди, видевшие это, были взволнованы до слез той кротостью, с которой Бахита принимала упрек недовольной коллеги.

В Кастенедоло (провинция Брешия) среди ее слушателей были люди, годами не посещавшие церкви. Прощаясь с ней, они вытирали слезы.

И «обет бедности» она восприняла как богатство. Это было не униженным положением, но свободным выбором.

Однажды уже в старости, послушав проповедь о бедности, она пошла к настоятельнице и сказала: «Мать, теперь у меня уже ничего нет. Остались только четки и распятие, но если Вы захотите, я отдам и это».

Вся ее жизнь была повествованием о бедности, беспредельно обогащенной встречей с Богом, она не хотела ничего другого. «Для такого жалкого существа все слишком!» — говаривала она. Было таким наслаждением ощущать себя бедными в руках такого богатого Бога, и бедность была естественным следствием бесконечной кротости.

Она не умела быть богатой даже «духовно». Когда ее спрашивали о том, как она молится, она отвечала, что была слишком невежественной для настоящей молитвы: ее размышления всегда были одними и теми же. Она думала о жизни Христа, чтобы научиться любить Его еще больше. Но говорила это с сожалением, уверенная в том, что действительно обнаруживает свою полную бездарность. И когда приходило время исповеди, она терзалась тем, что не может найти грехов. Ей не приходило в голову, что она их просто не совершала (в чем все могли бы поклясться!). Она говорила: «Не знаю, что сказать... Я такая невежда!»

Бахиту постигли те же превратности судьбы, что и святых Бернадетту Субиру и священника д’Арса. Они оказались в странном положении, видя, как на их глазах продают их же собственные изображения. Оба реагировали с одинаковыми кротостью и юмором, хотя не были даже знакомы.

Старый священник, утешая себя, говорил: «Только несколько чентезимо, большего я не стою».

А святая Бернадетта прокомментировала это так: «Десять чентезимо... и это все, чего я стою!»

Церковное начальство распорядилось написать историю матери Моретты еще при ее жизни. Хорошо иллюстрированная книжечка, озаглавленная «Удивительная история», вышла в свет в 1931 году.

Когда ей приказали самой продавать ее у ворот Института, она говорила покупателям: «Ктонибудь хочет купить за два франка?»

Святые похожи друг на друга и по тому, как они сохраняют свою бедность, и кротость, и юмор, когда мир хотел бы превозносить их, но делает это так неумело!

«Обет целомудрия» мать Моретта исполняла, не только проявляя крайнюю сдержанность и стыдливость, заботясь о том, чтобы «не выставлять напоказ свое тело, которое когдато было слишком открыто», но еще более своей постоянной уверенностью в том, что она любит и любима, всегда стремясь лишь к единению с Богом.

Сиротки института были готовы на все, чтобы наблюдать, как она молилась, иногда они карабкались на окна, чтобы видеть ее: такое сильное впечатление производила на них ее погруженность в молитву. Будучи уже старой, она не могла самостоятельно передвигаться, и иногда сестры оставляли ее в часовне довольно надолго — на дватри часа, свернувшуюся калачиком в креслекаталке. И когда прибегала забывшая о ней сестра милосердия, она, довольная, говорила в ответ на ее извинения: «Ну что вы, ведь я провела время с Ним!» Она считала такую забывчивость подарком, потому что могла остаться в обществе Иисуса.

Она говорила, что не устает, что чувствует себя хорошо с Господом.., что оставалась наедине с Господом, так долго ожидавшим ее!

Прошло уже более пятидесяти лет с тех пор, как она была принята в Его дом, и она была очень больна. Она говорила: «Я ухожу медленномедленно, шаг за шагом, потому что должна нести в руках тяжелый чемодан!»

На самом деле у нее было два тяжелых чемодана. Стоит объяснить это странное образное выражение. Во время войны 1915–18 годов часть монастыря была приспособлена под военный госпиталь, и Бахита заметила, что ординарец капитана всегда носил два чемодана: один — свой, а другой — своего начальника. И она тоже хотела предстать перед господом Богом, как ординарец, неся свой чемодан и чемодан своего Капитана, Иисуса. Хозяин прикажет ей открыть оба чемодана и увидит в ее чемодане множество грехов, а в том, который тяжелее, множество заслуг Иисуса, и она будет принята с радостью, как доставившая и этот второй чемодан!

Как видим, один из самых трудных разделов теологии — проблема оправдания, также может быть истолкован старой негритянской монахиней. В бреду агонии, как будто прошлое всплыло на поверхность из «физических» глубин памяти, она шептала: «Ослабьте мне цепи, они тяжелые!»

Цепи рабства стали для нее еще и цепями слишком долгого и тяжкого существования, от которого она хотела освободиться. И кроткая просьба разорвать оковы превратилась в молитву о благодати воскрешения.

Ее последними словами были: «Как я довольна... Мадонна... Мадонна!»

Так восходила на небо Бахита — сестра, ходатайствующая перед Богом за всех рабов земли.

[1] Организованные Папой празднества, первоначально приуроченные к рубежу столетий (впервые в 1300 году), а затем проводившиеся каждые 25 лет. На них съезжалось множество паломников. (прим.перев.)

[2] Имеется в виду церковь, построенная по инициативе Филиппа Нери (прим.перев.).

[3] Теперь эта область носит название Марке (прим. перев.)

[4] «Angelus» (лат.) – молитва к Мадонне, которая читается утром, в полдень и вечером (прим. перев.)

[5] «Босые кармелиты» – Орден, члены которого носили сандалии на босу ногу (прим. перев.)

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 16 17 18 192021 Следующая ⇒