Смысл названия романа

■ Смысл названия романа

Смысловое поле названия "Житие великого грешника" организовано оксюморонными связями двух словосочетаний: "житие грешника" и "великий грешник". Житие — это жизнеописание святого, и по определению оно не может быть посвящено описанию жизненного пути грешника. Но сочетание "великий грешник" снимает противоречие. Если помните, Раскольников назвал Сонечку Мармеладову "великой грешницей", именно так характеризуя сущность ее поступка — пожертвовать собой во имя спасения ближнего. Грешник тогда станет великим, когда, пройдя греховный путь ошибок и преступлений, преодолев "помрачение ума", вернется к Богу и принесет себя в жертву во имя спасения человечества от язвы неверия и порока.

Столь же оксюморонным оказывается и название романа "Братья Карамазовы". Ведь, по сути, Дмитрий, Иван, Алеша и Смердяков не оправдывают ни один из смыслов слова "братья" — ни родословный, ни христианский. Да, номинально они являются братьями по отцу. Но никакими родственными чувствами они не связаны, за исключением Алеши. Тем более, что "братьями" можно быть не столько по крови, сколько именно по ощущению своего глубинного и непререкаемого родства, по готовности отдать свою жизнь за родного человека. Еще менее в структуре романа выявляется в семантике слова "братья" христианский смысл.

Корневые части фамилии (от слов "кара" и "мазать") так же неоднозначны. Корень "кара" в значении "черный" образует семантическую связку "мазаный" "черным", то есть чем-то зловещим, страшным, что актуализируется в прозвище Черномазов, как не раз называют братьев разные герои, желающие подчеркнуть их темную, порочную, чужеродную сущность.

Корень "кара" в значении "земляной" актуализирует семантику второго корня как "вымазанный", то есть приобщенный к земле, являющий с нею единое целое, ее сын. Это особенно явственно проявляется в характере Дмитрия, сам смысл имени которого в переводе с греческого связан с земледелием.

Корень "кара" в значении "наказание" актуализирует другую семантику корня "мазать" — "помазанный". Как и название "Житие великого грешника", это сочетание тоже содержит оксюморон: не "помазанный Богом", и "помазанный карой", то есть Роком, дьяволом, ведь Рок в смысловой парадигме романов Достоевского есть эманация дьявольской силы, противостоящей Божественному провидению. Рок — это contra дьявола в борьбе за сердца человеческие с pro Бога (К.Мочульский).

"Карамазовы" — это не просто фамилия. Это знак, особого рода "печать", по определению заключающая в себе огромный, противоречивый, неоднозначный смысл. "Братья" Карамазовы рождены одним отцом, но фактически являются друг для друга чужими людьми. Воспитанные разными людьми, выросшие в разных местах, с детства окруженные разными людьми и находившиеся в различных условиях, они поистине могут казаться братьями лишь а обобщенном, христианском смысле этого слова — все люди "братья во Христе". Но в том-то и дело, что они еще — братья по крови, и каждый из них несет на себе печать "карамазовщины", в крови каждого из них течет эта черная, земляная, стихийная сила. Все они — носители определенного типа характера и сознания русского человека.

Этическое, символическое, философское наполнение понятия "карамазовщины" очень глубоко и многогранно. Представляя собою "соборную личность" русского человека, Федор Павлович и его сыновья несут в себе и все крайние и противоречивые свойства национального сознания и характера, в котором, по определению Достоевского, обе бездны сходятся, все противоречия вместе живут. Космос и Хаос, Добро и Зло, Свет и Тьма, Любовь и Ненависть — все эти антиномичные понятия в своем художественном единстве составляют семантический ареал понятия "карамазовщина". При всей широте и символичности составляющих понятия "карамазовщины", есть вполне объективно выраженные свойства, присущие Карамазовым как определенным художественным воплощениям человеческой личности в совокупности присущих им свойств.

Одно из этих свойств сконцентрировано в прилагательном "подлый" и еще более в прилагательном "подлец". Причем в семантике этого определения сливаются воедино древний смысл слова («подлый» — низкий по происхождению, «подлый народ» — это просто крестьяне и другие низшие сословия, а не определение нравственных качеств) и современный, обозначающий именно низкие нравственный свойства. Причем по отношению к каждому из братьев активизируются те или иные оттенки смысла. Для Дмитрия — древний, близящий его к народной сущности, для Федора Павлович и Ивана — современный. Низким и подлым называет себя Митя, подлецом называет его и Катерина Ивановна, и Митя соглашается: "Да, я подлец! Несомненный подлец <...> Все равно, плакал или нет, все равно подлец!". Подлецом называет своего сына Ивана Федор Павлович: "Подлец твой Иван! <...> сторожит меня, чтоб я не женился, а для того наталкивает Митьку, чтобы тот на Грушке женился <...> (будто бы я ему денег оставлю, если на Грушке не женюсь!), а с другой стороны, если Митька на Грушке женится, так Иван его невесту богатую себе возьмет, вот у него расчет какой! Подлец твой Иван!" И сам Иван это подтверждает: "Я подлец", — признается он, чувствуя, что покинул своего отца в смертельной опасности.

Казалось бы, две грани подлости Ивана — денежный расчет и отказ от нравственных ценностей — с еще большей выразительностью проявляются в Мите. Его разрыв с отцом, как и с невестой, связан именно с деньгами. Но деньги нужны Мите для того, чтобы обрести независимость не только материальную, но и нравственную, чтобы освободиться не только от опеки отца, но и от мучающего его стыда перед Катериной Ивановной. Деньги ему нужны и для того, чтобы увезти Грушеньку. Сам оп себе «капитал» как показатель богатства, жизненных благ и т.д. для Мити, в отличие от Федора Павловича, несущественен.

"Подлецами" называет Федор Павлович вообще всех людей, для которых денежный расчет становится превыше всего. "Подлецами" называет Григорий тех, кто "опровергает" главные постулаты христианства.

В совокупность свойств "карамазовщины" входит также и сладострастие, которое Ракитин описывает так: "Тут влюбится человек в какую-нибудь красоту, в тело женское, или даже только в часть одну тела женского (это сладострастник может понять), то и отдаст за нее собственных детей, продаст отца и мать, Россию и отечество; будучи честен, пойдет и украдет; будучи кроток — зарежет, будучи верен — изменит. Певец женских ножек, Пушкин, ножки эти в стихах воспевал; другие не воспевают, а смотреть на ножки не могут без судорог. Но ведь не одни ножки..."

Понятие "сладострастия" Достоевский "выводит" за рамки истинно человеческих свойств, напрямую связывая его с насекомыми. Митя говорит о Федоре Павловиче как о "развратнейшем и в сладострастии своем часто жестоком, как злое насекомое". Сравнивая сладострастников с отвратительными "кровососущими" насекомыми: клопами, ядовитыми фалангами, Достоевский усиливает аспект сладострастного насилия.

Подлость и сладострастие объединены как две важнейшие составляющие карамазовщины. Это относится даже к Алеше, поступки которого, казалось, бы, ничего подобного не содержат. Выражая эти сомнения и отвечая на них, Ракитин говорит Алеше: "Пусть он и честный человек, Митенька-то (он глуп, но честен); но он — сладострастник. Вот его определение и вся внутренняя суть. Это отец ему передал свое подлое сладострастие. Ведь я только на тебя, Алеша, дивлюсь: как это ты девственник? Ведь и ты Карамазов! Ведь в вашем семействе сладострастие до воспаления доведено. Ну вот эти три сладострастника друг за другом теперь и следуют... с ножами за сапогом. Стукнулись трое лбами, а ты, пожалуй, Четвертый". Когда Алеша признается, что понимает своего брата Дмитрия, Рамкинит прибавляет: "Девственник ты, а уж такую глубину прошел, — я тебя давно наблюдаю. Ты сам Карамазов, ты Карамазов вполне — стало быть, значит же что-нибудь порода и подбор. По отцу сладострастник, по матери юродивый. <...>

Если уж и ты сладострастника в себе заключаешь, то что же брат твой Иван, единоутробный? Ведь и он Крамазов. В этом весь ваш карамазовский вопрос заключается: сладострастники, стяжатели и юродивые!"

Алеша понимает это, говоря: "Я и сам Карамазов", — подчеркивая таким образом, что и в нем, и в карамазовщине кроме подлости и сладострастия присутствует и то, что Ракитин называет юродством. Причем юродство представлено в романе в самых различных своих ипостасях: и в духе народной традиции, и как искаженное до примитивного шутовства в образе Федора Павловича, и страстной экзальтации Дмитрия, и в профанировании юродства кликушествующим Иваном.

Рожденный юродивой, "кликушей", Алеша не может не наследовать ее признаки. Но, подчеркивая физическое здоровье своего героя, Достоевский акцентирует традиционный аспект юродства как "богопомазанничества", как некоей сакральности и пророчественности.

Помимо подлости, сладострастия и юродства, в состав карамазовщины входит также жажда жизни. Алеша горячо соглашается с Иваном, когда тот говорит об этой жажде: "<...> не веруй я в жизнь, разуверься в дорогой женщине, разуверься в порядке вещей, убедись даже, что все, напротив, беспорядочный, проклятый и, может быть, бесовский хаос, порази меня хоть все ужасы человеческого разочарования — а я все-таки захочу жить <...> "эту жажду жизни иные чахоточные сопляки-моралисты называют часто подлою, особенно поэты. Черта-то она отчасти карамазовская, это правда, жажда-то эта жизни, несмотря ни на что, в тебе она тоже непременно сидит, но почему же она подлая? Центростремительной силы еще страшно много на нашей планете, Алеша. Жить хочется, и я живу, хотя бы и вопреки логике. Пусть я не верю в порядок вещей, но дороги мне клейкие, распускающиеся весной листочки, дорого голубое небо, дорог иной человек, которого иной раз, поверишь ли, не знаешь за что и любишь, дорог иной подвиг человеческий, в который давно, может быть, перестал и верить, а все-таки по старой памяти чтишь его сердцем".

Точно так же жажда жизни соединяется с подлостью и сладострастием и в Федоре Павловиче, который признается: "Теперь я пока все-таки мужчина, пятьдесят пять всего, но я хочу и еще лет двадцать на линии мужчины стоять, так ведь состареюсь — поган стану, не пойдут ко мне тогда доброю волей, ну вот тут-то денежки мне и понадобятся". Митя тоже признается: "Жизнь люблю, слишком уж жизнь полюбил, так слишком, что и мерзко. Довольно! За жизнь, голубчик, за жизнь выпьем, за жизнь предлагаю тост! <...> Я подл, но доволен собой. <...> Благословляю творение, сейчас готов Бога благословить и его творение, но... надо истребить одно смрадное насекомое, чтобы не ползало, другим жизни не портило... Выпьем за жизнь, милый брат! Что может быть дороже жизни! Ничего, ничего! За жизнь и за одну царицу из цариц". Лишь в Смердякове жажда жизни трансформируется в примитивный страх перед смертью.

Эта почти патологическая жажда жизни, соединенная со сладострастием, и мешает Карамазовым чувствовать присутствие сакрального, скрытого за пределами материального мира, мира Божьего, ослабляет их связи с "мирами иными", нарушает единство человеческой природы, отдавая их во власть плотского, греховного начала.

■ ■ ■

Художественное родство братьев Карамазовых во многом определяется тем, что в каждом из них воплощен определенный этап духовного становления самого Достоевского. Дочь писателя Анна утверждала, что Иван Карамазов, "по преданию в нашей семье, является портретом Достоевского в его ранней молодости. Имеется также определенное сходство между моим отцом и Дмитрием Карамазовым, который представляет собой, возможно, второй период в жизни Достоевского, а именно время между заключением и его длительным пребыванием в Европе после его второй женитьбы. Дмитрий похож на моего отца своим шиллеровским сентиментализмом и романтическим характером, а также наивностью в своих отношениях с женщинами... Но наибольшее совпадение с Дмитрием появляется во время ареста, допроса и осуждения Дмитрия Карамазова. Достоевский, вероятно, уделил потому так много места этому осуждению, чтобы описать страдания, которые он пережил во время процесса петрашевцев которые никогда не смог забыть.

Некоторое сходство существует также между Достоевским и старцем Зосимой. Его автобиография является, в сущности, биографией моего отца, во всяком случае в той ее части, которая относится к детству. Мой отец помещает Зосиму в провинцию и в более скромную обстановку, чем была его собственная, и пишет его автобиографию своеобразным, несколько старомодным языком, на котором говорят наши священники и монахи. Но, несмотря на это, там можно найти все главные факты из детства Достоевского: его любовь к своей матери и к своему старшему брату, впечатление, произведенное на него богослужением, на котором он присутствовал в детстве, его отъезд в военную школу в столице, где его, по рассказу старца Зосимы, обучали французскому и манерам поведения в обществе, но одновременно привили также так много фальшивых взглядов...".

Таким образом, прав К.Мочульский, утверждающий, что роман "Братья Карамазовы" раскрывается перед нами как духовная биография писателя и его художественная исповедь. Но, превращенная в произведение искусства, история личности Достоевского становится историей человеческой личности вообще. Исчезает случайное и индивидуальное, вырастает вселенское и всечеловеческое. В судьбе братьев Карамазовых каждый может узнать и свою судьбу. Писатель изображает трех братьев как духовное единство. Это — соборная личность в тройственной своей структуре. Начало разума воплощается в Иване: он логик и рационалист, прирожденный скептик и отрицатель. Начало чувства представлено Дмитрием: в нем "сладострастье насекомых" и вдохновение эроса. Начало воли, осуществляющей себя в деятельной любви как идеал, намечено в Алеше. Братья связаны между собой узами крови, вырастают из одного родового корня: биологическая данность — карамазовская стихия — показана в отце Федоре Павловиче. Всякая человеческая личность несет в себе роковое раздвоение: у законных братьев Карамазовых есть незаконный брат Смердяков: он их воплощенный соблазн и олицетворенный грех.

Так в художественные символы романа автор вписывает свое учение о личности. Конфликты сознания переходит в борьбу страстей и в "вихри событий".

Как полагает К.Мочульский, именноконцепция соборной личности определяет построение романа. Все произведения Достоевского персоналистичны: действие их всегда концентрируется вокруг личности главного героя (Раскольников, князь Мышкин, Ставрогин, Версилов). Главный герой "Карамазовых" — три брата в их духовном единстве. Три личные темы развиваются параллельно, но в духовном плане параллельные линии сходятся: братья, каждый по-своему, переживают единую трагедию, у них общая вина и общее искупление.

Не только Иван с его идеей "все позволено", не только Дмитрий в своем безудержьи страстей, но и "тихий мальчик" Алеша ответственны за убийство отца. Все они сознательно или полусознательно желали его смерти, и их желание толкнуло Смердякова на злодеяние: он был из послушным орудием. Убийственная мысль Ивана превратилась в разрушительную страсть Дмитрия и в преступное действие Смердякова. они виноваты активно, Алеша — пассивно. Он знал — и допустил, мог спасти отца — и не спас. Общее преступление братьев влечет за собой и общее наказание: Дмитрий искупает свою вину ссылкой на каторгу, Иван — распадением личности и явлением черта, Алеша — страшным духовным кризисом. Все они очищаются в страдании и обретают новую жизнь.

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒