07.06.1965 1 страница

По традиции, которая сложилась в нашем семинаре, в конце года подводятся итоги работы, выделяются основные результаты и формулируются узловые проблемы, на которые должно быть обращено пристальное внимание в следующем рабочем году.

В этот раз такое подведение итогов представляется мне очень сложным. Нужно выделить основные методические вопросы. На этот раз это очень трудно, так как у нас получилось, грубо говоря, четыре разных логики, четыре разных способа представления того объекта и эмпирического материала, которыми мы занимаемся. Каждое из них оправдано особыми проблемами и уже сформировавшимися методами работы, но все они, вместе с тем, относятся, как мне кажется, к одному объекту и все объединяются под одним общим названием «содержательно-генетической логики».

Схематически это можно изобразить так:

Каждый из этих кругов изображает особую группу структурных схем (т.е. свой особый графический язык), понятий и методов рассуждений. Первый — это исходные многоплоскостные и многослойные схемы, которые появились примерно десять лет назад и образовали тот основной фундамент, на котором мы в дальнейшем строили содержательно-генетическую логику. В последние два — два с половиной года к этим схемам добавились три других группы. Второй предмет — это схемы деятельности, рассматриваемые прежде всего как ряды, или цепи, преобразований объектов и обеспечивающих их средств. Третий предмет — это блок-схемы науки или каких-то более ограниченных целостностей знаний, которые рассматриваются нами как «организмы» или «машины», а сама деятельность выступает в этом случае как функционирование этих организмов или машин. Наконец, в последние два года появились и довольно часто употребляются схемы так называемого «табло» и связанной с ним «рефлексии».

В этой ситуации перед нами, естественно, встает вопрос: можно ли свести эти предметы и образующие их схемы и понятия друг к другу, можно ли среди них выделить главное, из которого затем вывести как из клеточки другие? Если это невозможно, то встает другая задача, которую мы обычно называем задачей конфигурирования, т.е. построения еще одного, пятого предмета, который будет выступать по отношению к первым четырем как модель их общего объекта, а они, в свою очередь, по отношению к нему будут выступать как проекции знаний и частные предметы.

Но при такой постановке вопроса естественно и даже необходимо возникает еще дополнительная мысль и установка — не ограничиться только перечисленными логическими представлениями и предметами, а соотнести их с общей линией развития логики вообще и так называемой логики научного исследования в частности, поставить все это в более широкий контекст современных требований к логике со стороны практики. Это будет, по сути дела, та же проблема конфигурирования, но сформулированная не только в отношении к нашим собственным представлениям и предметам исследования, а ко всей логике в целом.

У нас есть основания ставить вопрос таким образом, так как уже в течение долгого времени мы занимаемся методическими проблемами синтеза знаний и разработали достаточно четкие представления о механизмах самого конфигурирования и исследований истории науки, которая является одним из моментов и условий этого конфигурирования. К этому же надо добавить, что появление нескольких различных логических представлений в нашей собственной работе создало — именно благодаря разнообразию их — не только условия и предпосылки для решения этой задачи, но и известный арсенал средств для этого. Разнообразие наших представлений об объекте логики и разработка общих представлений о структуре науки дают нам возможность ставить вопрос именно таким образом.

Сформулированный таким образом круг задач определяет и общий план моих докладов. Они будут подразделяться на шесть больших смысловых или тематических частей.

I. Проблемы логики научного исследования с точки зрения общего развития логических идей.

II. Анализ исходных схем содержательно-генетической логики, их возможностей и ограничений.

III. Анализ схем деятельности, построенных на основе схем преобразования объектов.

IV. Анализ представлений структуры науки и деятельности в блок-схемах. Понятие «организма» и «машины».

V. Анализ исходных идей теории «табло» и рефлексии.

VI. Специфические проблемы методологии структурно-системных исследований.

В изложении этого материала я рассчитываю примерно на семь-восемь докладов.

Сейчас очень много говорят о проблемах «логики научного исследования». Появился целый ряд толстых и тонких книг на эту тему. Характерная особенность их, с моей точки зрения, — отсутствие какого-либо метода и вообще какой-либо логики в подходе к самой этой проблеме. Фактически, никто из пишущих на тему логики научного исследования не обсуждает своего собственного метода. Но до тех пор, пока вопрос их собственного метода не выделяется в отдельную проблему и не обсуждается специально и отдельно, до тех пор все это остается пустым и ненаучным «рассуждательством», а попросту — болтовней. Все писания такого рода заведомо не могут дать научного результата. Поэтому первая задача, которая встает сейчас передо мной, это сообщить вам о методе моего собственного движения.

Проблемами нашего собственного метода мы очень много занимались как на этом, структурном семинаре, так и на других, и поэтому моя задача во многом облегчена. Ссылаясь на память постоянных участников семинара, я буду рассматривать этот вопрос предельно кратко и схематически, стараясь изложить лишь саму идею.

Первый принцип может быть назван сознательно-прагматическим подходом. Это значит, что мы исходим прежде всего из вопроса о способах употребления, использования знаний. В данном случае это означает, что наука логика как деятельность по производству логических знаний ставится в более широкий контекст той деятельности — ее можно назвать в данной системе «практической», — которая сделала необходимыми особые логические знания, и в которой эти знания так или иначе применяются, которой они служат.

Та более широкая система, о которой я говорю, может быть задана по-разному. В самом первом подходе она может быть задана в виде совокупностей некоторых общих требований к тем знаниям, которые должны быть произведены. Эти требования могут относиться сначала к назначениям или функциям этих знаний — как например: должны заполнить определенный разрыв — а затем также к материальным и структурным особенностям этих знаний.

Поясню это на примере. Когда обсуждают вопрос о том, как произошла логика, то обычно ссылаются на социальную обстановку Афин того времени, говорят о деятельности софистов, указывают на то, что они умели доказывать правомочность одновременно как тезисов так и антитезисов, перечисляют конфликты и затруднения, которые возникали из-за этого, и говорят, что в этих условиях должно было появиться какое-то средство, которое бы исключило подобные «разрывные» или «конфликтные» ситуации.

Таким образом задается назначение логических правил, определенные практические требования к ним. Короче говоря, в этих случаях описывается система социальных условий и в очень общем описательном виде задается «потребность» в определенных логических знаниях. Это один из возможных, и лишь первый способ представления такой системы внешних требований.

Второй необходимый способ изображения более широкой внешней системы — который собственно и ведет к тому сознательно-прагматическому подходу, о котором я говорил — предполагает уже более глубокий научный анализ. Здесь нужно описать ту систему деятельности, в которой будет функционировать, употребляться то знание, которое мы собираемся анализировать. Здесь пока и до того момента, когда это будет специально оговорено, я употребляю термин «знание» в самом широком и общем смысле как обозначение всяких знаковых структур, используемых в деятельности. Здесь придется проанализировать и особым образом изобразить «практическую» деятельность и вскрыть, каким образом, в каких механизмах знание обеспечивает ее. Очевидно, что это будет уже другой способ задания внешней ситуации, нежели простые ссылки на условия жизни афинского общества и происходящие там конфликты.

Осуществленное таким образом задание более широкого контекста практической деятельности позволяет нам затем перейти к анализу и изображению второго блока, а именно к блоку науки, тоже взятой как деятельности, в котором это знание вырабатывалось. Здесь мы должны прежде всего охарактеризовать основные составляющие или элементы науки. Мы должны говорить о знаниях теорий, средствах науки, ее методе и предмете, об эмпирической области и, наконец, о так называемых онтологических представлениях и схемах. Я не обсуждаю вопрос о том, как мы получаем это расчленение науки — предполагается, что это уже сделано нами и что присутствующие примерно знают строение науки. Мне важно сейчас только одно — показать сложное строение науки, обилие в ней разных элементов и предупредить присутствующих от плоского, широко распространенного сведения науки к теории, а последней к совокупности предложений. Наука не сводиться к теории, а содержит массу разнородных и связанных друг с другом образований — я перечисляю их вне всякого порядка, как бы просто напихиваю в этот мешок, называемый наукой, но пока этого достаточно.

Здесь можно сделать еще замечание, что очень часто, рассматривая зависимость науки и ее продуктов — так называемых теоретических знаний — от более широкого контекста, не нужно будет анализировать и изображать всю структуру науки, а очень часто достаточно будет ссылаться на характер онтологических представлений и схем, ибо они являются тем центром, вокруг которого группируются, по-видимому, все остальные составляющие науки, и поэтому описания онтологических представлений может оказаться достаточно при характеристике науки в целом. Но это замечание на будущее, которое непосредственно сейчас нам не понадобится.

Схематически описанную выше структуру можно представить так:

В связи с представленным выше расчленением предмета изучения нужно ввести еще одно расчленение науки, исключительно важное для понимания ее как деятельности особого рода. Если воспользоваться образом фабрики — а по-видимому при системно-структурном анализе науки этот образ является наилучшим и наиболее эффективным для исследований, — то можно разделить науку как бы на два «цеха». Один будет производить знания, перекидываемые затем в сферу практики, употребляющиеся именно там. Второй будет производить средства самой науки, ее инструментарий и «оснастку». Схематически это будет выглядеть так:

Мне здесь важно подчеркнуть, что производство знаний, создаваемых специально для потребления их в сфере практики, составляет, с точки зрения объема научной деятельности, лишь одну и к тому же сравнительно незначительную часть. Цех №2, где вырабатываются средства или оснастка науки, занимает в любой современной и вообще сравнительно развитой науке значительно больше времени и сил, чем непосредственное производство знаний, выдаваемых за пределы науки. Вы увидите в дальнейшем, что такое представление науки крайне важно для оценки статуса логики, ее действительной природы и ее места в системе наук. В частности, только на базе такого представления мы сможем подходить к решению вопроса о том, была ли логика наукой, является ли она наукой и может ли она быть наукой.

Представленная выше схема важна мне также для того, чтобы задать одно из возможных направлений усложнения и развития организмов науки. Дело в том, что изображенная выше система представляет собой самую простую схему структуры науки. На деле каждый из нарисованных здесь блоков сам является сложным структурным образованием и, кроме того, предполагает еще целый ряд дополнительных образований из тела науки. Если мы ограничиваемся только двумя указанными выше блоками, то работа в цехе №2 не является собственно научной по своему механизму: получение знаний в цехе №1 определяется теми знаниями, которые вырабатываются в цехе №2, последние являются средствами при выработке первых; и это — собственно научная работа. Работа в цехе №2, напротив, не определяется и не детерминируется такими средствами. Поэтому она может быть и является работой «искусства», а это значит, — по сути своей интуитивной и «нестрогой». Чтобы преодолеть этот момент, в ходе работы в цехе №2 выделяют специальные задачи — создание средств для этой работы. Но это означает, что тем самым ставят задачу создания рядом с цехом №2 следующего цеха — №3, в котором будут производиться средства для работы в цехе №2. Когда это будет сделано, в большей или меньшей мере, работа в цехе №2 точно так же станет собственно научной, а работа «искусства» переместится в цех №3. Общая система науки таким образом будет все больше расти и развертываться. И это — одно из важнейших направлений развития всякой науки.

Здесь важно отметить, что такое смещение задач научной разработки и центра тяжести всей работы ведет к непрерывному отдалению от практических задач, породивших данную науку. И нередко случается, что по сути дела вся научная работа смещается от них как бы в сторону; наука интенсивно разворачивается и развивается, но не за счет решения своих исходных задач, а лишь за счет решения вспомогательных, подобных задач, выдвинутых ходом ее собственного развертывания как системы и организма.

Учитывать это обстоятельство тем более важно, что в истории логики, по-видимому, именно так и получилось; сложившись для решения определенных «практических» задач, она затем переместила центр своих проблем на вторичные и побочные задачи, развертывалась, по-видимому, только там, и эта печальная история продолжается и до наших дней.

Задав подобную структуру более широкого контекста «практики», двигаясь в русле методической установки, которую я назвал «прагматической», и рассматривая тело науки как заключенное в этот более широкий контекст, как обслуживающее его, мы получаем определенный и весьма строгий метод (хотя я и представляю его здесь очень абстрактно) для анализа истории развития науки. Следуя этому методу, мы должны прежде всего, действуя сначала может быть чисто хронологически, выделять и описывать изменение тех требований или структур «практической» деятельности, которые происходят не в самой логике, а вокруг нее, и которые на каждом этапе задают определенную систему требований этой науки. Затем, на втором шаге этого анализа, мы должны оценивать производимые исследуемой наукой знания на предмет того, насколько они соответствуют этим требованиям и в какой именно деятельности эти знания применяются. Но это, очевидно, будет только первый этап анализа. Это — характеристика системы внешних или прагматических требований к продуктам работы той фабрики, которую мы называем наукой.

Но между системой практических требований к продуктам науки — как в ходе реального развертывания ее, так и в процессе исследования этих процессов — и самим предметом науки, выделением входящего в него эмпирического материала, построением средств и методов лежит дистанция огромного размера.

По сути дела, практические требования никогда не могут определить характер тех знаний, которые будут производиться наукой. Такого в истории никогда не было и, по-видимому, не может быть. Появление и разработка научных знаний, наоборот, диктуется внутренней логикой развертывания предмета науки и всей ее системы в целом. С этой точки зрения система науки со всеми входящими в нее элементами является особым «организмом». Я пользуюсь этой аналогией не случайно. Подобно тому, как внешняя среда никогда не задает направления развития живого организма, и воздействие среды на организм всегда осуществляется опосредованно через собственные механизмы организма, точно так же и сама наука никогда не определяется в своем функционировании и производстве знаний непосредственно внешними, «практическими» требованиями. Наука, как я уже сказал, живет по своим жестким законам. Вместе с тем она, подобно всякому другому организму, немыслима без той или иной среды. Поэтому и анализ механизмов развития науки, подобно анализу механизмов жизни и развития живых организмов, неправомерен без обращения к анализу среды. Более того, об организме живого или науки не имеет смысла говорить, если мы не задаем предварительно и первоначально той среды, в которой он «живет».

Задав систему среды, мы должны затем рассматривать, если не имманентное, то, наверное можно сказать, квазиимманентное движение организма науки в развертывании его предмета, его средств и методов. При этом между последовательными состояниями подобного организма всегда будет существовать определенная преемственность или, точнее, зависимость последующих состояний от предшествующих.

Но было бы ошибкой искать эту преемственность только между различными формами логики. Такой чистой преемственности и зависимости одних форм логики от предшествующих ей форм не существует. Кстати, это тоже входит в понятие организма. Его характерная особенность — ассимиляция элементов окружающей среды. С этой точки зрения материал каждой новой формы и каждого нового состояния такого организма — не только предшествующая форма и состояние организма, но также и материал той среды, с которой организм взаимодействовал и которую он ассимилировал.

В применении к нашему случаю систем науки это означает, что те или иные блоки тела науки будут происходить (и соответственно задаваться) не из трансформации элементов предшествующего состояния этой же науки, а из элементов других наук. Частный пример такого происхождения — перенос средств из одной науки в другую; это происходит очень часто, а сейчас мы с вами являемся свидетелями целой массы таких процессов, происходящих довольно интенсивно и даже бурно. Множество подобных процессов привело даже к тому, что сложились и существуют особые научные области, значение и смысл которых и состоит только в том, что они служат для этого переноса. Наиболее яркий пример — кибернетика.

Таким образом, каждая форма и каждое состояние науки логики оказывается зависимым не только от предшествующих форм и состояний самой логики, но и от форм и состояний других наук. Мне сейчас важно подчеркнуть сам этот факт, не входя в более подробное обсуждение конкретных механизмов и связей подобной зависимости. Все это — очень интересные и сложные вопросы. Постоянные участники нашего семинара знают, что мы непрерывно обсуждаем эти вопросы и получили целый ряд весьма занятных результатов. Специально вся эта работа проделывается нами в семинаре другого типа, посвященном истории логики; он работает на философском факультете МГУ.

Из того, что я сказал, следует практический вывод. Рассматривая призывы такого типа, какой мы сейчас часто слышим — о необходимости разработки логики научного исследования, или логики науки, в отличие от формальной логики и другие подобные им, — мы прежде всего должны выяснить, кому и зачем понадобился этот лозунг. И если сейчас, в отличие от того, что было двадцать лет назад или даже еще шесть лет назад, усиленно выдвигается и всячески муссируется лозунг логики научного исследования, то мы должны прежде всего поинтересоваться, какие именно изменения произошли в более широком контексте научной деятельности, которые могли бы привести к необходимости выдвижения такого лозунга. Мы должны понять, кто именно нуждается в знаниях, которые могут быть выработаны так называемой логикой науки, или логикой научного исследования. Анализ этой стороны дела позволит нам в дальнейшем ответить на вопрос, какие именно знания нужны и что собственно мы можем иметь в виду, когда говорим о некоей «логике научного исследования». Чем должны отличаться эти знания от того, что раньше давала формальная и математическая логика. Или может быть это должно быть то же самое, но только иначе «одетое», как это пытаются сделать представители сектора логики Института философии.

Итак, главное и исходное — анализ возможных продуктов этой будущей науки в контексте их употреблений. Но это, как уже было сказано выше, лишь первый шаг. Затем мы должны выяснить, а могут ли быть получены требуемые знания на основе уже существующих традиционных средств формальной и математической логики? Ведь может оказаться, что выдвинутые сейчас практические требования таковы, что существующий понятийные средства формальной и математической логики заведомо не могут их удовлетворить и послужить для выработки знаний, задаваемых этой системой практических требований. Может оказаться, что эти практические требования вынуждают нас создавать принципиально новые средства и методы логического анализа и что именно это имеется в виду при формулировании лозунга логики научного исследования.

Вся эта работа, естественно, должна будет базироваться на анализе онтологических схем современной математической и формальной логик. Но это уже соображение по поводу механизмов необходимой процедуры, а не по поводу ее смысла. Естественно, что анализируя требования к знаниям из логики научного исследования, мы должны подходить к ним не на фразеологическом уровне — требуется нечто новенькое и хорошенькое, — а так, как подходят к требованиям к продукту деятельности в инженерии, т.е. фиксировать их четкие функциональные характеристики по отношению к окружающей среде и способам использования.

И если мы так будем подходить к ним, если мы осуществим такое соотнесение требований к продуктам с возможными средствами и методами производства этих продуктов, то, вполне возможно, это сразу же предупредит нас от затрат значительного и совершенно бесплодного труда. В логике это особенно важно, так как, на мой взгляд, история этих бессмысленных затрат труда и усилий характеризуется круглый цифрой в 2500 лет. Указанное выше соотнесение требований к продукту со средствами и методами его выработки я и называю методом той предварительной работы, которая позволит нам оценить действительный смысл и действительные возможности лозунга о разработке логики научного исследования.

Очень коротко все изложенное можно повторить так. В последнее время усиленно выдвигается и всячески пропагандируется тезис и призыв о необходимости разработки логики научного исследования. При этом, когда задают вопрос, что такое логика научного исследования, и какой она должна быть, то выдвигают целый ряд мало вразумительных, но всегда по существу негативных утверждений. Например: «подобная логика должна быть содержательной, а не формальной» (при этом, что такое содержательная, остается невыясненным, это не то, что формальная) или «не логика изложения уже готовых результатов, а логика получения новых результатов». Но и эта последняя характеристика остается только негативной, а в качестве ее позитивного содержания излагается все, что угодно.

Пример этого — очень выразительная статья П.В.Таванца и В.С.Швырева в сборнике <...>. Вы прочтете там, что все и всегда занимались именно логикой получения новых результатов, а не логикой изложения их, а следовательно, продолжение традиционных линий как соответствовало, так и будет соответствовать новому требованию.

И основания для подобных утверждений действительно существуют, потому что сказать: логика получения новых знаний, а не изложение уже известного — это значит ничего не сказать.

Можно было бы перечислить еще целый ряд требований к знаниям из логики научного исследования. Но они всегда по сути дела, как я уже сказал, являются либо негативными, либо совсем невразумительными. И пусть вас не обманывает их позитивная форма, ибо реальный смысл всегда заключен только в противопоставлении чему-то и в отрицании этого чего-то. Это всегда требование, что нужно создать что-то такое, что непохоже на то, что у нас уже есть. (Характерно и примечательно, что на последней Конференции по логике научных исследований в Киеве произошла заметная переориентация позиций. Когда пришлось отвечать, чем же все-таки должна быть подобная логика, то последовал ответ — и здесь все оказались весьма единодушны, — что это будут старые традиционные понятия формальной логики и их приложение к различным конкретным проблемам науки.)

Поэтому, чтобы выйти из этого заколдованного круга, я предлагаю исходить из более широкого контекста развития науки вообще и тех проблем, которые в ней возникают, определить таким путем требования к знаниям, которые должны будут заполнить разрывы в развитии науки, проанализировать деятельности, в которых эти знания будут употребляться в качестве средств, и таким образом задать те объективные критерии, которые будут определять реальный смысл новых лозунгов. Ключевым, таким образом, будет решение вопроса, кому нужна логика научного исследования и что будут делать со знаниями из этой логики. Очевидно, что если требования к новой логике формулирует человек, который хочет знать, по каким линиям и куда будет развиваться в ближайшие пятьдесят или сто лет наука, как например, формулирует подобный вопроса Президент нашей Академии, чтобы обеспечить планирование развития науки, то очевидно, нужно будет анализировать его деятельность планирования развития науки и из этого выводить потребные и необходимые ему знания. Если же, напротив, подобные требования формулирует аспирант, который придя в свой институт, обращается к научному руководителю: меня никогда не учили вести научное исследование, скажите, пожалуйста, что мне нужно будет делать и в какой последовательности, — то нужно будет анализировать его деятельность проведения исследований и написания диссертации и искать такие знания, которые действительно понадобятся ему для его работы. Это будет, очевидно, совсем иной подход к логике научного исследования.

Таким образом, первый и необходимый момент в намечаемой нами процедуре, это анализ знаний, которые должны быть получены с точки зрения той деятельности, в которой они будут употребляться.

Затем следует второй шаг. Чтобы получить знания, заданные подобным конструктивно-техническим путем, надо построить определенную науку — логику научного исследования. При этом, естественно, встают вопросы: что будет рассматривать эта наука, какой у нее будет объект, какими методами она сможет и будет пользоваться, какая у нее будет онтологическая картина ее действительности и т.п.? Определение всех этих моментов будет вторым шагом работы. Этот второй шаг будет иметь и вторичный побочный продукт — решение вопроса о том, могут ли быть получены требуемые знания на основе уже существующих в данной науке средств и методов, а также в соответствии с уже существующей традиционной онтологической картиной. Охарактеризованная схема работы задает, на мой взгляд, первый этап работы, которую предстоит осуществить.

К разработке логик научного исследования мы должны подойти так же, как подходит инженер-конструктор к конструированию той или иной машины или прибора. Исходное в такой работе всегда — некоторая система требований к продукту. Он всегда должен отчетливо представлять себе, что должна будет делать машина, которую он сконструирует. Нужно задать так называемые «технические» требования. И если мы их зададим, то наши разговоры про логику научного исследования впервые приобретут действительный смысл и научное значение, перестанут быть беспредметной болтовней.

Затем надо оценить с точки зрения этих технических требований материал, из которого мы собираемся изготовлять нашу машину и средства, или инструменты, нашей работы. Могут ли они помочь в изготовлении той машины, какая нам требуется? Сейчас можно встретить очень много людей, которые подсовывают методы и понятия современной математической логики для решения проблем логики науки, ссылаясь на то, что понятия и методы математической логики очень точны, очень строги и достаточно разработаны. Это напоминает ситуацию, когда нужно изготовить холодильник, а вам подсовывают для этой работы маленькую счетно-решающую машину и при этом говорят: смотрите, сколько в ней ламп, тонких проводочков и как она быстро мигает. До тех пор, пока требования к логике научного исследования не соотнесены с возможными средствами и путями ее разработки, разговоры о создании логики научного исследования, на мой взгляд, остаются пустыми и беспредметными.

Важно понять, что сформулированные мной требования к способу работы не являются знаниями о некоторой действительности, а следовательно, они не нуждаются в каком-либо обосновании или оправдании. Все это — некоторая методическая посылка, а значит, — некоторая установка для работы. Она оправдывается практикой производства машин и разного рода устройств в нашем социуме. И только.

Я требую также, чтобы выдвигая лозунг разработки логики научного исследования, прежде всего отвечали на вопрос, что это будет такое, чем будет эта логика научного исследования. А до тех пор, пока это не охарактеризовано, до тех пор это требование остается пустой фразой. Здесь обычно возражают: как же можно определить, что такое логика научного исследования, если она до сих пор не построена? А я именно и требую, чтобы она была определена до того, как она построена, и указываю путь такого определения, ссылаясь на практику конструктивно-технических разработок в инженерии.

Когда инженер-конструктор формулирует технические требования к своей машине, то он еще не описывает свою машину, ее еще нет, но он уже говорит, какой она должна быть и будет. Когда авторы статьи о логике науки, или логике научного исследования (а они употребляют эти термины через запятую), говорят о логике научного исследования и при этом обычно, как это сейчас сделал Швырев, утверждают, что они употребляют этот термин «в другом смысле» (чем я), то я каждый раз спрашиваю: так в каком смысле вы употребляете этот термин, какой социальный заказ и кто вам дал и чем будет эта ваша логика? Я считаю, что мы вправе задать такой вопрос, прежде чем приступим к общей работе.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒