Щедровицкий Георгий Петрович 4 страница

Итак, было несколько человек, которые вот так, случайно, как я рассказал на примере встречи с Зиновьевым, друг друга находили... Они ходили, заходили в то, что сегодня в Москве называется "Кафе мороженное" на площади Пушкина (тогда это была нормальная пивная и там продавали раков, вообще было вот такое заведение), заходили, выпили, дальше обсуждали вопросы: как жить, что делать, чем заниматься, И получилось, что почти все из этих людей, с которыми дальше я двигался, принадлежали к кафедре логики. Это довольно-таки простое объяснение.

Можно, конечно, и нужно в определенных условиях заниматься социальной философией. И сегодня она, наверное, важнейшая и наиболее значимая. И, в частности, когда мы спрашиваем себя что такое социализм, что такое социально-экономические формации, как развивается история и каков вектор развития... Потому, что я сегодня уже перестал что-либо понимать. Я ведь воспитывался в идеологии, что социализм есть высшая формация, преодолевающая недостатки буржуазной формации. Сейчас, когда мы читаем газеты и обсуждаем что и как, у меня ноги становятся все более ватными, и я, вроде, начинаю догадываться, что, а может быть социализм совсем не высшая формация. Может быть это есть только особый частный случай феодальной организации общества. А движение вверх и вперед, может быть, предполагает большую свободу человека и условия для формирования личности...

Вот сегодня мы вроде бы можем это делать и должны сделать этот ход, подвергнув анализу эти понятия и соотнося их, вместе с тем, с нашей реальностью и анализируя ее предельно жестко и четко, но тогда все это было невозможно, и поэтому все те, кто хотел заниматься философией по настоящему, шли на кафедру логики. И начинали обсуждать логику, прежде всего как формы и методы самоорганизации. То есть организации собственного мышления, собственного действия, условий жизни, которая несет в себе осмысленность.42-47

А дальше так получилось, что философский факультет, вот при всех тех квалификациях и характеристиках, которые я тут изложил (и я бы не стал от этого отказываться), был, тем не менее, барометром и смело реагировал на все условия и обстоятельства жизни. Поэтому в 53 году, в октябре, ученый совет философского факультета устроил такую всемосковскую дискуссию о функции и назначении логики в системе наук, и это было тем внешним поводом, которая дала возможность выразить свое отношение и свое понимание ситуации. Это была первая такая дискуссия, в которой можно было участвовать (с октября 53 года и по март 54) и как только она кончилась, прошла другая дискуссия о функциях философии. Ее тогда проводила кафедра зарубежной философии, в частности, основными докладчиками были Эвальд Васильевич Ильенков и Валентин Корольков, которые придерживались такой интересной концепции, с которой я не могу согласиться, и с которой я спорил все годы тогда, внутренне продолжаю спорить и сейчас. Это как бы неогегельянская концепция... Неогегельянство на нашей феодальной почве.

Ну вот эти две дискуссии - первая о логике, вторая о функциях и назначении философии, я так понимаю, после того действия, которое произвел по отношению ко мне профессор Власов, были двумя основными факторами, которые определили траекторию моего полета, до сих пор.

Поскольку намечалась такая дискуссия, мы, аспиранты и студенты кафедры логики Московского университета, должны были определиться в своей профессии: создать рамки или пространство своей жизни, мышления и деятельности.

И вот уже сейчас, по прошествии сорока с гаком лет, прошу прощения - тридцати с гаком лет, я думал сформулировать это, может быть, как основную тему, с которой мы столкнулись: философия, логика, методология и наука как социальные институты и как формы общественного сознания, и вместе с тем, сознания индивидуального и личностного.

И вот... но сейчас я вроде бы сказал, что это меня интересует больше всего, и вроде бы мы должны разобраться с этими институтами, в социологическом смысле, и с этими формами человеческой культуры.

Я уже говорил говорил (и понял, что это вызвало некоторое удивление), что философии в России как-то не очень везло все время. Ее много раз начинали и много раз закрывали. Но я так понимаю, что ни один народ не может жить без своей философии, и поэтому нам надо восстановить историю, которая была, восстановить (вроде бы сейчас журнал "Вопросы философии" это делает) восстановить основные имена (но дело не просто в их восстановлении) и задать советские и российские философские школы, чтобы они работали и занимали место, которое бы по значимости своей не уступало немецким, английским или американским. А я думаю, что мы можем иметь и значительно более мощные школы.

И к этому вопросу я опять-таки вернусь, и постараюсь показать, что социальные условия нашей жизни очень способствуют решению этих культурных задач (или социокультурных).

Итак, мы должны были выдумать вот эту концепцию. С этим мы выступали. Сначала очень остроумно выступал Зиновьев, который дал определение ситуации. Я запомнил это его выражение навсегда. Он сказал, что если бы Маркс был бы жив и поглядел бы на нас, он бы к своим тезисам о Фейербахе добавил еще один: "Буржуазные философы объясняли мир, а советские философы и этого не делают". (легкое оживление)

И нам надо было, прежде всего, определиться в том, что делать и как двигаться дальше. Выступал Борис Андреевич Грушин, и выступал я потом. И вот для меня-то это выступление и задавало программу будущих действий и организационной работы: "Функции и назначение логики в современном мире".

Так получилось, что выступили мы довольно удачно, и обе воюющие стороны - а воюющими сторонами были, с одной стороны, формальные логики, а с другой стороны диалектики - стремились причислить нас к себе. И тоже были правы, поскольку, теперь-то я понимаю, что мы были, с одной стороны, формалистами (в смысле формальной логики), а с другой стороны - диалектиками, поскольку формализовали эту самую диалектику.

Насколько я понимаю, это было вообще сделано тогда более или менее так, впервые для европейской культуры. Я это говорю не потому, что не знаю, что там делали за рубежом, а именно зная это, но очень высоко оценивая тогдашнюю попытку - по перспективности ее.

Итак, мы ее произвели, это вызвало фурор на философском факультете, мы начали впервые чувствовать, что мы вышли из коротеньких детских штанишек и начинаем уже что-то представлять из себя. Но если таков был удачным первый шаг, то надо было теперь разворачивать все это дальше.

И так получилось, что мы, только что окончившие факультет, еще не ставшие, по сути дела, специалистами, но очень нахальные и самоуверенные молодые люди, должны были отвечать на вопрос... Ну примерно так же, как это у Тарковского. Помните, когда этого парня из умирающей деревни вытащили и спросили, умеет ли он лить колокола, и он стоял перед ситуацией: сказать "нет" - значит сдохнуть там, в деревне, а сказать "да" - значит взять на себя то, что он делать не умеет. И вы помните, что когда колокол зазвонил, парень этот опустился в изнеможении и плакал и сказал: "Проклятый тятька, а ведь тайны не открыл!" Так вот, тайны как делать философию и логику мы не знали и никто ее не передавал, и, по сути дела, мы жили без учителей, не уважали их и не ценили, поскольку они были малограмотные, и "что изволите?". И взяли на свои плечи ношу, которую нельзя было брать, поскольку плечи-то были ни как не развиты. И я так понимаю, что в жизни вообще не знание играет какую-то роль, не умение делать, а только человеческая личная претензия, окаянство, или то, что Высоцкий называл "настоящий буйный".

И вот это вот - то, мне кажется, что нам сегодня, в условиях перестройки и надо восстанавливать прежде всего. Это твердая уверенность, что мы можем это сделать, если захотим. И сделать все, что мы захотим. Если разумно будем хотеть. Я понимаю, что это очень дикая формула, но я призываю вас определять цели очень точно и практично.

И, вроде бы, когда перед нами стояла эта проблема, то решить ее так, как я вам советую и рекомендую, мы, конечно, не могли. Поэтому мы ее решали в, по сути дела, в беспредельности, и границ того, что мы можем или не можем никаких не имели и определить не могли.

И я сейчас, просматривая свою жизнь, всегда, как говорил один мой товарищ, очень тепло о себе тогдашнем думаю. Потому, что именно вот в этой беспредельности и нерасчетливости, без оценки своих сил и без различения достижимых целей и недостижимых, - в этом, на мой взгляд, и лежит успех всякого вызова.

Итак, мы начали с обсуждения вопроса что же есть логика? И я уже, по сути дела сказал, и хочу повторить еще раз, что мне представляется, что тогда этот вопрос был основным философским вопросом. С точки зрения развитой философии или логики это конечно все бессмыслица. Тот, кто занимается логикой, не спрашивает что есть логика. Тот, кто занимается философией, не должен спрашивать что есть философия. Хотя я подчеркиваю, это все представления, которые существуют у меня сейчас, когда я должен просматривать весь путь нашей группы и определяться в нем, и говорить что там было здорово, что плохо, что получено и что не было получено, что вообще могло быть получено, а что никогда не может быть получено и т.д.

Тогда у нас этого отношения не было и мы ставили цели так, как будто горизонт здесь находится на расстоянии протянутой руки, и мы можем схватить это и положить в карман. И я еще раз повторяю: на мой взгляд только так люди могут и должны жить.

Но дальше так получилось, что на эту дискуссию по логике, и дальше на дискуссию по предметным функциям и назначению философии присутствовало много студентов, а студенты народ живой: они начали приходить и спрашивать "А делать-то что? Вот у нас на курсе есть таких 5 недотеп, которые все время живут поперек программ". Я просил их список, а потом вывешивал и объявлял свидание с ними в одной из университетских аудиторий и начинал обсуждать вопрос, что будем делать и как жить. И их становилось все больше и больше. Тогда, в 54м, 55м году я держал в этом списке примерно 200 человек. И вроде бы я и сейчас говорю, что ничего подобного не могло быть ни в каком американском университете.

Отсюда эта проблема лишних людей, которую обсуждал ростовский философ Петров. Есть у него такая шикарная статья об истории "Пентеконтера". Если у кого будет возможность, почитайте, пожалуйста. По моему в плане социальной философии это удивительная статья. Очень глубокая, наводящая на разные... размышления, чреватые дикими выводами. Объяснение происхождения мышления в европейской культуре.

Статья построена на очень важном для нас различении, которое потом стало одним из главных (примерно через 2-3 года после тех, о которых я рассказываю): есть традиционные культуры, типа древнеегипетского общества или общества древних майя, к ним принадлежит, на мой взгляд, или принадлежало до недавнего времени и наше общество, - традиционной культуры, которое в мышлении вообще не нуждаются, людей, которые проявляют способность к мышлению, уничтожают как вредных для общества, есть трансляция образцов уже наработанной культуры, которые должны осваиваться и реализоваться. И - общество переходного периода (я не знаю, у нас сложится такое общество, или не сложится, - это зависит от нашей борьбы и нашего отношения; но если нам свезет, то может и получиться - со всеми плюсами и минусами из этого вытекающими).

Эта проблема потом стала очень важной, а пока, еще только чувствуя все это, и не все понимая или не имея возможности промыслить, мы должны были искать пространство своей работы. В каком-то плане мы уже были определены - мы были логиками, должны были теперь решить вопрос какую же функцию несет логика в системе наук, а это приводило к вопросам по философии и методологии.

Но вы должны понимать, и наверняка понимаете, что у нас тогда была одна методология - это была методология диалектического или исторического материализма. Ну, если пользоваться терминами Канта, то это был "канон", или "норма", за границы которой нельзя было выходить, а поэтому в роли методологии выступать это не могло, надо было ответить на вопрос что же такое методология, в какой мере логика может быть методологией? И тут нам огромную помощь, конечно же, оказала та единственная работа марксистско-ленинской философии - это "Философские тетради" Ленина, его замечания на работы Гегеля и конспекты соответствующие, где эта проблема ставилась.

Поэтому так получилось в истории философского факультета начала 50х годов, что те, кто его заканчивал и претендовал на то, чтобы мыслить и вообще формировать свою личностную позицию, свою личность, обращались к этой теме, начинали ее обсуждать. При этом - те из вас которые интересуются начатками философии, знают, что гегелевская формула, которую повторил Ленин, состояла в том, что не нужно трех слов, что теория познания или гносеология, логика и методология - суть одно и то же. С этого мы, собственно говоря, и начинали, и примерно десять лет моей жизни и работы проходили в твердом убеждении, что это вот такое вот, на большой палец, откровение и шаг вперед. Сейчас я понимаю, что это какая-то страшная глупость или ошибка - не может быть ничего этого! И вроде бы методология - это одно, теория познания это совсем другое, а логика это третье. Но ошибки бывают разные. Вот эта ошибка действительно, эта гегелевская ошибка, говорю я, действительно, с моей точки зрения, была гениальной ошибкой, поскольку она открывала перспективы для работы. И чтобы мы там ни наработали, мы все равно получали нечто, в том числе и в отношении европейской философской традиции. (пауза)

Вот тут я должен изменить масштаб рассмотрения и начать обсуждать кое-какие тонкие места, которые, может быть, и неуместные здесь, но попробовать я все равно должен, а вы мне дальше выразите свою реакцию, и я сориентируюсь.

Итак. Я уже сказал, что реально для нас главной стала проблема, что же такое философия, методология, логика и наука - что их объединяет, что между ними общего и что их различает, разделяет. Я и до сих пор думаю, что это для нас, для нашей страны один из основных вопросов. И, может быть, если мы его решим здорово, то нам не нужно будет даже догонять Европу - немцев или англичан и французов, а мы можем шагнуть сразу дальше них и оставить их сзади.

Ну действительно. Сейчас я убежден, что наука умерла. Ее больше нет, - осталась только скорлупа от науки, и больше того, я думаю, что наука вообще не есть та форма организации сознания групп, коллективов и людей, которая может давать работающее и практичное знание.

* (одинокий аплодисмент)

- Чего, чего?!

* (повторяется в знак ответа)

Я так понял, что Вы согласны со мной?

* ...

Но Вы ведь понимаете, что когда говорю это я, я знаю, что я уцелею. А если Вы это будете говорить, Вас же забьют ногами. Вы вот это понимаете, когда вы хлопаете?

* Поэтому и хлопаю...

И вроде бы, говорю я, мы живем в такое переломное время, когда мы можем отряхнуть старые формы организации мышления и формировать у себя новые. А именно - методологические формы, которые организованы иначе, построены на других операциях и процедурах, - и это было то самое, на что мы вышли, хотя еще этого ничего не понимали.

Но вроде бы, говорю я, это и есть основная проблема, над которой я работаю всю свою последующую жизнь, и над которой работают все мои товарищи. И если сформируется вот это представление, появятся люди, которые будут думать таким образом, так жить, действовать и это организовывать, то я буду считать, что я много чего достиг. (пауза)

Итак, сказал я, одна из основных проблем, над которой мы по сути дела все время и работали, это проблема четкого определения, прояснения и понимания философии, науки (это как два полюса), логики и методологии. Но для того, чтобы это все рассматривать в сопоставлении друг с другом, нужно работать культурно и точно. А следовательно задать сначала действительность их общего - того, в чем они едины, или иначе говоря, онтологическую картину или онтологию реальности, а потом сравнить их и выдать сходные и различающиеся признаки.

Этот ход, я думаю, понятен всем - то, что я сказал, как логические условия - тоже понятно.

Так вот первое движение, которое было сделано в рамках сложившегося тогда, в 55м году, Московского логического кружка (с 55 года он начал работать уже в своем семинаре, там масса тоже своих смешных историй)...

* Простите, можно Вам вопрос?

Прошу Вас.

* Мне тут непонятно почему ... формы сознания и называете их ... ?

А почему Вы думаете, что это формы сознания?

* Ну, будем говорить условно...

Итак. Вопрос Вы поставили, я Вам очень благодарен за него. Так вот это - что? Это что, формы сознания... А вот между нами с Вами что общего, интересно? Как Вы думаете, а?

* Ну, то, что мы люди. Это безусловно, наверное.

Гм, люди. И это наше общее.

* Я не вижу больше...

А я говорю, что ничего общего между нами нет. Вот Вы стоите там... я бы поправился, у нас с Вами ничего общего нет. Вы стоите там отграничены в пространстве, а я стою здесь. И ничто у нас не пересекается и не накладывается. Ваш нос - это Ваш нос, а мой нос - это мой нос.

* У Вас просто другое сознание.

Естественно! Так и есть, говорю я. Но проблематизация очень красивая, я думаю, что Ляйбниц-то прав: люди-монады действительно друг друга не понимают. А для того, чтобы они начали действительно друг друга понимать, нужно взаимосогласование того, что Томас Кун называет парадигматикой. У нас должны быть общие понятия и представления. И это происходит, только не поймешь где это происходит: в реальности или в наших представлениях.

Я поглядел на товарища и говорю: О!, человек, мужчина. И я человек, мужчина. И вроде мы думаем, что мы имеем нечто общее. Мы образовали две абстракции и подвели вас под понятие и меня под понятие, а понятие у нас одно и то же: человек и мужчина. И это называется, что между нами есть что-то общее.

Ничего себе, говорю я. Вы осуществляете трансцендентальный и трансцендентный переход сразу, решаете все спорные вопросы европейской философии так, между прочим, по-обывательски, и создаете такую путаницу, что черт голову сломит.

Поэтому, говорю я, и начинаю отвечать на Ваш вопрос, - одна из очень важных гипотез, или один из очень важных результатов, которые мы получили где-то в конце 80-х годов, заключается в следующем. Что в человеческом мышлении и в работе сознания одним из важнейших моментов является наличие или построение и присвоение онтологических картин.

Вы кто - материалист или нет?

* Я не понимаю такой вопрос.

Не понимаете?

* Да.

Отлично. Значит вот этой онтологической картины у Вас нет, - и Вы не понимаете.

Ну вот, скажем, для того, чтобы могла сформироваться физика, нужно было чтоб физики из самых разных направлений построили себе единое представление о строении вещества. И оно было построено в XIX веке, и это дальше определило развитие физики в рамках того, что я называю онтологической картиной. Вот, скажем, молекулярно-кинетическая теория вещества выступала как онтологическая картина. Потом, когда возникли представления об электромагнетизме и было задано представление о поле, возникла новая онтологическая картина, а именно - что все есть поля. Электромагнитные поля, сегодня мы говорим - биополя или еще что-то. Но поле живет иначе, чем материальные частицы в молекулярно-кинетической теории, да? Я сейчас понятно говорю?

Так вот, для того чтобы нам сравнивать, скажем, газ, металл и еще что-то, нам надо иметь эту онтологическую картину. Одну или другую, но ту, которая ухватывает способ бытия и газа, и твердого вещества или еще что-то.

И вот та же ситуация была там. Если я говорю, что нам надо было сравнивать философию, науку, методологию, логику, то мы прежде всего должны были ответить на вопрос: а они все что есть в сути своей? Вот если мы теперь отвечаем что они есть - одна, другая, третья, четвертая в сути своей, мы задаем онтологическую картину.

* Можно один вопрос

Прошу Вас.

* Насколько важно для этой темы насколько онтологична сама картина?

Вот тут я Вас уже не понимаю. Дополнительно...

* (женск.) То есть важно сущая она или нет?

Теперь понял. Но отвечать буду довольно сложно.

От того, насколько она ухватывает сущность, зависит успех моей работы. Мне может либо повезти либо не повезти, но это дело случая. Психологисты скажут: один гениальный ухватил дело, а другой, который не очень продвинутый, - не ухватил. Я таких способов объяснения не приемлю.

Я методолог, поэтому я работаю совершенно иначе. Я говорю, смотрите (я думаю, Вы сейчас меня четко очень поймете): мне важно иметь онтологическую картину. И это моя гипотеза: я это выдвигаю и я имею. И в рамках этой онтологической картины я буду строить работу. Свезло мне или нет - это скажут последующие генерации людей. Если мне свезло, меня запишут в мир философов, ученых или еще что-то. Не свезло - скажут: "ну, ошибся, путаник". Это уже проблема моей судьбы.

* Простите, непонятно. Когда Вы говорите слово "свезло"...

Конечно, говорю я, конечно, Вы точно все понимаете.

И это не мое дело обсуждать: так как мне свезло, удалось или нет. Люди высказывают гипотезы, мнения, а уже на небесах решают вопрос "попал или не попал". Маркс бы говорил иначе. Он бы сказал: "Всемирно историческая практика отвечает на вопрос, попал или не попал". Но мне начхать - для меня, что на небесах, что практика историческая - все едино... После моей жизни, когда я уже весь сгнию и когда я свою работу проделаю. А поэтому я говорю: мне-то надо только одно понять - что в науке, в философии нет разницы между истинным путем или ложным. Важно в жизни не мельтешить. Вот выбрал путь - иди до конца и не сгибайся. А что у тебя получится в результате - человечество проверит этот путь. Если скажут, что я работал грамотно, культурно, строго... Если скажут, что я плохо работал, - пойдут по этому пути второй раз, третий раз, четвертый, и будут ходить так до тех пор, пока не устанут.

Ответил ли я Вам на Ваш вопрос?

* Простите, а когда будут ходить второй раз, третий, вы же в этот момент уже сгниете...

Да. Да. Поэтому: у меня есть время. Я могу работать... - раньше я думал, что до 80-ти, теперь я понимаю, что после 60-ти работать, наверное, уже не надо, поскольку "понималка" уже не та. Но сколько у меня времени есть - надо работать. И не мельтешить, то есть избранный путь доводить до конца и совершенствать...

* Если Вашей методологией воспользуются другие, они могут ее обратить во вред.

Я Вас понимаю. Я Вас понимаю...

* Вы вот говорите об онтологической картине. Я вот тут пытаюсь понять...

Да нет. Вы не правы.

Итак. Вы поняли, что есть такое место, пустое место, необходимое для мышления, онтологические картины, или нет? Пустое место! Вот чем это будет заполнено - зависит от того, в какой традиции Вы воспитаны. Если Вы математик, то Вы будете работать в аксиоматике. Мне это не близко. Для меня эта работа трудна. Я люблю работать в картинах. Я рисую схему и вижу объект в схеме. И чтобы схема была наглядной и каждый знак в схеме был многозначным. Когда мне говорят: "точность", "однозначность", - я говорю: "пошли Вы... гулять", - мне это не нужно, мне нужно как в реальности и в действии, поскольку мышление есть деятельность. Для меня. Я потом буду поправляться, но пока что.

Поэтому: важно понимать, что в мышлении, в его организации, должно быть такое место, как онтологическая картина. И я таким образом как бы присваиваю себе прерогативу и функцию Господа Бога: я вижу мир как он есть на самом деле и в сущности своей. И человеку, чтобы работать, надо такую картинку иметь. Картинка может претендовать на истинность, а может не претендовать.

Решается это в ходе практики или на небесах. Я беру оба варианта, они меня оба устраивают. И тот и другой - нечеловеческий, недоступный человеческому опыту. Мне важно иметь картинку. Вам нравится аксиоматическая?, - я говорю, - берите себе аксиоматическую, и работайте. Мне они нравятся, когда они как бы вещные (как бы), схемы. Вас что-то не устраивает в моем ответе?

* У нас понятия-то разные.

Ну отлично, разные, я понимаю, что разные, но я вроде бы продолжаю с Вами разговор, - так что Вас не устраивает?

* Тот смысл, тот денотат, который я вкладываю в определенные понятия... Вы в них совершенно другое вкладываете.

Ну, и что сделаешь, у нас у всех так... Ну, так что? Мы уже разговаривать с Вами не можем?

* Боюсь, что нет.

А чего это Вы боитесь? Я - не боюсь, а Вы - боитесь?..

Ну хорошо.

Итак. Есть как явление, как нечто социально фиксируемое, нельзя сказать наблюдаемое (нельзя сказать, что я могу это пощупать как эту колонну), но вроде бы говорится, что есть и подразумевается наличие денотата, как Вы сказали (я перехожу на Ваш язык) - философия, наука, логика, методология. Теперь спрашивается, как они связаны, могут ли они замещать друг друга?

Кстати, для нас проблема в связи с объявленными мною тезисами, очень сложна, поскольку где-то начиная с 60-х годов, ученые начали нас по возможности уничтожать. Поскольку они говорят: "эти чудаки утверждают, что наука умерла и подлежит замене методологией - надо их похоронить". И вопрос очень сложный. Даже там, где, скажем, к методологии относятся очень здорово и просят нас работать и дать результат, каждый раз приходится выдавать лозунг, что методология не претендует на то, чтобы подменить науку. Надо предоставить науке умереть самой! - тихо, в своей постели - сгнить, и начать вонять так, что это будут чувствовать все.

Методология решает другие задачи. Это очень важно сейчас. И в плане нашего социального устройства, работы, социальной конформности и т.д. Но тогда мы всего этого не понимали. Но нам важно было отвечать на вопрос и строить понятия. А для этого задавать онтологическую картину, которая была бы общей и для философии и для науки и для методологии и для логики. Понятно я ответил, или не очень? Понятно. Одну секундочку, я сейчас сделаю шаг, потом вопрос.

Первая гипотеза состояла в том, и в частности, это был очень острый вопрос для философии 40-х, 50-х и начала 60-х годов. Думаю, что для советского общества - и до сегодняшнего дня. Поскольку, как очень красиво однажды написал Батищев, отвечая на анкету новосибирскую, когда мы готовились к семинару по структуре науки, его спросили: "Кем, Вы считаете, были получены важнейшие философские результаты в 50е или 40е годы?" А он написал: "Уважаемые коллеги, в философии хорошие результаты бывают один - в сто лет, поэтому думать о том, какие результаты были получены в том или ином десятилетии - бессмысленно" Потом он поставил точку и написал: "Думаю, что за всю историю советской философии никаких результатов получено не было".

Ну, вот я так думаю - я все время спрашивал - а чего ждут собравшиеся здесь люди, какого ответа? И мне сказали: они пришли, чтобы узнать было что-нибудь в философии или не было. При этом они думают, что ничего не было и надеются, что я, как философ, это буду утверждать.

Я по этому поводу сказал, что, на мой взгляд советская философия развивалась за все эти десятилетия ничуть не хуже, чем все другие, а я лично думаю, уверен и убежден, что лучше, чем другие. И мы сегодня имеем результаты, в частности в виде системомыследеятельностной методологии каких нет ни в одном другом языке. Это мое убеждение, я готов за него драться, доказывать, аргументировать, объяснять и показывать. Но это, опять-таки, моя субъективная точка зрения.

Итак, вот когда возникла эта проблема, то первый шаг, который был объявлен с большим пафосом Александром Зиновьевым...

А он был в нашей группе старшим, он прошел всю войну, он старше меня на семь лет, и был, в общем, самым уважаемым в нашем кругу человеком... на мой-то взгляд, он - великий логик, и то, что он сейчас живет и работает сейчас не в нашей стране, на мой взгляд, есть огромная потеря для нашей страны; и я очень рад, что "Иностранная литература" опубликовала его биографию, рассматривает его как русского советского писателя. Но я хочу подчеркнуть, что он не только писатель, он великий, гениальный философ и логик, и уже то, что он построил, дает ему место в философском Пантеоне не только ХХ века, но, на мой взгляд, в общемировом Пантеоне.

Так вот первый шаг заключался в том, что он утверждал, что все это, то есть и философия и наука и логика и методология - суть не что иное, как деятельности.

При этом, для себя мы очень четко понимали, что это есть с одной стороны мышление, и мне лично больше нравился тезис, что все это есть формы организации мышления, но ему больше нравился тезис, что - деятельности. Дальше мы эти вещи развели, и сегодня я, скажем, могу уже, с моей точки зрения, очень строго и точно отвечать на вопрос что такое деятельность, что такое мышление и чем они отличаются друг от друга.

Хотя в 50-е, 60-е, 70-е годы, скажем, многие психологи упрекали меня в том, что я разницы между деятельностью и мышлением не делаю, не понимаю и свожу мышление к деятельности. В этом есть свои основания и свой резон, хотя - я этого не путаю.

Но шаг был исключительно важными и принципиальным - что все это есть деятельность. А какие здесь шли оппозиции и какие линии борьбы намечались?

Тезис деятельности был противопоставлен тезису, что это суть знания, и что их можно анализировать как такие стандартные статические структуры знаний. И в этом плане Зиновьев утверждал, что картина тоже есть не что иное, как временно закрепленная деятельность. И со стороны работы художника, который рисует картину, и со стороны человека воспринимающего эту картину. И здесь опять, на мой взгляд, содержался невероятно важный прорыв к категории системы, - в том ее виде, в каком мы ее потом закрепили. И одновременно - выход в совершенно новую, незнаемую область, где требовались уже принципиально иные логики работы. Вот здесь и проходил один из важнейших фронтов борьбы, при этом борьбы - с самими собой. Поскольку после того, как выдвинули тезис: наука - есть деятельность, философия - есть деятельность, логика - есть деятельность и методология - есть деятельность, следовал вопрос: а что такое деятельность?

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒