Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





А. Кобяков. «Константин Васильев глазами друзей»



А. Кобяков. «Константин Васильев глазами друзей»

Уменьшено до 33% 885 x 591 (97,56 Кб)



Георгий Филимонов. Скажи, кто твои друзья…

Уменьшено до 42% 487 x 709 (78,13 Кб)



«Не мы читаем книги, но книги читают нас...»


И дальше:

Цитата("Л. Блинов")

...B этом отрывке – вся суть его души. У него, у этого удивительного художника, нет ничего незаконченного. Есть незавершенное. Но это – закончено Любой набросок, этюд – поразительно целен. Любой его штрих, линия, мельчайший мазок на полотне -это всегда арена напряженной борьбы за чистоту выражения Невольно приходят на ум слова поэта:


В чем протекли его боренья?
С самим собой. С самим собой...




Ну вот... Читал – упивался книгой, так и хотелось процитировать ее всю, целиком, а выхватил, наверно, далеко не самый выразительный кусок. Но с интересным, захватывающим чтением как раз так и случается. А сборник «Константин Васильев глазами друзей», подготовленный к изданию Обществом славянской культуры г. Казани и изданный ТОО «Стар» под редакцией М.Н. Белгородского обидно ничтожным тиражом 1200 экземпляров, – именно такое чтение.

Жаль, не задался запев. А так хотелось изложить свои восторги стройно, внятно, членораздельно и начать солидно, с какого-нибудь прекрасного эпиграфа... Может, попробовать со второго захода?

Что значит жизнь на белом свете –
сюжет... а может быть, сонет?..
Иль этот знак развеял ветер
и в мир пролил как горний свет?..
Виль МУСТАФИН.

«Памяти Константина Васильева».



Известно, что художническая среда отрицала – и отрицает – Васильева-художника с редким единодушием. Нет, не заместители и даже не сам министр живописи и ваяния, не мелкие чиновники Минживвая, не замзавы отделов и секторов колористики и перспективы, не подрабатывающие на полставки в десятке инстанций профессиональные отстаиватели подлинно народной неизъяснимости полотен, не искусствоведы и эстетологи, «доценты с кандидатами», а именно свой брат, свой клан, цех, «профсоюз» художников, «черная кость» изобразительного искусства, люди от самой что ни на есть творческой «сохи» – от кисти и мольберта.

Не надзиратели-охранники, а собратья-невольники по пыточной камере самовыражения не приемлют Васильева в свою среду.

Но мне – чисто случайно! – довелось попасть, не помню уж, в каком году, на выставку Васильева в Москве, на Грузинской улице Москва – город перманентных вернисажей. Вот и тогда одновременно что-то экспонировалось и в престижных выставочных залах на Кузнецком мосту, на Тверской, в Манеже. Но там было просторно, а на Грузинской – не протолкнуться.

Как все-таки хорошо, что профессионально живущих куда больше, чем профессионально рисующих!

* * *



Но популярность – это, конечно, не главный показатель в искусстве. Когда он главный – он, скорее, отрицательный Но в притягательной магии Васильева нет ничего от символа «поп-», синонимичного «быдл-». Здесь чистая гравитация к инстинктивно чувствуемому интеллекту, который не менее интересен в поиске, чем в находке

Однако верно и то, что процесс творчества становится любопытен только после того, как предъявлен результат.

* * *



Поэтому вынужден нарушить табу, сразу положенное самому себе: ни слова о Васильеве-живописце и как можно меньше – о нем самом, а только об ауре, об обволакивающем его духовном магнитном поле, о его отражении в друзьях.

Но художник – если он художник – должен быть сначала и интересен как художник, и только в сороковую очередь – как философ, филателист или приятный баритон.

Уменьшено до 65% 297 x 455 (34,41 Кб)



Я многого не понимаю в его произведениях-иносказаниях, легко и свободно ощущая при этом, что это не от высокомерной зауми автора, а от моего профанства. Он мучился от непостижения себя больше, чем я, – вернее, только он и мучился... А мне, из мне доступного, достаточно того, что его картины вызывают чувства неясные, тревожные, но не злые.

Но есть в творческой анкете Васильева строка, на которую я с чиновничьей самоуверенностью, дохнув, гулко шлепнул бы гербовую печать бесспорного таланта. Это – галерея портретов композиторов.

А в этом графическом ряду есть шедевр, опровергающий другой шедевр – блистательный и во всех остальных, кроме этого, случаях неопровержимый тезис Юрия Олеши, что гений – это вопрос количества. Свою гениальность рисовальщика Васильев доказал несколькими феноменальными штрихами, сделанными, на глазах изумленных друзей, буквально в одну секунду Это портрет Шостаковича – тот из двух, который в несколько стремительных линий. Безусловно, это рекорд, способный украсить Книгу Гиннесса. Вряд ли есть другой пример засвидетельствования высшей одаренности за столь краткий миг.


На иллюстрациях: два «Шостаковича» К. Васильева.



И – довольно о живописи.

* * *



И все-таки... Есть нечто мистическое, даже жутковатое в том, что человек – пусть только его облик, может быть сведен к полудюжине линий. Несколько взмахов карандаша – и ты уже ты, и никто другой на свете. Ты, которого нельзя спутать уже ни с каким иным из пяти миллиардов землян. Индивидуальность дактилоскопических лабиринтов все-таки не так убийственно-уничижающа – как-никак, там какие-то хитросплетения... Здесь же – минимум даже извилистости.

Да-а... Мороз по коже – неужели и внутреннее наше содержание можно вот так же исчерпывающе изложить пусть полусотней – но всего лишь точных росчерков фломастера?

* * *



Ну все, все – хватит об искусстве! Хватит об искусстве рисовать! Теперь – только об искусстве жить и дружить.

* * *


Блёстки:

Цитата("Г. Пронин")

Васильев был талантлив и красив в общении.

К начальникам относился как к людям, не умеющим жить красиво.

 

Цитата("Л. Блинов")

Ему являлись в единстве – и живопись, и слово, и музыка. Музыка была присуща ему всегда: он ее слышал и видел.

 

Цитата("Г. Пронин")

Это был нормальный стиль наших отношений – совместное молчание.

 

Цитата("И. Цветков")

Заметив, что я неодобрительно отношусь к современной музыке, а точнее, просто ее не знаю и не понимаю, он никогда не пытался что-нибудь доказать или объяснить, хотя в то время, как я сравнительно недавно с удивлением узнал, уже отлично был знаком с произведениями и Веберна и Булеза. Это трогательное обыкновение щадить невежество и тупость своих собеседников могут подтвердить все знавшие Васильева. Вообще, я думаю, он охотно согласился бы с прекрасными словами Китса о том, что люди не должны бы спорить и убеждать друг друга, а лишь шепотом сообщать свои мнения.



Что тут скажешь? Ничего не скажешь, да и не надо говорить. Только завидовать и жалеть, что о тебе вот так не вспомнят друзья.

* * *

 

Цитата("И. Цветков")

«Пройди мимо того, что не способен полюбить» (“Так говорил Заратустра”). Эту заповедь Костя усвоил в совершенстве.



Эх, я бы тоже попробовал усвоить эту заповедь Заратустры! Если бы ее знал! Но чтоб ее свободно знать, надо быть Васильевым или одним из его друзей. Человеком того круга.

* * *

 

Цитата("И. Цветков")

«Мой друг, отчего так мало судьбы в твоем взгляде?» – этими словами «философа с молотком» спрашивал, думается мне, не раз наш художник самого себя и свое творчество, и именно это чувство духовной ответственности перед Высшим, перед судьбой, а вовсе не замаскированные под дух броские идеи нордизма, язычества, национализма и т.п., щедро подсовываемые некоторыми друзьями и доброжелателями, определяло поразительную серьезность, даже трагизм его живописи. Оно же позволяло ему быть всегда впереди не только этого, в какой-то степени случайного круга знакомых и друзей, но и (в духе сонета к Орфею Рильке из 1-й части этого цикла, который вообще многое помогает понять в существе таких художников, как Васильев) самого себя. Это был не только интереснейший собеседник, но и, пожалуй, наиболее самостоятельно мыслящий человек из всех, кого я встречал. Мне представляется теперь, что его мышление не было искажено двумя главными врагами всякой мысли вообще – логикой и страстью. Относительно первого достаточно сказать, что логичность и ложность он считал однокоренными словами (что, пожалуй, верно и этимологически), и не без гордости утверждал, что не способен понять ни одной теоремы Евклида. Справедливость второго мог бы подтвердить или опровергнуть, конечно, только сам Константин, но я хочу обратить внимание читателей на тот замечательный факт, что Васильев никогда в жизни ничем не болел, хотя отнюдь не был физически мощен. Нет, страсти явно не сжигали его, как бы демоничны ни были подчас взоры героев его полотен. Лишь ранняя лысина, придавшая его черепной коробке отдаленное сходство с Достоевским (или Моргенштерном) наводила на мысль о сильной внутренней борьбе. Мне думается, наоборот, он сам сжигал свои страсти , причем с такой же непреклонностью и хладнокровием, как своими ранними опусами разжигал, бывало, печку настывшей комнаты...

 

Цитата("И. Цветков")

У этого человека были основания для мрачного взгляда на мир в отроческом и юношеском возрасте, когда восприимчивость наиболее обострена, он переживает смерть отца и сестры, затем – недоброжелательство и не всегда безобидные насмешки, скажем прямо, довольно гнусной поселковой среды, неприятности на работе – у матери, с ее прямым и неуживчивым характером. Первая красавица поселка, муза его раннего творчества, удручающе быстро опускается в житейскую тину Положительные люди с осуждением смотрят на неприкаянного бездельника, которому они охотно приписывают все грехи и слабости, свойственные художникам. «Маститые» художники мстительно третируют непокорного выскочку; проклятые средства к существованию настолько мизерны, что не хватает даже на кисти, краски и холсты.

Нет ничего странного, что юноша с таким сознанием своей одаренности и превосходства над ничтожеством угнетающей обыденности и такой нравственной, чуткостью, какими обладал Константин Васильев, горячо и близко к сердцу воспринял великий протест, «das grosse Ekel»* гениального нигилиста. Неудивительно и то, что мощный, но несколько одномерно эсхатологический пафос певца сверхчеловечества дополнялся в его сознании всеми оттенками, которыми обогатил это отвращение XX век: ему была вполне понятна и близка общебытийственная «Nausea»** Сартра и Платонова, Беккета и Шостаковича. «А меня всю жизнь тошнит», – признался он однажды в ответ на сходную жалобу одного близкого ему женского сердца. А вся сознательная жизнь художника прошла в промежутке, который ныне открыто признается потерянным временем нашей страны и народа.



Я привел эти обширные и тяжеловесные цитаты с умыслом. Обе они принадлежат протоиерею Игорю Цветкову, чей стиль, слог – слова! – вдруг оказываются сродни кисти Васильева – так же притягательны и так же тягостно-сладостно-труднопостижимы. Но – справедливости ради и утешения для – не так уж и постыдно – не до конца понимать образованнейших людей. Стыдно – и не пытаться.

Ну, а теперь – чуть-чуть «по нисходящей»:

Цитата("О. Шорников")

Незаметно кончились бездумное чтение ради сюжетной интриги, просмотр фильма или слушание музыки ради развлечения, но выработался сам. собой простой и эффективный метод постижения произведения – самому становиться как бы автором его. Уловить эмоциональный и нравственный настрой автора, не разрушая целого логические анализом, а настроив в резонанс собственные скрытые струны, угадать тайну красочной и языковой фактуры сопряженным переживанием, сгущенным вниманием и со-чув-ствием творцу – и вот уже подняла тебя волна авторского вдохновения, как подымает океанская волна гавайца на малоплавучей доске...

 

* * *



Не правда ли – явственно вырисовывается из этих отрывков картина окружения Васильева – высоколобые бледноликие худосочные интеллектуалы, тщедушные очкарики, променявшие жизнь на словесность. Да пускай они трижды правы в своих заоблачных умопостроениях и мозгозаключениях – никогда не признаю я никакой истины за этими цицеронистыми краснобаями с анемичными немужскими безмозольными ручонками, не державшими ничего тяжелее кисточки или авторучки. Мужчина, по моему разумению, должен обладать, кроме мудрости, еще и кое-какой физической удалью, чтобы, пр.крайней мере, быть способным на всем скаку остановить стандартную российскую женщину, которая «коня на скаку остановит».

Цитата("О. Шорников")

Через неделю мы с Генкой, как и другие студенты, уехали в глубинку Татарстана сроком на месяц убирать картофель и прочий разнообразный урожай.Что бы гам ни говорили, а я всегда любил и люблю эти поездки на сельские работы. Здесь сбрасываешь постоянный, неизбывный груз привычных работ и с удовольствием впрягаешься в простую, физически нелегкую, но нравственно легкую и приятную работу. Если делать ее со вкусом радуясь напряжению и усталости, то чувствуешь, как вливается эта усталость силою и здоровьем А как хороша деревенская пища и эти общие – всей группой – обеды, всегдашний некапризный аппетит! Наешься до того, что и двигаться лень, а как пошел работать да нянчиться с мешками, гак уж и не остановиться к концу дня – так бы, кажется, рвал и метал до утра.

Когда по утрам бригадир наряжал нас на работу, я всегда старался попасть в грузчики на автомобиль. Это разнообразно и интересно Пошлют, например, на погрузку силоса из-под комбайна, и ты пляшешь под потоком сочной измельченной кукурузы, уминая ее в кузове для большей вместимости – скорей-скорей, не зевай уминай, не то засыплет – и рук не повернешь. Потом блаженствуешь наверху положения, пока везут тебя на разгрузку поковыривая молочно-спелый кукурузный початок, пробуя на зуб и отплевываясь. Возле силосной ямы снова горячка – бегом, бегом, только мелькает лопата совковая, бегом, бегом – только летит непрерывным потоком силос под ноги уминающих, бегом – в тот угол, в этот, сюда в серединку, чтобы ровно, чтобы без пустот и рыхлостей, бегом, чтобы не остановился комбайн по твоей вине. Для тебя почему-то это вопрос чести теперь, самое важное дело, и недовольный взгляд комбайнера или шофера язвит сильнее, чем выговор в приказе. Готово! Пошел! (Яхше! Айда пошел тугенда!)

Или попадешь на разгрузку кирпича, везут тебя я кузове куда-то в Апастово на кирпичный завод – это все, что понял ты из смешанных татарско-русских объяснений, да и надо т понимать? Нам, татарам, все равно – лишь бы не опоздать к обеду. Кирпич – так кирпич, бегом -так бегом, весело и азартно таскаем с напарником-небездельцем и укладываем в кузове штуку к штуке, рядок к рядку, штабель к штабелю, пьфу-тьфу – и кузов полон!

 

Цитата("Шорников")

Я корячусь возле пятипудовых мешков, и напарник-небезделец кряхтя подсаживает. «Эй, малай, не так берешь. – слышу я, – гляди, надо как» – и крепкий жилистый парень подходит к мешку, не сгибая расставленных ног, наклоняется, складываясь пополам, прижимаясь грудью, крепко охватывает и р-раз! Выпрямился, а мешок уже на плече – и дальше бегом по сходням в кузов машины – обратное движение – и мешок уже на полу, в нужном месте, как огурчик! «Понял?» – «Понял!» -нагибаюсь, обхватываю «Крепче, крепче прижимай, как бабу!» Р-раз -и мешок на плече и даже вверх поддергивает – «яхше, малай, понятливый!» Бегу по трапу, а он пружинит, поддает под ноги – приноравливайся! Теперь я знаю-, зачем человеку брови, – это чтобы глаза не заливало потом с пылью, а что с краю попадает – пустяки, проморгается. И кто это придумал, и зачем это придумал – уничтожить тяжелый мускульный труд – не надо его уничтожать! Остановитесь, мудрецы-философы, законодатели и законоговорители, не делайте его ненужным и бесцельным в нем источник беспричинной радости. Пожалейте нас, мужиков, пожалейте жен и детей наших – ничто так не свято, как ласка грубой сильной руки.

 

* * *



Из всего этого следует хрустально-кристальная очевидность, что не эпоха определяет человеческую сущность а сам человек определяет себя, мало, а то и вовсе не завися от доктрин, поветрий, учений, мод, господствующих взглядов. Сколько вылито ушатов на бесплатный, подневольный, «крепостной» труд-проклятье горожан на осенних колхозных полях. Но вот один из ближайших друзей Васильева – Олег Шорников вспоминает об этой «советской барщине» с восторгом и упоением. И вряд ли доставило бы ему столь же острое наслаждение не самозабвенное вкалывание за миску колхозной похлебки, а со скрупулезной щедростью оплачиваемая сдельная – помешочно, покирпично, поохапочно – работа на «нового русского».

А ведь это и есть не что иное, как пресловутое, опошленное до неузнаваемости «умение жить»! «Уметь жить» – значит уметь превращать в радость утрамбовывание силоса и в поэзию – разгрузку кирпича «Уметь жить» – не дорваться, правдой и неправдой, до осетрового балычка, а мужичьей работой до костяной ломоты нагулять зверский аппетит. И заслужить, ноющими жилами, потрескивающей хребтиной – иною способа нет – право на стихи:


Я задремал, главу понуря,
И прежних сил не узнаю;
Дохни, Господь, живящей бурей
На душу сонную мою!
Как глас упрека, надо мною
Свой гром призывный прокати.
И выжги ржавчину покоя,
И прах бездействия смети!
Да встану я, Тобой подъятый,
И, вняв карающим словам,
Как камень от удара млата,
Огонь таившийся издам!

 

* * *



Человеку не дано выбирать себе эпоху для проживания – и правильно в какой родился – а той и блаженствуй, не кочевряжься! Васильев прожил яркую жизнь в тусклые времена В несчастливых обстоятельствах он был счастлив. Счастлив и своим творчеством и своими друзьями. Но., принято почему-то считать, что ему не повезло с эпохой немножко лишнего., все-таки чересчур тоскливое, гнетущее ему досталось времечко, надо бы малость повольнее!. А давайте спросим себя- ну, а родись Васильев четвертью века позже и живи он в нашей сегодняшней прекрасной безбрежной свободе – что, он написал бы иные картины? Любил бы другую музыку? Исповедовал другие принципы? То же и написал бы, то же и тех же любил, то же и тех же презирал, того же брезговал и в то же верил. Так же радовался и так же страдал бы.

* * *



И в рыцарском XVI веке, и в меркантильном XXI столетии его окружали бы натуры, пышущие нравственным и душевным здоровьем, гурманы и обжоры жизни, люди, которые в самых ничтожных условиях способны быть эпикурейцами мысли и дела. Читая воспоминания друзей о Васильеве, явственно осознаешь, что человек всегда свободен – в меру своей внутренней свободы. Свобода мысли всегда несравненно, необозримо шире и выше некоей конституционно узаконенной и оттого какой-то пошловато-двусмысленной «свободы слова»

Для Васильева «потерянное время для страны и народа» (позволю себе не согласиться с уважаемым о. И. Цветковым – «потерянных времен» в истории попросту не бывает) было периодом напряженной и ничем, кроме емкости ума и души, не стесненной воли к познанном самопознанию.

Еще и еще раз становится как-то небрежно-очевидно, что талант – он всегда вопреки и никогда – благодаря. Противостояние обстоятельствам – единственно возможное состояние гения. А степень сопротивления – его мера.

Эту книгу – «Константин Васильев глазами друзей» – следует прочесть хотя бы для того, чтобы испытать пронзительное сожаление, что ты – не из той компании. И – радость, что такие компании есть. Ну, или – были. Но раз были – будут. Виль Мустафин, Олег Шорников, Геннадий Пронин, Лоренс Блинов, Игорь Цветков, Юрий Михалкин – этим людям есть прямой резон изо всех сил позавидовать.

Удивительно... Совсем небольшая книжица, почти брошюрка. Сотня малоформатных страниц с иллюстрациями. А достаточно, чтобы, пусть на какое-то время, но поддержать в себе то и дело умирающую догадку о восхитительно-упорной несводимости жизни к чему-то безнадежно-жлобскому.

* * *



Как-то очень давно – еще в те годы, когда люди по малейшему поводу, не говоря уже о больших праздниках, слали поздравления и пожелания, я отправил своему лучшему другу открытку с очень коротким текстом, состоящим всего из трех слов. Да и букв было, пожалуй, минимальное количество – шесть. Я сердечно сообщал ему «См. на об.»

А на обороте типографским способом, красивым почерком, золотыми буквами исчерпывающе излагалась в готовом, законченном виде главная мысль, которую я все равно при всем рвении и раже не смог бы сформулировать короче, яснее, умнее, искреннее, доходчивее и душевнее: «С Новым Годом!»

Было это лет семь-восемь, а может, уже и все двадцать лет тому назад. Если бы я стал вдаваться во все подробности моих пламенных пожеланий, я писал бы ту открытку до сих пор.

Считайте, уважаемые читатели, что это воспоминание – плохо завуалированный намек и шантаж. Дескать, легче, проще и быстрее вам достать и прочесть эту книжку – «Константин Васильев глазами друзей», чем мучиться с моими комментариями к ней, которые я могу писать до конца жизни.

Георгий ФИЛИМОНОВ.




Сообщение отредактировал Белгородский - 5.6.2009, 3:12



--------------------

Михаил Белгородский

Добавлены репродукции картин Автопортрет (1957) и Пень. Расставлены ссылки и прокомментированы (скрытым текстом и в пристраничных сносках) стр. 48-57 статьи И. Цветкова «Условие небытия».



--------------------

Михаил Белгородский

           

 

Начало формы

Конец формы

 

 

Сейчас: 2.11.2013, 0:28

 

Форум «Розы Мира» Даниила Андреева © 2004—2033 RozaMira.Org

 

 



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.