Эскизы прикрепленных изображений

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 6Следующая ⇒

Эскизы прикрепленных изображений

Уменьшено до 30%

734 x 974 (59,85 Кб)

--------------------

Михаил Белгородский

-72- ЮРИЙ МИХАЛКИН И СВЕТ ВО ТЬМЕ СВЕТИТ

На родной земле Константина Васильева, горячо любимой им, через 14 лет после гибели художника при огромном стечении почитателей, была открыта выставка его картин. Акт открытия незабываем своей новизной и возвышенностью, когда при благоговейном молчании публики духовный хор предварял и сменял глубоко признательные слова друзей художника. Приподнятой была атмосфера и последующих дней: радость встречи с любимым искусством (или, по крайней мере, с тем, что связано не только с ним одним, но и с вопросом бытия, предназначения человеческого), серьезность понимания, обсуждения, решительная критика. Последнее, впрочем, не выходит за традиционные рамки культуры нашего города, одного из старинных творческих и культурных центров страны. Необычна выставка и тем, что здесь часто встречаются друзья художника. Одни из них в постоянной связи меж собой и своим задушевным торжественным кругом отмечают каждый день рождения и день гибели К. Васильева. Другие встречаются после многолетней разлуки. А есть и такие, кто дружа Костей, не знал друг друга или знал только понаслышке. Какой большой оказался круг друзей художника, по-настоящему хороших и интересных людей! Много непритворно сердечных слов сказано о нем, как об источнике полнокровной радости, света, о поселке Васильево при нем – этом лесном и речном оазисе, куда стремились многие не только из Казани.

Несмотря на прошедшие годы со дня гибели Константина Васильева, боль утраты этого человека для нас, его друзей, еще очень сильна. Но эти годы показали, какая у нас благодатная,

-73-

отзывчивая публика, тысячи и тысячи тех, кого принято считать обыкновенными людьми. Ничего почти не зная об искусстве, о жизни художника, они угадывают самую суть: радостную гармонию жизни этого человека, его непрерывное движение к свету, к идеям и образам для всех, к всемирной отзывчивости. Они находят родное, очень сильное, себя самих, наконец, в пейзажах, в лицах на картинах, в сценах тяжело пережитой войны, в сценах тяжелой душевной борьбы, знакомой всем поколениям.

«Нашествие» – тот шедевр, при первом взгляде на который понимаешь, что участвуешь в редком случае как бы с самим художником в воплощении тайны переживания. Первое впечатление – сразу несколько впечатлений: живописная красота и щемящая боль, разрушение на полотне и внутри тебя, и – отрешенность. Мглистые небеса. Под внезапным проблеском в них – сплошные руины киевского холма. Случайно держится еще обломок здания и в нем под светлой аркой на иконе спокойно стоит чудотворец Николай. Внизу, справа у края холма и всей картины, извивающейся колонной входят гитлеровские войска. Полная катастрофа. Молчит потрясенная Душа. И вдруг со дна этого молчания поднимается такая мощь, такая уверенность: не может пропасть родная земля, дух ее людей,– ничто не страшно, никакая катастрофа и самая смерть.

Откуда берется уверенность? Как наступает перелом трагедии? – тайна творчества... Тайна и для некоторых критиков, заключающих в узкие философские теории якобы раскрытый ими феномен К. Васильева: он де достиг гениальности в показе трагизма, но оказался бессилен идти дальше. Вот почему молчанием они обходят эту картину, как и пейзажи, эскизы, гуашь, графику (особенно портреты), современный по исполнению карандашный рисунок – автопортрет пятнадцатилетнего художника и еще многое, где световая среда затопляет все пространство или резко господствует над видимым или внешне сокрытым духовным мраком. Таковы, собственно говоря, и все картины К. Васильева. Надо только увидеть источник света в картине, вернее, два: извне и на предмете изображения.

-74-

Световые просеки на лесных картинах Васильева светоносными столбами, свечами гигантскими, проемами втягивают вс в свою возвышенную среду бесконечной поступательности. Это, прежде всего,– последний пейзаж художника «Осень». Композиция здесь, как и в «Нашествии», столь нова, удобна и ловка для первого же восприятия (как птицу поймал слету –.сразу оказалась в горсти), так едина в связи с общим тоном, рисунком и передачей пространства, что невольно завидуешь, почему не я это сделал, хотя и не художник, эту эстетику для глаза и настроения, пространство это безмерное для ума и души.

Небо на картинах Васильева – наиживописнейшее, огромное явление. Бесконечная прозрачная лазурь, нежные, широко летящие облака, воздух светлый, светоносный, не только в пейзажах, но очень часто там, где сверкают мечи, люди бьются с драконами и просто в задумчивости (столь притягательном, обаятельном васильевском состоянии) – люди наших дней или далекого прошлого.

Конный и пеший, прямо в небесах, рубится Добрыня со змеем на нескольких картинах. Ритмика жестов. Фигуры – в восходящем устремлении. И опора этому – благодатная воздушно-световая среда. То же самое – у других витязей, на большом полотне «Ярославна». Над Авдотьей Рязаночкой небо – как широко объемлющий высокий, прозрачный, святой купол. Женщина, совершившая подвиг долга и любви, вся как бы пропитана световой силой. Сама светится изнутри.

Световой горой, колонной подпирает свод-арку картины Микула Селянинович. Источающий мощь и созидание, созижденный окружающим его гигантским миром и нераздельно слитый с ним, человек от земли поднимается до неба – не есть ли это шаг к таинственному космическому Человеку с филином?

На портрете лейтенанта Пронина небесная прозрачно-голубая стихия заливает всю поверхность большого вертикального полотна. Фон – сплошное небо и сплошная эстетика, истинный пейзаж. Среди простора – юноша в летной офицерской форме стоит спокойно опустив руку, правую на левую, с задумчивым и, в то же время, с замечательно сосредоточенным лицом. Фон и фигура, будучи как бы самостоятельными

-75-

картинами, сливаются в одно живое и прекрасное целое. Остается только гадать, почему эта вещь не попадается ни в репродукциях, ни на выставках. Впрочем это судьба и многих других костиных картин. Что касается Геннадия Пронина, то этот собранный принципиальный человек особенно много сделал, чтобы Константин Васильев был широко известен, и чтобы описания творчества и жизни художника велись в неизменной правдивости.

Можно много говорить о стилистически отменной водной стихии К. Васильева. Уже на первых детских пейзажах (из фонда школы при институте им. Сурикова) вода, светясь изнутри, сливаясь с небом, образует непрерывный световой простор. На таких полотнах как «Свияжск» (вертикальный вариант), трехметровое «Рождение Дуная», «Отечество» светоносные эти две стихии, вода и небо, создают новую сферу приподнятого созерцания, когда безболезненно взираешь на грань смерти и бесконечности, бытия и преемственности.

А как же, Вы спросите, с мрачным небом, вообще с мраком на картинах Васильева? Ну вот, к примеру, картина «Звездное небо» – вид сквозь свисающую голую ветвь – не только живописная, но и живодышащая сфера благодаря соединению световых точек звезд и тонких начертаний их зодиакальных символов в единую сеть. Узор сухих веток, своеобразная оконная решетка-рама лишь усиливает притягательность и живость этой стихии. Нет состояния холодности и растерянности перед вечностью. Как бы часто в жизни мы ни смотрели на ночное звездное небо, это всегда взгляд особенной, таинственной новизны. Художник К. Васильев дает этому нашему взгляду более совершенную форму, более удобную ступень духовной лестницы. Есть у него еще два полотна ночного звездного неба, еще более темных и более таинственно выявляющих одухотворенное свечение.

Одна из значительных картин темно-серого колорита показывает, под углом, сверху сплошные каски. Солдаты сейчас двинутся в бой. Война без прикрас, без шапкозакидательства. Действительно – тяжесть, смерть близка. Вот Вы замечаете повернутое к Вам лицо юноши, всего лишь одно во всей картине. Заметнее становится отблеск на касках и что-то световое еще. И еще что-то – в секрете композиции, колорита, ритмики,

-76-

стереоскопии... И вдруг как бы глянуло светлое мгновение в вечной тьме. И нарастает страшный, нестерпимый протест против мрака! Сила бóльшая, чем трагизм. И в других якобы мрачных картинах этого художника есть это собирательное свечение извне и изнутри, есть это мгновение, как бы случайно брошенное в наше сознание и тут же начинающее в нем расширяться. И уже не мгновение глянуло в вечную тьму, а сама светлая вечность нашей души глянула. Да, художник не скрывает – жизнь внешняя и внутренняя тяжела, с угрозой полного мрака. Но есть в его произведениях спрятанный миф запаса духовной мощи. И это сразу передается душе самого неискушенного зрителя, всегда распахнутой навстречу красоте, которая спасет мир, и всегда угадывающей истинную гармонию, истинную художественную форму.

В руках двадцатилетнего Кости Васильева мы видели и Библию (Ветхий и Новый завет), и только изданную тогда объемистым томом «Индийскую философию»¹ Радхакришнана. Он был знаком и с другими духовными системами. Из доверительных разговоров памятны его мысли о накоплении света: главное в нашей жизни дело – усилить свет внутри нас, данный от рождения, и перешагнув ту черту, которая зовется смертью или началом вечности, мы во всем накоплении света светом сливаемся с океаном световой бесконечности. Впоследствии наш удивительно веселый, обаятельный друг всегда в приподнятой новизне и энергии жизни, неутомимый в любых делах, в том числе и в остроумных артистических рассказах, был невероятно скуп на слова о своем мировоззрении. Уже в начале профессионального пути, в московской школе при институте им. Сурикова и в Казанском художественном училище², его неизменно занимали световые эффекты в эскизах и этюдах. Трамвай на резком повороте с горящими в синем сумраке окнами, вдали – светофоры. Костер в ночном лесу с сидящими вокруг него – только синей акварелью от слепящей белизны к бледно-голубому до иссиня-черного.

Лицо на автопортрете пятнадцатилетнего художника как бы создается светом на фоне летящей белизны. Так тонко пользуется карандашом этот гениальный мальчик. Этот портрет – одно из самых точных свидетельств внешнего и духовного облика Константина Великоросса, каким он был в жизни и

_______
< ¹ Здесь неточность в датировке и в количестве томов. 20 лет Васильеву исполнилось в 1962 г. «Индийская философия» была издана в двух томах: 1-й том в 1956 году, 2-й – в 1957. Читать и скачивать можно по следующим ссылкам: Т. 1 – http://psylib.org.ua/books/radha01/index.htm ; http://yoga.kulichki.com/Radhakrishnan/index.htm ; Т. 2 – http://psylib.org.ua/books/radha02/index.htm ; http://yoga.kulichki.com/Radhakrishnan2/index.htm
² Сведения о Казанском художественном училище им. Н.И. Фешина предоставлены на сайте http://www.kazanartschool.ru/HTML/ObsSwedenia.htm Краткая история: в 1918 г. на базе Казанской художественной школы были организованы Казанские высшие художественно-технические мастерские. В 1921 г. их переименовали в Казанский художественный институт, который затем по постановлению СНК РСФСР от 10 июля 1923 г. был реорганизован в художественный техникум. В 1927 г. этот техникум был объединен с Казанским восточным музыкальным техникумом, в 1940 г. вновь организовано Казанское художественное училище.>

-77-

каким остался в своих произведениях. Чистота и цельность – в непрерывном духовном движении.

Черные пятна на белом в его абстрактных опусах давали ощущение светящейся среды, особенной свежей формы и как бы нового светового жизненного пространства. Портрет Шостаковича, написанный девятнадцатилетним художником – радостная световая гармония юных творческих и жизненных сил. Солнце заливает прекрасное лицо, и солнцем оно светится изнутри.

Через год Костя окончательно распрощался с музыкой Шостаковича и впоследствии с удивлением и иронией вспоминал об этом своем пристрастии, как и о двух других – Бунине и Пастернаке. А, между тем, в философской публицистике И. Цветкова, например, ставка делается именно на эти три лица, чтобы определить ни больше, ни меньше – главное значение творчества Константина Васильева, будто бы они были идеалом художника до конца дней. Более того, для определения этого значения привлекаются показания цыганских гадалок^*, не существовавшие или передернутые факты, а главное – узкая полоса жизни и творчества, узко понятая и наложенная на все, что есть Константин Васильев в своей деятельности и жизни.

К самому плодотворному своему периоду (последние девять лет) Костя подошел, окончательно порвав с сюрреализмом, абстракционизмом и с каким бы то ни было интересом к модернизму в искусстве и в горячо любимой им музыке, разумеется.

Если и раньше его искусство радовало разнообразием, то сейчас оно стало богатством преизобильным во всех жанрах и формах, и средствах. Легко и быстро появлялись работы у этого всегда деятельного и приветливого человека. Каждую неделю гостей мог ожидать сюрприз – эскиз, картина и прочее. При друзьях и знакомых он не рисовал и, казалось, только того и ждал, чтобы кто-нибудь к нему приехал, и он бы весь отдался чтению, высокой музыке, лесным и речным походам. А живопись – так... забава... постоянная, конечно, вроде его веселых остроумных разговоров, тонких артистических импровизаций. А когда удалялись друзья, начиналась напряженнейшая работа целыми ночами. Потом надо выбрать часок-
_____
^* См. с. 63 <«цыганка нагадала ему короткий век»>, 71 <«те, кого он так ценил и любил: Бунин, Шостакович, Пастернак.».>. – Прим. составителя.

-78-

другой, чтобы исправить, продолжить при дневном свете, пойти на работу (художником-оформителем на стекольный завод или лесокомбинат). А вечером в тесную квартирку, где вместе с ним – семеро душ, приходил вовсе не усталый и раздраженный человек. Боже упаси! Он всегда как-то незаметно, играючи выходил из любой бытовой трудности. Начинает он, скажем, рисовать, как окружат его три племянницы, мал-мала-меньше. И что же? Самую маленькую он берет на левую руку, а правой продолжает рисовать, предварительно вооружив двух других девочек кистями и красками. Он вверху водит, а они внизу – чуть ли не черной краской по лазуревым цветам и водам. А утром он оттирает это все. Так же и с музыкой. Когда слушать-то квартеты, сонаты, оперы?! – Работать нужно. Да и в доме все спят. И вот он надевает наушники, и всю ночь льется Моцарт, Вагнер, Доницетти, звучат русские песни... И что же он воплощает под эту музыку, какие темы и сцены? Да то, что любит и продолжает еще больше любить с детства: редкую по красоте и духу природу, пытливые и живые лица современников, светлый могучий эпос. Нить тянется от подаренной восьмилетнему мальчику матерью книги былин до подлинно научного изучения славянских, нордических и германских мифов, а также истории. И вот появляются на сцене главные спутники подлинного артиста – критики, которые спешат занять особенное место, подалее от публики и жизни, повыше от художника. Много-де авантюрного своеволия проповедует К. Васильев – язычество, и вообще пристрастие к древности, несозвучной современности: античность, итальянское и немецкое возрождение, устарелая русская классика и икона. Да, икона. Что называется, критика маху дала. Забыла или глаза закрыла на одно – художественно-духовное изучение Васильевым еще в ранней юности древнехристианского искусства – и превознесла другое: яркий его новый, дерзкий модернизм. Сделала это, как всегда, по своей любви – однобоко, не заметив главного: ярких, новых, дерзких световых решений в модерн-опусах, постоянного искания света юным: художником, источника света.

Когда Косте был 21 год, он сделал на картоне точную копию (по размеру и фактуре) Владимирской иконы Божьей Матери, различными видами красок и техники. Очень удивило

-79-

это нас и мастерством (долгим кропотливым трудом) и свежестью, приподнятостью изображения. В это время у него было много работ христианской темы и символики: апостол, библия, терновый венец, голгофа, поцелуй Иуды по мотивам Джотто, искушение святого Антония. Особенно запомнилось яркое большое полотно распятия. В зрелом творчестве тоже иногда появлялись евангельские сюжеты и характеры: часовня, Богоматерь с младенцем под аркой на выходе из грота (резко обернулась на нас), изгнание торгующих из храма и другое.

Что ж теперь, в противовес критике будем считать К. Васильева проповедником не язычества, а христианства? Не будем. Не будем подражать однобокости, ставить вопрос «или-или», а просто взглянем на естественную жизнь, ее правда куда богаче и интересней. То, что это – полнокровная, многогранная натура исключительного дарования, ни один серьезный критик отрицать не будет. А если так, то разве может такой человек пройти в жизни мимо сильных или просто заметных явлений? Много у него на картинах древних преданий, мифов наших и чужих, много всей этой архаико-экзотико-героики. Ну и хорошо, что много! А если представить наоборот? И почему обязательно надо тосковать, что лица и композиции выражают силу, энергию,¹ значительность, собранность и направленность?

Много в его картинах таинственности! Посмотрите на детей, чем они живее, тем больше притягиваются ко всему таинственному, исключительному в жизни. Чует дитя изначально, что жизнь – это тайна, и самая большая: он – человек. Кстати говоря, дети очень любят посещать выставки К. Васильева, как редко какое другое мероприятие – в Москве, например. Вот и нашему юному художнику это было свойственно, как и всем его великим собратьям по ремеслу. И почему надо отбрасывать то, что отлито, отшлифовано в драгоценнейшие кристаллы – идеалы добра, красоты, правды, прошедшие через все тысячелетия нашего общего существования на общей планете. Одно вытекает из другого: и почему не может продолжаться лучшее из язычества в современности, как продолжаются с тех времен лес и река. Неужели надо вырубить лес и насадить сквер более современными знаками, убрать латынь и греческий (как и вообще древние искусства) из образования,

_______
< ¹ выражают силу, энергию – полемика со следующим местом моей статьи «Трансфизические истоки германофильства Константина Васильева» (гл. 2): «То, что Васильев эстетизировал, как и древние язычники, личную силу, мужественность, телесную энергию, в доказательствах не нуждается. Уточним, что это означало в нравственном плане».>

-80-

убрать Платона и Аристотеля, хотя они и предвосхитили христианство. Отсутствие христианских знаков на картинах Васильева ставится в упрек¹, и договариваются критики чуть ли не до «мракобесия художника». Вернее, знаки есть, но мало, а если есть, вот видите ли ... Илья сшибает маковки с церквей ^*, а на картине «Нашествие» церковь-то есть, и враги (язычники) есть, да вроде они – победители... Кстати, критик не заметил, что разбомбленная церковь сама по себе светится, а небесный проблеск – сзади, так что физически (реалистически) церковь от него не может светиться. В смысловом и духовном открытии этой картины получаются два световых явления: на небе и изнутри определенного объекта. В других картинах этим объектом становится освещенное (опять-таки изнутри!) лицо. Что касается врагов-язычников, то они в «Нашествии» остаются все время в тени, и так и уходят очень быстро из нашего внимания, а потом и вовсе из сознания. Если бы их, язычников, художник любил, то свою силу любви, свет направил бы на них. Но он их светом не пожелал оживить, и словами самих критиков можно сказать, что он дал язычеству свое определенное место, законсервировав и мумифицировав его, отправив в небытие. Что касается «маковок», то любой человек может сильно упасть, а сильный еще сильнее, и святой может согрешить². И вот вам рассказ в пользу главной идеи Христианства – смирения: вставай и не допускай себя больше до гордыни и разнузданности. Надо просто-напросто знать тексты былин.

Есть серьезные философские публикации³, где признается огромная величина таланта или гения (не поймешь, что из двух) художника Константина Васильева⁴, но в ограниченном виде. Совершенство ограниченное. Вернее, он совершенно выразил только застылое, вечное, мертвечинное⁵, а от подлинного идеального совершенства, пути света – решительно отказался. Богато-изощренными долгими узорами из специально интеллектуальных терминов многотысячному читателю центральной газеты республики⁶, только что оторвавшемуся от станка или
_____
^* См.: Белгородский М. Константин Васильев, Даниил Андреев и полюса русского менталитета // Сов. Татария, 1992, 27 июня, 4 июля. Готовится отдельным изданием. – Прим. составителя.
<В действительности моя публикация 1992 года в «Советской Татарии» называлась «Константин Васильев и Даниил Андреев – полюса русского менталитета». В 1996 г., к моменту подписания в печать книги «Константин Васильев глазами друзей», я уже начал понимать, что воззрения Васильева и Андреева не являются чисто полярными. Намереваясь издать свою статью отдельной брошюрой, я предполагал дать ей слегка измененное заглавие, которое и указано в начале этой сноски. Перемещение союза «и» на место тире перед словом «полюса» снимало противопоставление имен Васильева и Андреева.
В 2009 г., размещая окончательный, значительно дополненный вариант своей статьи на нашем форуме, я назвал его «Трансфизические истоки германофильства Константина Васильева». Из заглавия имя Андреева исчезло совсем, но появилось указание на его метод – «трансфизический», что лучше соответствует содержанию статьи, в которой Васильеву уделено гораздо больше места, чем Андрееву, но объясняется Васильев через Андреева.
От желания осуществить полиграфическое издание своей статьи я все еще не отказался, хотя за минувшие годы обстоятельства не позволяли мне сделать это.
Те, кого интересует эволюция моего текста, могут прочесть газетный вариант моей статьи 1992 года на Narod.ru

¹ Отсутствие христианских знаков на картинах Васильева ставится в упрек – здесь и далее (до конца абзаца) ведется полемика со следующим местом моей статьи «Трансфизические истоки германофильства Константина Васильева» (гл. 2): «на его картинах даже чисто внешне нигде не присутствует православная атрибутика (храмы, кресты, молебны, священники), … если не считать двух малоизвестных картин с часовнями (не с храмами!), разбомбленной (!) церкви на картине “Нашествие” да маковок церквей …, которые сшиб, резвясь, наш былинный герой». Об омерзительной физиономии «Ильи, … сбивающего церковные маковки», пишет также И. Цветков» (см. стр. 60).
² святой может согрешить – Илья Муромец в 1643 г. был канонизирован Русской Православной церковью.
³ Есть серьезные философские публикации – подразумевается единственная публикация «Условие небытия», с которой автор и ведет далее полемику.
⁴ признается огромная величина таланта или гения (не поймешь, что из двух) художника Константина Васильева – на самом деле И. Цветков квалифицировал дар Васильева вполне однозначно: «отдадим этому гению … должное» (см. стр. 70) и далее: «Нет ему равного» (см. стр. 71).
⁵ он совершенно выразил только застылое, вечное, мертвечинное – полемика со следующим местом эссе И. Цветкова: «у нашего художника лучшие картины лишены внешнего динамизма. Всё, чего касается его взгляд, … мумифицировавшись, отправляется прямо в вечность» (см. стр. 61).
⁶ центральной газеты республики – подразумевается газета «Советская Татария»; см. сноску * к стр. 81.>

-81-

студенческого учебника, на инопланетном языке доказывается – что? ... Сразу и не скажешь что, но в общем что-то не то в творчестве Васильева. Явно что-то не то. «Константин Васильев представляется мне одним из тех немногих художников нашего времени, которые, достигнув предела возможной для них, а в чем-то, конечно, и вообще для человека, выразительности в области имманентного, остановились перед некоей саисской завесой...»^*. А по-русски переводится это так: К. Васильев выразил только собственный, ограниченный мир духовно необразованного человека, и на более совершенное – не способен. А когда критик хочет сказать, что К. Васильев – мрачный, слабый и т. д., он говорит это по-русски ясно и коротко. Дальше у критика упрек Васильеву – как на партсобрании: как можно после «Троицы» Рублева писать что-либо иное?!^** Оно, нет спору, было бы лучше всего, если бы все художники приближались к Рублеву. Но, уважаемый критик, жизнь сложна. Сам Бог сказал: спасется малое стадо. И не христиане ли некоторые своим небогообразным поведением мрачной стеной встают между простыми грешниками и святыми художниками? У того, кто не помогает идти по каждодневному опасному трагически-замусоренному духовному пути, все просто: если – художник, пиши иконы, если – дворник, мети только у церкви. А если художник Васильев всем своим творчеством подготовил зрителя идти дальше, духовным путем совершенства, то большую тяжесть берет на себя автор статьи – явно несправедливой, с вольно истолкованными фактами и притянутыми за уши доводами. Для авторов подобных статей К. Васильев – только тема, чтобы выразить свое собственное мировоззрение. Они обвиняют его в том, в чем себя не могут так открыто обвинить. И без злободневной темы (К. Васильев) их философские или социальные эссе просто никто бы не стал читать.

На большом полотне – Вотан 1968–69 годов. Торжественно, красочно-великолепно предстает перед нами бог нордической мифологии на фоне необъятных сине-мглистых небес. Поясное изображение. Доставляет удовольствие, подлинный
______
^* См. с. 70. Первоначально эссе «Условие небытия» было опубликовано в газете «Советская Татария». – Прим. составителя.
^** См. с. 66 <«Как можно, увидев “Троицу” Рублева или Феофана, писать что-нибудь другое?»>. – Прим. составителя.

-82-

интерес рассматривать боевые доспехи, экзотику, материальную поверхность – вплоть до узора на крае плаща и заклепки на шлеме, и – то, как это написано. Кстати, все здесь, любая мелочь взяты не из головы, не из воображения, а по научно-историческим источникам. Но прежде всего поражает лицо... Глубочайшая задумчивость! Уже не персонаж, не экзотика, а просто отрешенное, светлое созерцание. Человек погружен в свет, и свет идет изнутри, напоминает Костю в доверительные особые моменты размышления. Но глаза потом невольно призываются к другому, более энергичному источнику света. Проблеск в небесах. Свет бьет сильно, но сзади и не может осветить лица, а лицо все-таки светится – своим собственным светом. Личность засветилась. Итак, два источника, а между ними – черные вороны: символ памяти, воли и мысли. Они не освещены, черные. Художник не направил на них свет, не здесь его внимание. Это – темная прослойка (несмотря на вещую мудрость – законсервированное язычество) между истинным, единственным источником света – и живой личностью, которая отражает этот свет и усиливает в себе, как и в «Нашествии».

Итак, художник нашел свет. Вот в чем тайна. Бывает картина, особенно ранняя, где цвета больше, а света – меньше. Бывают такие интересные работы, где никакого источника света нет, а тем не менее фигура, лицо – светятся: сами по себе. Это – приближение к иконе. Давнишнее знание художником конов иконографии.

И когда Костя пишет темный колорит, землю просто, то и земля приобретает свою световую тональность, начинает изнутри светиться. Краски – минерал, земля. И вот он землей дает землю, и она начинает светиться невещественным образом. Краски, цвет – это только начало, чтобы обнаружить свет, источник света,– и он его обнаружил, и все встало на место. Крмпозиция приобрела и смысл, и философию, а самое главное – высокую духовность. Вот почему многомерности, многослойности восприятия зрителем картин К. Васильева нет конца. И мы, зная иные картины более двадцати лет, не перестаем удивляться своим открытиям не только деталей, не только – в композиции, колорите, но главным образом, в явлении света. И это прежде всего схватывают самые обычные, простыe, чуткие зрители. Берут чутьем то, чем пишет этот художник.

-83-

А чем пишет художник? Светом. На многих картинах: что в центре внимания? – Небо, небесный свет. Вот где любовь художника. На последних картинах, прямо перед глазами, свеча (светоч) бьет по глазам: гори, духовно зажгись и будь свечой и уйди светочем, когда придет положенное время!

Самым откровенным образом истекает свет в самой последней картине «Человек с филином»: свет сплошь идет с неба. Все небо – источник ровного умиротворяющего света. Вся одежда пронизана им, все существо; и свеча только подчеркивает, что весь свет – это небо. И все построение на картине, все детали, оживленные художником и соединенные в живое целое (символика), все психологическое, эстетическое, смысловое – всё потом; картина открывается в свете духовного света.

И вот давно уже практикуется широко в нашей стране: когда нужно без лишних слов приблизить человека – взрослого или дитё – к понятию высокого в мире, берутся за картины Константина Васильева. Как только начались посмертные выставки этого художника в Москве, Русская Патриархия включила большую репродукцию картины «Нашествие» в объемистый том «Истории Русского Православия». Во всесоюзном школьном учебнике дана картина «Бой Добрыни со змеем», а в учебнике русского языка для татарских школ, изданной в г. Казани,– картина «Осень». Выпущено несколько грампластинок с репродукциями картин К. Васильева («Ожидание», «Прощание славянки», «Жница» и – на пластинке Виктории Ивановой с «Песнями Шуберта»¹ – «Звездное небо»). Этот список можно и дальше продолжать, но будущее это сделает лучшим образом.

Константин Васильев создал миф сопротивления хаосу. Видя предкатастрофное состояние Земли острее нас, его зрителей, он вручил нам мощное духовное оружие – свою живопись. Вложил в наши ум и душу таким образом, чтобы не было остановки движения духа. Тогда и происходит вытеснение трагедии смерти, трагической смертоносности. Тьма тает под напором Света.

Если художник за красками, за цветом не увидел света, не увидел основной цели: сразу – и найти источник света и писать свет,– художник не состоялся. А если состоялся, то он единственный в своем роде и времени. Он не нуждается в таких пустых словах, как мастер, гений и прочее. Он – художник. Истинный художник. Художник, который пишет свет. Живописец – живое пишет по живому.

_______
<¹ «Песни Шуберта» – песенно-романсовый жанр в трактовке Шуберта представляет собой весьма самобытный вклад в музыку XIX в. Можно говорить о возникновении особой формы, которую принято обозначать немецким словом Lied. Песни Шуберта – а их более 650 – дают множество вариантов этой формы. Виктория Иванова исполняла несколько песен Шуберта, но вряд ли выпускалась виниловая грампластинка только с этими песнями. Возможно, автор имеет в виду пластинку «Виктория ИВАНОВА. Старинные арии и классические песни», где среди других композиторов есть и Шуберт. Для любителей даю ссылку на персональный CD В. Ивановой, где тоже есть песни Шуберта: http://www.cd-classica.ru/a79.htm.>

-84-

ЛОРЕНС БЛИНОВ
Памяти Константина Васильева
ЭЛЕГИЧЕСКИЙ ТРИПТИХ^*

________
^* Элегический триптих Л. Блинова не только является завершающим аккордом к этому сборнику, но и таит в себе символику цифр. Дата рождения художника 3.IX.42 заключена: в количестве частей триптиха (день), в количестве строф второй части триптиха, а также в частоте появления союза «и» слева в третьей части (месяц), в количестве строк второй части (год). Дата смерти 29.Х.76 таится в первой части триптиха. Здесь количество строк второго столбца – 29 (день). Сложим цифры в количестве к первого (27) и второго (29) столбцов: 2+7=9; 2+9=11. Среднее арифметическое этих двух чисел даст нам месяц. Общее количество строк 27+29=56 плюс общая сумма цифр 9+11=20 даст нам 56 + 20=76 (год смерти). Наконец, число строк в последней части триптиха 34 показывает нам количество лет, прожитых художником.
Определенного рода символику несет в себе, по-видимому, графическая сторона текста. Внимательный взгляд может обнаружить, в частности, очертания восьмиконечного креста, образованного своеобразным расположением строф центральной части произведения.— Прим. составителя.

-85-

<В книге текст этой страницы размещен в два столбца.>

I

<Первый столбец:>

чуть-чуть прилечь

не насовсем
(не насовсем!)

и подумать
как хорошо
как восхитительно
так вот
чуть-чуть
прилечь
и чуть-чуть уснуть

слегка так
(не насовсем)

и подумать
как это здорово
как хорошо
прилечь вдруг
прилечь
чуть-чуть

и подумать
так ли всё
так ли
всё ли как надо

подумать
что же ещё
о чем же
ещё
нужно было

<Второй столбец:>

подумать

чего не успел

ведь может быть есть
ещё силы у Вас
приподняться
быть может ещё и не спите Вы
не насовсем
закрыли глаза

хоть и кажется
со стороны
хоть и кажется
будто бы Вы
уже

и может быть
как-то суметь
приоткрыть
попытаться ещё раз
последним усилием
сбросить
быть может кому-то помочь
в себе самом
распахнуть
расширить
это окно
перед тем как
чуть-чуть
тáк вот
прилечь
и уснуть

-86-

II

внезапно
я обнаружил что один
стою´
среди поляны
все цветы
закрылись и вечер
стал чёрным
и поляна стала
чёрной все цветы
закрылись
лишь голые стволы
холодных елей
вздымались
и надвигались отовсюду
на меня как мраморные
белые колонны
в огромном и пустом зале
где разом
угасли все огни
ветер вдруг подул и словно
всколыхнулось что-то
внутри и сразу стало видно
что поляна вся светится
и я узнал его
везде
насколько ещё можно было
осмотреться
БЕЛОГОЛОВНИК
тихо
покачивался
и светился
будто бы
на каждом его цветке
сидели
не мигая
светляки

и показалось
что и во мне вдруг
что-то
вспыхнуло
и поднялось
откуда-то из глубины
и я вдруг ощутил
что не один стою´
среди поляны
луна
спряталась
запахло снегом и сеном

<Автор расположил текст второй части триптиха в виде восьмиконечного креста, как можно увидеть на отсканированно

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 Следующая ⇒