Автобиографический очерк 1 страница

1.1. Родился я 11 марта 1966 года в г. Алма-Ате. Горы, окружающие южную часть города, жаркий и сухой климат, любовь родителей, бабушек и дедушек, а также всех родственников и дух самого географического места определили многое в моём характере.

1.2. Семья по тем временам считалась интеллигентной. Отец, увлеченный альпинизмом, мама, дед по линии мамы, бабушка и прабабушка – все имели высшее образование. Прадед с четырьмя классами церковно-приходской школы и Высшими партийными курсами занимал должность референта у Динмухамеда Ахмедовича Кунаева, тогдашнего Первого Секретаря ЦК Компартии Казахстана, Председателя Совета Министров Республики, академика АН Казахской ССР .

1.3. Когда мне исполнилось три года, отец поступил в аспирантуру и уехал в Москву, а мы с мамой из общежития, где мы жили с отцом, переехали к прадеду и прабабушке. С этого момента я очень хорошо помню все события моей жизни.

1.4. В этот период меня со всех сторон окружали неординарные люди. Прадед, с которым я проводил большую часть времени, идя на работу и с работы, отводил и забирал меня из детсада (сегодня чиновники его уровня, потеряв всякий стыд, ездят с мигалками, перекрывая движение на дорогах Москвы и области), гулял со мной, придумывал на ходу и рассказывал мне сказки, играл со мной в разные игры, рассказывал различные истории. Прабабушка (в то время она была начальником отдела в Управлении Статистики при Совете Министров КССР) читала сказки, закаляла и кормила как богатыря. Дед по линии матери (полковник, начальник отдела КГБ, обеспечивавший правительственную связь, удостоившийся благодарности Л. И. Брежнева во время его визита в столицу Республики), души во мне не чаял (у него были три дочери), давал мне кшатрийское (военное) воспитание, часто забирая меня на свою работу, где я изучал автомат Калашникова, различные пистолеты и военные автомобили связи (на базе ЗиЛа-157 и «Урала»), делал мне луки со стрелами, учил езде на велосипеде. Быть бы ему генералом, но он ушел из жизни раньше своих родителей: практиковал для снятия синдрома похмелья, а мог выпить литр коньяка или водки, стойку на голове по полчаса и дольше. В одно такое утро заработал обширное кровоизлияние в мозг, и через три дня его похоронили. Бабушка по линии мамы (находясь в разводе с дедом) забирала меня по воскресеньям и водила на различные выставки и в кино. Помню, с какой радостью я посещал Алма-Атинскую ВДНХ. Моим любимцем был Кировский трактор, самый большой трактор в бывшем Союзе (если ничего не путаю, К700, «Кировец»).

1.5. В это же время обнаружил в себе жадность (она иногда проявлялась и через ревность), которая вытаскивала откуда-то из глубин души сильнейшую злобу. Один раз моя тётушка (младшая сестра моей мамы) рассказала мне один интересный случай, который я уже подзабыл. Отец был в Москве, а к моей мамуле (она была красавица) в автобусе начал клеиться какой-то мужчина, я дёрнул его за брючину и сказал: «Отойди, а то убью и закопаю!». Сказано было так, что в автобусе все, кто услышал, сообразили, что я не вру, а мужичок быстро ретировался.

1.6. В четыре года твёрдо решил, когда вырасту, стану пограничником. Песню про пограничников «Ночь темна, а кругом тишина. Спит советская наша страна…» знал и часто пел с прадедом.

1.7. Наблюдая горы, технику, получая различную информацию, рано начал рисовать. В 5 лет занял даже какое-то из призовых мест на городской выставке детского творчества (нарисовал танк с башней каплевидной формы, мои сверстники ничего подобного не рисовали). Много позже понял, что это был Т-60, тогда полностью засекреченный.

1.8. Вскоре отец успешно защитился, и мы переехали в Минск. Здесь и произошло событие, в будущем изменившее всю мою жизнь. Отец работал в одном НИИ, где изучал поведение железобетонных балок под нагрузкой. Не помню точно, из-за чего (то ли был неисправен электроподъёмник, то ли ещё что-то), но отец с лаборантом решили сами перетащить испытуемый образец весом больше 200 кг с одного стенда на другой. В итоге он заработал сильнейший радикулит. Лечение и прогревания практически ничего не давали, боли периодически возвращались. И тут кто-то посоветовал ему заняться йогой. Отец увлёкся и очень быстро решил все свои проблемы со спиной. Я же с восторгом следил за его практикой. В то время я едва доставал пальцами пола, а про позу лотоса и говорить не приходилось, но яркость детского восприятия зафиксировала в моей памяти эту необычную йогу (тогда мне было около 6 лет).

1.9. Вскоре при врачебном осмотре к школе у меня обнаружили сколиоз 2-ой степени, и я попал в секцию плавания. К этому времени отец бросил заниматься йогой, а мне она была пока не интересна.

1.10. В 1973 году пошёл в школу.

1.11. Через полтора года отцу предложили работать в Брестском инженерно-строительном институте, и мы переехали в Брест, где я прожил 10 лет, учась в 1-ой школе (сейчас гимназия №1).

1.12. Ярким событием школьной жизни был приём в пионеры. Идеологически это было построено грамотно, и мы с нетерпением ожидали начала торжественной церемонии. 22 апреля нас построили перед школой. На предплечье согнутой левой руки каждого юного ленинца красовался пионерский галстук. Я с ликованием стоял в первом ряду, даже не подозревая, как будут развиваться события дальше. Вдруг меня сильно толкнули сзади, это была досадная, но всё же шутка моих товарищей. Я развернулся и толкнул обидчика. Старшая пионерская вожатая (девушка лет пятидесяти), заметив непорядок, грозно двинулась в нашу сторону, все замерли. Когда она прошла мимо меня, я расслабился и тут же вылетел вперёд от мощного пинка сзади. Она резко развернулась, но остановить меня была уже не в силах. Подскочив к обидчику, я с размаху врезал ему по физиономии. Последствия оказались печальными. Властной рукой пионервожатая вывела меня перед классом и объявила, что, таким как я, не место в пионерском строю. Далее вся процессия двинулась со школьного двора по улице Карла Маркса на площадь Ленина, где нам должны были ритуально повязать пионерские галстуки, посвящая октябрят в пионеры. Удивительно, но я особо не волновался. Колонна школьников шла по проезжей части (движение транспорта было остановлено), а я двинулся на площадь Ленина через дворы, где незаметно примкнул к классу и мне торжественно повязали галстук. Правда, радости у меня не было.

1.13. Очень рано стал замечать халтуру в преподавании так называемых школьных «учителей», и моё отношение к ним и их предметам резко ухудшилось.

1.14. Первый раз прогулял все уроки в школе в 3-ем классе. Прогулять мы решили втроём, но в самый последний момент один из нас передумал, он же нас и сдал. У учительницы начальных классов не нашлось большего ума, как повести весь класс встречать нас при выходе из кино. От неприятной встречи с ними спасла моя интуиция (предложил другу выйти чуть раньше из кинотеатра и пойти другой дорогой). Когда на следующий день пригласили родителей в школу, я мотивировал свой поступок, как протест против преподавания данного учителя. Отец принял такую формулировку, единственное, что его задело – моё враньё (на его традиционный вопрос: «Как успехи в школе?» сказал: «Всё нормально». Надо было сказать правду).

1.15. В четвёртом классе оказалось, что русский язык и литературу ведёт та пионервожатая, которая вывела меня из строя (правда, её статус круто изменился, она стала завучем по воспитательной работе). Взаимоотношения сразу не сложились. Более того, стал замечать, что она использует скрытое анкетирование, заставляя отвечать на вопросы о других учителях и их предметах. Мне это очень не понравилось, и при очередном анкетировании написал, что не люблю русский язык, так как ненавижу учителя. Скандал был страшный, но попало больше всего моему другу. Учился он неважно, и данный ответ в солидарность списал у меня. Мне долго не верили, что именно я автор этих строк, но я всё ещё раз объяснил на словах. Итог получился очень любопытным, преподавательница стала всем говорить, как она меня любит, ведь я поступил очень честно. Фальшь её реверанса только усилила моё негативное отношение к ней, и русский язык так и не стал любимым предметом.

1.16. В шестом классе, посмотрев фильм, с участием Тараторкина, «Отклонение ноль» про лётчиков-испытателей, загорелся авиацией и решил стать летчиком-истребителем (кстати, первый свой перелёт из Алма-Аты в Москву на ИЛ-62 я совершил в три года, тогда мы с мамой прилетали к отцу в аспирантское общежитие).

1.17. В конце шестого класса впервые влюбился, сохранив воспоминания на всю оставшуюся жизнь.

1.18. В седьмом классе, как один из лучших учеников, попал в число досрочно принимаемых в комсомол. Но в горкоме комсомола выяснилось, что в моей учётной карточке нет подписи почётного гражданина нашего города, и, извинившись, меня в комсомол не приняли. Далее я совершил ещё две попытки стать комсомольцем, но все они не увенчались успехом. По тем или иным причинам, из-за ошибок школьной администрации, меня поворачивали назад. Помню, как возмутился мой отец, сказав: «А нужен ли тебе такой комсомол?». Мне бы послушать его, но я был жертвой идеологии той эпохи. В итоге я один попал в горком комсомола, где сидела нелицеприятная компания принимающих. Так я стал комсомольцем, для того чтобы через 7 лет выйти из комсомола, потеряв всякую веру в коммунистическую ерунду.

1.19. Тогда же понял, что проводить ежедневно (кроме воскресенья) по 2,5 часа в бассейне (у меня тогда был уже 2-й взрослый разряд) я не в силах (запах хлорки от собственного тела выводил меня из душевного равновесия). К этому времени внутренней силы накопилось достаточно много. Я бросил плавание и занялся тем, чем мечтал заниматься после прочтения книги Валерия Попенченко «И вечно бой» – боксом.

1.20. Удивление моих школьных друзей было столь велико, что записываться в секцию бокса вместе со мной пришли ещё три приятеля. Далее оказалось, что данным искусством я овладел лучше других. Через месяц стал победителем в городских соревнованиях, через два – в областных (на республиканские меня не пустили судьи из-за малого опыта, отправив парня, который мне проиграл, он же там и стал победителем). СМИ («Физкультурник Белоруссии») откликнулся на столь быстрые успехи юного боксёра статьёй, прославляющей мои успехи. Через шесть месяцев поехал на республику сам, но занял 2-е место. Кстати, соревнования проходили одновременно у взрослых и юниоров в г. Витебске. И мы после своих боёв бегали смотреть мужиков (тогда 1-е место в тяжелом весе занял Вячеслав Яновский, май 1980 г.).

1.21. Так прошёл весь 8-й класс, и по итогам учёбы (в аттестате было 4 четвёрки, остальные – пятёрки) и собственного желания я перешёл в 9-й класс с углублённым изучением физики. В физику как науку влюбился в восьмом классе, через любовь к молоденькой учительнице. Я её боготворил, учил физику на каждый урок и поддерживал должную дисциплину в классе (благо про успехи на боксёрском поприще в классе знали).

1.22. В спецкласс со всего города набрали 45 человек, и администрация решила срочно избавиться от лишних. Вопрос о переводе в обычный класс решался индивидуально, а когда его численность сократилась до 39-ти учеников, почему-то решили перевести сразу четырёх, что называется хором. В эту компанию попал и я. Разговор с нами вёл наш классный руководитель, молодой (ему тогда было около 30-ти лет), но разносторонне развитый учитель физики. Первый из нашей четвёрки, выслушав дифирамбы в свой адрес, как подающего надежды спортсмена, которому трудно будет совмещать любимый спорт с серьёзной учёбой, безропотно согласился перейти в обычный класс. Следующий был я. Выслушивать в свой адрес тот же спич не стал, сразу сказав, что переходить в обычный класс не собираюсь. Тогда классный руководитель попросил привести в школу маму. Маму как представителя переговорного процесса сразу отверг, сказав, что приведу отца, да и тренера до кучи (мой тренер был здоровенный мужчина с очень суровым лицом, но большой умница, интеллектуал и дипломат, недаром занимал должность главного тренера по боксу в г. Бресте). Оставшиеся два человека тоже отказались переводиться. Отец быстро урегулировал все разногласия, и я остался в спецклассе. Трудности начались сразу, запущенный на отсев механизм тут же зацепил меня. Попался я на уроке русской литературы, забыв тетрадь. Русицей (мне хронически не везло с преподавателями по русскому языку и литературе) оказалась женщина маленького роста и невообразимой толщины. Ко всему прочему, она была очень капризной и властной, требующей безоговорочного подчинения, чем порадовать её я не мог. Жизнь началась суровая, из троек я вылез к концу 10-го класса. У моей знакомой девушки мама преподавала литературу в 10-й школе и, однажды, ради эксперимента, дала мне сочинение, признанное лучшим сочинением на выпускном экзамене 81-го года. Я его честно списал, получив 3/3 (тройку за литературу и язык). Мысленно, эту дрянь я готов был убить. Помогли друзья из эзотерического общества (см. ниже), сказав, что она читает мысли. Как экспериментатор решил всё проверить. Очень сложно было зацепиться за что-нибудь хорошее в ней, ведь я её ненавидел. Но вскоре мне удалось найти что надо. Оказалось, что если не смотреть на неё, а только слушать, то можно было выделить довольно приятный голос. Как только я это осознал, нашлась ещё одна зацепка – её духи. Они были тонкие, сладковато-дурманящими, и никак не сочетались с ней. Но, закрыв глаза, под мелодию её голоса и далёкий аромат восточных сладостей можно было улететь очень далеко. С этого момента всё начало постепенно меняться.

1.23. В неделю у нас было семь уроков физики и два урока радиоэлектроники. Свободного времени не было совсем. Ко всему прочему, наш классный задавал по 20-30 задач ежедневно, контролируя их решение на следующий день. Решать однотипные задачи было лень, а сложные я мог решить немного. Помню, как потратил всё воскресенье на честное решение 20-ти задач, но решил лишь 10. На следующий день получил «2»! Описать моё негодование не найдётся слов. С этого момента, протеста ради, перестал решать задачи совсем. Писал условие, пару-тройку формул с потолка и ответ (оттуда же).

1.24. Боксом заниматься бросил в середине 9-го класса (нельзя подставлять процессор под удары противников), мой тренер пережил это с большим мужеством, и мы остаёмся друзьями до сих пор. С желанием стать лётчиком расстался тоже (почувствовал интерес к занятиям наукой, этому немало способствовал отец), хотя, воодушевлённые моей мечтой, два друга детства поступили в военное лётное училище истребительной авиации в г. Чернигове.

1.25. После окончания 9-го класса решили вместе с отцом проехать из Бреста в Крым (на отдых дикарями в п. Меллас, рядом с Форосом) на велосипедах (у меня был «Cтарт-шоссе», у отца – «Спорт»). Весь путь (примерно 1300 км): Брест, Ковель, Луцк, Тернополь, Черновцы, Кишинев, Тирасполь, Одесса, далее по морю до Евпатории и снова велосипедом до Симферополя, Севастополя и Мелласа, с пятидневной остановкой у друзей отца в Кишиневе, занял три недели. Маму, приехавшую к этому времени на поезде Брест-Севастополь, мы с отцом встретили на вокзале этого чудесного города, переночевав одну ночь в гостинице, если не ошибаюсь, «Крым». В этот же день до Мелласа она поехала на автобусе Севастополь-Ялта, а мы из последних сил преодолели на велосипедах затяжной подъём на этом участке пути, правда, уже налегке: рюкзаки запихнули в багажник автобуса. Впечатлений, самых разных, было, как говорят, море.

1.26. В десятом классе попал в первое эзотерическое общество, которое целью своей провозглашало построение коммунизма, но необычным способом. Он основывался на раскрытии в себе заложенных Природой сверхспособностей, через учение Елены Ивановны Рерих – Агни-Йогу. Помню, как мы все изучали произведение Валентина Сидорова «Семь дней в Гималаях» (первая официальная публикация о Махатмах Индии в журнале «Москва», №8, 1982), а по вечерам (после 21:00) три раза в неделю, тайно проникая в школьный спортзал, занимались каратэ. Тогда я впервые столкнулся с парапсихологией, и моя психическая сфера стала, говоря языком науки, сенсибилизированной.

1.27. Увлечение боксом и каратэ серьёзно подготовило меня к восприятию асан йоги. Первый опыт в правильной постановке рук и корпуса при выполнении стойки боксёра наградил меня очень интересными ощущениями. При изучении стоек каратиста эти ощущения многократно усилились. Я стал чувствовать, что меняюсь и я, и мир вокруг меня. Практика показала, что так и есть. Однажды, я уже учился на четвёртом курсе МАИ, мы собрались в ресторане коллективом, учившимся вместе со мной с первого по восьмой класс. Всё было отлично, но был допущен ряд тактических промахов с местными завсегдатаями, и после ресторана нас ждала небольшая компания, жаждущая провести воспитательную работу. Драться не хотелось совсем, но события развивались по своему сценарию. Ко мне кинулся какой-то парень, я долго не рассуждал, просто стал в стойку. Мир изменился мгновенно. Нападающий оторопел, было видно, что воинственный запал погас, так и не разгоревшись. А через мгновение завыли милицейские сирены и инцидент был исчерпан.

1.28. В спецклассе по физике со мной учился интересный парень, увлекающийся абстракционизмом в живописи. Всё, что он мне показывал, было настолько уродливым, что меня просто воротило от всего этого. Но он не унимался (сейчас, много лет спустя, я понимаю почему). И однажды, на уроке обществоведения, отчаянно отбиваясь от его навязчивости (а занятие у нас вела директриса школы, отличающаяся выдающимся самодурством), мне была подсунута «Картина больного шизофренией», автора не помню. Глядя на разноцветную палитру красного фона, где одни цвета, изображённые в виде переплетающихся капель, плавно перетекали друг в друга, я вдруг понял, как устроен мир! Мой внешний вид наверно с головой выдал меня (хорошо, что Дырка, так ласково мы называли директрису, ничего не заметила), потому что приятель воскликнул: «Теперь ты понял!!?». Не знаю, что подумал он, но с этого момента его приставаниям настал конец. Я же, на протяжении уже более 25-ти лет, убеждаюсь в правильности увиденного (почувствованного) тогда.

1.29. Однажды с директрисой у меня произошёл интересный случай. Как-то раз, рассказывая ей тему «Механизмы смены общественно-экономических формаций», мы сильно поспорили. Дополнительных знаний по данной теме у меня не было и я, сражаясь за оценку, использовал по памяти информацию учебника. Доказать свою правоту мне не удалось и я незаслуженно получил «тройку». Правда Дырка поняла, что перегнула палку и через занятие предупредила, что будет спрашивать меня на следующем. А чтобы не было недоразумений и обид, подготовить его мне надо особо тщательно. Следующей темой был «ХХII съезд КПСС», на котором было дано определение коммунизма. Тема была сложная и я, не мудрствуя лукаво, выучил наизусть весь параграф. Изумлению Дырки не было предела. Похвалы из её уст лились как из рога изобилия. С этого момента я перешёл в разряд её любимых учеников и проблемы с оценками по «Истории СССР» и «Обществоведению» снялись автоматически.

1.30. В марте 1983-го года в среде друзей предложил установить традицию, пробегать на день рождения столько километров, сколько исполнилось лет. Все с радостью меня поддержали, и первые 17 км пробежали на мой день рождения. На следующий день все встретились в школе, смеясь над собственной походкой.

1.31. Когда мы сдавали выпускные экзамены, наш классный руководитель сказал, что оценки по физике будут ставиться обратно пропорционально степени загара и я, соорудив из досок стол на балконе, учил физику под палящими лучами солнца. Не смотря на это, пятёрку получил.

1.32. После окончания школы родители подарили мне белую майку, на которой в немыслимых позах были изображены два каратиста. Если ничего не путаю, один наносил удар из прыжка, а другой из низкой стойки. Мне она очень понравилась. Вечером этого дня, красуясь в задиристой майке, я и два моих друга прогуливались в городском парке. Настроение у нас было миролюбивое, но кому-то наши физиономии не понравились: вдруг, в грубой форме, нас окликнули. Нас было трое и все мы прошли хорошую школу бокса, поэтому представляли серьёзную угрозу кому бы то ни было. Переглянувшись, решили не реагировать, но нас уже догоняли. Каково же было наше удивление, когда, обернувшись, мы увидели всего двух парней. Один был высокий и худой, другой – небольшого роста, но плотного телосложения. «Тарапунька и Штепсель» - подумал я. Штепсель был заводилой, явно перебравший при алкогольной разминке. Сказав, что он из Афгана, потребовал дать ему спички. Пока я продумывал варианты мирного выхода из явно конфликтной ситуации, мой друг протянул руку с коробком (откуда он у него появился, ведь он не курил). Штепсель, выдав матерную фразу, оскалился и потянулся за коробком. Когда его рука уже почти брала коробок, мой друг зажал его в кулак, и резко стукнул Штепселя под дых. Удар был не сильный и только разозлил Штепселя, от которого и так веяло серьёзной угрозой. Думать было нечего, драка началась. Я находился с правого бока от них, блокируя возможные действия его напарника. Спасая приятеля, ударил Штепселя по подбородку. Тот резко дёрнул головой, сигарета, описав длинную дугу, упала где-то на газоне. Штепсель же, продолжая движение, сообщённое силой моего удара, развернулся на 360 градусов с одновременным маховым ударом ноги (уширо-маваши-гери). Мой приятель чудом увернулся. Поставив ударную ногу, противник изменил направление атаки в мою сторону. Продолжая движение руками, он зацепил пальцами мою майку у горла и рванул на себя с одновременным выбросом колена другой ноги вперёд. Если бы я резко не шарахнулся назад, драка для меня была бы закончена печально. Майка, спасая хозяина, как бумажная, разорвалась до самого пупа. Удар прошёл в воздух. Не долго думая, я присел на опорную ногу, выполнив очень глубокую стойку (кокуцу-дачи) и выставил вперёд кулаки. Поза была крайне неудобной, но я рассчитывал, что он попытается сделать подсечку моей выставленной ноги, но он оторопел. Время замерло. Подсечку он не делал. Я же ощущал, как усталостью наливается опорная нога. Надо было срочно что-то делать. Толкнувшись опорной ногой, перенося центр тяжести на переднюю, я со всей силой ударил Штепселя боковым ударом ноги (маваши-гери) в голову. Подъём стопы остановился у самого уха Штепселя, а шнурки кроссовки больно хлестанули его по лицу. Сказался автоматизм спортивных спаррингов бесконтактного стиля шотокан. Исправляя ошибку, вернулся в более удобную боксёрскую стойку. Штепсель разморозился и нанёс сильнейший удар ногой мне в пах. Работая на автомате, рубанул по его ноге нижним жёстким блоком гедан-барай (тогда я не знал, что лучше этого не делать). Мне повезло, руку я не сломал, лишь расстегнулся металлический браслет часов. Ногу противника заблокировать не сумел, но немного отвёл в сторону. Она, прочертив по боковой поверхности туловища, остановилась на широчайшей мышце спины, сильно встряхнув всё тело. Без паузы Штепсель ударил рукой, я уклонился, уходя в сторону с линии атаки. Штепсель пролетел мимо. Не знаю почему, но мне захотелось застегнуть браслет часов (это был непростительный заскок), Штепсель же расстреливал меня мощными прямыми ударами рук (ногу, наверное, я ему повредил). Время сильно замедлилось, браслет, как назло не застёгивался, но удары уходили в воздух, не касаясь меня. Наконец браслет застегнулся, и надо было ставить точку. Но её чуть было не поставили на мне. Очень поздно увидев кулак Штепселя у самого носа, сокращая дистанцию и слегка уклоняясь, выкинул вперёд левую руку. Мне нужно было только остановить противника (он пёр как танк) и ударить акцентированно правой. Но от сильнейшего столкновения левого кулака с головой Штепселя перед глазами возникла чёрная пустота. Соображать, что произошло, не стал. Работал на ощупь. Туда, где только что была голова противника, метнул на кончике кулака весь свой вес. Но там был воздух. По инерции, двигаясь вперёд, споткнулся обо что-то лежащее на земле. Как оказалось, это был нокаутированный Штепсель. Это была победа над достойным противником, но радости не было. Мои друзья и Тарапунька смотрели интересный бой, ничуть не сомневаясь в его исходе. Домой пришёл в разорванной майке и с чувством огромного омерзения.

1.33. В 1983 году уехал из Бреста в Москву, где поступил в МАИ (Московский авиационный институт), на факультет «Двигатели летательных аппаратов», по специальности ионно-плазменные и ядерные двигатели (специальность звучит так «Энергетические и двигательные установки космических летательных аппаратов»).

1.34. После зачисления в МАИ мне не нашлось комнаты в общежитии со всеми абитуриентами, поступавшими одновременно со мной, и администрация предложила мне временно поселиться с дипломником, который вот-вот должен был выписаться. При знакомстве им оказался 30-летний лезгин. Он был коренастый, с хорошо развитой мускулатурой и суровой физиономией жителя гор. Вначале мне показалось, что у меня могут возникнуть проблемы общения, но он быстро развеял мои иллюзии. Жили мы без конфликтов, уважительно относясь друг к другу. Очень скоро выяснилось, что он имеет некоторые навыки бокса и каратэ, и в ходе дружеских спаррингов он сам признал меня лучшим. В общежитии он пользовался большим авторитетом, и после описанных событий, этот авторитет перешёл и ко мне.

1.35. Когда началась учеба, он выехал, распределившись на один из заводов ВПК. Мы потом ещё часто с ним виделись, так как он не завершил кое-какие дела.

1.36. Зимой 1984 года на зимних каникулах прочитал роман приключений Ивана Антоновича Ефремова «Лезвие бритвы», открывший для меня творчество удивительнейшего учёного и писателя, а также определивший ориентиры моих интересов на всю оставшуюся жизнь.

1.37. Самым любимым предметом у меня была физика, но читал нам её очень недалёкий доцент. Сложность математического аппарата, которым мы не владели, сводила к нулю всю его писанину на доске и трёп. Истинную информацию получал еле-еле с периферии сознания путём сверхнапряжения. Ко всему прочему, физика шла четвёртой парой после «Истории КПСС». Для того, чтобы сохранить хоть немного энергии для физики, на Истории я спал. Очень быстро преподавательница меня выделила из всех и просила соседей меня разбудить. В первом семестре Историю я сдавал профессору, ведущему у нас семинарские занятия. И подготовившись по первой книге двухтомного учебника БГУ (Белорусского государственного университета) под редакцией Сикорского, сдал предмет на «отлично». Надо сказать, что данный учебник выгодно отличался от всех остальных живостью языка, юмором и некой исторической правдоподобностью (вывод этот я сделал, опираясь на книгу Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир»). А вот второй семестр пришлось сдавать нашей преподавательнице, имевшей на меня зуб. Второй книги Сикорского ни у меня, ни в библиотеке не было. Учить же «Историю КПСС» по серому учебнику под редакцией Пономаренко, называемого в студенческой среде «кирпич», было выше моих сил. Ежедневные утренние пробежки на зарядку и купание в прудах Покровского-Стрешнева придали моей коже южный загар, а внутренняя дисциплинированность говорила мне о полной неподготовленности к сдаче экзамена по Истории. Как компромисс, взял у одной знакомой московской школьницы учебник «История СССР», и восстановил в памяти выученный когда-то наизусть параграф о ХХII съезде партии. На экзамен пришёл загорелый, весёлый и неподготовленный, если не считать выученного наизусть съезда. Бледный и замученный учёбой народ сразу отреагировал на меня негативно: «Ты что, с ума сошёл!». Вскоре появилась цветущая и загорелая преподавательница, увидев меня, она как-то странно хмыкнула, улыбнулась и зашла в аудиторию. Говорят, снаряд никогда не попадает в одну и ту же воронку, но билет я вытащил именно тот. Ответ мой звучал, как включенное радио, и только мой голос, а не Кирилла Лаврова, свидетельствовал преподавательнице, что она не спит. Второй вопрос билета «Антикулаческое движение 30-х годов», она уже не слушала. «Вы не теоретик марксизма-ленинизма, но ответом своим вы меня потрясли! Я никогда не встречала студента, спящего на моих лекциях и так блестяще владеющего материалом. Я обязательно расскажу о Вас всем!» – эмоционально выдала она.

1.38. Очень скоро местная комсомольская братия уговорила меня войти в состав оперативного отряда общежития. Карьера оперативника была стремительной, и через два года я стал комиссаром оперотряда. Жизнь началась весёлая, так как на планёрках объединённого штаба меня всегда распекали за какую-нибудь ерунду. Выйти из положения «козла отпущения» мне помогли две прочитанные книги В. Леви («Искусство быть собой» и «Искусство быть другим»). Я проанализировал поведение старших товарищей на планёрках и скопировал их (надо оговориться, что комиссары оперотрядов других общежитий, как правило, были демобилизованными армейцами, а некоторые из них – и воинами-интернационалистами, прошедшими Афганистан). Теперь, когда ко мне обращались на планёрке, я выдерживал длинную паузу, рисуя чёртиков в тетради, и всем видом показывал, что вся эта суета мне порядком надоела. Отношение ко мне круто изменилось, а однажды, когда я сказал, что все комсомольские лозунги надо засунуть поглубже в жопу, так как они потеряли действенность, меня попросили подсказать выход. Выход подсказал простой – организовать закрытую секцию по каратэ. Идею тут же подхватили, и в соседней школе оперотряд стал заниматься два раза в неделю киокушинкаем. В Москве тогда каратэ было в подполье, и к нам повалил народ, а дисциплина оперативников заметно улучшилась.