Annotation 23 страница

Одни приписывали эти невероятные происшествия святой Агате. Другие, как Агата-рыбачка, склонны были искать чудесам земное объяснение.

– Кто-то знает, – повторяла она, – что кому нужно, и бродит по острову с добрыми намерениями.

– Но у кого на это есть деньги? – вопрошала Кончетта.

Лена прикинула стоимость всех чудес, и сумма вышла преизрядная, ни у кого на острове такой не набралось бы.

– Может, это синьор Арканджело? – предположил кто-то.

И бар содрогнулся от оглушительного хохота.

Но вот самому «Дому на краю ночи» чудо так даровано и не было, тщетно Лена с Кончеттой каждое утро обшаривали весь дом перед открытием бара.

– Рано или поздно все эти финансовые трудности закончатся, – успокаивала Кончетта девушку, после очередных бесплодных поисков впадавшую в уныние. – Вот приедет Джузеппино и даст денег. А Серджо придется проглотить свою гордость.

Но в душе Маддалены уже поселилось сомнение. А что, если трудности не закончатся? А что, если именно этот кризис, а не войны и не землетрясение положит конец «Дому на краю ночи»?

– Ну-ну, не говори так, – успокаивал ее старик Бепе. – Разве ж это кризис. Вот увидишь, к десятому году его след простынет, словно и не было вовсе.

За несколько недель до Фестиваля святой Агаты созвали специальное заседание Комитета модернизации. И пока комитет заседал, над островом разразилась буря. Дождь колотил в окна «Дома на краю ночи» с такой силой, что те жалобно дрожали; вода с утробным урчанием бурлила в стоках, стеной сбегала с поникших плетей бугенвиллеи. Стихия бушевала столь оглушительно, что Мария-Грация с трудом перекрикивала ее грохот:

– В этом году фестиваль должен пройти не хуже, чем всегда. Пусть у нас и нет нынче денег.

Многие годы праздник финансировала «Кредитно-сберегательная компания Кастелламаре», так что жители острова и забыли, откуда берутся деньги. Но теперь было непонятно, из каких средств оплачивать цветы для церкви, музыкантов с большой земли, киоски с засахаренными орешками и сувенирами, ограды, электрогенераторы, прожекторы и аудиоаппаратуру – все это приедет на пароме Бепе и будет установлено на площади накануне. Два последних десятилетия в стремлении привлечь как можно больше туристов и пустить пыль в глаза бывшим жителям, которые непременно приезжали на День святой Агаты, устроители фестиваля затевали из года в год все более пышное и грандиозное торжество. И отступать было нельзя.

Подготовка к фестивалю набирала обороты, так же как и шторм.

– Святая Агата сердится, – бормотала Агата-рыбачка, следя за футбольным матчем по телевизору. «Ювентус» против «Интера». К старости Агата стала футбольной фанаткой. – Мы всегда так говорили, когда начиналась непогода. Святая Агата сердится. Такой шторм случается, если у кого-то грех на душе.

Картежники дружно посмотрели на Марию-Грацию. Ни для кого не было секретом, что она продолжала каждое воскресенье посещать виллу il conte и причины отказывалась объяснять кому-либо, кроме синьора Роберта.

– А я думаю, что это предвестие чуда, – сказала Кончетта. – Вот что значит непогода. К чему такая мрачность, синьора Агата.

Недели за две до фестиваля непогода взяла короткую передышку, и в тот день случилось еще одно странное происшествие, почти что чудо. Когда паромное судно Бепе ползло по неспокойному морю от Сиракузы к Кастелламаре, в воде возникла тень. Она приближалась к судну, и туристы заволновались.

– Акулы, – прошептал кто-то.

Неожиданно тень взметнулась над поверхностью воды. Словно снаряд, она взлетела в воздух и грохнулась на палубу. Это была не акула. Это был дельфин. Серый, как дождь, с розовым брюхом. Он плюхнулся на проржавевшую палубу, щебеча и попискивая что-то на своем языке, разметав туристов в разные стороны.

– Спокойно! – крикнул Бепе. – Спокойно. Дайте мне подойти к нему. Посмотрим, что ему от нас нужно.

Последний раз Бепе видел полосатого дельфина в молодости, из своей лодки Santa Maria della Luce. Но что делать с этим пахнущим рыбой существом, что вторглось на палубу и по-хозяйски щелкало острыми зубами, Бепе понятия не имел. Схватив крюк, он двинулся к дельфину.

– Тихо, тихо, дельфинчик, – приговаривал он. – Ну-ну, хватит тебе зубы щерить. Хороший мальчик. Stai bravo.

Дельфин смотрел на Бепе блестящим глазом. Осторожно подталкивая животное, Бепе сдвигал его к борту. Неожиданно дельфин хлестнул мощным хвостом, и Бепе проворно отскочил. Дельфин перевалился через борт и упал в воду. Туристы кинулись к борту, дельфин вынырнул из воды, задержался, глядя на людей черными глазами, а затем кувыркнулся и исчез. И вновь вокруг были одни лишь волны.

К тому времени, когда паром причалил к пристани Кастелламаре, пассажиры почти уверились, что все им привиделось. В баре рассказу Бепе тоже никто не поверил.

– Никогда такого не случалось в мое время, – сказала Агата-рыбачка и прицокнула языком для убедительности. – Дельфин сроду не сиганет в лодку, да еще так бесстыдно, это ж не какой-нибудь морской котик из цирка.

– Но он прыгнул, – настаивал Бепе. – Он запрыгнул в мое судно.

– Прямо на твой огромный паром? Ты стареешь, – сказала Агата-рыбачка. – Со всем уважением, синьор Бепе, память тебя подводит.

– Да правда это! – закричал Бепе. – Собственными глазами видел. И не смей называть меня стариком, синьора Агата, мы с тобой родились в одну зиму!

Эти двое так и не поженились, но их роман уже пятьдесят лет ни для кого секретом не был, а в последние годы они ругались, как типичная семейная пара.

– Вот ты stronzo, – с нежностью сказала Агата-рыбачка. – Чертов дурак. Дельфин запрыгнул к нему в лодку, ну надо же!

Но в тот же вечер молодые рыбаки – Маттео и младший правнук Риццу, которого все звали просто Риццулину, – тоже поведали странные истории. Они пришли в бар, одетые в рваные джинсы и просоленные футболки с портретами американских рок-звезд, и подтвердили рассказ Бепе. Все правильно, такое могло случиться. Пару дней назад у Морте делле Барке они видели, как дельфины резвятся в бурунах. А на палубу их лодки Provvidenza, точно град, обрушился целый косяк летучих рыб. А давешней ночью они вырубили двигатель и услышали, как трубит кит.

– Вот же странные дела творятся, – сказала Агата-рыбачка, которая с готовностью поверила в историю Бепе, после того как прибыли подтверждения из других источников. – Неужто чудо грядет? Рыбы, должно быть, уже прознали про то.

Тем временем начали курсировать странные слухи про виллу il conte. Сам граф так и не показывался на людях, но прислуга выносила из его дома непонятные пакеты. Большие, прямоугольные, они были похожи на завернутые в упаковочную бумагу картины. А в одном плоском ящике что-то позвякивало, словно внутри перекатывались латунные канделябры.

– Граф распродает имущество, – доложил Бепе, пошушукавшись с графской экономкой. – Все добро, что принадлежало его родителям. Старинные портреты, столовое серебро с гербом д’Исанту, французские столы и стулья. Даже фрески из гостиной. Полагаю, на старости лет коммунистом заделался, после того как банк его накрылся.

– Спятил он, вот что скажу, – заявила Агата-рыбачка.

– Это же оскорбление всему древнему роду, – судачили старики-картежники.

Непогода тем временем снова набрала силу. Ограждения, уставленные для Фестиваля святой Агаты, снесло, временная сцена, которую воздвигли Тонино и ‘Нчилино, обрушилась под тяжестью воды во время первой же репетиции духового оркестра. Однажды утром Мария-Грация и Лена подняли жалюзи и увидели, что дальнего конца террасы нет. Торцевые столбы, поддерживавшие балку, не выдержали напора ветра и отяжелевшей от воды бугенвиллеи и надломились.

Да и сам дом, казалось, вот-вот развалится. Крыша снова протекла, на старый плюшевый диван Амедео в чердачной комнате вода уже не капала, а бежала ручейком. Однажды кто-то забыл закрыть окно наверху, и за ночь деревянная рама так разбухла, что окно перестало закрываться вообще. Каждое посещение туалета превращалось в буквальном смысле в мокрое дело. Краска в холле вспучилась, в библиотеке размокла добрая половина книг. Серджо целыми днями сушил их феном Лены в надежде спасти.

Никогда прежде жителям острова не приходилось сталкиваться со столь долгим ливнем, да еще накануне Фестиваля святой Агаты. Но Кончетта продолжала верить, что вот-вот произойдет чудо и погода наконец смилостивится.

– Истинного чуда не случалось, с тех пор как Роберт вышел из моря, – говорила она. – Остальное не в счет, так что пора бы уже.

Дождь не утихал и на час, лил всю неделю. Туристов на острове почти не осталось, но на такие мелочи уже никто не обращал внимания.

– Ты должен позвонить своему брату, – сказала Мария-Грация сыну. – Если ты позвонишь, если ты пригласишь его на праздник, может, на этот раз он все-таки приедет.

Но телефонной связи не было, рухнувшие балки террасы оборвали проводку. И Джузеппино так никто и не позвонил.

Лена растерянно бродила по дому, но Мария-Грация была полна решимости.

– И не подумаю уезжать с острова. Я намерена умереть здесь, как мой отец Амедео и моя мать Пина. Я умру в доме, который принадлежал нашей семье девяносто лет. В этом доме до сих пор жив дух моего отца, здесь я появилась на свет. Роберт тоже не может покинуть это место. Он к нему привязан.

– Но цифры есть цифры, – угрюмо сказал Серджо. – Их не обманешь. Мы не можем сделать деньги из ничего.

– Но именно это все и делают, – возразила Мария-Грация и ушла наверх – наблюдать за серым штормовым морем из-за письменного стола своего отца.

Чтобы хоть чем-то занять себя, Лена решила провести инвентаризацию, которая все равно понадобится, когда явятся судебные приставы, засланные большим банком. Она слышала, что якобы они уже объявились на острове и ходят по должникам, отбирая микроволновки и телевизоры. Следующий взнос в банк надо было делать в конце недели, и они почти наверняка его пропустят. С раннего утра Лена относила коробки с бумагами и старыми каталогами на помойку, полировала до блеска кофемашину и автомат для мороженого, готовила коробки для компьютера, телевизора и футбольного стола – на случай, если придется с ними расстаться. Она прошлась по всем запасам в кладовке: персиковый сок и сушеная паприка, бискотти к кофе, arancello, limoncello, limettacello. Да, для фестиваля хватит. Она занесла все запасы в бухгалтерскую книгу. Мария-Грация наблюдала за ней, поджав губы и нахмурив брови, в эти минуты невероятно похожая на Амедео.

– Пока не закончатся все приготовления к празднику, мы больше не станем говорить о том, что будет потом, – объявила Мария-Грация. – Дел у нас полно. Надо украсить бар и испечь три тысячи печений. Мы должны вымыть окна, развесить лампочки. Отчистить плитку на уцелевшей части террасы, обрезать плющ. Подготовить бутылки с arancello, limoncello и limettacello. Достать все имеющиеся кофейники. Сделать заранее мороженое, иначе продукты испортятся. Когда приедет Джузеппино, я попрошу его помочь нам с выплатой следующего взноса, это даст нам какое-то время.

Если Джузеппино вообще приедет, подумала Лена, но ничего не сказала.

Серджо не спал всю ночь, готовил рисовые шарики и печенье. Около одиннадцати помогать ему пришел Энцо, заглянул на пару часов, но остался до утра. Энцо месил тесто своими тонкими пальцами скульптора, как будто это была глина, и все его печенья получались как силуэт святой Агаты. Лена и Кончетта весь день под проливным дождем срезали цветы бугенвиллеи и украшали ими бар. От воды, стекающей с ветвей, на полу собирались лужицы. Затем они прикрепили к потолку подвески с изображением святой.

В городе больше негде было заказать лепестки для фестиваля: цветочная лавка Джизеллы разорилась первой, так что вечером женщины, взяв ведра, корзины и сумки, отправились в темноте обрывать лепестки диких цветов – как происходило это в давние годы. На обломках «Святой Мадонны» и арках tonnara уже развесили лампочки. Поднявшись на холм, Мария-Грация и Лена осознали, что фестиваль, несмотря на все трудности, состоится – темный обычно остров уже сиял таинственными огнями в ночном безмолвии.

И в это безмолвие шагнул Джузеппино – с вечернего парома. Элегантный, в сером костюме, он шел по знакомой булыжной мостовой, катя за собой чемодан на колесиках. Выглядел он подавленно. Его никто не узнавал, и по городу он шел никем не замечаемый, как его дядя Флавио, вернувшийся с войны. И только когда Кончетта ворвалась в бар с криком: «Твой сын приехал, Мариуцца! Твой сын!» – Мария-Грация слетела с террасы в темноту и увидела его. Он стоял, стряхивая с поредевших волос дождевую влагу. Лена вытерла руки о фартук. Она никогда не встречалась с Джузеппино.

– Salve, – произнес он скованно на итальянском, которым не пользовался много лет. – Вот я и дома.

Никакая радость ни до, ни после не могла сравниться с той, что захлестывала сейчас Марию-Грацию.

Привлеченный суматохой, на террасу вышел Серджо. Щурясь от дождя, он спустился по ступенькам и после заминки пожал руку брату. Кончетта и Лена замерли при виде чуда, которое наконец произошло – Серджо, нервно теребя тесемки своего фартука, заговорил:

– Долг, Джузеппино, – тысяча евро или пара тысяч… – этого будет достаточно, чтобы заплатить банку и продержаться до зимы… иначе мы все потеряем… я пропустил платежи. Я знаю, что не должен просить.

Джузеппино поднялся на террасу, сел. Потер грудь, пристроил чемодан на мокрый стул.

– Я не могу помочь тебе, Серджо.

– Pi fauri[89], Джузеппино.

– Я не могу тебе помочь. У меня нет денег. Я разорен.

Мария-Грация наклонилась, обняла младшего сына за плечи.

– Мне пришлось объявить о банкротстве, компанию закрыли.

В Марии-Грации словно прибавилось роста, она распрямилась:

– О банкротстве?! Посмотри на меня, Джузеппино! Объясни, что случилось.

Под требовательным взглядом матери Джузеппино заговорил – сбивчиво, раздраженно:

– Я торговал фьючерсами, больше не торгую. Денег больше нет. Кризис. Бизнесу баста.

– Ты же важный человек, – пробормотала Мария-Грация.

– Никакой я не важный. Я покупаю и продаю контракты. Вы здесь думаете, что я богач! Но я только был на пути к богатству. Вы думаете, я могу творить чудеса? – Его голос был полон горечи.

В бар, почуяв скандал, уже стягивались соседи.

– Квартира, – продолжала Мария-Грация. – Большие машины…

– Все в кредит!

– Ай-ай-ай, Джузеппино! – запричитала Кончетта. – Что с тобой стало, после того как ты покинул остров!

Джузеппино опустил голову, так что стала видна лысина точно в центре макушки – совсем как у Серджо.

– Ах, Джузеппино! – расплакалась Мария-Грация. – Если бы твой дедушка Амедео был жив, что бы он сказал?

– Разве я не посылал вам деньги все время? – закричал Джузеппино. – То на ремонт, то чтобы покрыть недостачу прибыли, снова и снова, хотя Серджо изгнал меня из семейного дела. Вы процветали, мама! И ты, и Серджо, и отец, все вы! Вы купили фургон, перестлали крышу, купили новый телевизор – чем вы отличались от меня в своем желании жить лучше?!

Серджо, молча замерший в дверях, понял, что внимание соседей переключилось на него, что он внезапно из сына неудачливого обратился в сына успешного. Он смотрел на брата, загнанного, униженного, побежденного, и ничего, кроме сочувствия, не испытывал.

– Мама, тетя Кончетта, довольно! Джузеппино, пойдем в дом.

Джузеппино поднялся. Вложил в руку матери потрепанную книгу в красном переплете:

– Вот. Я привез ее обратно. По крайней мере, никто не обвинит меня в том, что я украл. Я всегда говорил, что верну ее, как только приеду домой. – И Джузеппино последовал за братом в дом.

Он вернулся под родную крышу в точности как какой-нибудь герой из книги Амедео: униженный, нищий, раздавленный судьбой.

Марии-Грации не спалось. Она сидела за стойкой в баре и листала отцовскую книгу. История про попугая и про девушку, которая обратилась в птицу; история про Серебряный Нос и про Тело-без-души. И, сидя под выцветшим от времени фото отца, читая его записи, она внезапно обнаружила, что некоторые истории ей неизвестны. Должно быть, отец вспомнил их незадолго до своей смерти, они были записаны скачущим детским почерком Серджо. Джузеппино увез книгу, до того как остальные успели прочитать эти записи.

Мария-Грация разбудила Джузеппино, которого устроили в чердачном кабинете деда.

– Caro, что это? – спросила она, перелистывая последние страницы в книге.

Шея у Джузеппино пошла красными пятнами – совсем как в детстве, когда его уличали в проступке.

– Я не переснял последние истории, – пробормотал он. – У меня просто не хватило денег, но я думал, что Серджо и так все помнит. Это ведь он записал их.

Но ведь она-то про эти истории не знала! И теперь Мария-Грация будто слушала своего отца, будто он сидел рядом и шепотом рассказывал их своей маленькой дочери, не способной ходить. Она читала про ослиные аукционы и рыбаков, спасшихся на море, про вражду соседей, про то, как в 1913-м поймали гигантскую рыбину («рассказано мне синьорой Джезуиной в 1922-м»), о большом оползне в 1875-м («история передавалась в семье Маццу») и под конец – историю святой. Она не была помечена ни датой, ни источником, и отныне для Марии-Грации история святой Агаты всегда была связана только с Амедео, она уверилась, что отец написал ее специально, чтобы Мария-Грация прочла ее накануне фестиваля, ровно через девяносто пять лет после того, как он сам впервые очутился на празднике святой Агаты.

Однажды святую Агату заметили на кладбище около пустыря. Она явилась могильщику, видение висело над кладбищенскими вратами, простирая в мольбе руки. Придя в себя, могильщик увидел, что лопата его исчезла, а ямы, которую он только что выкопал, точно и не было никогда. В растерянности он покинул кладбище.

То были времена, когда остров то и дело сотрясали подземные толчки. На следующий день могильщик снова взялся рыть могилу, но почва не поддавалась, она вдруг сделалась тверже гранита. А затем земля вдруг содрогнулась от особенно мощного толчка, могильщик потерял сознание, а когда очнулся, увидел, что все могилы на кладбище разверсты, – леденящее душу зрелище.

И он смекнул, что святая не желает, чтобы мертвых хоронили в этом месте.

Жители острова собрались и постановили послушаться святую и перенести захоронения в другое, безопасное место. Но в те времена люди боялись мертвецов, боялись, что если хоронить покойников вблизи домов или колодцев, то на живых обрушатся болезни. И они не стали переносить своих мертвецов в другое место, и тогда на них пала кара: забытое было проклятье плача снова поразило остров.

Однажды утром святая явилась жителям острова на дороге, ведущей на кладбище. Казалось, что она указывает куда-то, и несколько рыбаков последовали в том направлении. Видение провело их через весь остров, через поля и разломы в земле, через оливковые рощи, пока они не оказались у прибрежных пещер. Призрак замер в глубине пещеры. Жители острова снова собрались и после бурных обсуждений решили, что придется-таки перенести покойников в пещеры.

Тут им явилось второе чудо: стены пещеры зияли нишами, которые словно ждали гробы и урны с прахом и которые можно было закрыть надгробными каменьями.

В тот день, когда происходило перезахоронение, случился сильный шторм. Люди засомневались, но святая появлялась то там, то здесь на острове, явно настаивая, что следует поскорее перенести мертвецов в пещеры. На перезахоронение предков собрался весь город, шествие к пещерам тянулось до самого вечера.

И когда все жители острова обустраивали в пещерах новое место упокоения для своих мертвецов, Кастелламаре содрогнулся от сильнейшего землетрясения. Фонтаны лавы взметнулись из-под земли недалеко от виллы il conte, остров вздымался и дрожал. Переждав в пещерах, когда все успокоится, люди вышли наружу и увидели, что их город сровняло с землей. Не устоял ни один дом, кроме церкви, графской виллы и «Дома на краю ночи».

И поняли они тогда, что святая спасла не только мертвых, но и живых. Ни один житель острова не погиб во время землетрясения, так как все они были под защитой древних пещер.

А когда люди закончили хоронить своих мертвых, произошло третье чудо. Оказалось, что камень, в глубине пещеры отколовшийся от скалы во время землетрясения, напоминает силуэт святой. Единственный в городе художник при помощи горожан вытащил камень из пещеры. Тогда-то и поняли жители острова, что пещеры – вовсе не проклятое место, но священное.

«В тот день, Мариуцца, cara, – рассказывал отец, – жители острова навсегда забыли о проклятье плача».

Роберт стоял в дверях, слегка задыхаясь после того, как преодолел коридор, – в конце концов даже Марии-Грации пришлось признать, что он уже совсем старик. Мария-Грация протянула ему красную книгу:

– Кто-то должен записать и другие истории.

После смерти Амедео никто больше не записывал истории острова и его жителей. А как же Агата-рыбачка, спасшаяся в страшный шторм? И появление Роберта из морской пучины? И тот день, когда они с отцом наблюдали, как корабли собирались на горизонте, словно капли дождя на нити? А призрак Пьерино? А укрощение Энцо, строительство большой гостиницы, чудесное появление на рассвете пачек с деньгами у дверей? Как же быть со всеми историями, которые живы лишь в людской памяти? Кто-то ведь должен записать их.

– Ну а разве ты сама не можешь? – спросил Роберт.

– Caro, я уже слишком стара для этого. Мы оба слишком стары. Быстро же пролетело наше время. И у нас осталось совсем немного впереди.

Взяв за руку, она повела его в их спальню с каменной кладкой над двориком. Роберт опирался на жену, и ее это встревожило, ведь обычно это он ее поддерживал. Да, их время на исходе. И Роберт это тоже понимал. Они устроились в кровати. Мария-Грация еще раз перечитала последние истории из отцовской книги, закрыла ее и положила на ночной столик.

– Тебе тоже не спится? – спросила она лежащего рядом мужа.

– Не спится, cara. Я строил планы.

– Какие?

– Наши мальчики снова оба дома, и мне кажется, нам пора поговорить о будущем нашего семейного дела.

– И что ты думаешь?

– Если Маддалена согласна, то мальчики должны передать дело ей. Вот о чем я думаю. Она любит этот дом и этот остров с первого своего дня. И она достаточно сильная, чтобы управлять баром во время кризиса. Бар должен принадлежать ей, так же как в свое время он должен был перейти к тебе. Я всегда любил твоего отца, старого доктора, но в этом он поступил неправильно.

Какая-то часть Марии-Грации, явно передавшаяся ей от гордой Пины Веллы, по-прежнему желала, чтобы девочка поступила на медицинский факультет.

– Она не будет никуда поступать, – спокойно сказал Роберт. – Наша внучка все собирается с духом, чтобы сказать тебе об этом, amore. Мне она уже давно сказала.

В глубине души Мария-Грация знала, что Лена не менее честолюбива, чем она сама и Амедео, а потому если кто и способен удержать семейное дело на плаву, так это она.

В день праздника святой Агаты рассвет выдался бледным, море было укрыто туманной дымкой. Утренняя месса проходила у стен церкви под рядами зонтов.

– Слава Господу и святой Марии! – выкрикивал отец Марко, загораживая гипсовую статую от дождя сутаной. – Слава святой Агате и всем святым!

Путь процессии был скользким и слякотным. Старинная статуя, сделанная в незапамятные времена предком художника Винченцо, никогда прежде не оказывалась под дождем. На каменистой дорожке, сбегавшей к пещерам, случилась маленькая трагедия. Статуя вдруг начала таять, из глаз потекли черные слезы, как те, что как-то раз текли из глаз Кармелы, с одеяний сбегали бордовые ручьи.

– Быстрей, Риццулину, Маттео! – кричал священник. – Унесите святую от дождя! – Отец Марко к старости стал большим поклонником святой Агаты, уподобившись остальным островитянам.

Рыбаки чуть ли не бегом устремились к укрытию. Спотыкаясь о камни, они занесли статую в темную пещеру, за ними последовали остальные.

– Она пострадала? – кричали вдовы Комитета святой Агаты.

Вспыхнули зажигалки и экраны мобильных телефонов. В свете сотни огоньков лик святой скорбно мерцал, ее лицо казалось живым. Побыв под дождем, она заметно побледнела.

– Мы не можем нести ее обратно под дождем, – сказал отец Марко. – Краска размоется, гипс размокнет. Придется оставить ее здесь и ждать, когда утихнет непогода.

Именно этот момент выбрали судебные приставы, чтобы прибыть на остров и стребовать с жителей Кастелламаре все долги. Вот только город они нашли обезлюдевшим, дома стояли безмолвные, лавки закрыты, ни единой живой души на улицах, остров вымер, будто жители в одночасье вдруг покинули его. Растерянно побродив по городку, приставы вынуждены были сложить ордера и предписания обратно в портфели и сесть в свой катер.

Тем временем в пещерах разгорался спор.

– Да мы тут проторчим до конца света, – заметила Агата-рыбачка.

– Еще полчаса, – сказал отец Марко.

Полчаса превратились в час, потом в полтора. Споры становились все яростней, но тут вдруг Кончетта громко прокричала:

– Энцо изваял новую статую!

Тотчас Энцо оказался в центре всеобщего внимания. Несколько человек, уже видевших его каменную святую Агату, одобрительно загомонили: да, да, прекрасная статуя.

– Пронесите вместо нее статую Энцо, – продолжила Кончетта. – Она водонепроницаемая. И ее задумал двоюродный дед Энцо, сам Винченцо. Она почти готова. Мы можем завершить наше шествие с ней.

Народ загомонил. Почему бы не устроить шествие с другой Агатой? Ведь это просто статуя, а святая одна и та же.

– Но она слишком тяжелая, – возразил Бепе. – Она же каменная. Нормальная святая Агата – она гипсовая. Как шестеро человек поднимут ее?

– Она легкая, – сказал Энцо. – Это же вулканический камень. Он пористый, как пемза.

– Давайте посмотрим на нее, – предложил отец Марко.

Он велел устроить старую статую в глубине пещеры, где никакой ливень до нее не доберется.

Прошло еще полчаса, прежде чем рыбаки вернулись с новой Агатой. Их встретили восхищенными возгласами. Рыбаки доставили статую в желто-зеленой повозке Риццу, о которой никто не вспоминал уже лет двадцать. Расписанная сценами из истории острова повозка шатко волоклась по каменистому берегу, придерживаемая и направляемая шестеркой рыбаков, представлявших разные поколения: Бепе, Тонино, Риццулину, Маттео, ‘Нчилино, Калоджеро.

Шторм бушевал, но жители острова торжественно шествовали за своей святой. Когда процессия поравнялась с запертой виллой il conte, многие посмотрели в ее сторону, надеясь увидеть, как граф кивком благословляет шествие – как всегда делал его отец. Но закрытые наглухо окна остались безжизненны. Статуя проследовала дальше, подпрыгивая на ухабах. Вдоль каменистого южного берега, мимо греческого амфитеатра, заросшего кустарником и чертополохом, мимо утесов, мимо ворот новой гостиницы, построенной на месте старой фермы Маццу. В гостинице было тихо, пластиковые пляжные кресла у бассейна перевернуты, солнечные зонты поникли. Несколько туристов вышли из гостиницы и присоединились к шествию. Святая, воздев вверх руку, покачивалась в старой повозке, по складкам ее одежд струилась вода.

– Давайте, – подбадривала возчиков Мария-Грация, – осталось немного. – У нее перехватывало дыхание от волнения, так она желала, чтобы статуя благополучно завершила паломничество, как будто святая двигалась сама по себе, как будто в вечернем дождливом мареве притаилось нечто таинственное, неведомое.

У старой tonnara и ржавых останков «Святой Мадонны» отец Марко вознес молитву, прося святую о благосклонности. Ту т же к статуе вынесли для благословения младенцев. Гниющий под дождем урожай тоже был освящен. Отец Марко опорожнил сосуд со святой водой, присоединив ее к потокам дождя, изливавшимся на нос новой рыбацкой лодки Provvidenza, которой недавно обзавелся молодой Маттео.

В тот вечер из-за дождя в бар набился едва ли не весь город.

– Откуда столько людей? – удивлялась Мария-Грация. – Из жалости к нам все решили купить стаканчик arancello, чтобы мы не закрылись до следующего лета?

Кончетта прорвалась через толпу, глаза ее сверкали от едва сдерживаемой радости.

– Я только что узнала, – зашептала она. – Бар Арканджело залило, прямо как зимой шестьдесят третьего, когда у нас бушевал бесконечный шторм! Мой бедный братец!

– Свершилось чудо! – воскликнула Агата-рыбачка. – Я вам говорила! Вот для чего пошел этот дождь!

Промокшие насквозь посетители из бара Арканджело смущенно просачивались через двери в поисках выпивки и горячего чая. Филиппо Арканджело топтался у террасы, пока Кончетта не взяла его за руку и не затащила внутрь.

Но это нас все равно не спасет, думала Мария-Грация, наблюдая за тем, как ее сыновья и внучка обслуживают переполненный бар. Для этого нужно больше, чем несколько десятков чашек кофе по девяносто девять центов и стаканчиков с ликером за один евро. Хотя в баре было не протолкнуться, мороженое никто не заказывал. Даже туристам оно казалось неуместным в такую погоду.

С наступлением темноты на террасе сдвинули столы и начались танцы. Никто не обращал внимания ни на лужи, ни на каскады воды, временами изливавшиеся сверху. Танцоры кружились под старенький organetto Бепе, на котором играл кто-то из молодых. Устроившись с Робертом в сторонке, Мария-Грация рассказывала мужу о том вечере, когда ее отец впервые появился на острове. Эту историю Амедео поведал ей одной из первых, когда она была совсем маленькой, – о том, как он изумился при виде статуи, озаренной пламенем красных свечей, о почтительном молчании, воцарившемся, когда il conte шел сквозь толпу. Насколько же теперь все иначе: гудели электрогенераторы, переливались цветные лампочки, под веселые мелодии самозабвенно отплясывала молодежь, больше не звучали печальные песни. Туристы как заведенные щелкали своими фотоаппаратами, а в тот давний вечер на острове был сделан только один снимок – самый первый снимок острова, по сути ставший пророчеством на целый век. И сегодня в веселье не участвовал il conte. Хотя никто, кроме Марии-Грации, этого не признал бы, и меньше всего члены Комитета модернизации, но фестивалю не хватало присутствия графа.

⇐ Предыдущая 40 41 42 43 44 45 464748 49 Следующая ⇒