И.А. Федоров 16 страница

Формально обратным типом личности по отношению к сенситивам являются «стоики». Первые описания этого типа известны, начиная с работ Боэция, М. Аврелия, Сенеки в начале первого тысячелетия нашей эры. Само название показывает роль стоической философии в описании этого психологического типа. Боэций, например, первым ввел понятие tedium vitae (примерное значение – «усталость от жизни», «брезгливость к жизни», «тоска бытия». В русском литературоведении такой тип иногда называют «печоринским»). Впрочем, реальные и литературно описываемые черты «стоиков» далеко не всегда совпадают. К числу первых можно отнести:

- боязнь повтора (иногда даже на символьно-ассоциативном уровне) тестирующей ситуации, в свое время спровоцировавшей посттравматический синдром (далее - ПТСР). Эмпирическим путем было довольно точно установлено, что поведение людей с ПТСР заметно и необратимо отличается от поведения в предшествующий период. Долю таких «стоиков» в сумме населения определить достаточно сложно, но, видимо, она плавно растет в последнее время, в связи с углублением неврозов и, особенно, увеличивающимися масштабами военных столкновений,- известно, например, что доля лиц с глубоким ПТСР в ходе корейско-американской войны в 50-е годы ХХ века достигала 20% общих потерь, причем часто оформившийся ПТСР сопровождался полной потерей дальней памяти.

Иными словами, эти люди вполне могут допускать неудачи в карьере, творческой самореализации, личной жизни, - лишь бы не повторилась та ситуация, которая вызывает у них самые мучительные воспоминания;

- «стоики» формируют очень мощные механизмы блокирования таких воспоминаний, и уже поэтому гораздо реже вступают в состояние «аптайма»; на фазе «поиска» невербальное «обещание» избавления от комплекса, доставляющего им столько страданий, является для них наиболее притягательным, причем малейшая неудача, неубедительность такого «обещания» ведет к быстрому прекращению духовной коммуникации;

- наиболее типичными низшими проявлениями такого противоречия по линии «базовый комплекс – ПТСР – блокирование ПТСР» являются заметно омертвленная мимика, недоверчивость, очень трудное схождение с малознакомыми людьми, оборотной стороной чего выступает яркая и некритическая привязчивость к «проверенным людям», пунктуальность, обязательность;

- уникальной чертой «стоиков» выступает и особое отношение к смерти. Эта черта была описана в римской историографии, как своеобразный поведенческий «кодекс чести стоика», который должен быть готов уйти из жизни в любой ситуации, где транслирование себя сталкивается с чуждой, враждебной и непреодолимой для стоика силой,- например, если его обязывают участвовать в войне, которую он заведомо считает несправедливой. Поэтому, уже начиная с «триггер-калибровки», в беседах со «стоиками» вполне допустимы символы смерти, достойной гибели, «мести плохим людям» и т.д.;

- стереотипными темами, символизирующими успешное психологическое блокирование базового комплекса, являются, например, патриотизм, религиозность, любовь к детям, честь и благородство, долг перед близкими, благотворительность;

-неудачное «прикосновение к комплексу», вполне возможное на низших стадиях духовной коммуникации, ведет не только к ее обрыву, но и к провоцированию особых аффективных состояний, которые часто, и не без оснований, сильно пугают окружающих. Повтор таких состояний может вести или к психическим заболеваниям, или к догматизации упоминавшихся механизмов блокирования. В последнем случае вероятность духовных коммуникаций резко падает.

Подчеркнем, что основой для ПТСР может быть не просто необходимость (и, одновременно, невозможность) адаптации к жестоким реалиям войны, но и несчастная любовь, потеря близких, тяжелая болезнь, мучительный внутренний кризис. В связи с тем, что общественная жизнь современной России показывает бурный рост числа таких ситуаций, средний возраст типичного «стоика» должен снижаться, не случайно частные социологические исследования, проведенные автором, показывают, что доли «стоиков» среди молодежи (особенно сельской) и военнослужащих все более сближаются, положительная динамика роста доли «стоиков» и «шизоидов» прослеживается достаточно явно (хотя, по понятным причинам, и на нерепрезентативной для страны региональной выборке). Во всяком случае, по представлениям автора, такая динамика очевидна именно для женщин, среди которых доля «стоиков» растет явно опережающими темпами.

Рекомендации для руководителя по общению и использованию стоиков в менеджменте очевидны:

· стоики могут быть хорошими руководителями, использоваться на любых управленческих должностях;

· нельзя обижаться на людей этого типа за то, что они неохотно идут на сближение, не отвечают сразу на высказанное расположение. Такое сближение требует осторожности, последовательности, поскольку любое последующее охлаждение или оскорбление будут для стоика трагедией; стоики наиболее легко сближаются с сенситивами и т.д.

Базовые комплексы стоика с возрастом чаще всего укрепляются, в результате по внешним проявлениям стоики становятся похожими на пассионариев, что углубляется частой неудачливостью в личной жизни. Организация квазикоммуникаций со «стоиками» непременно должна иметь оттенок сверхзадачи, не быть мещански ориентированной на упоминавшиеся «восемь тематических точек», как это чаще всего сейчас бывает.

«Некрофилы». Некрофилия, как особый тип личностного комплекса, демонстрирует «футурошок» У. Тоффлера уже не в качестве гипотезы, а как данность в бытии современного человека; не как выражение необходимости генерировать, обслуживать машины, даже не как превращение человека в средство размножения «машинных популяций», но как психопроекцию символов, самого духа машинности на все более глубокие, интимные стороны человеческой души. В работах Э. Фромма выделяется целая система признаков и атрибутов некрофилии; напомним наиболее яркие из них.

Некрофилия характеризуется как «страстное влечение ко всему мертвому, больному, гнилостному, разлагающемуся; одновременно это страстное желание превратить все живое в неживое, страсть к разрушению ради разрушения, а также исключительный механизм интереса ко всему механическому (небиологическому). Плюс к тому это страсть к насильственному разрыву естественных биологических связей»[136]. Э.Фромм выделяет и ряд менее ярких и масштабных характеристик: интерес к сообщениям о смерти, «безжизненность общения» (и мимики в частности), спокойное отношение к гнилостным запахам (характерная «гримаса принюхивания» при ассоциациях на такой запах), либо подчеркнутая чистоплотность, ненормальное расположение эрогенных зон (отсутствие их на груди женщин, что ослабляет инстинкт материнства), увлечение фотографией, тяга к дистантному общению, в патологических случаях - любовь к трупам.

Автору показался наиболее любопытным вопрос о конкретно-социологической верификации таких параметров и формулировании дополнительных или альтернативных признаков, атрибутов и характеристик некрофилии на ранних ее стадиях, где яркие, патологические свойства даны лишь латентно. Приводимые ниже описания практики некрофилии (термин введен в обиход испанским ученым, ректором университета Саламанки Мигелем де Унамуно в 1936 г. при описании психики генерала М. Астрая) не претендуют на фундаментальность.

Суть гипотезы, уточняющей положения Э. Фромма, излагается ниже, пока же отметим, что одним из главных признаков, показывающих качество некрофилии, был принят феномен «омертвления» мира. Последний совсем не сводится, как в описанных Э. Фроммом крайних случаях, к прямой романтизации неживого, уже потому, что в период возникновения и развития некрофилия не захватывает всю психику, она выражает лишь вероятную ее сторону, роль которой меняется постоянно. Введенное Э. Фроммом и не слишком привычное до сих пор в аппарате нашей социологии и психологии понятие «омертвления» должно быть формализовано, поскольку в столь сложном вопросе, как природа некрофилии, введение дополнительных неопределенностей грозит окончательно запутать дело, причем и в области мотивации, самого интереса к сути проблемы.

По представлениям автора, «омертвление» есть выражение специфического типа установки. Феномен омертвления показывает у некрофилов развитость (во всяком случае, гораздо больше, чем у «биофилов») таких механизмов воли, которые позволяют блокировать тревожность, обедняя, омертвляя поведенческие выборы.

При так называемой аксиальной некрофилии в качестве базовой ассоциации покоя закрепляется, причем достаточно рано, именно упоминавшееся «омертвление». У некрофилов такие установки «отсекают» два типа объектов: людей, которые явным для них образом похожи на некрофилов, и тех, кто является очевидной антитезой для них, причем границы такого «отсечения» весьма пластичны, прозрачны для заметного круга ассоциаций.

Первые тревожат некрофила просто как конкуренты в борьбе за влияние в группе, как символы своей неоригинальности; впрочем, при отсутствии альтернатив, некрофилы могут образовать непрочные сообщества, где дружеские отношения могут лишь имитироваться. Отношение же ко вторым куда сложнее. Было бы явной ошибкой считать, что некрофил стремится к одиночеству или к обществу подобных себе. Ему нужно ощущение правоты, чаще дающееся в процессе «омертвления» среды. Его отношения с людьми, лишенными комплексов некрофилии, неточно следуют, по наблюдениям автора, примерно следующему сценарию: использовать любые методы, скрывая некрофилию, чтобы привязать к себе; продемонстрировать свою власть, запомнить и освоить ее символы; перейти к следующей кандидатуре, чтобы не рефлексировать.

В данном случае, отстаивается предположение о том, что «омертвление мира» неизбежно подразумевает отбрасывание, фильтрацию или фальсификацию терпимых для других типов личности ощущений. Последние связаны, например, с чувствованием огромности мира, несводимости его к стереотипам некрофилии. Cкажем, респондентка А.И. рассказывала о паническом испуге, когда, будучи одна в лесу, она попробовала представить жизнь леса «безотносительно к себе». Респондент А.К., будучи яростным сторонником мировоззрения К. Кастанеды, при тестировании показывал испуг перед необходимостью чтения книг, которые «мешают правильно думать», и т.д.

Подчеркнем, что отфильтрованные, блокированные ощущения не исчезают, они просто «уходят» с основного тракта обоснования поведенческих решений. Мир невостребованных ощущений постоянно отягощает работу воли некрофила, рождая целый ряд парадоксов, вплоть до появления двойниковых эффектов в поведении. Один из них - парадокс негации, стремление некрофила действовать словно назло своим же декларациям, что, собственно, может быть отмечено как еще одна характеристика «омертвления».

Приведенные выше черты «омертвления» мира в развитом виде формируются через тягу к предательству и садизму, что вполне согласуется с теорией Э. Фромма. Предательство очевидно выгодно некрофилу, поскольку оно одновременно позволяет ощутить то, что ему кажется властью над ситуацией, доказательством своей мощи и правоты, точкой абсолютного выражения некрофилии, но оно является, видимо, и своеобразной просьбой о понимании, просьбой об избавлении от того, что его тревожит. Но для такой просьбы надо, чтобы партнер, по представлениям некрофила, был бы выбит из обычной колеи, что и достигается предательством как актом демонстративного опровержения своих клятв. В этом смысле принцип «предам, чтобы поняли» суть реальность некрофилии, дошедшей до уровня тяги к самоопровержению. По данным упоминавшихся исследований, примерно у 40% респондентов, относительно которых диагноз аксиальной некрофилии считался установленным, оценки самого термина некрофилии при ассоциативном допросе были резко отрицательными (примерно «-3» в десятибалльной двухполюсной шкале), положительные же оценки встречались менее, чем в 5% случаев. Положительные же ассоциации на символы, шифрующие приводимые характеристики именно аксиальной некрофилии (например, «перезрелый плод», «постоянное телефонное общение», «старый могильщик») встречались у 85% респондентов.

Подчеркнем, впрочем, что «омертвление» представляет собой систему психических операций[137], и в данном случае описываются лишь общие их ориентиры.

Однако сводить аксиальную некрофилию просто к системе операций «омертвления» было бы вряд ли верно. Ее динамика определяется множеством факторов - социальной средой, ситуацией, личностными и врожденными комплексами. Все они пересекаются в точке «старта» некрофилии, хотя такое пересечение достаточно редко. Э. Фромм называет цифру в 10-15% некрофилов в сумме взрослого населения; по наблюдениям автора, она, вероятно, ниже, на уровне 3-5%, но имеет явную тенденцию к росту.

Некрофил же не удовлетворяется простейшими рецептами. Постоянно испытывая чувства тревоги и одиночества и при рефлексии, и при выполнении социальных ролей, он испытывает обиду и дефицит «строительного материала» собственной личности. Выводы его необычны: необходимо ограничить мир, обеднить его, создать череду повторяющихся сценариев своей жизни, причем так, чтобы они «позволяли», провоцировали ощущение своей правоты, богатства жизненных проявлений; чтобы смертью, «омертвлением» выглядело все, что не является мною, и если такое «не-Я» мощно и явно вторгается в мой внутренний мир, надо сделать так, чтобы оно потеряло отличную от меня жизнь, «убить».

В таком смысле, некрофилы постоянно ходят по кругу одних и тех же сценариев и однотипного, субъективно признанного неопасным общения, как ослепленная шахтерская лошадка.

Разумеется, речь идет лишь о допатологических стадиях некрофилии. Танатос, темное, субстанциональное начало психики, проявляющееся в тяге к разрушению живого ради абсолютного, метафизического равенства мертвых душою людей, уничтожает альтернативное начало, эрос, лишь тогда, когда человек субъективно хочет этого, что совершенно ненормально. Для обозначения стадий с описанными выше характеристиками автор и предлагает название аксиальной (аксиологической) некрофилии.

Приведенная модель некрофилии - лишь один пример того набора, который подразумевает фундаментальная социопсиходиагностика. Квазикоммуникация для них должна иметь ориентиры, прямо противоположные «сенситивным»: ориентация на «омертвление», символы механистичности, «кукольности» происходящего и т.д.

Большинство возможностей духовного коммуницирования для «некрофилов» блокируется именно их неумелостью в общении, постоянном и неосознанном воспроизводстве в нем таких интонаций, жестов, мимики, речевых фигур, которые воспринимаются партнером как грубость или прямое оскорбление.

Именно поэтому духовное коммуницирование «некрофилов» весьма избирательно, оно наиболее вероятно с партнерами того же типа личности, со «стоиками» и «вамп». В подавляющем же большинстве случаев, оно столь же дистантно, как и для шизоидов. Более того, опыт удачного духовного коммуницирования для «некрофила» как правило, столь невелик, что память о нем чрезвычайно ценна, а апелляция к нему - едва ли не единственный путь построения удачного имиджа при формировании фазы «триггер-калибровки» с «некрофилом».

Последний из приводимых в рамках данной классификации типов – «вамп». Диада «вамп – некрофил», пожалуй, самая яркая. Это связано с тем, что они имеют общие истоки - детский комплекс «недоласканности». Иными словами, и «некрофилы», и «вампы» провоцируются социально-психологическими условиями семей, где они воспитываются. В благополучных семьях, где ребенок однозначно чувствует любовь родителей, формирование таких типов личности маловероятно, равно как и детского аутизма.

Однако «вамп», в отличие от «некрофила», имеет базовым комплексом не стремление омертвить среду вокруг себя, но желание постоянно пребывать «внутри любви», доказывая, тем самым, свою состоятельность. Выделим наиболее яркие диагностические проявления такого комплекса:

· стремление спровоцировать влюбленность в себя у возможно большего числа людей («Я не могу быть плохой, поскольку меня, такую, как есть, любят самые разные люди»), что, в свою очередь, провоцирует аномально высокую роль личной жизни;

· «вамп» - заметно чаще женский тип, поэтому классические фобии в разговоре «вампа» - болезнь, потеря привлекательности, старость, а излюбленные темы - макияж, здоровье, поддержание физической формы, одежда, дети и т.д.;

· в силу базового комплекса эти люди являются как бы стихийными психологами, хорошими психодиагностами, разбирающимися в сложных вопросах провоцирования симпатий, конструирования имиджа, причем эти навыки держатся долго, даже после потери физической привлекательности;

· глубинные комплексы «вампа» проявляются в своеобразном микросадизме, транслировании себя в ситуации, где без этого можно обойтись (например, молчаливое подчеркивание недостатков собеседника, ответы вопросом на вопрос, акцентирование «больных» для собеседника тем, сексуальный садизм); там, где «некрофилы» отходят от людей, «вампы» мстят за свои детские комплексы, особенно представителям противоположного пола;

· они могут быть очень необязательны, провоцировать ощущение предательства. В визаже «вампа» почти всегда подчеркиваются сексуальные символы, подтянутость, агрессивность (например, алая помада, маникюр, прямой и твердый взгляд, открытое декольте, готовность к любому повороту разговора).

Преимущество «вамп» в том, что с ним можно быть совершенно откровенным, вплоть до цинизма, при организации квазикоммуникации.

Как и «пассионарии», «вамп» имеют имеют большой опыт квазикоммуницирования, это их главный способ социальной адаптации. Как уже упоминалось, при работе с этим типом личности довольно четко отслеживается зависимость: чем моложе «вамп», - и, соответственно, чем меньше его опыт квазикоммуницирования, - тем менее вероятно вступление его в духовную коммуникацию. Последняя откровенно мешает типичному жизненному сценарию «вамп», стремящемуся к социальному успеху.

Критически же большой опыт квазикоммуницирования подразумевает особую «экзистенциальную точку», саморазрушение, желание альтернативного общения, что может провоцировать и мотив вступления в духовную коммуникацию.

Разумеется, приведенный перечень возможной классификации типов личности можно продолжить, в рабочую «сетку» при изучении их автором входит около двух десятков таких типов.Отметим, однако, лишь главное - учет специфики таких типов - одно из неочевидных, но очень перспективных направлений современного подхода к квазикоммуникациям.

Думается, что уже в ближайшее время практика квазикоммуницирования будет подразумевать целый ряд довольно новых направлений:

- учет типов личности в современном нейролингвистическом программировании, в том числе в рекламе, шоу-индустрии, деятельности масс-медиа и паблик рилейшнз, в предвыборных кампаниях, в китч-искусстве, в производстве специфических групп утилитарных товаров;

- создание адаптированных к типам личности идеологических клише и стереотипов;

- появление аналогичных брендов не только учреждений и конкретных фирм, но и кластеров, характеризующих динамику именно современной России; например, по данным автора, сейчас бурно растет доля «стоиков» в среде сельских фермеров, что совершенно не учитывается в предпринимательских брендах;

- весьма возможно, что современный демографический кризис спровоцирует возникновение методик, учитывающих совместимость типов личности в брачном поведении, - тем более, что явные предпосылки для этого уже прослеживаются сейчас в деятельности центров по планированию семьи; возможны и аналогичные тенденции при формировании профессиональных армейских подразделений, трудовых коллективов, особенно в малом бизнесе, космонавтов, работников МЧС, коллективов дипломатов при ведении деловых переговоров по методу Гарвардского проекта и т.д.

Отметим, впрочем, что даже простое перечисление всех нюансов бытия современных квазикоммуникаций просто относило бы окончание этого раздела книги в бесконечность. Такие квазикоммуникации стали настолько привычными, системообразующими для многих областей духовной жизни общества, настолько глубоко внедрены в современную групповую и индивидуальную психологию, что у многих исследователей сам термин квазикоммуницирования вызывает удивление; в самом деле, как может быть подделкой под что-либо столь масштабное и порождающее тысячи морфем явление? Думается, однако, масштаб явления еще вовсе не означает того, что в нем выражена вся сущность человеческого разума. Здоровому человеку может прийти в голову каприз покататься на инвалидной коляске, но вряд ли такое странное занятие увлечет его надолго, - есть, в конце концов, и более увлекательные занятия, хотя бы и в рамках следующего каприза, - например, побыть, пусть и только из любопытства, самим собой.

3.2. Морфемы квазикоммуникаций

Глупец гоняется за наслаждениями

и находит разочарование, мудрец же только избегает горя

А.Шопенгауэр

Согласно известной мысли Аристотеля, обществу лечить приходится все же единичное, а не родовое; уже поэтому, видимо, сложнейшие и сложившиеся в ходе тысячелетий морфемы квазикоммуникаций далеко не полностью копируют все аспекты их природы. Каждая из таких морфем имеет яркую специфику, хотя общее качество «мнимодушевности», психической привлекательности имитации духовности и коллективизма ради эгоистической ориентации одной из сторон общения во всех таких морфемах несомненна.

Число таких морфем колоссально. Поскольку выше уже предпринималась попытка описать их общие качества, «квазикоммуникационный инвариант», в данном разделе автор стремился показать лишь некоторые «полюса» морфем квазикоммуникаций: имиджи, как морфему квазикоммуникации на индивидуальном и диадном уровнях, а также шоу-технологии и технологии «социализированного публичного выступления», как аналогичные морфемы на групповом и макроуровнях.

Разумеется, диапазон возможных квазикоммуникационных морфем как бы «между» такими ориентирами огромен, хотя общие зависимости формирования, структурирования и трансляции квазикоммуникаций действуют и тут.

Одним из примеров таких крайних, пограничных морфем квазикоммуникации являются шоу, как реальные феномены в жизни общества, и, соответственно, как качественно особые технологии, использующие эффекты триггер-калибровки, аптайма и «якорения».

Такие технологии характеризуют вовсе не исключительно жизнь современного общества, как это иногда представляется. Уже по произведениям античных историков Г. Светония, Плутарха, Тацита, Тита Ливия известны множество примеров своеобразных PR-акций с использованием явных элементов шоу-технологий, - например, триумф наиболее удачливых полководцев (Суллы, Г. Мария, П. Сципиона, Г. Цезаря); широко использовались такие элементы в античных выборах, особенно в эпоху принципата и римских императоров.

Их использовали даже в искусстве; классические трагедии показывают яркие примеры таких технологий. Они прослеживаются и в наследии античных ораторов (Гортензий, Демосфен, Цицерон), античных софистов, о которых мы знаем не только по диалогам Платона, но и по их собственным сочинениям, которые показывают, как мощно использовались элементы шоу в публичном выступлении, отличавшимся не только красноречием ораторов, но и специфической подготовкой и места публичной речи, и публики и, естественно, самих ораторов для производства жестко запрограммированного впечатления.

Более того, вполне представимы какие-то макроструктуры, например, в Древнем Египте, в Древнем Китае, Вавилоне, где объем и значимость шоу-технологий, степень эффективности влияния их на массовую психологию вполне сравнимы с современными образцами.

Иными словами, сама идея искусственного провоцирования массовидного поведения в заданном диапазоне поведенческих эталонов, заранее спланированных организаторами, - эта идея возникла так давно, что собственно исторические корни такого рода феномена установить практически невозможно; во всяком случае, исследования многих архаичных обществ показывают, что, видимо, яркие и весьма заметные элементы шоу в первобытной религиозности, в духовных традициях архаичных обществ вполне прослеживаются.

Все это связано, видимо, с эффективностью шоу-технологий. Такая эффективность явно обнаруживается при анализе именно любых обществ; во всяком случае, найти прямую линейную корреляцию эффективности шоу с типом политического режима, авторитарного или демократического, с ментальностью той или иной нации, вряд ли представляется возможным. Единственное, что можно сказать совершенно точно - общество с ярко выраженной государственностью и при полном пренебрежении к шоу-технологиям, видимо, просто невозможно, - хотя это вовсе не значит, что невозможно существование групп, где бы вообще такие технологии не применялись, например, в так называемых Т-группах.

Весьма любопытен вопрос о стартовой точке самого шоу, о реальной мотивации людей, которые намерены применить шоу-технологии. Такой вопрос любопытен уже тем, что, по данным авторских интервью с организаторами шоу, вовсе не сводится к мотивации исключительно корыстной, желанию получить выгоду, деньги или нужный результат при голосовании. Отметим несколько очевидных характеристик такой мотивации:

- такая мотивация может не вполне осознаваться; во всяком случае, представляется возможным вариант «нечаянного» возникновения шоу-эффекта. Причем он возможен и как результат деятельности и у неопытных организаторов, в чьи намерения это либо не входило вовсе, либо содержалось в этих намерениях весьма скрытым образом;

- эта мотивация всегда содержит некоторый элемент специфических потребностей «к самоопровержению», иными словами, мотивация применения шоу-технологий всегда содержит заметные мотивы самооправдания психики организатора, а иногда и чувства вины за добровольное и осознанное применение таких технологий;

- она всегда выражает негомеостазное, неравновесное состояние психики, желание не просто получить выгоду, но и транслировать себя в происходящем; именно поэтому даже профессионально оформленные шоу-технологии содержат, для опытного глаза, скрытые, шифрованные метки личности организатора, а иногда, в редких случаях, и своеобразные «мессиджи», сообщения организаторов, зашифрованные в структуре и символах шоу.

Авторские представления об общей структуре мотивации по организации шоу можно отразить на схеме (рис.33).

Рис. 33.Структура шоу- технологий

Как уже, отмечалось мотивация для организации шоу-зрелищ должна иметь ярко выраженную специфику уже в самой точке старта. В этом смысле, она всегда исходит из негомеостазности, из ощущения того, что имеющиеся обычные стереотипы своего поведения во многом исчерпаны.

Попросту говоря, довольный собой, искренне считающий себя благополучным человек (или творческий коллектив, состоящий из таких людей) вряд ли в состоянии планировать или реализовать эффективное шоу, - уже потому, что оно представляет собой и специфическую трансляцию собственных проблем и представлений о рецептах решений таких проблем.

Подчеркнем, что процессы, обозначенные на схеме знаком «блокирования», несводимы полностью к упоминавшейся выше диалектике аптайма. Видимо, одной из причин популярности шоу-технологий является не просто трансформация обычных социальных ценностей в ожидания какой-то неясной, но явно выгодной «социальной рецептуры». В шоу вывод человека из круга повседневных забот достаточно фундаментален и блокирует именно механизмы дальней памяти с типичными для таких механизмов символами личных комплексов.

Именно поэтому в основе операций блокирования таких символов лежит эффект «белого шума» (знак на схеме), не позволяющий сосредоточиться на воспоминаниях о «заботах, оставшихся у входа в театр». Впрочем, учитывая приведенное выше описание идеи «серой экологии» П. Вирильо, эффект «белого шума» имеет, как кажется автору, и особые дополнительные функции.

Его статус в движении и оформлении шоу-технологий довольно парадоксален. С одной стороны, он апеллирует к экзистенциалу, генерирует длинные, хрупкие ассоциативные цепочки, провоцирующие глубинное ощущение хаоса, дезинтеграции смыслов происходящего, и уже поэтому должен сопровождаться ростом экзистенциальной тревожности. С другой же стороны, именно «белый шум» провоцирует ориентацию на случайность (а не закономерность, как символьную основу конструирования смыслов и дискурсов), которая, возможно, сулит социальный выигрыш, причем источником такой случайности должно быть происходящее на сцене. Подчеркнем еще раз, что использование именно такой диалектики «белого шума» характерно именно для шоу, и далеко не всегда используется в аптайме.

Не менее сложны и процессы «восходящей» или «нисходящей» подготовки (соответствующие знаки на схеме) к восприятию шоу. В общем, такая подготовка сводима к осознанному (или стихийному) подавлению «белого шума», причем при «восходящем» варианте привлекательность и акцентированность таких символов (громкость, цветовое сопровождение, «интонационное наращивание», символы смыслов, собственно вербалика, речевое оформление происходящего) наращиваются, при этом общее оптимальное время шоу должно сохраняться в границах полутора-двух часов; при «нисходящем» же варианте, встречающемся очень редко, к концу шоу эмоциональная напряженность должна падать, а не расти.

Любопытно, что опытные ди-джеи и шоумены не раз признавались автору, что называют этот эффект «совокупный people»; иными словами, по их мнению, с какой-то точки ведения шоу даже сами организаторы должны мыслить «омассовленно», принципиально забывая о личностном аспекте происходящего.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒