Petite Bibliotheque Payot/10 15 страница

Ему удалось обезоружить даже столь решительных противников психоанализа, как марксисты. Напомним здесь о памфлете, выпущенном в 1949 г. коммунистической партией: «Самокритика. Психоанализ, реакционная идеология». В 1964 г. Althusser, в то время наиболее видный философ партии, предоставил Лака-ну возможность посещать его семинары в Педагогическом институте. Надо сказать, что тем временем Лакан разносил в пух и прах Ego Psychology, которая, по его мнению, направлена на адаптацию американских граждан к существующим общественным нормам.

Как мы уже видели, лаканизм никоим образом не может похвастаться своими успехами в плане лечения, которые сравнимы лишь с успехами, достигнутыми им в плане теоретическом. Однако его культурный престиж остается таким, что, вероятно, его вполне достаточно, чтобы ориентировать массу пациентов на лакановское «лечение». Этот престиж к тому же отражается на разных группах психоаналитиков, будь они ортодоксами или нет; публика не всегда хорошо это различает. Лакани-сты поддерживают эту путаницу, охотно представляясь как «психоаналитики» без каких-либо уточнений. Оставаясь на таких позициях, они прекрасно существовали как психоаналитики во Франции, но их это уже не устраивало. В своих притязаниях они идут гораздо дальше. В недавней статье Solex (1989) после описания безрадостной картины состояния психоанализа в Соединенных Штатах в заключении подчеркивает «необыкновенный контраст между американской шагреневой кожей и мировым распространением учения Жака Лакана».

Действительно, лаканизм плодится во многих странах, особенно в Южной Америке. «Завоевание» мира продолжается. В ноябре 1988 г. группа лаканистов во главе с Роланом Брока отправилась в Москву. Но ситуация в Советском Союзе имеет свои особенности, которые следует рассмотреть подробнее.

Советский Союз — «страна миссии»

Хорошо известно, что в СССР психоанализ долгое время считали лженаукой, вдохновленной капитализмом, и его преподавание, равно как и практика, были запрещены (труды Фрейда невозможно найти). Известно также (хотя и меньше), что так было не всегда; в течение десятка лет до сталинского периода

психоанализ в Советском Союзе имел право на существование, как это было и в дореволюционной России. Хотя психоанализ и психология в целом осуждались во имя объявленных принципов под прикрытием павловского учения, сам И. П. Павлов никогда публично не высказывал ничего враждебного в отношении Фрейда. И хотя он упрекал Фрейда в том, что тот придавал слишком большое значение сексуальному инстинкту, он тем не менее признавал за ним определенные заслуги. Так, в 1934 г. в одной из своих знаменитых «Клинических бесед в среду» он заявлял: «Когда имеются постоянные и скрытые точки (подавленные эмоции), существующие и действующие слепо, на которые нельзя никак подействовать, но которые необходимо довести до сознания... именно тогда вмешивается мастерство Фрейда, мастерство положительное» [Chertok, 1981, pp. 157-180].

Эти заметки И. П. Павлов сделал по поводу одной пациентки с истерией, страдавшей параличом нижних конечностей и вылеченной методом катарсиса под гипнозом. Следовательно, И. П. Павлов, продолжая оставаться на своих физиологических позициях, тем не менее не мог не признавать в психотерапии существования вмешательства психологического характера. После его смерти (1936 г.) произошло то, что можно было бы назвать радикализацией павловского учения. Это привело к печально известной совместной сессии (в 1950 г.) двух советских академий (АН и АМН), посвященной «Физиологическому учению Павлова». Сессия была созвана по воле Сталина и ее проведение строго им контролировалось. Как мы уже отмечали, на ней было решено впредь психологические понятия выражать в физиологических терминах, и психология как самостоятельная наука исчезла. Была подтверждена важность гипноза как глубокой психотерапии, основанной на физиологии (лечебное торможение коры головного мозга), но вопрос о катарсисе, разумеется, уже не стоял.

В перспективе, начерченной таким образом, павловская теория о трех фазах гипноза должна была подкрепляться данными электроэнцефалографии, и в приводимых «доказательствах» недостатка не было. Продолжая придерживаться такой ориентации, психотерапевты старались обобщить психопрофилактические методы обезболивания родов, применяемые ими с 1949 г. Речь шла о предупреждении боли дидактическими способами, которые, по их мнению, основывались на «активации коры головного мозга» у беременных женщин. Если в стране, где этот метод родился, он почти

неизвестен населению, в других странах, особенно во Франции, он имел необыкновенный успех и получил самое широкое одобрение, начиная от Пия XII, который рекомендовал его католикам, до коммунистической партии, представившей его как дар Советского Союза всему человечеству.

Сессия академий 1950 г. явила собой вершину сталинского догматизма, с которой стали постепенно спускаться, вначале с опаской и осмотрительностью, затем, во время горбачевской перестройки, самым решительным образом. Сегодня открыто признают, что предположенные в свое время теоретические объяснения — чистая фантасмагория. Примером многочисленных пересмотров этих теорий может служить заседание «Круглого стола», состоявшееся в октябре 1987 г. в Москве, которое было посвящено «одному из самых трагических эпизодов в научной жизни страны, явившемуся следствием пагубного влияния данных теорий на развитие физиологии и психологии».

Психология была официально реабилитирована в 1962 г. (см. главу 3). В тот период психотерапевты института им. В. М. Бехтерева1 в Ленинграде применяли «патогенетическую психотерапию» [Зачепицкий Р. А., 1984], которая учитывала нынешние и прошлые конфликты больного с окружающими его людьми. Осознание этих конфликтов является фактором выздоровления. Необходимо также наличие раппорта. Этот термин, достаточно широко используемый в русском языке, заимствован у Месмера, однако у последнего он включал в себя и обозначение физического компонента. Раппорт можно сопоставить с трансфером в психоанализе; такое сопоставление, разумеется, не делалось психотерапевтами, о которых идет речь, ввиду запрета на фрейдовскую психологию. Как же в этом отношении обстоят дела сегодня?

Запрет был столь безоговорочным и продолжался так долго, что его снятие потребовало немало времени. Важным этапом на' этом пути явился конгресс, посвященный проблемам бессознательного, который состоялся в Тбилиси в 1979 г.; мы были одними из его организаторов. В работе конгресса приняли участие исследователи, представлявшие различные области науки и прибывшие из всех стран мира. Дебаты проходили в форме свободных дискуссий

1В советской прессе, в частности в «Литературной газете» от 16 ноября 1988 г, сообщалось, что этот невропатолог с мировым именем был отравлен в 1929 г по приказу Сталина Последний вызвал его для неврологической консультации, после чего Бехтерев в частной беседе назвал Сталина параноиком

(в соответствии с духом Хельсинки). Состоялся откровенный разговор о философии Фрейда, которого грузинский философ Sherozia сравнивал с Коперником и Декартом [Chertok, 1981].

Реабилитация фрейдизма явно ускорилась в связи с событиями перестройки. Об этом свидетельствует и статья А. Белкина в «Литературной газете» (1 июня 1988 г.). Возвращаясь к осуждению психоанализа, автор считает, что оно нанесло стране ощутимый урон: «Мы не только лишили сотни тысяч больных медицинской помощи, но и ограничили возможности творческого труда целого поколения». Такая вера в силу психоанализа напоминает триумфальное заявление Фрейда в 1910 г. Это для нас несколько удивительно, но вполне объяснимо теми условиями культурной изоляции, в которой Советский Союз находился почти полвека. Эволюция фрейдовской мысли не была известна в СССР в том виде, в каком она предстала, в частности, в его знаменитой статье «Анализ, имеющий конец, и бесконечный анализ», написанной в 1937 г. Фрейд заявил в ней о том, что большие надежды, которые он возлагал на целебную силу интерпретации и осознания, рухнули. Его опыт лечения больных убеждал его в этом, а научная порядочность требовала откровенной констатации фактов. Что же касается советских психотерапевтов, они, очевидно, не располагают каким-либо опытом, позволяющим им подкрепить взгляды Фрейда.

Сегодня советские люди настроены как можно быстрее наверстать упущенное, ликвидировать обусловленное судьбой их страны отставание как в области культуры, так и во многих других областях. Что касается психоанализа, то, наверное, не будет недостатка в визитерах, желающих приехать в «страну миссии», чтобы обсудить имеющиеся проблемы (мы упоминали о них выше, и здесь следует ожидать определенной конкуренции). Смогут ли советские люди избежать некоторых ошибок, допущенных в других странах? Например, смогут ли они скоро отказаться от идеи «научного», «рационального» психоанализа, оказавшейся неосуществимой, с тем чтобы вновь ввести в аналитическую практику ту часть обязательной эффективности, которой ее хотели лишить? Другими словами, захотят ли они отойти от догмы, крах которой сегодня измеряется эпистемологическим разрывом между психоанализом и гипнозом, или снова категорически откажутся от перспективы союза между ними.

Понятно, что ортодоксальные психоаналитики или лака-нисты, которых они могут услышать, сделают все возможное, чтобы разубедить их. Однако им будет трудно поколебать позиции гипноза в стране, где на него никогда не было наложено табу. Нельзя, чтобы гипноз, устоявший против сталинизма, сегодня был отброшен вместе со всем наследием того периода. В сущности гипноз, о котором говорили в то время, виделся в довольно узком аспекте физиологии, тогда как теперь он рассматривается прежде всего как аффективная психологическая связь, присутствующая в любой психотерапии, включая психоанализ. Именно эту концепцию мы излагали на встречах с советскими исследователями, которые не прекращались после съезда в Тбилиси. Отметим сначала философский коллоквиум, организованный в Париже в декабре 1986 г., где мы выступили с сообщением на тему «Сердце и разум в психоанализе». Затем мы приняли участие в 8-м Международном конгрессе по вопросам логики, методологии и научной философии, состоявшемся 17-22 августа 1987 г. в Москве. Мы совместно с Stengers представили доклад под заглавием «От Лавуазье до Фрейда: анализ — эпистемологические и исторические размышления» [Chertok, Stengers, 1988].

Обмен мнениями со своими советскими слушателями мы старались вести в форме свободного диалога и ответов на вопросы. Мы ни в коем случае не хотели создавать о себе впечатление как о носителях истины, которую остальные должны разделять с нами. Слишком многие психоаналитики проявляют такого рода зазнайство, хотя, казалось бы, состояние кризиса, в которое сегодня погрузился психоанализ, должно было бы внушить им большую скромность. Правда, они упоминают о кризисе как можно меньше, и в тех редких случаях, когда они это делают, они стараются скрыть истинные причины. Что же касается нас, то мы не боимся раскрыть эти причины перед советской публикой, что, несомненно, способствует возникновению в умах большего количества вопросов, чем мы смогли решить. Отмечая, что гипноз представляется нам тем путем исследования, который способен вывести из кризиса, мы не скрывали при этом, что его применение ставит массу вопросов. Прием, оказанный нам (а точнее, нашим сообщениям) в СССР, доказывает правильность такой позиции. Мы встречали многочисленную и внимательную аудиторию; некоторые исследователи уже одобрили и поддер-

жали нашу ориентацию. В качестве иллюстрации приведем здесь строки из статьи Н. Автономовой и Ю. Муравьева (1987) «Загадка бессознательного, трансфера и анализа». Перед лицом проблем, поставленных гипнозом, эти два философа признают, что марксистская мысль также не дает на них ответа. Авторы приходят к выводу о необходимости умножить исследовательские усилия с целью накопления знаний: «Мы пока не располагаем достаточной концептуальной базой для интерпретации наблюдаемых явлений. Поэтому тем более необходимо расширить ее, накапливая данные, изучая гипноз во всех его проявлениях, углубляя исследования различных его механизмов, позволяющих интерпретировать феномен гипнотического внушения».

Теория и практика: проблема остается нерешенной

Психоанализ остается одним из исключительно важных культурных феноменов нашего столетия. Необходимо, однако, помнить, что он представляется в двух аспектах: как способ познания психики и как терапевтический метод. Здесь мы рассматриваем прежде всего именно второй аспект. Несомненно, эти два аспекта взаимосвязаны, практика исходит из теории, но нас поражает именно тот разрыв, который образовался между ними, разрыв, к которому, как мы видели, Ференци уже привлекал внимание и который с тех пор постоянно расширяется, ибо рост числа экзегетивных работ, бесконечные комментарии по мелким теоретическим вопросам мешают выходу психоанализа как терапевтического метода из кризиса, вследствие чего он обнаруживает гораздо меньшую эффективность, чем та, на которую позволяют надеяться его теоретики. В этом заключается истинная проблема, но она никогда не рассматривалась из-за избытка всей этой схоластики.

Еще раз о том, что вызывает изменения, если таковые происходят? Несомненно, интерпретация и осознание могут привести некоторых пациентов к определенным изменениям в их поведении. Однако сами по себе они неспособны вызвать глубокие изменения. Фрейд окончательно разрушил эту надежду в 1937 г., показав ее бесполезность в своих «Технических заметках». Отныне каждый аналитик, как замечает Stengers, полагает, что эти тексты «освобождают его от радостной утопии» [Stengers, 1989, р. 186]. Но Фрейд не всегда так говорит. Например, Perron

(1988), автор сравнительно недавно вышедшей «Истории психоанализа», член SPP, предлагает процедуру, одобренную его обществом в качестве модели для подготовки психоаналитиков. Затем он провозглашает «общие правила психоаналитической практики», не отклоняясь от строгой ортодоксальности и вовсе не принимая во внимание, что использование данных правил может оказаться безрезультатным, как если бы констатации неудачи, отмеченной Фрейдом в 1937 г., никогда и не было. Впрочем, она не существует и для читателя, поскольку в его книге о ней никогда не упоминается. Что касается гипноза, то, кроме примечания, из которого следует, что Фрейд оставил гипнотическую практику, этот вопрос больше не поднимается. Ничего не сказано ни о конфликте Фрейда с Ференци, ни в отношении нынешнего возрождения гипноза, связанного с движением сопротивления, затрагивающим психоанализ.

Присутствие внушения в анализе было, однако, отмечено в 1963 г. Donnet в статье «Внушение как концепция». Для подтверждения своей точки зрения автор ссылается на работы Fisher, который, по его словам, «вместе с Nunberg считает, что идеальной ситуацией для изучения внушения являются аналитические отношения, так как они позволяют исследовать «под микроскопом» свою судьбу. В заключение он отважился выдвинуть гипотезу, согласно которой «аналитическое лечение является лишь реализацией научных условий во времени и пространстве, необходимых для того, чтобы внушение (учитывая нашу культуру) оказалось эффективным». Далее автор добавляет: «В этой перспективе интерпретация, которую иногда хочется назвать зеркалом, отражает цель, простое предвосхищение обнаруженной траектории, раскрывает свою точную структуру, что есть суть вопроса, т. е. внушение» [Donnet, 1963, pp. 113, 116, 117].

Правда, 19 лет спустя тот же автор опубликовал статью под названием «Ставка интерпретации», противоречащую написанному им ранее. На этот раз речь шла о выяснении того, что составляет для психоанализа «модель чистоты его действия, исключающего всякую причастность к внушению» [Donnet, 1983, р. 1140]. Такая посылка (силлогизм) совершенно естественно приводит к следующему заключению: «Как интерпретация, так и созидание присущи работе психоаналитика и гипнотизера; последний вводит свое внушение в разум другого, как инородное тело, имеющее определенное

предназначение — создание себе подобного (идентичность идеи и ее результата)» [Donnet, 1983, р. 1145]. Остается только выяснить мотивы этого поворота.

Более четкую позицию занял Le Guen (1986) в статье «Для реабилитации внушения», представляющей собой доклад, сделанный им 2 года назад на семинаре, организованном вышеуказанным обществом. Семинар был посвящен вопросам использования внушения в психоаналитической практике. Le Guen заявляет, что постарается повлиять на позицию подавляющего большинства своих коллег, которые с брезгливой неприязнью относятся к внушению, избегая даже употреблять это слово, а если и произносят его, то придают ему уничижительный оттенок. Таким образом, в психоаналитических кругах на внушение наложено настоящее табу, что, по словам Le Guen, «создает определенную проблему». Его статья направлена как раз на то, чтобы успокоить и убедить своих коллег, напомнив, что «Фрейд говорил и предельно ясно показал, что интерпретаций, реконструкции и даже простые вмешательства являются внушением» [Le Guen, 1986, p. 51].

Таким образом, он вносит это уточнение от имени Фрейда. Те же соображения руководят им, когда он ставит под сомнение «лакановские методы, его обаяние или даже сострадательность Лакана в глазах тех, кто ложился на его кушетку» [Le Guen, 1986, p. 52]. Однако автор уточняет, что не собственно внушение должно здесь обвиняться; ведь Лакан не соблюдал правил лечения, сформулированных Фрейдом, и в действительности осуществлял подчинение пациента своей личности. Однако встает вопрос, заключается ли обычно внушение, используемое в психоанализе, только в трансфере и, следовательно, полностью контролируется аналитиком. Это в свою очередь также представляет проблему, о чем Le Guen не упоминает. Во всяком случае его статья несколько поколебала ортодоксальность противников, сделав понятие внушения предметом дискуссии, а также признав тот факт, что Фрейд оставил практику гипноза, «одновременно продолжая постоянно его изучать». Этого не сделали даже те, кто объявляет себя наследниками Фрейда.

Нововведения иного масштаба ожидались в связи с проведением «Дней размышления», организованных SPP 14-15 января 1989 г. Об этом говорил председатель общества Green на пресс-конференции, а также в своих интервью перед открыти-

ем. В ходе дебатов (и в присутствии публики) предстояло обсудить «вопросы завтрашнего дня», главным образом рассмотреть связи между практикой и теорией, поскольку, по словам Green, «многое изменилось как в эксперименте, так и в практике, что требует нового осмысления»1. Такие усилия, по его мнению, тем более необходимы, ибо после нескольких десятилетий развития ситуация стала «крайне запутанной; сам термин «психоанализ» используется для выражения "чего угодно и неважно чего"»2.

Таким образом, коллоквиум в январе 1989 г. был представлен как «возврат к точности»; выражалось желание покончить со всякого рода злоупотреблениями и разоблачениями, жертвой которых начиная с 60-х годов стал психоанализ, хотя он и имел в то же время социальный и культурный резонанс.

Ответственность за такое положение была возложена (уже в который раз) на Лакана и его последователей. В теоретическом плане под предлогом возвращения к Фрейду они осуществили настоящий поворот, тогда как в плане практики им удалось убедить лишь «людей, неискушенных в психоанализе, или любителей красивых фраз»3. Поэтому выход виделся в настоятельной необходимости сохранить право называться психоаналитиком лишь за членами SPP и SPF, сформированных в соответствии с правилами API (Международной ассоциации психоаналитиков) и осуществляющих свою практическую деятельность согласно предписаниям этой организации. Если призыв к порядку окажется недостаточным, Green не исключает, что настанет день, когда придется узаконить профессию психоаналитика официальным дипломом или званием4. А пока следует показать публике «разнообразие и реальность того, что включает в себя слово «психоанализ». Таковы достижения двух «Дней размышлений», о которых организаторы возвещали всеми доступными средствами, имевшимися в их распоряжении.

1 «Le Figaro», 9.10.89 г. J«Le Figaro», 14.01.89 г.

3 «Le Figaro», цитированная выше статья.

4 Подобную позицию Green занял в ту пору, когда проект о статусе психоаналитика, выдвинутый общественными организациями, стал предметом широкой и оживленной дискуссии в заинтересованных кругах. В одной из статей, опубликованных в Le Debat (ноябрь, 1984 г., с. 130), анализируя положение психоанализа примерно в тех же выражениях, Green высказался за статус. Но мы в том же журнале отмечали, что большинство психоаналитиков настроены против самой идеи статуса, которая чревата раскрытием извне действительного положения вещей, ввиду чего мы считаем ее утопической.

Итоги были разочаровывающими. Сообщения, сделанные теми, кого можно назвать современными «тенорами» психоанализа во Франции, начиная с Kristeva и McDougall и кончая Donnet, представляли собой не более чем вариации (порой блестящие) на хорошо известные темы. Вопросы будущего психоанализа не были поставлены, а следовательно, и освещены. Они должны были касаться (во всяком случае так было объявлено) связи теории с практикой, т. е. фундаментальной проблемы, которая, как мы видели, обсуждалась еще в 1924 г. Ferenczi и Rank в «Перспективах психоанализа». Они ставили ее в единственно возможных терминах: одна только интерпретация бессильна привести к изменениям, зависящим от формы аффективного общения, которое устанавливается между пациентом и терапевтом. Как мы видели, Ferenczi позже уточнил, что эти отношения «интенсивно эмоциональные», когда они имеют «гипносуггестивный характер, то постепенно охладевают в сугубо интеллектуальном процессе». Каким же образом можно сделать их теплыми и терапевтически значимыми, если они непременно должны быть освобождены от каких бы то ни было гипнотических ингредиентов? А ведь в течение «Дней», организованных SPP, не было сказано ничего, что свидетельствовало бы о развитии этой проблемы.

То же приходится констатировать при чтении в 3-м номере (май - июнь 1988 г.) Французского психоаналитического журнала (органа SPP) подборки статей под общим заглавием «Фундаментальная практика психоанализа». Авторы основных статей излагают свое мнение по тем же вопросам, к которым они позднее вернутся в своих сообщениях на коллоквиуме. Они объявляют о своем намерении обновить практику анализа, твердя при этом о своей заботе сохранить традиции. В результате безукоризненный status quo достигнутый оптимизмом команды. «Несмотря на запутанное во многих отношениях положение, — пишет Green в вводной статье, — его необходимо пересмотреть, если мы хотим открывать в будущем богатые возможности». Конечно, нельзя не видеть, что аналитическая практика в настоящее время стала значительно меньше, чем 15 или 20 лет назад. «Безусловно, отмечается регресс», как пишет Green. Что же касается того, откуда именно он проистекает, то виновными всегда оказываются другие (лаканисты, врачи, практикующие новые виды терапии). Лаканисты подняли брошенную перчатку, и с тех пор ведется открытая воина между ними и «ипеистами» (психоаналитики, к которым благоволит IPA). О тоне полемики можно судить по статье Miller, озаглавленной «Лакан и лягушки» (Le Nouvel Observateur, 1989 г., 6-12 апреля), где среди прочих любезностей можно прочесть: «Лягушки бесятся, но психоанализ не призван быть представленным практиками-затворниками, составляющими „номенклатуру"». То, что ставка в силах сделать, — это для одних сохранить, а для других завоевать гегемонию в психоаналитическом движении на международном уровне.

Нарциссическая обида

Гипносуггестия доказала свое лечебное действие. Мы думаем, что она всегда присутствует (и оказывает влияние) не только в анализе, как мы уже видели, но и во всех других психотерапевтических методах. По нашему мнению, она является тем неспецифическим элементом, действие которого, установленное американскими учеными [Parloff, 1980] при различных способах лечения, обеспечивает практически одинаковую эффективность независимо от используемых методик.

Остается выяснить, каким образом действует гипноз. Можно лишь утверждать, что это происходит на аффективном уровне, т. е. в наиболее очевидной реальности, поскольку относится к области переживаний, но вместе с тем представляет наибольшую трудность для понимания. Выяснить это позволят только междисциплинарные исследования, посвященные гипнозу, которые мы начали проводить. Они затронут все аспекты феномена, который мы можем кратко определить следующим образом (см. ниже).

Это четвертое состояние организма, в настоящее время не поддающееся объективизации (в противоположность трем другим — бодрствованию, сну, сновидениям), нечто вроде естественной потенции, предрасположенности, уходящей своими корнями в животный магнетизм и характеризующейся чертами, которые, по-видимому, восходят к доречевым отношениям ребенка и проявляются в определенных ситуациях при нарушении у индивидуума связей с окружающим миром.

Гипноз сохраняет свою специфичность по отношению к внушению, хотя последнее, в какой бы форме оно ни проявлялось, необходимо для достижения первого. Внушение, таким образом, представляется нам первичной, фундаментальной связью двух существ, матрицей, в которую затем вписываются все последующие отношения. Добавим еще, что гипноз имеет психосоциобиологическую нерасторжимую сущность, действующую на бессознательном уровне, архаичном, доречевом, досексуальном и передающую аффективное влияние, которое каждый индивидуум оказывает на другого.

Разумеется, это всего лишь предварительное определение. Оно может только наметить проблемы, касающиеся рассматриваемых феноменов, выяснить и разрешить которые предстоит исследователям, работающим в различных научных областях.

Достигнутые в данном направлении результаты могут принести пользу психотерапии в целом и психоанализу в частности. Весьма желательно широкое участие психоаналитиков в таких исследованиях, чего нет в настоящее время. К чему столь непримиримая оппозиция? Мы уже указывали на некоторые мотивы такого сопротивления, но имеются и другие причины. Мы имеем в виду, в частности, исключительное положение, в котором находится сообщество психоаналитиков, чья профессиональная деятельность принята благосклонно. Они считают себя обладателями «неприкосновенных» знаний, которые они передают в том же виде, в каком их получили, и с целью обеспечения стабильности своего положения они спекулируют престижем, завоеванным у публики и старательно поддерживаемым с помощью посредников. Всякая критика извне объявляется ими несостоятельной; сложилась исключительно привилегированная ситуация, которая оказалась бы затронутой в случае пересмотра роли гипноза. Тогда аналитики были бы, вероятно, вынуждены не только изменить свою практику, но и, несомненно, оставить самоуверенность, отказаться от создаваемого ими самими лестного имиджа, которому верит публика. Словом, это означало бы нанести себе невыносимую нарциссическую обиду. Чтобы оградить себя от подобной перспективы, они не находят других средств, кроме отстранения гипноза путем умалчивания о нем или выражения презрительного к нему отношения.

Постфрейдовский период

Уже находятся аналитики (как вне, так и внутри института), испытывающие потребность в пересмотре, пусть даже болезненном, некоторых установившихся истин. Наряду с упомянутыми выше авторами, которые включили гипноз в сферу своих размышлений (по словам Mannoni, «гипноз противоречит всем нашим теоретическим знаниям»), есть такие, кто ставит под сомнение догмы, касающиеся других проблем. Так, Mendel пишет, что «две биологические основы, на которых Фрейд хотел утвердить психоаналитическую теорию,— наследование приобретенных психических свойств и инфантильная органическая сексуальность — в свете современной биологии являются аберрациями [Mendel, 1988, р. 8]. Автор подчеркивает, что история открытия психических функций начинается не с Фрейда, и обвиняет большинство своих собратьев в незнании эксперимен-

тов (весьма интересных) Puysegur, Deleuze, Faria, Liebeault, Bernheim. Ведь следовало бы отнести рождение психоанализа к одному из его главных источников, «развитию во Франции магнетизма и гипнотизма с конца XVIII в.».

«Освобождение места для дофрейдовских практиков... не означает ли оно определенного признания того, что неизбежно наступит и постфрейдовский период?» На этот вопрос Mendel можно ответить утвердительно, по крайней мере в отношении процесса лечения. Именно этот ответ мы пытались привести здесь.

Признание наступления постфрейдовского периода означает, что отныне невозможно продолжать терапевтическую практику в строгом соответствии с правилами, установленными Фрейдом, хотя сам он в 1937 г. констатировал, что они не всегда (и даже нечасто) приводили к успеху. Следовательно, психоаналитическое лечение должно открыто освободить место для гипносуггестивной терапии в той или иной форме. Это приведет к признанию правомочности той ситуации, которая, как мы показали, фактически уже существует. Возможно, если бы гипноз стал применяться в терапии более свободно и более специфично, это позволило бы сократить продолжительность внушения, которое сегодня используют многие аналитики в течение всего курса лечения, ничего об этом не говоря, и тогда пациенты перестанут оплачивать его собственным здоровьем, что отмечал еще Ференци [Ferenczi, 1985, р 270].

Речь идет не о том (пусть читатель поймет нас правильно), чтобы заставить аналитиков систематически заниматься гипнотерапией; мы хотим, чтобы они (пользуясь столь дорогим для них словом) «осознали» важность гипноза. Это включает в себя следующее: надо перестать делать гипноз причиной скандала; необходимо приобрести реальные, точные знания о гипнозе (участвуя, например, в проводимых в настоящее время междисциплинарных исследованиях, посвященных гипнозу, благодаря чему можно не только получить полезные для себя данные, но и информировать других о результатах собственной практической деятельности). Но поскольку знания нуждаются в подкреплении и проверке их на практике, было бы желательно также, чтобы аналитики получали специальную подготовку в области гипноза, позволяющую им наблюдать (у себя и у других) этот феномен в его различных проявлениях (во времена Фрейда все умели гипнотизировать). Они смогли бы при случае отметить положительное действие гипноза, так как он позволяет снимать симптомы, хотя при современном уровне на-

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒