|
|||
В прятки с Бесстрашием 63 страница
... «Эй, ты кто?» — спрашивает меня чей-то голос.
Я поднимаю голову, оглядываюсь и вижу, что я сижу в окружении каких-то людей и все стоят и смотрят на меня. Пялятся, будто я диковинное животное.
— Ой, смотрите, это же сынок лидерский! — говорит какая-то девица, показывая на меня пальцем.
— Да, точно, он и есть! Гляньте, какой красавец. Откуда это к нам такого красивого дяденьку-то занесло!
Все стали ржать, бл*, а я пытаюсь понять, что тут за собрание и кого хрена они все пялятся на меня.
— Во-во, — всплескивая руками, говорит бабка в синем платке, — это у Бесстрашных такие развлекухи, они все сумасшедшие!
— Да нет, не у всех, только у лидерских отпрысков, им девать энергию некуда!
— Ага, есть такое дело, они вечно во все влезают, чтоб нервишки себе пощекотать!
— Хорошо, когда папочка лидер, всегда отмажет, всегда прикроет...
— Да вы посмотрите, что нас ждет! Это ж лидер будущий, явно, а он по тоннелям лазает!
— Ой, и не говори, то по крышам все лазили, теперь по тоннелям. А что дальше? В канализацию полезут?
— Да какой он лидер, пускай лезет туда откуда вылез!
— Не нужны нам такие лидеры, мы лучше своего выберем, нормального, а не такого, залюбленного лидерского сыночка!
Гогот и ржач заполняют пространство. Я понимаю, что надо успокоиться. Давно уже надо бы привыкнуть, а я все никак не могу. Как слышу фразу «лидерский отпрыск", рука сразу тянется к ножнам. Я так и продолжаю стоять на коленях, не в силах подняться, от усталости и стыда. Я низко опускаю голову, пытаясь выровнять дыхание, но рука уже привычным жестом нащупала нож, я его вскакиваю и уже делаю замах...
... а передо мной стоит... Кнопка. Прижимая к себе старую, уродливую мягкую куклу с косыми глазами, она смотрит на меня ужасно печально. Вся она совершенно зареванная, но не плачет, а будто просит помощи. Я хватаю ее на руки и прижимаю к себе.
— Кнопа, ты что тут делаешь. Где мама?
— А мама... она там... — показывает она мне ручкой куда-то в сторону.
Я в совершенно незнакомом месте, темный большой зал по левую руку от меня, подсвеченный разноцветными лампочками. Люси показала в коридор, и я бегу с ней туда. Она вдруг забилась, стала выворачиваться у меня из рук.
— Отпусти, я не хочу туда, отпусти меня!
Вывернулась и убежала. Я растерялся, что делать не знаю. Надо найти Эшли, может, она знает что происходит. Первое на что я натыкаюсь, выбегая из коридора в небольшую проходную комнату — это Вик, лежащий лицом вниз. Под ним огромная лужа крови, а на спине... зияет рваная рана, будто кто-то разодрал ему спину когтями. Я бросаюсь к нему, переворачиваю... Да, это Вик, мертвый, уже довольно давно. Совершенно белое лицо, черты заострились... Где? Где остальные?
В следующей комнате я обнаруживаю родителей. Они пригвозжены к стене, оба, отец будто бы закрыл мать собой, но орудие проткнуло их обоих. Оно какое-то толстое, конусообразное, больше похожее на... коготь? Эта мысль немного отвлекла от видения мертвых родителей, но лужа крови, в которой я стою, вернула меня обратно.
Оглядываю помещение, вижу кровавый след ведущий в другую комнату... Уже почти зная, что я там обнаружу, иду туда. На полу, полностью залитом кровью, лежат близнецы... У одного ноги оторваны по бедра, другой расчленен просто пополам... Слез я сдержать уже просто не могу, не могу... Мне совершенно нечем дышать, я сейчас просто лягу и умру прямо тут. Я падаю на колени, и так и ползу дальше. Как это прекратить, что надо сделать, чтобы этот ужас закончился, я не помню. От открывшейся мне картины мне хочется умереть, я не хочу жить дальше... Я ползу весь в крови, ее запах забивает все обоняние, мне совершенно нечем дышать, кроме тошнотворного запаха крови ничего нет...
За спиной чувствую какой-то движение. Оглядываюсь, там промелькнула тень. Мне надо туда, срочно, надо найти Люси, может быть, удастся ее спасти. Выбегаю из кровавой комнаты и бегу на звук. То, что я вижу... не поддается никакому описанию. Лекси, моя Лекси сидит на кровати и подушкой... душит Кнопку...
— Лекси, что ты делаешь, прекрати! — я подлетаю к ней, выхватываю у нее подушку, но уже поздно, уже слишком поздно... Девочка не дышит... Я хватаю Люси на ручки, тормошу ее, пытаюсь делать искусственное дыхание... — Почему, за что, Лекси, что ты наделала?
— Они убьют нас. Они придут за нами. Вот. — она протягивает мне пистолет. — Остался последний патрон. Прошу, убей меня.
— Кто придет? Что здесь творится, — кричу в отчаянии.
— Алекс, это они все сотворили. Не отдавай меня им. Мне очень страшно, убей меня, прошу.
Окно разбивается и в него вползает огромное щупальце, с острым когтем на конце. Лекси завизжала на ультразвуке, щупальце потянулось к ней.
— Алекс, я не хочу, не отдавай меня!!!
Я поднимаю пистолет и стреляю в нее. Щупальце дернулось и сменило направление. В следующее мгновение оно опутывает меня и коготь пронзает мое тело насквозь.
Прихожу в себя, как всегда, на коленях, вокруг меня полумрак, но сознание не отпускает ужасающую картину. Господи, я выстрелил в Лекси, это просто... Надо встать. Встать и пойти к Мату.
— Ты бледный, как полотно. Что совсем плохо?
— Самое главное я выяснил, страхов так и осталось восемь. Остальное...
— Я видел Лекси в твоем страхе. Это ты хотел проверить?
— Я подозревал, что она там будет, я боялся, ее появление вызовет новый страх, однако, этого не случилось.
— Ты искал что-то конкретное?
— Да. Когда мы с Лекси были на полигоне и оказались в лесу, на нас напал скриммен. Та самая особь, детеныша которой нашли вы с Дани потом. Детеныша подбросили, а сама особь была из лаборатории. Особь растили там, потом спешно покинули лабораторию, скриммена выпустили, а детеныша получается подбросили, во всяком случае Мелисса говорит, что это так. Так вот особь напала на нас и мне пришлось ее уводить от Лекси и убить.
— Алекс, ты что? недавно убил особь? И повез детеныша? Почему ты мне не сказал, я сам отвез бы...
— Некогда было пререкаться. Я же отвез, как видишь, ничего плохого не произошло. Короче, особь показала мне видение. Что Лекси исчезла. Испарилась так, как исчезают тени. Я увидел ее, среди большого количества мертвых тел, она тоже была как неживая, а потом голубое свечение и все, пропала она. Я думал, может это у меня теперь страх такой, с ней связанный, но нет, страхи все на месте. И что, это будущее, что ли? Вот и думай... То ли ее украли, то ли она работает на...
— Нет, тут что-то не то, если ты говоришь, что особь была агрессивная, с чего бы ему показывать тебе будущее? Агрессоры не показывают видения, они только убивают, видения показывают те, кто хочет общаться. А ты говоришь, что он напал...
— У Лекси был сломан передатчик, она тоже видела какой-то страх и тоже чуть не умерла от него. Так что тут не понятно... Потом, когда она пришла в себя, скриммен ее явно чуял, через передатчик, и пришлось его уводить от нее. Животное росло в неволе, так Мелисса сказала, он мне кажется сам не знал, как надо использовать свои ментальные способности. Так что... Увижу страхи Алексис, может быть, станет понятнее, что именно это было.
— Тебе надо с вожаком пообщаться, но только позже, когда...
— Да, я знаю, когда воспоминания об убийстве особи не будут такими свежими. Я съезжу обязательно.
— Ладно, Алекс, если я тебе больше не нужен...
— Иди, иди, я тут все сам закрою.
Мат, кивнув мне, вышел из комнаты пейзажа, а я задумался. Как-то странно, думал, пройду пейзаж и все встанет на свои места. Однако появилось только больше загадок. Лекси в моем последнем страхе, это уже не просто видение, это полный пейзаж и она в нем. Мелисса говорит, что либо будущее, либо я отношу Лекси к своей семье... Ну если так подумать, все Бесстрашные семья... Но видятся мне только близкие. Она стала настолько близкой для меня? Серьезно? Как и когда это случилось? Или это всего лишь игры подсознания? Черт, надо же... А тут еще и Билли со своими интригами... Вот чего теперь делать, а?
***
Через несколько дней я заметил в Яме Джимми. Я так давно его не видел, что удивился безмерно, увидев, как он занимается на тренажерах.
— Джимми, вот кого я рад видеть, брат! — протягиваю ему руку, а он ее, улыбаясь, пожимает, — я давно тебя не видел, где ты пропадал-то все это время? И на посвящении тебя не было, и в Дружелюбие ты с нами не ездил...
— Да я тут... Понимаешь, я записался в диспетчеры беспилотных истребителей. Двухнедельные курсы непосредственно на месте для изучения самих беспилотников и еще месяц нужна только практика. Оказалось, что не такой уж сложный механизм, и никто не посмотрел на мои низкие баллы, а со всевозможными пультами я обращаюсь более чем хорошо.
— Значит, ты решил участвовать непосредственно в боях?
— На самом деле, я давно это решил, только не говорил никому. Вы же не считаете меня бойцом, да и я себя не считал, я всего лишь татуировщик и музыкант. Но оказалось, что и я могу пригодиться.
— Джим, мы никогда...
— Да ладно тебе, Алекс, я ведь без претензий, я просто констатирую факт. Тренировки необходимы потому что курс молодого бойца никто не отменял. Кстати, ты готов возобновить репетиции, музбитва уже через полтора месяца. И Кевин, я знаю уже вернулся из Эрудиции, так что не вижу причин продолжать филонить.
— Как ты, оправился после...
— Алекс, давай так. Тебе, конечно, большое спасибо, что ты согласился выступать и все такое, но Анишу обсуждать не будем. Я как-то вышел из положения, как-то живу. Не скажу что мне просто, но человек ко всему может адаптироваться. С тем, что она использовала меня в качестве запасного аэродрома, я уже смирился, жаль только, что не узнал об этом раньше. Верю, что никто из вас не знал ничего об этом, потому вы мне и не сказали и давай закроем эту тему.
— Как скажешь. Значит, будешь диспетчером. Сложная специальность?
— Нет, даже очень интересно. Диспетчерский пульт напоминает чем-то диджейский, а управление беспилотником похоже на компьютерную игру, так что... Ну надо понимать некоторые принципы, но я, оказывается, довольно быстро обучаюсь. Так что, все к лучшему, не брось меня Ани, я не пошел бы на обучение, а так глядишь и я пригожусь.
— Ладно, Джим, когда у нас репетиции?
— Да в любой день, приходи в студию, а Нишка пусть скажет Лекси... Или сам ей скажи.
— Скажу. Рад был тебя увидеть, Джимми!
Да как бы там ни было, в одном он прав, что ни делается все к лучшему. Я помню как он переживал, когда, оказавшись в красной зоне думал, что для него все пропало. У нас была группа, компания, которая потом переросла в команду, а Джим... Отделился, когда пошел работать в тату салон и очень болезненно к этому относился. А теперь его не узнать даже, он стал увереннее, в голосе появились командные нотки... Определенно расставание с Нишкой им обоим пошло на пользу, если бы только они еще смогли отпустить свое прошлое. Ладно, чего на это заморачиваться, надо сказать Лекс, что продолжаем репетиции.
_______________________
Алексис
Я закрываю вмиг потяжелевшие веки и оказываюсь посреди улицы, недалеко от штаб-квартиры Искренности. А вдоль нее прогуливаются улыбчивые жители и приветливо мне машут. Я ощущаю во рту сладкий вкус шоколада. Большая плитка зажата в моей руке, откусываю от нее, блаженно жмурясь, перепачкавшись полностью. Рядом со мной мама, она смеется, пытаясь оттереть моё лицо носовым платком. А я вся перемазана, и чувствую себя абсолютно счастливой. Выряженная в красивое платье, белые гольфики до колен, а в косы вплетены большие банты, маленькая девочка, вышедшая на веселую прогулку с мамой. Всё личико и ладошки в сладком лакомстве, но люди не фыркают при моем виде, а умиленно улыбаются. А потом вдруг резко теряют ко мне интерес, в их лицах что-то застыло, замерло, и они идут дальше. Я растерянно провожаю их глазами. Ладошка доверчиво хватается за руку близкого, родного человека, но она исчезла. Сердце пропускает такт. Испуганно озираюсь вокруг, а потом внутри что-то переворачивается, и детская улыбка постепенно тает. И я вижу себя, словно со стороны, с загнанным, затравленным и перепуганным взглядом, прижимающую к груди перепачканные в шоколаде ладошки. Я одна. Потерялась. Мамы нет. Нет. Оглядываюсь, но ее нигде нет. И я бегу вперед, а улица все не кончается. Она уходит в никуда. И за спиной у меня только огромная толпа незнакомых людей, и впереди тоже...
— Мама! — зову я в отчаянии. — Мама, где ты? — тоненький голосок срывается на панику, заливаясь рыданиями. Горячие капли слез, неспешно чертят дорожки на щеках...
Вокруг много взрослых, я бегу, бегу изо всех сил, так, что колет в боку и не хватает дыхания, мечусь среди них, спотыкаюсь, что-то кричу, зову, но напрасно верчу головой, никто не обращает внимания на потерявшегося ребенка, давящегося собственными слезами. Они все, словно не настоящие, как зомбированные. Пытаюсь перехватить руку женщины, но мои пальцы ловят лишь пустоту. Я в ужасе отшатываюсь от нее и бегу дальше. Где мама? Почему я одна? Меня никто не слышит и не видит, будто не замечают, и выхода нет. И помочь мне некому... И страшно так, что пальчики на руках леденеют, морозец ползет по коже, а горло свело спазмом и не получается больше выдавить из себя ни одного слова, только жалобный скулеж побитого щенка. Потому что я осталась совсем одна и не знаю где мама, с кем и что, вообще, происходит. Я точно знаю, что мне нужно куда-то идти, что-то делать, спешить, но двигаться я в этой безликой массе чужих людей, точно в киселе каком-то, просто невозможно. Я в кошмарном ужасе. Густом, липком, ледяном... И куда ни повернись — вокруг только бродящие, как тени люди, которым до меня нет никакого дела. Все бесполезно. Внутри словно что-то обрывается. Ужас окутал, обездвижил, я почти ощущаю на своем горле его цепкие, холодные пальцы. Мой плачь гасится, обманчиво отражается смутным эхом, теряется в пустоте размытых, от слез, фигур, снующих туда-сюда, по своим делам людей. Их лиц я различить не могу, они все смотрят в другую сторону, но при этом улыбки не покидают их губ. Я забиваюсь в какой-то угол, сжавшись в маленький, щемяще-беззащитный, отчаянно дрожащий комочек и зажмуриваюсь, а когда открываю глаза...
— Тише, тише... Детка, успокойся, это только симуляция. Слышишь меня, Лееекс... — Алекс гладит меня по голове, как маленькую, а я судорожно жмусь к нему, ища защиты и помощи. — Лекси, ну не плачь, всё кончилось, — он вытирает мои слезы подушечками пальцев, тихонечко шепчет, успокаивая, прижимает к своей груди, обнимая, и чуть улыбается. Мягко улыбается. Нежно. И глаза совсем не холодные, они ласковые и неизменно прищуренные. Всхлипываю, тоненько хныкая, куда-то ему солнечное сплетение, слезы впитываются в ткань его одежды. А Алекс продолжает гладить меня по волосам, пока всхлипы не становятся короче, а вдохи между ними длиннее.
— Алекс, что это было такое? Я... потерялась в галлюцинации? — бурчу я сипло. Жмурюсь, в глаза как песку сыпанули горсть.
— Тшшш, для начала надо успокоиться... Все, ты здесь, в безопасности. — тыкаюсь носом в крепкое плечо, зарываясь под тяжеленную руку, расстроченную проводами вен. Вдыхаю, ставший родным запах, водя по его щеке пальцами. — Галлюцинация — это отголосок твоего страха, чтобы добраться до сути, нужно несколько симуляций. По одной галлюцинации толком ничего не скажешь, но похоже, что ты боишься потеряться или потерять... Или одиночества... Точно можно будет сказать после пейзажа. Ты терялась когда-нибудь в детстве? Или, может быть, тебя запирали одну в комнате или оставляли надолго? – спрашивает, прищурившись. — Или, может, ты боишься что тебя... хм...
— Что, ну что?
— Бросят.. Оставят, покинут, боишься разлуки... — конечно, боюсь... — Знаешь что, ты пока не зацикливайся на этом, первые страхи, пока ты только знакомишься с ними, пережить довольно тяжело, надо отвлекаться. Сходи куда-нибудь, с девицами...
— Я не хочу с девицами. — Молчит, отворачивается, большим пальцем растирает бровь, в глаза не смотрит. Он не может их спрятать. Он прикрывает их веками, зашторивает ресницами, притушая их блеск и все-таки не может их скрыть. Мой возлюбленный, единственный, желанный, прячет от меня глаза. Я скатываюсь в панику.
— Я... знаешь, пока все эти симуляции... Не думал, что будет так сложно, ладно девки, парни еле справляются. То ли нападения и война так сказывается, то ли... не знаю. Пока сложно все.
— Алекс, может, поговорим? – осторожно предлагаю я, уже в который раз, пытаясь заглянуть ему в серые бездны.
— О чем? — интересуется он, тут же отходя от кресла в сторону и делая вид, что очень увлечен ковырянием в ампулах с сывороткой.
— О том, что тебя терзает последние дни... ты очень раздраженный. Что-то случилось?
— Лекси, ничего не случилось, просто... я немного вымотался. — усмехается. Я не вижу этого, просто знаю. Растатуированной ручищей трет затылок и качает головой.
— И поэтому ты вчера не пришел? Или тебя что-то обидело? Алекс, посмотри на меня, пожалуйста. Это так трудно? — прошу я, но видимо, действительно, трудно. Тяжело вздыхает. Сглатывает. Подхожу к нему сзади, обнимая со спины. Весь взвинченный, словно тугая пружина. Он наконец-то поворачивает голову, смотрит на меня, грустно так, и говорит:
— Случилось нападение на Дружелюбие, мы вот-вот наступаем. Объявлена повышенная боевая готовность...
— Солнце... скажи мне, что происходит? Может, если поделишься, то станет, хоть немного легче. Пожалуйста... — хотела сказать, не отталкивай меня, но свою очередную, тихую просьбу и, кажется, в этот момент никак не достигающую ни понимания, ни слуха Алекса, договаривать я не стала. Какая-то обреченная растерянность перехватила горло, видя его, на миг мазнувший по мне, полный уныния взгляд. Его, словно что-то... мучает, а я не могу ничем помочь.
— Всё, иди, Лекси, увидимся вечером, на тренировке. — говорит он, отворачиваясь к монитору, облокотившись руками на столешницу и опустив голову. На меня больше не смотрит, прячет взгляд. Спина сильно напряжена, выдавая его нервозность и какую-то подавленность. Мне хочется развернуть мужчину к себе лицом, встряхнуть как следует и немедленно, и безапелляционно потребовать, чтобы он мне рассказал, поделился, что так его тревожит... Я же вижу, что он в каком-то отчаянии. Но так же я точно знаю, что давить на него нельзя, заставлять его что-то делать — бесполезно, сделаю еще хуже. Он начнет раздражаться, наговорит гадостей со зла... а ему и так нелегко. Солнышко моё, ну что же с тобой происходит? Невыносимо видеть его в такой печали, моего сильного, волевого, всегда уверенного в себе и самого бесшабашного, веселого мужчину. За сегодняшний день, я ни разу не видела, чтобы Алекс улыбнулся. А может... он просто больше не хочешь, чтобы я была рядом и не знает, как это сказать? Я боюсь об этом думать... Гоню эту мысль прочь, но обида стиснула горло петлей, сердце грохочет набатом, гоня кровь к голове. Мысли паршивые, пагубные и незаманчивые, не спрашивая разрешения, так и лезут навязчивым шепотком.
— Хорошо, на тренировке, так на тренировке... — мои губы трогает невеселая усмешка и я выхожу за дверь, выпрямив спину, будто меня между лопаток прижгли тавром. Новый виток обиды накрывает меня, заставляя дрожать пальцы.
Ясно. Понятно, что ничего не понятно... где-то под ложечкой болезненно ёкает. А у меня с этими загадками, да еще и симуляциями, скоро запас прочности выйдет. Да, Алекс демонстрирует какое-то совершенно несвойственное ему поведение. То, он занят, то у него какие-то загадочные дела по вечерам... Ага, а сам калдырит в баре... Анишка, святая простота сдала с потрохами. Хорошенькая ситуация... Алекс меня избегает. Можно, даже сказать, неловко прячется. После тренировок, сразу уматывает, куда глаза глядят. Ничего не объясняет. Тщательно отводит взгляд, иногда растерянный, замученный или даже злой. Иногда виноватый... мне чудится в нем отражение боли, и только загнанно дышит, как-будто ему не хватает воздуха. Я думала, он так переживает из-за того, что лидер сам руководит наступлением. Из-за своей семьи. Что, может, что-то страшное случилось... но, тогда бы и Виктор был в таком же состоянии. И у Кевина, и Ани, да у многих ребят родные находятся на передовой, если бы что-то произошло, все бы уже знали. Нет, тут что-то другое, и это невозможно пугает. Отчаяние, обида, сострадание, смятение... горький коктейль ощущений захлестывает меня. Я по крупицам перебрала, перетрясла по минуточкам весь день нашего возвращения во фракцию из Дружелюбия, с того самого момента, как мы проснулись... и ничего не могу понять. Всю дорогу назад он улыбался, тихо нашептывая на ухо всякие милости, а потом... его, как будто подменили. Да что ж случилось-то, твою мать??? Дать ему время все обдумать, принять и, возможно, потом мне все объяснить? Это самое большее, что я могу сейчас для него сделать. Кто знает, может, вечером, его настроение улучшится, и он придет...
Но, Алекс так и не появляется. Ни на этот день, ни на следующий, ни через день. Я сглатываю ком в горле. Мурашки ползут по коже, как же сердце колотится... Нет, мы видимся на симуляциях и тренировках... и всё. Ни пояснений и ответов, ни намеков, ни подсказок. Только какие-то отговорки, вымученная улыбка и тоскливый взгляд... Я соскучилась по этому славному парню, с лукавой улыбкой нашкодившего подростка. В какие-то моменты я отключаюсь от реальной действительности и живу на автопилоте. Мы не бываем с ним вместе, почти не разговариваем, а Алекс замыкается все больше в своих проблемах. Он все чаще задумывается, глядя как будто внутрь себя. Я просто кладу ладонь ему на плечо, или беру за руку, словно стараясь удержать. У него горячая ладонь, он стискивает мои пальцы, сильно, до боли, и не замечает этого. Я еще надеюсь. Надеюсь, что он мне скажет. Иногда, мне удается подкрасться к нему и тихонечко обнять. И больше не пытаю его вопросами, не спрашиваю, захочет, сам откроется. Просто хочу, чтобы он знал, что я рядом, чтобы не случилось. Может, тогда Алекс начнет мне доверять... Он вздыхает. Прижимает меня к себе и целует в макушку. И взгляд стальных глаз теплеет. Взгляд, от которого сердце становится крошечным шариком и летит в пропасть. Хмурится, задумывается, немного мнется, но так ничего и не рассказывает. Кажется, упрямства ему, не просто с лихвой отсыпали... а опрокинули с величайшей щедростью. Вопросы, вопросы, одни вопросы... Само собой, в ответ тишина. Вот уж кто намертво усвоил пословицу, что молчание – золото! Никак не получается пробиться сквозь это недопонимание. Куда ни кинь — всюду клин. Мне хочется выть от ужаса и бросаться на стены. Нервы оголились, скрутились до упора, как перетянутые струны, они стянуты-стянуты-стянуты, либо постепенно раскрутятся, либо же рванут так... разметав в стороны все скопившееся напряжение, обиду и огорчение... А я уже подсознательно не ожидаю ничего хорошего и ощущаю только, какой-то тошнотворный страх...
Ничего не могу поделать ни с собой, ни совладать со своими эмоциями. У меня чувство, что Алекс стремительно удаляется от меня, туда, где мне нет места. Бес отчаяния так и подзуживает на ухо... Чтобы монотонно тянувшиеся время, не навевало лишних пессимистических мыслей и тоски, мурчу себе под нос песенки. Пальцы тянут наушники в уши, и шум мелодии вливается в них вместо остальных звуков, переговаривающихся ребят, странно косящихся в мою сторону. Я на пределе, вот-вот сорвусь. Кажется, вчера мне и то было не так погано. Из рук все валится. Но не стоит показывать другим, насколько я далека от мало-мальски нормального состояния. Даже симуляции не кажутся мне настолько уж жуткими, потому, что после галлюцинаций, горячие, любимые руки обнимают меня и утешают, пока я пищу Алексу в запазуху, как ошпаренная кошка... Вот и сейчас, сижу, жду своей очереди. Еще минут двадцать — и я его увижу. Я сцепляю в замок пальцы рук, чтобы унять легкую дрожь, больше всего я страшусь того, что Алекс опять отвернется, или даже не станет на меня смотреть. Или... не знаю что... будет молчать... Мне так не хватает его необыкновенных глаз... Мне невыносимо его не хватает. Я люблю его, я никогда не думала, что способна так любить. Душа уже вдрызг, сердце тоже...
Наконец, из-за дверей кабинета симуляции, вышатывается побледневшая Дани, с глазами на пол лица. Чего-то, она совсем, последнее время нервная стала, толи страхи так на нее действуют, толи что-то еще... Поднимаюсь, шагая вперед, встречаясь перешуганными взглядами с подружкой, и тут... меня словно в спину толкнули. В голове всплыл наш недавний разговор о мужчинах. Что она тогда сказала? «Просто в один, далеко не прекрасный момент, может так оказаться, что у нас все серьезно, а для них... это просто развлечение...» Сердце мое стремительно падает. Боже ты мой, а что если, это и есть тот самый злополучный момент? Что, если я оказалась ненужной для Алекса, просто развлечением? И всё, о чем я мечтала и так желала, окажется подобием призрачной иллюзии? Он что, хочет от меня отделаться? Поэтому отталкивает и игнорирует? Ему на меня наплевать? Что я для него? Случайный эпизод в сотне других эпизодов? Ноги словно окаменели и отказываются подчинятся, как будто я иду на заклятие или казнь, преисполненная паршивыми предчувствиями... Тьфу ты, черт. Сердце делает вычурный кульбит, ударяясь об ребра, и замирает. Все приступы слез душу прям на корню и вхожу в помещение. Изо всех сил стараюсь выдать непроницаемую улыбку, боясь, что получится только вымученный оскал, как у побитой собаки. Раздавленная, несчастная. Под ложечкой противно сосет. Алекс стоит спиной, вставляя в шприц-пистолет новую ампулу с сывороткой, а у меня мороз ползет по лопаткам. Посмотри же... хороший мой, ну пожалуйста, посмотри на меня! Я не могу так больше жить, в этой неизвестности, она меня мучает. Ну же, посмотри... или мой мир сейчас рухнет, вместе со мной, проваливаясь под землю.
— Алекс... — рассеянно зову я, делая невыносимо трудный шаг на ватных ногах вперед. Ох, только бы не упасть. Стою, боясь лишний раз вдохнуть. Проклятье! Меня окутывает атмосфера мрачной безысходности.
— Привет, детка, — улыбается он уголком губ оборачиваясь. И эта улыбка, как бальзам, на оголенные нервы. Еще один шаг к нему, дыхание замирает... — Ну ка, иди сюда, я соскучился. — Мужчина быстро разворачивается, заключая меня в кольцо своих рук. Таких нужных и необходимых. Вдох облегчения не удается погасить. Мне уже все равно, и я обнимаю его обеими руками, утыкаясь носом в грудь и прижимаюсь к нему, ощущая плечом, бедром, грудью напряжение его тела. Он представляется мне тугим клубком с потерянной ниточкой... Сердце у него тоже стучит в слишком быстром темпе. Я ищу его губы. Дыхание медленно выравнивается. Мягко целует в щеку и внимательно смотрит. — Ты чего вся побледнела, уже трусишь? — усмехается, но смотрит на меня вроде бы озабоченно. Эх, знал бы ты только как...
— Да, а вдруг, сегодня собаки будут. — немного охрипшим голосом выдаю я, заглядывая в мерцающую, ласковую сталь. Алекс все прекрасно понимает, что именно, сейчас, меня больше волнует, конечно же. Не может он не понимать... но всё равно, ничего не объясняет. Солнце, ну неужели ты не видишь, что я уже на грани? Огромное желание устроить ему допрос с пристрастием за все, одним разом, усмиряет только внезапно навалившееся облегчение и легкая дрожь в теле от обрушившейся на меня его близости. Все как в тумане... — Или шестиногие друзья, — отчаянно пытаюсь улыбнуться, но выходит не очень. Улыбаюсь, а чувство такое, словно готовлюсь к прыжку с высоченного трамплина.
— Давай, садись в кресло, смелей Лекси, сейчас узнаем. — щурится, как кот, легонько подталкивая меня.
Плюхаюсь, намертво вцепившись в подлокотники, глядя во все глаза на приближающуюся к моей шее иголку. Большую такую, острую... Меня аж передергивает и моментально пересыхают губы, хоть уколов-то я и не боюсь, но вот когда колют в шею, становится жутковато. Он аккуратно скашивает на меня глаза, заметил уже, что смотрю на шприц, как кролик на удава. Сжимает большой ладонью мои, так предательски заплясавшие пальцы, давая одним простым жестом необходимую поддержку и защиту. Горячая волна прокатывается по всему телу. Игла жалит шею, широкая, мужская ладонь проходится по волосам. Откидываю голову назад и закрываю глаза. Вдох-выдох, вдох-выдох...
Я погружаюсь во тьму, и меня ме-е-едленно тащит куда-то, а потом я открываю глаза и вижу только темноту... плотную, густую, непробиваемую. И куда ни повернись — только мгла. Под ногами скользко, я взмахиваю руками, ловя равновесие, чтобы не упасть и пальцы цепляются за что-то мягкое, влажное. Земля. Руки хаотично шарят по поверхности, пытаясь найти выход. До слуха доносится отдаленный шорох, но окоченевшие пальцы исправно перебирают по стенам, тащат куда-то дальше в непроглядную, пахнущую сырой землей, темень. Яма. Я в какой-то яме. Могила... нет так пахнет не могила. Паника обволакивает. Топит. Душит. Перебой собственного сердца, заглушает какой-то невнятный шелест... Страшно, мучительно страшно. Ноздри тянут смрад гниения и мусора... Чеееерт, возьми... Ну только не это...
|
|||
|