Пятый год обучения 2 страница

«Отлично, Северус! Ты мой! По-настоящему мой!»

- Северус! Северус!! С тобой все в порядке?

Я отвожу глаза от голубой подрагивающей воды и рассеянно киваю. Мне хочется немедленно зарыться лицом в шелковые складки мантии, но я по-прежнему ощущаю щит, закрывающий Альбуса.

- Ты никогда не показывал мне так много. Сколько лет тебе было?

- Шесть. Шесть лет.

- Северус… мне и в голову не приходило, что ты подозреваешь, будто Вольдеморт – твой настоящий отец.

- Я не знаю, кто мой отец, Альбус. Я же говорил вам, моя мать вышла замуж за маггла, когда была на пятом месяце беременности. Это я узнал от нее, когда закончил школу. Но кто был моим настоящим отцом…

- Нет, ты ошибаешься, мой дорогой. Я знаю Риддла очень хорошо. Если бы он был твоим отцом, я бы непременно почувствовал это. Нет. Северус, нет. Поверь мне. Ты должен был давно рассказать мне о своих подозрениях.

- Какая разница, отец он мне или нет. Он сломал и убил мою мать. Он искалечил меня самого. Он убил Лили. Достаточно причин, чтобы отправить его прямиком в ад. Я ненавижу его. Я всегда его ненавидел, сколько себя помню.

- Сегодня ты испытывал к нему очень непростые чувства…

- Да. Я не понимал его. Мне всегда казалось, он хочет неограниченной власти, но сегодня я увидел в нем столько презрения к миру…

- О да. Презрения к миру и к тому, кто его создал. Он не хочет власти над миром, который был сотворен не им. Он стремится вытоптать на корню все живое. Магглов он уничтожит их же руками, с магами будет посложнее, но маги тоже враждуют между собой, и он сумеет этим воспользоваться. Он хочет начать все с нуля. Понимаешь, Северус?

- Он хочет уничтожить людей как биологический вид и создать новых – гомункулусов?

- Примерно так.

- Но это же безумие. Это невозможно!

- Теоретически это возможно. Всё абсолютно великое совершается исключительно безумцами, для которых не существует никаких преград. То, что Вольдеморт задумал, не воплощается за десятки и даже за сотни лет. Конечно, для выполнения своего плана ему нужно бессмертие. И единственное обстоятельство, которое ему серьезно мешает – это Гарри Поттер. Несущественный обыкновенный мальчик против величайших и грандиознейших планов переустройства существующего миропорядка. Он сделает все, чтобы уничтожить Гарри. Он силен, реально силен, Северус. Его подлинные возможности даже меня заставляют содрогнуться.

- У нас есть реальные шансы? У Поттера они есть?

- Да. Думаю, да. Но нужно быть предельно осторожными. Сейчас один неверный шаг может погубить все. Ты раскроешь сознание Гарри для Вольдеморта. Сделаешь то, о чем он тебя просил.

- Что вы сказали?

- После каникул ты займешься с Гарри окклюменцией. Мы скажем ему и всем остальным, что ты должен научить мальчика защищать свое сознание от Темного Лорда. На самом деле твоя настоящая задача будет совершенно противоположна. Вольдеморт хочет заманить Гарри в Отдел Тайн, чтобы с его помощью узнать пророчество? Отлично. Мы поможем ему это сделать. Наши цели совпадают. Я тоже хочу заманить Вольдеморта в министерство. Даже если он не явится туда самолично – а я надеюсь, что все-таки явится – люди, которых он пошлет забрать у Гарри пророчество, наделают столько шума, что министерство будет вынуждено признать, что война все-таки началась. И мы, наконец, выберемся из этого ужасающего тупика и полнейшего бездействия на уровне властей. Мы и так потеряли слишком много времени из-за тупости и трусости Фаджа. Вольдеморт же времени не теряет.

- Альбус, каждый год мы ставим на карту жизнь и здоровье Поттера. Это слишком опасно. Вдруг Вольдеморт, проникнув в его сознание, прикажет мальчишке сбросится вниз головой с Астрономической башни или еще
что-нибудь…

- Нет-нет, он не убьет его. Он нужен ему живым. Ему нужно пророчество. Он не хочет рисковать в очередной попытке убить Гарри, не услышав пророчество до конца. Он очень умен и осторожен. Теперь он понимает, что его планы физического уничтожения мальчика не срабатывают по какой-то очень весомой причине. И ему необходимо узнать эту причину, и он справедливо полагает, что узнать ее можно именно из пророчества. А как только он доберется до пророчества, я не позволю ему добраться до Гарри. Северус, поверь мне, у нас нет другого выхода. Я постараюсь найти способ полностью изгнать Вольдеморта из сознания мальчика. Но для этого я должен увидеться с Вольдемортом. Не думаю, что мне еще хоть раз представится подобная возможность.

- Может быть, стоит избавить Поттера от шрама – раз и навсегда? Ведь вы же можете…

- Я могу. Но этого нельзя делать. Вольдеморт способен не только проникать в его сознание посредством шрама. Он невольно делится с Гарри своей силой. Пока есть шрам – сила Вольдеморта – это и сила Гарри. Ты же знаешь, сама по себе сила не бывает отрицательной или положительной, черной или белой. Таковой ее делает исключительно сам носитель, его личность. Сила Вольдеморта, перетекающая в Гарри, перестает быть злом. А Гарри очень, очень нужна сила, особенно до тех пор, пока он не стал совершеннолетним.

- Последнее время мальчишка слишком агрессивен и зол. Меня это пугает.

- Приток чужой силы тут не при чем. Мальчик вынужден жить чуть ли не с постоянным присутствием ментального паразита в своем сознании. Если бы не та сила, которой Вольдеморт его невольно подпитывает, Гарри просто не справился бы.

- Не окажется ли мое вмешательство дополнительной нагрузкой на его и без того атакованный мозг?

- Разумеется, окажется. Но другого выхода нет. И ты должен быть предельно осторожен. Нужно продумывать каждый свой шаг. Быть чутким и в то же время решительным. Никто не чувствует Гарри так, как ты. Никто не знает и не понимает его лучше тебя. Даже я, Северус. Он связан с тобой. Это непреложный факт, отрицать который бессмысленно.

- Его ненависть ко мне только возрастет.

- Ты до сих пор не отказался от своих глупых мечтаний?

- О, я думаю, Поттеру давно уже не снятся сны, где он мирно читает у моего камина. Теперь он ненавидит меня не только сознанием, но и самой глубинной подкоркой. Я приложил к этому максимум усилий.

- Да, ты прав. Теперь ему снятся другие… совсем другие сны с твоим участием, - бормочет Альбус и странным движением сжимает в кулаке кончик своей бороды, – Мальчик вырос. Пожалуйста, будь готов увидеть это. И не забудь перед занятиями взять у меня Омут Памяти. Я бы предпочел, чтобы некоторые твои мысли не были увидены мальчиком не при каких обстоятельствах. Я хочу исключить малейшую, даже случайную возможность этого.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, Альбус поднимается с кресла и, не оглядываясь, уходит. Его шаги легки и так стремительны, что мне кажется: он идет, не касаясь пола. После его ухода в комнате витает почти неуловимый сквозняк.

Я встаю и начинаю одеваться, потому что до уроков остается ровно десять минут. А я не привык опаздывать и, пожалуй, мне уже поздно привыкать.

- Возможно, это не обычные занятия, Поттер, - медленно произношу я, - но тем не менее, я по-прежнему ваш преподаватель, и, обращаясь ко мне, вы всякий раз будете именовать меня «сэр» или «профессор».

- Да… сэр.

Мне тоже полезно все время напоминать, что я на работе, Поттер. Я тысячу лет не оказывался так близко от тебя. Ты изменился. Я хочу попытаться привыкнуть к тебе – новому. Ты вытянулся и уже не выглядишь ребенком, как в прошлом году. Твои зеленые глаза утомлены и растерянны. Ты боишься меня. Ты смущен той ситуацией, в которой мы неожиданно оказались. Кажется, я тоже.

Он сидит на самом краешке стула и всё время зябко поводит плечами – как будто мерзнет. На нем дурацкий, крупной вязки, ярко-красный свитер с вышитым золотым снитчем и черные шерстяные брюки. Я размышляю, стоит ли делать замечание за маггловскую одежду и отсутствие мантии. Наверное, не стоит. Пусть за этим следит МакГонагалл. Я машинально разглядываю небрежное золотое шитье на красном и думаю, что, очевидно, это подарок Молли – мне кажется, я видел подобные одежки и на плечах самих Уизли. Свитер совсем новый, но запястья уже неловко торчат из рукавов, которые стали коротки. В этом возрасте мальчишки растут не по дням, а по часам. Я разглядываю Поттера, а он, смущаясь, осторожно разглядывает меня. Какое-то время мы молчим. В школе очень тихо – в этот вечерний час все разбредаются по углам, шепчутся и сплетничают, или же сидят в библиотеке, в спешном порядке дописывая очередной доклад или штудируя учебники. Интересно, с кем бы Поттер провел свой вечер, если б не сидел сейчас передо мной – такой напряженный, испуганный и немножко любопытничающий… В камине уютно потрескивает огонь, на полках и столах оплывают тяжелые свечи, и меня чуть-чуть клонит в сон. Мне нравится просто сидеть и смотреть на него. Но, кажется, наше взаимное молчание потихоньку начинает искрить, и его нужно наконец нарушить.

Пожалуй, приступим к делу. Дамблдор разрешил мне дать Поттеру некоторые объяснения, которые он ждет слишком давно, чтобы сейчас не радоваться так открыто. Он откровенно поражен, что я вообще снисхожу до каких-то объяснений. Первые двадцать минут мы почти дружелюбно разговариваем, общаемся, как обычные ученик и учитель, без сумасшедшего налета взаимной неприязни и мысленного призывания всех шишек на головы друг друга. Поттер старается быть вежливым. Его усталые глаза, затененные темными полукружьями, оживляются, и что-то очень похожее на благодарность мелькает в них. Он перестает нервно ерзать на краешке стула, чуть откидывается назад и внимательно наблюдает за каждым моим движением. Меня слегка напрягает его пристальный взгляд.

Памятуя о наказе Дамблдора, я помещаю в Омут Памяти некоторые воспоминания – все они связаны с моим истинным отношением к мальчишке.

Мне немного не по себе, и я медлю начинать. Я знаю, что вмешательство должно быть достаточно грубым – и я не должен говорить ему, как защищаться. Я вспоминаю свой мимолетный опыт легилименции с Поттером на первом курсе и отмечаю, что он совсем не устойчив к воздействиям такого рода. И при его общей повышенной чувствительности и излишней эмоциональности переносить последствия мозговой атаки ему особенно сложно. Тем более, сейчас он ослаблен не только Вольдемортом, но и всей этой неразберихой и тупой жестокостью, что воцарились в Хогвартсе с появлением Долорес Амбридж. Не следует сбрасывать со счетов и то, что с самого начала учебного года он ни разу не общался с Дамблдором, и даже словом с ним не обмолвился о том, что вытворяет Амбридж. К счастью, при будто бы случайном разговоре в библиотеке мне удалось навести мисс Грейнджер на мысль о целебных свойствах растопырника, и надеюсь, это хоть как-то помогло Поттеру облегчить боль в руке после его чудовищных отработок. Я пожаловался на бесчинства министерской дамочки Дамблдору, но в ответ получил только порцию сентенций на тему: все, что не убивает нас, делает нас сильнее, а отработки у Долорес никоим образом не причинят мальчику серьезного вреда. Я так не думал. Когда мне удавалось украдкой посмотреть на Поттера во время своих уроков, я видел отчаяние и предельную усталость в его глазах. Он не был настолько подавлен даже в прошлом году, когда ему приходилось участвовать в сложнейшем турнире, и его жизни угрожала реальная опасность.
И вот сейчас я должен буду добавить еще один крайне неприятный опыт к уже накопленному ранее.

- Встаньте, Поттер, и возьмите свою волшебную палочку.

Он неловко встает и вопросительно смотрит на меня через стол. Я понимаю, что он боится. Пожалуй, я никогда еще не видел его таким откровенно испуганным, даже на первом курсе, и это очень нервирует и мешает сосредоточиться. На его левом виске у корней волос надувается и быстро-быстро пульсирует голубоватая жилка, и мне хочется ощутить пальцем ее теплое биение.

- Что вы собираетесь делать?

Невольная дрожь в его голосе заставляет вздрогнуть меня самого. Я стараюсь немного сбить его нервное напряжение и дать понять, что сопротивляться мне не сложнее, чем сопротивляться заклятию Империус, но прежде, чем мальчишка успевает задуматься над моими словами, я произношу: «legilimence». Я вхожу легко и сразу, точно так же, как входил на первом курсе, но сейчас я смущен куда больше. Одиннадцатилетнему мальчику не нужно прятать то, что, возможно, попытается спрятать пятнадцатилетний юноша. Поттер резко бледнеет и сжимает ладони. Я вздыхаю и вхожу в него еще глубже.

Толстый ребенок на красном велосипеде… зависть… кривоногий бульдог с преувеличенными острыми и крупными зубами… страх… страх… обида на смеющихся людей… распределяющая шляпа… Слизерин… страх… больничное крыло… мисс Грейнджер с лицом, покрытым шерстью… сострадание… боль… страх… страх… дементоры… страх… возбуждение… сексуальное возбуждение… сильное сексуальное возбуждение… черноволосая девушка… омела…

«Нет, Поттер, ради Мерлина, нет! Я не хочу этого видеть!»

«Нет, ты этого не увидишь, ты этого не увидишь, это только мое!»

Перекрестные желания рождают мощный выплеск энергии, которая ударяет меня в руку, сжимающую палочку, и рикошетит прямо в голову Поттера. Он снопом валится на пол к моим ногам и, ударившись коленом о ножку стола, от боли тут же приходит в себя. Его лицо бледно до синевы. Думаю, что я сам выгляжу не лучше.

- Вы хотели защититься обжигающими чарами? – на всякий случай спрашиваю я, хотя почти уверен, что это не так. Запястье горит огнем, и я невольно потираю его.

- Нет, - раздраженно бросает Поттер и встает с пола. Затуманенные глаза загораются мгновенной гневной вспышкой. Он не ожидал, что занятия будут сопряжены с падением к моим ногам. Впрочем, я сам не ожидал.

- Вы впустили меня слишком далеко. Потеряли контроль.

- Вы видели все, что я видел? – с опасением спрашивает Поттер. Очевидно, до него только-только дошло, на что именно он подписался.

- Мельком, - усмехаюсь я, пытаясь отвлечься от неожиданно возникшей тянущей сладковатой боли внизу живота. – Чей это был бульдог?

- Тетушки Мардж, - ненавидяще буркает Поттер без всякой логики, как будто бы мне должно быть доподлинно известно, кто такая тетушка Мардж.

- Для первого раза неплохо, - говорю я и снова поднимаю палочку.

Зачем я сказал неправду, непонятно. Мальчишка не сам остановил меня, меня остановила энергия перекрестного желания. Он не делал ни малейших попыток сопротивляться, как будто был совершенно беззащитен и открыт передо мной. Как будто мое присутствие в его голове не было чужим, чуждым. Я сделал несколько новых попыток, по-прежнему не встретив ни малейшего сопротивления. Он отдавался мне так же доверчиво, как я сам отдавался Альбусу, и даже вспыхнувшая с новой силой ненависть не могла изменить его бессознательного желания мне отдаваться. Я начинал злиться. Я был совершенно не готов к этому. Такая полнейшая неспособность противостоять мне говорила только о глубинном подсознательном доверии. Об абсолютном доверии. На уровне подсознания Поттер полностью доверял мне. И это сбивало с толку. Я раздражался, я был намеренно груб, я врывался в его голову, как варвар, ничуть не заботясь об осторожности, я причинял боль, заставлял его кричать и раз за разом падать на колени прямо у моих ног. С каждым его падением я покрывался жаркой испариной и ощущал, что мое собственное сознание проваливается в какой-то странный зачарованный омут. Мне казалось, что это занятие длится уже целую вечность, и конца ему не будет.

Поттер впервые в жизни не сопротивлялся мне. Он был так покорен и так слаб, что я нервничал все больше и больше. Годами наработанная защита против мальчишки рушилась просто на глазах, как тонкий непрочный лед под лучами робкого солнца. Мне было страшно – и вместе с тем так сладко, как будто я за раз проглотил целую вазочку засахаренных лимонных долек.

«Legilimence» – хоровод испуганных мыслей – крик – кратковременная потеря сознания – беспомощное падение (припадание) к моим ногам…

Дракон… Лили и Джеймс… Седрик Дигори… – раз за разом он яростно выплакивает мне то, что хотел бы выплакать, он кричит мне о ситуациях, в которых жаждал моей защиты и поддержки, он затаскивает меня в самую сердцевину своих страхов, ожидая, что я помогу освободиться от них.

Так же, как я, он все больше слабеет, и, зайдя в него очередной раз, я мельком сталкиваюсь с ледяным чужеродным присутствием.

Милорд может быть доволен. Мальчишка податлив, как подтаявшее масло. Мне удалось почти полностью раскрыть его. Я сумел разозлить его настолько, что он готов броситься на меня и с неистовой яростью задушить – но эти эмоции поверхностны, и, несмотря на них, он по-прежнему не способен противиться моей воли. И не просто не способен – он не хочет, НЕ ХОЧЕТ противиться.

Его подсознательное доверие мне абсолютно.

Он – мой. Он мой совершенно и безоговорочно. Я могу сделать с ним все, что захочу. Это открытие ошеломляет… почти убивает меня.

Его лицо то бледнеет, то краснеет, черная густая шевелюра совсем растрепалась. Надо же, с возрастом его волосы потемнели еще больше, и сейчас по цвету совсем не отличаются от моих волос. Грубый шрам на тонкой и нежной подростковой коже выделяется как рана, набухшая свежей кровью. Очки то и дело съезжают на нос, и он поправляет их раздраженным движением крупной и неуклюжей кисти. Глаза откровенно беспомощны и растеряны, несмотря на бушующую в них ярость. От него резко пахнет потом, заглушающим привычный ванильно-сладенький детский запах, и мои ноздри раздуваются и подрагивают от наслаждения. Я вдруг ощущаю, что странная тянущая боль внизу живота становится почти нестерпимой.

Еще раз, самый последний – и я отпущу его. Больше у меня нет сил.

Толстый усатый мужчина, забивающий гвоздями почтовый ящик… дементоры… Артур Уизли… коридор без окон… черная дверь в конце коридора… каменная лестница…

Есть! Ну же, Поттер! Ну!!!

- Я ЗНАЮ! Я ЗНАЮ!

Он стоит на четвереньках, чуть ли не упираясь головой в мои колени. Медленно поднимает глаза, полные мягкого торжества, и смотрит на меня снизу вверх.

И неожиданно я забываю об Альбусе, о Вольдеморте, о своем задании – вообще обо всем. Я смотрю на его покусанные, темноватые, слегка приоткрытые губы – и не вижу ничего, кроме них. Под моим взглядом он неспешно поднимается, и неожиданно его качает в мою сторону. Еще миг, и он сорвется прямо в мои руки, но ему удается собраться, прежде чем я отшатываюсь. Мы стоим друг против друга, глаза в глаза. Поттер полностью раскрыт и даже не замечает, как я молниеносно врываюсь в него и камнем падаю на самое дно, чтобы на несколько коротких – или бесконечных – мгновений увидеть самого себя – стоящего на коленях перед мальчишкой и прижимающегося щекой к голому и напряженному, почти детскому в своей беззащитности животу.

Кажется, он говорит что-то. Все плывет у меня перед глазами, и я едва удерживаюсь от того, чтобы и в самом деле не обрушиться на колени. Мерлин, что же он со мной делает…

- Что вы сказали? – тихо переспрашиваю я, даже и не пытаясь сосредоточиться на реальности.

- Я спросил, что находится в Отделе Тайн, сэр?

Отдел Тайн… о чем это он… губы… коснуться языком его губ… попробовать их на вкус… завладеть и не отпускать никогда-никогда… мой… мой собственный мальчик…Отдел тайн?! Он сказал – Отдел Тайн?!

- Чем, интересно, вызван такой вопрос?

Неимоверным усилием воли я заставляю себя собраться и внимательно слушаю его сбивчивые пояснения, из которых следует, что мы подошли очень и очень близко к поставленной цели. Добились нужного эффекта. Он связывает Отдел Тайн с тем, что Вольдеморту необходимо взять оттуда какую-то вещь. Я даже не ожидал, что цель будет достигнута так скоро. Теперь я могу отпустить его, что называется, с чувством исполненного долга.

Но я совсем не уверен, что мне хочется отпускать мальчишку. Его густые волосы взмокли у самых корней, красный свитер слегка загрязнился от продолжительных валяний по полу, пуговицы на вороте рубашки расстегнулись, обнажив смуглую нежную шею. Послать к чертям эту окклюменцию, подойти и сжать ладонями широкие сильные плечи… я еще никогда… никогда не думал о нем так… мне тревожно и сладко до головокружения.

Мальчик… мой, мой собственный мальчик…мое выросшее дитя…

Почему исполнение долга всегда обходится мне так несоизмеримо дорого? Я узнал слишком многое, о чем предпочел бы не знать никогда.

Или все-таки я предпочитаю ЗНАТЬ?

- Явитесь в среду, в тоже время. Мы продолжим работу.

- Хорошо, - кивает Поттер и в нетерпении смотрит на дверь.

Я даю ему последние наставления, чтобы перед сном он очищал сознание, освобождаясь от всех мыслей, хотя, конечно, не сообщаю, что это нужно делать для того, чтобы облегчить Вольдеморту проникновение в его мозг. Не уверен, что Поттер меня слушает. Он слишком устал и слишком опустошен.

И я знаю, что у него нестерпимо болит шрам.

И я знаю, что совсем недавно ему снилось, как я стою перед ним на коленях и, приподняв край его футболки, ласкаю языком голый живот.

И я знаю…

Наконец, он идет к выходу, повесив на плечо сумку с книгами. Я поспешно отворачиваюсь к Омуту памяти и тут же улавливаю спиной его пристальный изучающий взгляд.

Уходи немедленно, глупый… уходи, пожалуйста … я не могу больше.

Наконец, дверь за ним бесшумно закрывается. Я выуживаю мысли из Омута Памяти и возвращаю их на место. Я стараюсь не о чем не думать хотя бы первые несколько минут. Мне удается не думать, но не удается справиться с болью и сильным напряжением в паху. Ощущение распирает, почти разрывает меня изнутри. Вытерпеть это невозможно. Конечно, достаточно одного мановения палочки и пары слов… но я откладываю палочку в сторону. Я подхожу к двери и, пробормотав запирающее заклятие, наваливаюсь на нее спиной. Я распластан на ней, как пришпиленный булавкой паук. Правая рука опускается и скользит под мантию, нащупывая мелкие пуговицы на поясе. Голова кружится и сохнет рот. Пальцы вибрируют от нетерпения, пара пуговиц отрывается с мясом. Наконец, ладонь обжигает от прикосновения к почти каменной, зудящей, налитой кровью плоти. Движения ладони резки и беспорядочны, и мне еле-еле удается удерживаться на ногах. Мне больно. Я хочу всего лишь освободиться от боли. Ноздри забиты животным запахом возбуждения и вспотевшего тела. Смутная картинка проносится перед глазами, но я запрещаю себе сосредоточиться на ней. Нет. Нет. Я не должен. Я хочу всего лишь освободиться от боли. Сперма выстреливает резкой короткой струей, я подавляю вскрик и без сил оседаю на колени. Мой рот полон солоноватой и теплой крови из прокушенных губ. Ладонь продолжает держать обмякший член, и я разжимаю ее со странным отвращением. Мне, наконец, больше не больно, и каменное напряжение ослабило тиски, сковавшие мышцы. Я почти расслаблен, и мне хочется упасть на ледяной пол лицом вниз. Я пытаюсь подумать о чем-нибудь – и не могу, как будто кто-то вычерпал из моей головы все до единой мысли, не оставив ничего, кроме абсолютной и никак не окрашенной пустоты. Резкие животные запахи смягчаются, приобретая еле заметный аромат свежескошенной осоки. Тяжело и медленно оплывают желтоватые свечи на столе и на каминной полке. Воск стекает крупными полупрозрачными каплями, огоньки на потрескивающих фитилях мелко трепещут, их золотистое свечение окружено еле заметной голубовато-синей каймой. Тихо. Мягкие глубокие тени обволакивают углы кабинета. Я запрокидываю голову и прижимаюсь макушкой к наглухо запечатанной двери.

Выпустите меня. Пожалуйста.

«Accio пуговицы…» – еле слышно бормочу я и несколькими секундами позже крепко-накрепко сжимаю в ладони два маленьких пластмассовых кругляшка, холодных и чуть влажных, как подтаявшие льдинки.

Обоюдная изнуряющая пытка длится уже больше двух месяцев.

На самом деле я не слишком хорошо понимаю, почему Вольдеморт медлит и не внушает Поттеру нужную информацию. Его сознание уже достаточно открыто для подобного внушения. Однако заветная дверь в Отделе Тайн до сих пор не обнаружена, и в глубине души я рад, что у меня есть резонные основания продолжать заниматься с мальчишкой. Я жду каждого урока окклюменции с нетерпением и страхом. Пожалуй, скоро не останется вещей, которые были бы мне не известны о Поттере. Теперь я знаю о нем почти все – безрадостное и болезненно одинокое детство, школьные годы, друзья, враги, мечты, удовлетворение, счастье, боль, надежда – всё это теперь не только его, но и мое тоже. Поттер, конечно, что-то взял от своих родителей, но в общем очень отличается от них обоих. Ни на Джеймсе, ни на Лили не лежал такой чудовищный груз ответственности. Мальчишка пока не знает о пророчестве, и я понимаю, почему Дамблдор не хочет говорить ему. Однако, даже не зная наверняка, он все-таки подсознательно чувствует, что не похож на всех остальных и что его жизнь в корне отличается от жизни простого мага. И что его постоянные стычки с Вольдемортом – это неизбежная закономерность. Даже не зная о пророчестве, Поттер понимает, что рано или поздно должен будет уничтожить Вольдеморта – если хочет спокойствия для себя. Чего в нем нет совершенно – так это спокойствия. Глубочайшая озабоченность, постоянная тревога, страх, усталость –всего этого в избытке. И самое печальное – он не смеет никому и никогда говорить об этом. Жаловаться. Просить снисхождения и защиты. Он не позволяет себе быть слабым, он замыкается – и, кажется, у него так и не нашлось по-настоящему близких людей. Грейнджер и Уизли – не в счет, они такие же дети, как он сам. Блэк никогда не отличался ни тонкостью, ни чуткостью, ни умением быть снисходительным, и очевидно, ему не удалось расположить к себе мальчишку. Поттер нуждается в сильном плече, защите, а перед самодовольным дураком Блэком он вынужден точно так же держать марку, как перед Грейнджер и Уизли. С Блэка сталось бы громогласно и презрительно упрекать в трусости и нерешительности, если человек не лез на рожон и не развлекался все дни напролет бессмысленной игрой со смертью. Блэк не мог быть по настоящему надежным, и, кажется, Поттер чувствовал это. Он так и остается сиротой, одиночкой, и напоминает мне волчонка, выброшенного в открытое море и толком не умеющего плавать. Однако он не собирается опускать лапы и идти ко дну. Он плывет, как может, стараясь изо всех сил. Но он устал, слишком устал. Я вижу это. Я знаю. И я не понимаю, что мне делать с этим знанием и куда от него деваться. Я знаю теперь слишком много, больше Дамблдора, больше Блэка, даже больше, чем знает о себе сам Поттер. Я чувствую такую внутреннюю близость с ним, что его сознательно неприязненное отношение теперь уже не просто угнетает – оно убивает наповал. Всякий раз, когда я сталкиваюсь с яростными вспышками раздражения и злости в его глазах, мне хочется схватить его в объятия и не отпускать. Это же я, я… мысленно ты отдаешь мне всё, всего себя, ты просишь, ты умоляешь о защите, и я готов защищать тебя до последнего, пожалуйста, не ненавидь меня, ты не можешь меня ненавидеть, ты же мой, мой собственный.

И я твой собственный. Навсегда.

Я едва удерживаюсь от того, чтобы не попытаться как-то исправить наши реальные отношения. Я держу себя на чудовищном контроле, пытаясь быть по-прежнему насмешливо строгим, придирчивым и злобно-раздраженным ублюдком. Но иногда я ловлю себя на том, что мой голос звучит непозволительно мягко. Если бы Поттер был хоть чуточку меньше утомлен своими повторяющимися снами про Отдел Тайн и всё усиливающимся давлением Вольдеморта, он заметил бы мое странное и неровное поведение. Но, кажется, он ничего не замечает. Каждый раз он приходит на занятие как на казнь, покорный и хмурый, заранее измученный, и каждый раз его подсознательное доверие ко мне не позволяет ему закрыться. Он даже и не пытается делать этого. Он настолько беззащитен и слаб, что я то и дело теряю ориентиры и забываю о своей привычной роли ублюдка. И то, что я забываю об этом, мальчишка тут же улавливает своим подсознанием. Я ощущаю, как его страх передо мной постепенно отступает, сменяясь покорной усталостью и проблесками любопытства. Кажется, за время наших дополнительных уроков, благодаря коротким, но осторожно-доверительным диалогам, до него впервые доходит, что я тоже член Ордена Феникса. Я не враг. И как ни странно, это запоздалое открытие его ошеломляет.

Что-то необратимо меняется в наших отношениях, я чувствую это всем существом, и я уверен – он чувствует тоже. Ненависть потихоньку испаряется вместе со страхом, как роса на слишком жарком солнце. И мне трудно справиться с искушением закрепить свой крохотный, почти незаметный личный успех. Я знаю, что должен впустить мальчишку в себя. Хоть ненадолго. Хоть на минуту. Пусть он увидит, что я не злобный монстр, а такой же человек, как и все остальные. И что мы с ним даже похожи. Я стал свидетелем стольких безрадостных событий его детства, что, наверное, будет справедливо, если и он заглянет в мое. Я понимаю, что это неправильно, и стараюсь не думать о том, что скажет Альбус. Меня несет какая-то странная, как будто гибельная волна, и я не могу удержаться.

Наконец, найден подходящий момент. Очередным поздним вечером, произнося уже привычное «legilimence», я не вхожу в него полностью, а только чуть касаюсь сознания. Он проваливается в свои мрачные воспоминания, кишащие дементорами, но продолжает видеть меня. Я не отрываю взгляда от настороженно-испуганных зеленоватых провалов глаз и мысленно произношу: «protego». «Protego!» - послушно повторяет Поттер, и ранее произнесенное «legilimence», столкнувшись с поставленным щитом, рикошетом ударяет точно в мою голову.

Его проникновение робко и нежно, как будто бабочка ненароком мазнула крылом по щеке и беспечно упорхнула ввысь. Я подаюсь вперед и замираю. Я чувствую его присутствие во мне, его незрелую, но вполне весомую силу, нежно-зеленую ауру его магии, которая обволакивает мое сознание подобно легчайшему, почти невесомому шелку. Пахнет апрельским утром, и набухающими почками, и первоцветом, и чуть-чуть мимозой. Искушение раскрыться полностью очень велико, но я знаю, что он просто не справится с неконтролируемым потоком чужих мыслей. И я открываюсь совсем немного, на какие-то жалкие мгновения, и вдруг понимаю, что решил показать ему собственные детские слезы. И его сознание с такой готовностью бросается навстречу моему сознанию, что дрожь пробегает по всему моему телу. Нет… нет, так нельзя… это неправильно…

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒