Everything I am (слэш) 10 страница

Кажется, Снейп удивлен. Он с трудом сглатывает и пытается что-то произнести, но я перебиваю его:

- Пароль тот же? – он кивает, и я отворачиваюсь от его лица, искаженного неконтролируемой гримасой боли.

А потом бегу по проходу между рядами столов в дальний конец класса. Заклинание, торопливая вязь движений палочкой – и личное пространство Снейпа распахивает передо мной тяжелые дверцы. Это единственный шкаф без стекол, в нем царит идеальный порядок.

У меня нет времени думать о том, что я час назад отказался лезть сюда, а теперь вынужден это делать.

- Lumos, - командую я, и свет на конце палочки вспыхивает ярко, словно подпитанный моей лихорадочной энергией. Синяя узкая бутылочка стоит в глубине полки, луч света отражается на боках, играет на гранях. Флакон красив, как украшение. Я стискиваю его в руке – пальцы дрожат, я боюсь выронить даже палочку, если не сожму покрепче. Потом захлопываю шкаф и снова бегом устремляюсь назад, боясь худшего.

Снейп по-прежнему бледен, но теперь, когда он полулежит, не поднимая головы, он точно в сознании. Подбородок высоко поднят, и если бы у кресла не была настолько удобная спинка, я мог бы решить, что это вновь его отвращение ко мне. Глаза, полуприкрытые белыми веками, следят за мной из-под ресниц, пока я торопливо свинчиваю крышку. Потом я подношу горлышко к его губам.

Он глотает и невольно морщится. Наверное, ужасно на вкус, зато с его щек почти сразу сходит трупная бледность. Теперь он выглядит просто донельзя измученным.

Он вздыхает, стараясь не выдать, что его трясет, и пытается сурово взглянуть на меня. Зряшная затея.

Я завинчиваю пустую бутылочку и отставляю на дальний край стола, чтобы не уронить. Жаль было бы, никогда до этого не видел ультрамаринового хрусталя.

Не могу заставить себя взглянуть ему в глаза. Тишину заполняет ощущение неловкости, я чувствую, как в ней снова нарастает звон, хотя я не смотрю на Снейпа.

- Поттер.

Ну вот. Теперь уже смотрю. Я обреченно вздыхаю и поднимаю голову. Он глядит на меня, и наверное, от пережитой боли не вполне владеет лицом, на нем сейчас явственное любопытство. Я ни разу не видел ничего, кроме холодной иронии и злобы, поэтому меня завораживает зрелище его губ, уголки которых не опущены вниз, и глаз, которые почти спокойно смотрят на меня из-под опустившихся в усталости бровей. Впрочем, одна все же вздрагивает в удивлении.

- Поттер, так что вы здесь делали?

В первый раз этот вопрос пролетел у меня мимо ушей. Сейчас я чувствую недоумение. Непохоже, чтобы Снейпу отшибли память, но он что, забыл, что именно мог бы я делать здесь?

- Заканчивал отработку, - отвечаю я, передергивая плечами. Снейп издает какой-то слабый звук, и я понимаю, что он фыркнул:

- И кто же заставил вас этим заниматься? Директор? – мне не нравится его холодный тон. Если он у Снейпа считается нормальным, пожалуйста, пусть его приступ слабости затянется чуть подольше.

- Никто меня не заставлял, - звучит сердито, и он снова смотрит на меня с интересом:

- Неужто в вас заговорило чувство ответственности? В жизни не поверил бы, что вы на него способны. Стоило пожертвовать парой дней… - он обрывает фразу, и я вижу, как его захлестывает волна свежих воспоминаний. Памяти о том, что произошло. Лицо Снейпа так искажается, что у меня к желудку подступает волна тошноты.

И раньше, чем я смог взвесить свои действия, я снова беру его за руку и сжимаю ее, возвращая в настоящее.

Тонкое мускулистое запястье напрягается под прикосновением, и он старается отнять руку. А я ее не отпускаю. Если для того, чтобы отвлечь его от пережитого нужно, чтобы он злился, я позволю ему пооскорблять меня.

- Поттер, - почти шепот. Я мгновенно разжимаю хватку. Его рука падает мимо подлокотника, и Снейп с усилием поднимает ее, стиснув пальцы в кулак. Он тяжело дышит – видимо, это действие стоило ему немалых усилий.

- Да, - шепчу я в ответ, чувствуя, что покраснел. Я понимаю, что ему должно казаться странным мое поведение, но не знаю, как объяснить. Не начинать же сейчас говорить, что пересмотрел свои взгляды на его методы обучения и признателен, что он тратил на меня время, верно?

Я вдруг думаю, что вообще никогда не сумею этого сказать, как бы ни вынуждал себя. Даже под Веритасерумом. Потому что он все равно не поверит.

- Поттер, не могли бы вы уже наконец пойти и позвать… кого-нибудь? – я жду, что он скажет «директора» и удивлен, когда он этого не делает. Почему?

- Зачем? – спрашиваю я вслух, – хотите попасть в больничное крыло? Если надо, я помогу вам туда добраться. Или хотите, могу проводить вас до ваших комнат. А информация, - вполголоса обрываю я его протест, - может подождать до завтра. Ничего с ней за ночь не случится.

Он закрывает рот и уставляется на меня. Ну да, прозвучало так не по-поттеровски, профессор. А вы настолько меня знаете, что беретесь судить, на что Мальчик-Который-Выжил может сердиться, а на что ему наплевать? Ну небезразлично мне, что ты не умер. Не хочу мучиться виной за то, что еще с одним человеком, который меня защищал, не сумел ни разу поговорить без злости, и он уже мертв. Лучше уж выживи, гордость Слизерина.

- Все потерпит, - твердо произношу я вслух. Хотел бы я еще чувствовать эту твердость. – Вам нужно лечь.

Он отчетливо скрипит зубами, и я перехожу всякие границы. Стараясь, чтобы голос звучал повелительно, спрашиваю:

- В чем дело? Вы не согласны?

Он выдыхает сквозь ноздри – так, что крылья носа раздуваются – и отвечает, явно преодолевая себя:

- Дело в том, Поттер, что у меня не хватит сил для того, чтобы дойти до своих комнат. Вы вырвали у меня признание в немощности, можете сплясать канкан и оповестить своих друзей. Только уйди отсюда! – Он внезапно кричит, поднимается в кресле и наклоняется ко мне. Я сижу на краю стола, так что отшатнуться мне некуда, и могу только растерянно мигать под его сумасшедшим взглядом. Долгое мгновение мне кажется, что он сейчас ударит меня. А потом напряжение спадает, и я почти готов усмехнуться. Если бы не инстинкт самосохранения, я бы так и сделал.

Снейп закрывает глаза и с хриплым стоном откидывается назад, так, что волосы рассыпаются по изголовью кресла. Я задумчиво протягиваю руку и беру щепотью черную длинную прядь. Она чуть завивается на конце. Я наматываю прядь на палец и с силой тяну на себя. Снейп тут же открывает глаза.

- Профессор, - говорю я, радуясь, что он не может испепелить меня взглядом в прямом, а не в переносном смысле, - мне совершенно безразлична ваша слабость. Мне просто, понимаете ли, жутко неохота, чтобы вы загнулись. Я не хуже вашего в курсе, что вот-вот будет война, и у нас нет ни одной лишней палочки. Поэтому я не заинтересован рассказывать, что видел вас… таким.

Он порывается что-то сказать, но меня сейчас нелегко перебить. Может быть, оттого, что я молчал несколько часов, может быть, оттого, что у Снейпа нет сил спорить. А может быть, я прав, и сознание собственной правоты делает мой голос глубже, а интонации увереннее.

– И если дело только в том, чтобы помочь вам добраться до постели, давайте не будем играть в начальную школу. Вставайте, обопритесь на мою руку и вперед!

Он сверлил меня взглядом на протяжении всей моей речи, а теперь хмыкает, и я больше ничего не могу понять по его лицу. Несколько минут назад оно было невольно открытым, словно маска слетела от сводившей черты судороги. Теперь это вновь человек, помнящий наши роли и отношение друг к другу. Морщинки на лице Снейпа проступают глубже, когда он привычно сощуривает глаза. Носогубные складки становятся заметнее, линия рта исчезает в гримасе.

И все-таки – меня озадачивает это открытие – Снейп моложе, чем я всегда думал. Сейчас, когда я так близко к нему, это заметно. Его лицо носит скорее отпечаток нервного перенапряжения, опыта и не слишком мирного нрава, чем возраста.

Он сокурсник Люпина, но сейчас кажется, что их разделяет десяток лет. Странно, что я никогда не замечал этого на расстоянии. Интересно, сколько лет Снейпу? Моему отцу было двадцать, когда я родился. Значит, тридцать шесть или тридцать семь, не больше. Он еще совсем не стар, понимаю я, прислушиваясь к собственному изумлению.

- Насмотрелись, Поттер?

Да, ему лучше. Может быть, ноги и не держат, а вот способность наблюдать за мной так, что я не замечаю, вернулась. И горечь в голос вернулась тоже. Я вздыхаю и поднимаюсь, выжидательно глядя на него, потом протягиваю руку. Он отвергает ее и пытается подняться самостоятельно. Длинные пальцы дрожат от напряжения, пока он впивается ими в ручки кресла, дрожь распространяется сперва на руки – до самых плеч – а потом по всему телу, но он встает. Сам. И, пошатываясь, идет мимо меня к двери, на глазах бледнея до зеленоватого оттенка. Я смотрю на него, вновь теребя зубами шрам на губе, и молча направляюсь следом. Что-то не вызывает у меня энтузиазма его походка.

Плечи Снейпа развернуты, спина такая прямая, что я, наверное, купился бы – если бы не понимал, что все это спектакль. Одного актера для одного зрителя. Не для меня, для него самого. Наверное, его гордости было бы легче, если бы я предоставил ему добираться самому и сделал вид, что верю. Но я не могу – лучше пусть пострадает гордость, чем голова от удара о каменный пол, когда он надумает снова терять сознание.

Я иду на полшага позади, слыша его частое поверхностное дыхание. У него нет сил, чтобы выругать меня – о каком удовлетворительном самочувствии может идти речь?

Дверь класса открывается перед нами и закрывается за спиной – только слабое дуновение воздуха касается затылка. Сегодня у меня нет ни сумки, ни мантии-невидимки, поэтому руки свободны. И я иду за деканом Слизерина по коридору, по которому ни разу до сих пор не ходил, позволяя ему делать вид, что он превосходно обошелся бы без страховки.

Да, у Снейпа в самом деле дьявольское самообладание. Хотя все его силы уходят на то, чтобы удержаться на ногах, мы умудряемся дойти до двери в его комнаты.

Я почти не успеваю, как ни старался быть настороже.

Он без единого стона валится навзничь, я подхватываю его и чуть не падаю тоже. Боясь, что не удержу равновесия, выбрасываю ладонь, прикрывая ему затылок, а потом медленно, с усилием выпрямляюсь. Обхватываю его за талию, забрасываю одну руку себе на шею.

Черт бы тебя взял, Снейп, говорю я, когда гибкое тело послушно прислоняется ко мне, неужели нельзя было принять помощь, когда тебе ее предлагали! Я медленно дохожу до двери. Ну и как, скажите, должен я туда попасть? Я не знаю пароля. Снейп без сознания. Опустить его на пол и приводить в чувство пощечинами за неимением нашатыря как-то не хочется. Черт бы тебя побрал, беспомощно повторяю я, и как я должен угадать пароль?

- Ocimum sanctum, - раздается полушепот возле моего уха. Я вздрагиваю. О Мерлин, он в сознании! – Если вы перестанете чертыхаться и соизволите это произнести… - Я невольно фыркаю, а потом повторяю услышанное. Кажется, это латинское название какого-то растения. Во всяком случае, спрашивать о значении не буду.

Дверь открывается, и мы заходим – причем Снейп сразу порывается высвободиться. Я не позволяю. Дотаскиваю его до кресла рядом с холодным камином, усаживаю, произношу «Incendio», накладываю на дверь запирающее заклинание и лишь тогда позволяю себе упасть в соседнее кресло и перевести дух.

Он смотрит на меня с выражением, которое ясно говорит, что я здесь неуместен.

Я делаю вид, что не понимаю и осматриваюсь по сторонам.

Пара кресел, в дальнем углу письменный стол, рядом с ним - еще один, на нем сложная алхимическая конструкция из реторт, колб и нескольких горелок. Стенной шкаф, такой же как в классе, только не из черного, а из красно-коричневого дерева. Как ни странно, громадный ковер на полу. Мне всегда казалось, что у Снейпа должно быть холодно и пусто. Обстановка в самом деле не переполнена предметами, но здесь не холодно. Теперь, когда мы сидим у камина, почти уютно. Это, наверное, гостиная, поскольку я вижу еще две двери. Кабинет и спальня?

Сможет он сам дойти до кровати – или, угрожая снять все баллы, примет помощь?

Я осмеливаюсь взглянуть на Снейпа. И вновь пугаюсь того, как он бледен. Закрытые глаза в провалившихся глазницах нервно ходят под веками, пальцы сплетены в замок, локти прижаты к телу. Такое ощущение, что он аппарировал к Хогвартсу на… как там у магглов? – на автопилоте и сразу прошел в класс, а сюда не заглядывал. И сейчас отдыхает первый раз за эти трое суток.

Это может быть правдой, понимаю я, глядя на то, как постепенно расслабляются его судорожно сведенные мышцы и он обмякает в кресле. А если бы меня не было там, когда он пришел? Был бы он сейчас жив?

- Профессор, - начинаю я негромко, - профессор… - мой голос прерывает бой часов. Половина двенадцатого. Я смотрю ему в лицо – даже ресницы не дрогнули.

Он спит.

Вопрос о кровати отпадает, и я встаю, оглядываясь. Не может быть, чтобы у него совсем ничего не было… должно что-то быть… Взгляд натыкается на большой шерстяной плед, сложенный вчетверо и аккуратно лежащий под креслом Снейпа. Я нагибаюсь и вытягиваю его; секунду медлю, опасаясь, что разбужу прикосновением. Наконец решаюсь и укрываю его, закутав по плечи. Размеров пледа вполне хватает, чтобы завернуть ноги, и я после недолгих колебаний стягиваю с него ботинки. Потом подворачиваю край, чтобы ступни оказались в коконе из тепла и легкой колючести, и отставляю обувь к огню.

Похоже, жить в классе Зельеварения мне не позволят. Ввиду возвращения хозяина кабинета и возобновления занятий по Зельеварению и Высшим Зельям. Что ж, будем по-прежнему коротать ночи в гриффиндорской спальне.

Я медлю, глядя на него, перед тем как уйти. Дамблдоровский шпион. Самый отвратительный преподаватель из всех.

Как ни странно, я не могу подобрать для него достаточно обидного слова. Даже эти крутятся в голове, как навязчивая мелодия, слишком долго игравшая и набившая оскомину. Впрочем, последнее-то он мне наверняка в ближайшее время подтвердит. Как только вспомнит мою сегодняшнюю фамильярность, обращение без «сэр» и то, как я на него орал.

По крайней мере, это докажет, что с ним все в порядке. И он точно жив.

Я ухожу из подземелий, не оглядываясь.

Глава 12. Маггловская сигарета.

Я просыпаюсь с удивительно хорошим настроением. Таким, какое бывает после окончания летних экзаменов, когда отъезд по домам еще не завтра, а готовиться уже не надо и можно загорать, купаться, целыми днями играть в подрывного дурака и читать книги, какие хочется, а не те, которые нужно.

Но по-моему, на дворе первые числа мая. Экзаменов еще не было.

Я с наслаждением потягиваюсь и соскакиваю с постели, раздергивая полог. Сам не знаю почему, мне хочется увидеть, что у моих соседей тоже хорошее настроение. Меня приветствуют смехом и удивляются, что главный любитель поспать соскочил сегодня ни свет ни заря: «Да брось ты, Гарри, еще даже не время завтрака!»

Я отшучиваюсь в ответ, скидываю пижаму и натягиваю джинсы и белую рубашку с коротким рукавом. Узел галстука оставляю свободным, чтобы можно было расстегнуть верхнюю пуговицу, и насвистывая шнурую ботинки.

Может быть, я давно не улыбался, однако Рон смотрит на меня с некоторым недоумением. Я поднимаю брови и вопросительно наклоняю голову, но он только смеется и отмахивается. Интересно.

А вот взгляд Симуса не выражает даже намека на улыбку. Он так смотрит на мою шею и открытые локти, что меня на секунду посещает желание накинуть мантию. Потом по привычке закусываю губу – шрам мешает, но я не обращаю внимания – и смотрю ему в глаза. Он первым отводит взгляд. Даже Симус не может испортить мне настроение.

Когда мы идем на завтрак, я ловлю себя на странном чувстве. Кажется, если я чуть напрягу память, я найду во вчерашнем дне причину того, отчего сейчас мне кажется, что все будет хорошо. Такому абсурдному оптимизму не может не быть объяснения. Но я боюсь доискиваться, потому что откуда-то знаю, что обязательно вспомню. И пойму, что на самом деле то, что случилось – что бы ни случилось – не повод для особых восторгов.

Я решаю не копаться в памяти. Я слишком давно не улыбался просто так.

Гермиона ждет нас за столом. Она жаворонок, поэтому уже позавтракала в числе первых. Обычно она все-таки дожидается нас с Роном, но сегодня у нее в руках пергамент с парой сургучных печатей. Ну да, верно, первые почтовые совы прилетают в семь утра. Мы падаем рядом на скамью – я вновь оказываюсь посредине – и я желаю ей доброго утра. Рон тоже, но как-то не особо весело.

- Утро доброе, Гарри, - отзывается Гермиона с нажимом на второе слово, - до чего люблю получать письма от друзей! Всегда так радуюсь! – она улыбается, пока не сталкивается взглядом с Роном. Глаза у него из голубых сделались почти серыми, и он на глазах покрывается румянцем – ярким, как у всех рыжих.

- Опять от Крама? – спрашивает он мрачно.

- А если да? – Гермиона с вызовом отбрасывает назад копну волос. - Рон, ты смешон со своей ревностью! Виктор всего-навсего друг! И он, между прочим, к тебе не ревнует!

Надо бы успеть позавтракать до того, как они поругаются. Я торопливо принимаюсь за овсянку.

- А я и не ревную, - невыразительно отвечает Рон. Глаза его обегают завтракающих однокурсников. Он, видимо, находит того, кого ищет, потому что поднимается и, перешагнув через скамью, направляется куда-то в начало стола. Мы смотрим ему вслед, я недоуменно, Гермиона – изо всех сил делая вид, что ее это не касается. Рон доходит до Лаванды и наклоняется к ней, что-то говоря в белокурые волосы. Гермиона яростно фыркает:

- Ну, это уже ни в какие ворота не лезет! Чего он добивается?

Лаванда поднимается из-за стола, кокетливо улыбаясь, от чего у моей подруги вздрагивает щека, и берет Рона под руку. Он галантно подхватывает ее сумку, и парочка проходит мимо нас, причем Лаванда непрерывно щебечет что-то и смотрит на Рона так…

Что мне хочется, чтобы Гермиона этого взгляда не видела.

Я поспешно оборачиваюсь и понимаю, что опоздал. В глазах у Гермионы обида, а руки безжалостно мнут и скручивают письмо Крама. Я осторожно разжимаю ее пальцы и вынимаю пергамент, пока он не приобрел совсем пожеванного вида.

- Он просто ревнует, - говорю я, пытаясь поймать ее взгляд.

- Я знаю, - отвечает она глухо, не поднимая лица.

Я вздыхаю. В конечном итоге иногда мне кажется, что отношения, которыми так гордятся мои друзья, всего лишь нервотрепка. Но я не вмешиваюсь и не даю советов – просто протягиваю Гермионе руку, поднимаясь из-за стола. Она принимает ее, и мы направляемся на факультативы – она на углубленную Арифмантику, я на Трансфигурацию. Уже на выходе я понимаю, что забыл на скамье сумку.

Я извиняюсь перед Гермионой и торопливо возвращаюсь.

Зал пустеет, большинство уже разошлось, и я бросаю взгляд на преподавательский стол, чтобы убедиться, что МакГонагалл тоже поспешила на занятие. Она как раз поднимается со стула, я уже отворачиваюсь, когда замечаю краем глаза движение за ее спиной. Небольшая дверь, через которую входят преподаватели, открывается, и появляется Снейп.

Вот она – причина моего хорошего настроения. То, что Волдеморт в очередной раз обломал об него зубы.

Я не могу рассмотреть отсюда, бледен ли зельевар, как вчера вечером, но шаг у него куда более уверенный. Вот и славно. Теперь я вспомнил причину своей радости: нам точно не придется в ближайшие дни опускать в землю пустой гроб – или гроб с неузнаваемыми останками.

Радость угасает, оставляя чувство выполненного долга. По крайней мере, за одно из своих спасений я, пожалуй, рассчитался.

Я смотрю на то, как он усаживается, как нервные руки придвигают чашку с кофе, как склоняется к нему Дамблдор. Что ж, наверное, он тоже переживал его возможную смерть.

Я отвожу глаза, и в этот момент Снейп поднимает голову. Наши взгляды встречаются, и я замираю на середине движения. Что я должен сделать?

Единственно уместным было бы вообще прикинуться, что у меня плохое зрение и я не заметил, как он меня буравит. Но Снейпа этим не проведешь. Я кожей чувствую, как его глаза впиваются в мое лицо. Я вздыхаю, опуская ресницы, и отворачиваюсь. А потом быстро иду на выход, ощущая, что он все еще смотрит мне вслед.

А что я должен был сделать? Поздороваться?

На пороге я не выдерживаю и оглядываюсь. Снейп беседует с Дамблдором и не смотрит в мою сторону. Злясь от смешанного чувства облегчения и разочарования, я почти бегом направляюсь на Трансфигурацию.

***

После изнурительного занятия мы записываем еще более изнурительное домашнее задание. Как превратить противника в локализованное природное явление – пожар, например, на площади в квадратный метр, который можно погасить, вызвав заклинанием дождь. Мы стонем, но МакГонагалл безжалостна, особенно в конце сдвоенной пары.

На обед мы плетемся, свесив языки на сторону, и я, честно говоря, не слишком хорошо соображаю. Поэтому когда меня перехватывает Джинни, я молча смотрю на нее, предоставляя первой начать разговор.

Она почти такого же темно-розового оттенка, как ее брат сегодня утром.

- Гарри! – звенящим голосом произносит капитан команды, - у тебя совесть есть?

Я теряюсь и смотрю на нее в искреннем удивлении:

- А что такое?

- Ничего особенного! – она, наверное, накричала бы на меня, но не хочет привлекать лишнего внимания. – Ты где был вчера вечером?

- А что такое, - повторяю я, пытаясь выиграть время и сообразить, почему она на меня кидается, - на отработке я был, ты же знаешь!

- Гарри, какая, к Мерлину, отработка в отсутствие Снейпа! – ей не хватает воздуха, - ты что, забыл, что ты ловец команды? Завтра КВИДДИЧ!

Ух ты. Верно.

- А ты сидишь в этих долбаных подземельях, - распаляется девушка, только не вцепляясь мне в рубашку, - как будто ждешь, что Снейп вернется! Велика потеря!

Эти слова заставляют меня посмотреть на нее. Джинни осекается на полуслове и глядит на меня с некоторым испугом:

- Гарри… ты что?

- А ты тоже считаешь, что Снейп подохнет – туда ему и дорога? – мой голос звучит спокойно, но она пятится. - Тоже думаешь, что этого сального ублюдка убьют – хуже никому не будет?

- Нет, Гарри, я не имела в виду… - торопливо начинает Джинни, но я не слушаю.

- Снейп делает для Ордена Феникса чуть ли не больше всех – ты помнишь, что такое Орден Феникса, Джинни? – она глотает и кивает, - или школа и квиддич повлияли на твою память? Ты оскорбляешь человека, который рискует жизнью. Ради тебя тоже, кстати!

- Гарри, - она говорит почти шепотом, подавленная моим ледяным тоном. Наверное, я ни разу не говорил с крошкой Джинни подобным образом.

Когда же она перестала быть малышкой? И почему до нее доходит как до брата – только после ругани?

- Гарри, - повторяет Джинни, не глядя на меня, - а если Снейп не вернется? Ты так и будешь думать о том, что он убит и о том, кого убьют завтра? Жить-то надо сегодня!

Секунду я изумлен. Она что – думает, я его оплакивал? Или что у меня совсем не осталось веры в положительный исход? Я хмыкаю.

- Ты сегодня во сколько пришла на завтрак? – интересуюсь я.

Она мигает:

- В восемь…

- А ушла?

- Ну… где-то через полчаса, Гарри, я не понимаю…

- Так вот если бы ты задержалась до без четверти девять, - заключаю я, - ты увидела бы, что Снейпа вы с Роном похоронили рано.

Я разворачиваюсь и делаю пару шагов, чтобы уйти, потом вспоминаю еще кое-то и возвращаюсь:

- Я буду играть завтра, Джинни. А потом начинай подбирать на следующий сезон другого ловца. Я не желаю больше играть в игры, все время помня, что мое место – на начавшейся войне.

На лице младшей Уизли отражается потрясение:

- Войне?

- Вот именно, - я сам не ожидал, что меня так порадует ее испуг.

Не надо думать, что я спятил, Джинни, думаю я, разглядывая ее. Не надо думать, что прячусь, потому что боюсь жить дальше.

- Доброго тебе дня, - произношу я и отправляюсь обедать.

***

День, слава Богу, заканчивается спокойно. После обеда у нас была только история магии, и даже Гермиона сегодня зевала так, что чуть не вывихнула челюсть. Рон сидел рядом с Лавандой и делал вид, что с нами незнаком. Что происходит с представителями этой семьи?

Мне было искренне жаль Гермиону, поэтому после уроков я преодолел ее вялое сопротивление и потащил гулять. Она бормотала что-то о близящихся экзаменах, но я не внял. В конце концов, вчера я не послушал Снейпа, уж с ней-то точно могу справиться. Мы пробродили три часа по берегу озера, кидали в воду плоские камешки, чтобы они подскакивали на поверхности воды не меньше пяти раз, разговаривали о том, чем будем заниматься летом. Гермиона, как ни странно, поддержала мое стремление прорваться на жительство в дом на Гриммаулд Плейс. После того как мне исполнится семнадцать, магия крови начнет слабеть, сказала она, лучше уж рисковать собой рядом с друзьями, чем в одиночку и среди магглов.

Я вкратце рассказал ей, что Снейп вернулся в Хогвартс – не невредимый, но вполне живой. По-моему, она испытала от этой новости некоторое облегчение.

Мы не обсуждали ни Рона, ни Симуса, и я впервые за долгое время почувствовал, что все идет так, как надо. В том, что друзья помирятся, у меня сомнений не возникало. Слишком многое связывает, да и кто сможет мириться с их взрывными темпераментами, если они надумают разбежаться?

Поэтому я не стал уточнять, что именно Гермиона сказала Рону после того, как мы едва не наставили друг другу фингалов в хогвартской галерее. Кивок в ответ на мой вопрос, объяснила ли она мое поведение, и тема была закрыта.

А Симуса обсуждать просто неактуально.

Мы вернулись в гостиную около пяти вечера, и я убедился в своей ошибке.

***

Как только я усаживаюсь заниматься – во-первых, экзамены на носу, во-вторых, надо Гермиону поддержать – Финниган подходит ко мне и опирается на стол костяшками пальцев. Я скольжу взглядом по его рукам – от ладоней, сжатых в кулаки, по рельефной мускулатуре к плечам, и только тогда перевожу взгляд на его лицо. Когда Симус окончательно вырастет, он будет гораздо крупнее меня. Не выше, но шире в плечах и коренастее. Как медведь. Я поднимаю бровь:

- Симус. Тебе что-то нужно?

Он кивает, и я вижу, как на скулах у него двигаются желваки.

- Можем мы пойти куда-нибудь поговорить?

- А здесь чем плохо? – беззаботно спрашиваю я, словно мы говорим о погоде.

Он смотрит на меня, прищуриваясь, и наклоняется к моему уху:

- Поттер, ты что, боишься со мной оставаться?

Но меня не так легко взять на «слабо», как раньше. Я улыбаюсь и отвечаю в полный голос:

- Нет.

- Тогда пошли.

Я пожимаю плечами и поднимаюсь. Гермиона встревоженно следит за нами поверх стопки учебников, и я успокаивающе киваю ей. Она качает головой и углубляется в Арифмантику, а мы с Финниганом выходим из гостиной.

- Ну и куда направимся? – интересуюсь я, оглядываясь по сторонам. Странно, но я не чувствую волнения.

- Давай на улицу, что ли, - отвечает Симус. Вот он выглядит еще напряженнее, чем когда подошел ко мне. Я киваю.

До выхода из школы мы не произносим ни слова. Молчание, кажется, тягостно для Симуса, но я не намерен прерывать его первым. Он сам хотел, не правда ли. Я догадываюсь, о чем пойдет речь, и не собираюсь ему помогать.

Мы доходим до хижины Хагрида и сворачиваем влево, под сень деревьев. Здесь лежит удобный поваленный ствол. Нас не видно из школы, а в хижине с этой стороны нет окна.

Я сажусь, глажу ладонью шершавую кору, ожидая, пока он начнет. Симус долго примеривается и наконец садится на почтительном расстоянии, доставая из кармана брюк маггловские сигареты. Я фыркаю.

- Ага, - отзывается Финниган, - Дин привез, когда в последний раз домой на выходные аппарировал.

Замечательная у нас дисциплина. Студенты на выходные без спросу исчезают по домам.

Потом в голову приходит, что я должен бы гордиться тем, как гриффиндорцы презирают риск. Но почему-то он кажется только глупым позерством.

Интересно, давно ли я так думаю?

Симус закуривает и после заминки протягивает мне пачку. Я вытягиваю сигарету и жду, пока он даст зажигалку – мне жаль тратить «Incendio» на то, чтобы закурить. Но Финниган не предлагает маггловскую игрушку – он щелкает и протягивает сложенные горстью ладони с огнем внутри. Я мысленно поднимаю бровь, тщательно сохраняя равнодушное выражение лица. Симус, в какую игру ты играешь? Увидев твои руки так близко, я должен утратить контроль над собой?

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒