Everything I am (слэш) 8 страница

Но что бы ни сделал, дружба наша после этого точно закончится. Превратится в ни к чему не обязывающий треп в общей гостиной. Без посиделок в библиотеке и вылазок из замка под мантией-невидимкой. Без разговоров по душам, без ощущения плеча, к которому мы оба привыкли. После того, как я привык считать его чуть ли не братом, которого у меня никогда не было, мысль нестерпима.

Я не знаю, как поступить. Я ненавижу себя за то, что не знаю. И Снейпа, кстати, я ненавижу тоже – за то, что так или иначе виноват в произошедшем.

Я встаю, решив прогуляться до опушки Запретного леса и поискать Хагрида. Какой прок сидеть здесь и изводить себя мыслями, которые все равно ничему не помогут. Если добавить к случившемуся то, что я обидел Гермиону, мне остается только громко и нараспев признаться на следующей паре, что я скотина. Вот Малфой обрадовался бы.

***

Мне удается дойти до порога хижины, когда голову простреливает ослепляющей болью, предметы вокруг на секунду становятся белыми, а затем теряют резкость и цвет. Не сознавая, что делаю, я обхватываю руками затылок и оседаю на пол – то, что я не падаю, само по себе чудо. И лишь коснувшись коленями пола, как чего-то реального, я понимаю, что у меня совсем не приступ мигрени.

Это шрам.

Я уже успел почти позабыть это ощущение. Словно раскаленная бритва полосует лоб вновь и вновь; кожу жжет, как натертую наждаком. Я запрокидываю голову и стискиваю челюсти, пережидая спазм.

Я давно не испытывал подобного. Давно не ощущал в своем сознании чужого агрессивного присутствия. Мы в самом деле связаны с Волдемортом – адская боль лучшее тому напоминание.

В какой-то момент пытка прекращается, и я судорожно перевожу дыхание. Хорошо, что я не в школе, проносится неожиданная мысль, там вид меня, свалившегося в коридоре, привлек бы слишком большое количество любопытных.

Я не могу предсказать, когда нахлынет новая волна боли, раскраивающей череп пополам, но когда это происходит, меня внезапно озаряет: он отвлекает меня.

Отвлекает физическим страданием для того, чтобы проникнуть в разум. Какого черта ему там понадобилось на сей раз, не знаю, но в прошлый раз это привело к гибели моего крестного.

Ему нужен доступ к моей памяти. Или я сам. Снова.

Мысль о Сириусе заставляет меня застонать и открыть глаза. Зря я это сделал: теперь к молоту, бьющему по темени, добавилась резь в глазах и тошнота. До шрама невозможно дотронуться – кажется, что он взорвется. И когда я уже готов упасть в обморок, в последней надежде, что так он не сможет прочесть меня, в ушах раздается змеиный голос. Голос, не звук, я слышу его внутри.

«Гарри… Как давно мы с тобой не виделись…»

- Пошел ты, - отвечаю я холодеющим ртом. По подбородку течет кровь – кажется, я прокусил губу, но эта боль – последняя, какую я смог бы почувствовать.

«Ну зачем так невежливо, - отзывается он, я различаю насмешку, цепенея от пронзительного ощущения, что из меня медленно вытягивают внутренности, - мне совсем немного нужно от тебя сегодня, Гарри. Всего лишь уточнить кое-какие неизвестные детали… ».

Я хочу покачать головой, но не в состоянии этого сделать. Все, на что я способен – слабое протестующее мычание.

«Что ж, тогда…»

Волдеморт теряет терпение. Если то, что я испытываю сейчас, проявление доброжелательства, мне лучше умереть немедленно. Здесь некого звать на помощь. Дамблдор далеко, а сам я… что я могу? Он войдет в мои воспоминания, знания, извлечет то, что хочет получить. Я не могу противостоять ему. Не могу.

Я кричу.

Неосязаемая рука отбрасывает в сторону мои чувства и эмоции, ворошит память… Я погублю кого-нибудь, если он найдет то, за чем явился. Но я могу ощущать только отчаяние и терзающую боль.

Волна обжигающего страдания скручивает меня пополам, я ударяюсь виском о стену.

«Освободите сознание, Поттер!.. Вы даете оружие против себя! Освободите сознание!»

Еще один голос; я уже не воспринимаю окружающее и в силах понять только, что он тоже звучит в моей голове.

Я не могу вспомнить, кому он принадлежит. Какое-то давнее неприятное воспоминание, всплывшее именно теперь… Да и разве не бесполезны слова, которые он кричит, перед воплощением зла, которое препарирует мой рассудок? Я бессилен справиться с ним.

Я стискиваю челюсти и пытаюсь поставить заслон на пути Волдеморта.

Он немедленно ощущает это и фыркает, если можно назвать фырканьем сипящий звук.

«Храбрый мальчик… Забавно…»

То, что я испытываю вслед за этим замечанием, не имеет аналога в ощущениях, испытанных мной когда-либо. На задворках сознания меня не покидает удивление, что я все еще не сошел с ума и не рухнул замертво. Я из последних сил стремлюсь удержать мысленный щит и не пропустить его в глубину себя. Я уверен, что попытки тщетны, но умирать без борьбы, даже если все напрасно, не хочу.

Видимо, мое сопротивление оказывается не вполне бесполезным, поскольку в жгучей боли, которую я испытываю всем существом, появляется новый оттенок. Я бы назвал его нетерпением, если бы мог классифицировать виды мучений.

«Упрямец, - шипит бесплотный и омерзительно реальный голос, - это Дамблдор учил тебя окклюменции?»

Теперь я уже явственно ощущаю, что он торопится.

«Что ж, Гарри… До следующей встречи. Обещаю, ты будешь более покладистым».

Я не успеваю осмыслить значения последней фразы, потому что все внезапно прекращается. Боль покидает тело так стремительно, что я как подкошенный падаю навзничь у стены хижины. Меня заполняет судорожная дрожь, я чувствую горячие слезы, смачивающие волосы у висков. Я сотрясаюсь от неудержимых рыданий – физическая реакция на пережитый шок.

А потом наконец теряю сознание.

***

Глаза упорно не хотят открываться. Веки налились неподъемной тяжестью, а в глазницы насыпано крупного песка. Я пытаюсь выругаться на того, кто вздумал так шутить, но из горла вырывается лишь нечленораздельный звук, напоминающий стон.

Сбоку от меня раздается шуршание материи, а затем голос мадам Помфри произносит совсем рядом:

- Он очнулся, директор.

Ага. Я в госпитале. Но почему?

Я слышу скорые шаги, приближающиеся к постели, и тщусь все-таки открыть глаза. Воспринимать мир только через слух очень неудобно.

- Гарри, - говорит Дамблдор, и я ощущаю, как мою ладонь сжимают уверенные, совсем не старческие пальцы, - слава Богу, ты очнулся.

Очнулся. Я соображаю, почему я здесь. Я поссорился с Роном, пошел к Хагриду, чтобы дождаться его урока, следующего после Чар, на которые я опоздал… Вошел в хижину, посидел там в одиночестве, пошел искать Хагрида, чтобы не было так скучно…

Память падает на меня, тяжелая, как чугунная плита. Ну да, я в госпитале. На лбу лежит влажный компресс, во рту сохранился горький привкус какого-то лекарства. Но что у меня с глазами?

- Профессор Дамблдор, - пытаюсь сказать я, но вместо слов выходит хриплое карканье, и я немедленно задыхаюсь от надрывного кашля.

- Замолчи, Гарри, - тут же слышится голос Помфри, и об мои зубы стукается край стакана. Из него пахнет чем-то травяным и, наверное, горьким, но мне не до возражений – я послушно раскрываю рот, позволяя влить в него густое зелье. Кашель отступает, и я пробую снова, на сей раз не пытаясь говорить громко:

- Сэр… что с моими глазами? – почему-то сейчас это самый важный вопрос. Если я ослеп после приступа, который был в хижине, я не знаю, как жить дальше.

- Ничего страшного, Гарри, не переживай, - отзывается Дамблдор, - просто лечебная повязка.

- За… зачем? – я вновь захожусь кашлем, и мадам Помфри, неодобрительно цыкая, снова приказывает мне замолчать. Кажется. Сквозь кашель я ее плохо слышу. Когда я успокаиваюсь – должно быть, начинает действовать лекарство – она сообщает, и я могу представить, как поджаты ее губы:

- У тебя половина сосудов в глазах порвана. И голосовые связки повреждены. Это не говоря о том, что чуть ли не все капилляры на лице полопались.

- Довольно, Поппи, - требовательно говорит директор, - успокойтесь. Гарри жив, с ним все нормально.

- Помилосердствуйте, Альбус, какое «нормально», - возмущенно восклицает медсестра, – что, Мерлина ради, произошло?

- Что бы ни было, это позади, - отвечает Дамблдор, и я по его тону понимаю, что он знает. Не может не знать.

- Теперь, пожалуйста, оставь нас на пять минут, - учтиво просит он. Помфри, по всей видимости, молча пытается не согласиться, и в голосе директора добавляется вежливости, - прошу тебя.

Несколько секунд в комнате царит молчание. Потом я слышу тяжелый вздох, в который она вкладывает свое несогласие, и удаляющиеся шаги. Как только моего слуха касается звук закрывшейся двери, я пытаюсь сесть. Я должен проверить глаза!

Мне с трудом удается поднять руки к почти неощутимому эластичному бинту. Мышцы болят так, словно Волдеморт оттачивал на мне владение Круциатусом.

Дамблдор тут же укладывает меня обратно, но я упрямо пытаюсь сесть заново.

- Гарри, - успокаивающе произносит директор, - не надо вскакивать. Я даю тебе честное слово, что с твоим зрением все в порядке. Через три-четыре часа оно полностью восстановится.

Я вздыхаю и покоряюсь.

Мы молчим.

- Гарри, - начинает Дамблдор, - я так понимаю, что у тебя была… встреча с Волдемортом?

Я молча киваю, не рискуя напрягать горло.

- Прости меня, что я вынуждаю тебя говорить… Но чем именно она завершилась? – в его голосе тщательно скрываемое беспокойство, и я нахожу силы слабо улыбнуться. Совсем чуть-чуть, краем рта – у меня сильно распухла нижняя губа.

- Ничем, сэр, - хриплю я, - Снейп… он сволочь, но свое дело знает.

Дамблдор ошарашенно молчит. Наверное, не дошло, думаю я и пробую переформулировать фразу другими словами, но он прерывает меня:

- Ты воспользовался навыками окклюменции, которым он учил тебя в прошлом году?

Нет, понял. Я снова киваю.

- Гарри, но ведь ты говорил, что эти занятия не принесли никакой пользы, что от них тебе было только хуже! – я слышу, что он изумлен. Если бы я чувствовал себя менее паршиво, я бы сам удивлялся.

- Ну да, - соглашаюсь я, прислушиваясь к своему сорванному голосу, - не помогало, наверное, пока было на кого рассчитывать… или пока я не ждал день за днем, что он до меня доберется.

Пальцы Дамблдора пожимают мою руку.

- Бедный мой мальчик, - произносит он с тихо. Но уже через мгновение осведомляется сдержанным, почти деловым тоном: - И что Тому удалось выведать до того, как ты оказал ему сопротивление?

Я мотаю головой:

- Не знаю. Думаю, ничего, хотя не могу быть совсем уверен. Он хотел покопаться в моей памяти… зачем-то, – это признание возвращает меня к пережитому аду, и я морщусь.

- Ты молодец, - медленно выговаривает директор, очевидно отвечая каким-то своим мыслям, - я всегда верил в тебя, Гарри. Ты молодец. Спасибо тебе.

Спасибо-то за что, хочу фыркнуть я. Как будто я мог позволить ему безнаказанно потрошить мою голову. Но у меня нет сил. Поэтому я задаю только два вопроса:

- Сэр… а как меня нашли?

- Тебя нашел Хагрид, когда вернулся перед уроком из Запретного леса. Ты лежал на полу в хижине и был в глубоком обмороке. Он принес тебя сюда, а потом никак не хотел возвращаться, чтобы вести занятие. Нам пришлось силой прогнать отсюда его и твоих неразлучных друзей.

О. Они все-таки приходили. В груди теплеет, и я вздыхаю. Теперь надо спросить еще одну вещь:

- А сколько я здесь нахожусь?

- Недолго, - я слышу, как щелкает, откидываясь, крышка часов, которые он носит на цепочке в складках мантии. – Сейчас девять вечера, а Хагрид принес тебя около десяти утра.

Недолго? У Дамблдора явная склонность к преуменьшению. Но почему я ничего не помню?

- Ты довольно долго не приходил в себя, а потом обморок перешел в лечебный сон, и мы не стали его прерывать, - отвечает он на мой незаданный вопрос. – Думаю, тебе пора снова поспать. А завтра мы с мадам Помфри рассмотрим вопрос о том, стоит ли тебя выпустить.

Я слышу, что он улыбается, и пытаюсь улыбнуться в ответ. Получается плохо. К тому же я ощущаю ужасную усталость. Девять вечера? Ну и пусть, а я засну. Я начинаю соскальзывать в дрему, по-прежнему ощущая, что Дамблдор сидит рядом с моей кроватью, и не без злорадства думаю, что хоть один день отработок я пропустил без угрозы продления взыскания.

И тут я вздрагиваю и пытаюсь открыть глаза, вновь забыв про повязку. Сон слетает, как будто и не было оцепенения, и я спрашиваю, уже зная шестым чувством ответ на свой вопрос:

- Профессор Дамблдор, а Снейп… профессор Снейп вернулся сегодня в Хогвартс?

Долгая, очень долгая пауза. Я насчитываю в ней одиннадцать ударов сердца. И наконец:

- Нет.

Глава 10. Ожидание.

Я покидаю больничное крыло на следующее утро под негодующие возгласы мадам Помфри, в которых она пытается донести до меня неразумность этого поступка. Однако я уперся. Лежать в постели в теплое утро, вдыхать запах листьев, освеженных ночным дождем, и предаваться мрачным раздумьям… Увольте.

В итоге мне было категорически запрещено соваться на солнце и писать на сегодняшних лекциях, если я так упрям, что собираюсь пойти на занятия.

«Запомни, что глаза у тебя одни на всю жизнь», - предостерегает она меня, снимая повязку. Я невольно зажмуриваюсь крепче, когда моих век касается солнечный свет.

- Nox, - произносит медсестра, и в комнате темнеет.

- Открой глаза, - говорит она чуть мягче, и я осторожно расслабляю судорожно сомкнутые веки. А потом гляжу сквозь ресницы, не решаясь открыть глаза полностью. Я понимаю, что глупо бояться слепоты, ведь я уже убедился, что вижу, но я ничего не могу с собой поделать. Представить мир без зрения для меня равносильно кошмару. Не видя противника, я не смогу сражаться.

Я наконец преодолеваю себя и устремляю на нее взгляд, невольно щурясь, чтобы предметы стали четче. Помфри протягивает руку и оттягивает мои нижние веки, потом проводит рукой по мимическим линиям на лице – еще больно, но вполне терпимо.

- Ладно, Гарри Поттер, будем считать, что с тобой все в порядке, - произносит врач недовольно. Но я чувствую в ее голосе облегчение. Вероятно, она опасалась худшего. Хорошо, что я не знал об этом вчера, думаю я и оборачиваюсь в поисках очков. Она протягивает их мне.

- Спасибо, - говорю я и ухожу за ширму переодеться из пижамы в собственную одежду. Когда я выхожу оттуда, в комнате никого нет. Я машинально бросаю взгляд на кровать: она уже заправлена. Если бы не слабая боль во всех мышцах, я мог бы решить, что со мной ничего не случалось.

Если бы.

Я вздыхаю и как можно скорее тороплюсь покинуть больничное крыло.

Рон и Гермиона ждут внизу, и я удивлен, видя их – встревоженных, несмотря на улыбки и показную беззаботность. Рон напряженно смотрит на меня, и я пожимаю ему руку, решив по возможности забыть о том, что произошло вчера. Он с облегчением принимает рукопожатие и долго трясет мою ладонь.

- А почему вы не на занятиях? – интересуюсь я, когда мы направляемся к галерее, ведущей к теплицам Стебль.

- Мы попросили директора сказать нам, когда тебя выпишут, - отвечает Гермиона, - и он прислал Добби. Мы сбежали с Истории магии, вот и все.

Я шокированно молчу. Гермиона сбежала с урока? Рон – это я могу себе представить, но Гермиона? Она ловит мой взгляд и фыркает:

- Ты же сам всегда считал лекции Биннса смертной скукой!

- Но… сбежать… - это не укладывается в моей голове.

- Мы сбежали, чтобы спросить, как ты себя чувствуешь, сейчас, а не тянуть до обеда, - говорит Рон. Мне делается стыдно за то, что вчера мы едва не сцепились с ним в драке.

Я объясню ему, и он поймет. Не может не понять.

Мы доходим до теплиц и усаживаемся в тени на потемневшую от времени деревянную скамью, соблюдая наказ Помфри «не соваться на солнце».

Я знаю, что они ждут от меня хоть пары слов о произошедшем – но не могу выдавить из себя ни одного. Я не хочу вспоминать. Я не могу забыть.

Гермиона сбрасывает туфли и забирается на скамейку с ногами. Потом подтягивает колени к груди, обхватывает их руками и переплетает пальцы.

- Гарри, - нерешительно говорит она, и я благодарен ей за то, что молчание прервано, - сегодня первой парой в расписании стояли Высшие Зелья.

Рон яростно сопит, но не комментирует, поэтому она продолжает, тихо, словно опасаясь, что нас подслушают:

- Урока не было. Вместо него поставили факультативы по Арифмантике и Чарам. Ну, чтобы всех студентов занять. Гарри… Снейп что, не вернулся?

Я глотаю внезапно пересохшим горлом и отрицательно мотаю головой.

Я провел полночи, прокручивая в голове случившееся со мной у Хагрида и то, как мы в последний раз виделись со Снейпом в классе. Я не могу отделаться от нехорошего подозрения, что пергамент, который он держал в руках, уходя, был на самом деле не письмом, а завещанием.

Если сопоставить его исчезновение с тем, что Волдеморт неожиданно решил почтить своим вниманием мое сознание, выводы напрашиваются не самые утешительные.

Произойди это в прошлом году, я, наверное, был бы уверен, что Снейп предал Орден, и «визит» Волдеморта – свидетельство его измены. Знак того, что Риддлу удалось узнать от него нечто, позволившее атаковать мой ум, когда я бодрствовал и был в принципе неуязвим для вторжения.

Теперь я рассуждаю иначе. Логичнее представить, что связь между исчезновением Снейпа и появлением Волдеморта – не прямая, а обратная, и Волдеморт пытался выведать у меня что-то, касающееся именно Снейпа. Для того чтобы вынести ему смертный приговор, например.

Я вздрагиваю и обхватываю себя за плечи. Сейчас, в ярком полуденном свете, эта мысль нисколько не утратила зловещего значения.

До сих пор и Дамблдор, и весь Орден Феникса вслед за ним считали, что Том Риддл по-прежнему доверяет своему слуге Северусу. Что слова, сказанные им на кладбище после обретения тела, относились к Каркарову и кому угодно еще, только не к Снейпу. «Один побоялся вернуться, - шелестит в памяти призрачный голос, - другой, я думаю, покинул меня навсегда… Он, конечно, будет убит…»

Все – и я тоже – все мы решили, что к Снейпу относилась первая часть фразы. Решено было, что Снейп «отважится, преодолев страх», вернуться к Темному лорду, чтобы вновь шпионить для Ордена. Невзирая на то, что общаться с воскресшим Волдемортом всякий раз означает балансирование над пропастью.

Снейп согласился, и это всех очень устроило.

А если Волдеморт знал о его переходе на сторону Дамблдора с самого начала?

Эта мысль заставила меня полночи прометаться на горячих простынях, оттеснив даже страх за зрение. Что, если он выжидал, а теперь Снейп больше не нужен или попался под горячую руку, и Риддл не захотел откладывать расправу? Но сперва ему захотелось удостовериться.

Проще всего проверить гипотезу, вторгшись в разум шестнадцатилетнего мальчишки, размышляю я с горьким торжеством. Вытрясти из него сведения или получить подтверждение своим догадкам. Докопаться до сути.

- Ничего у тебя не вышло, - я с триумфом выбрасываю вперед кулаки, - не вышло, слышишь?! Не в этот раз! – и только закашлявшись, понимаю, что кричал вслух.

Так или иначе, вчерашние события связаны между собой. Я знаю это, я в этом уверен. И Дамблдор наверняка разделяет мое мнение, но я почему-то в последнюю очередь готов пойти к нему со своими соображениями.

Я прихожу в себя от того, что меня с силой обнимают за плечи. Подавляю волну нервной дрожи и пытаюсь улыбнуться Гермионе; получается неважно, и она не верит мне.

- Гарри, - шепчет она, притягивая к себе мою голову, - не переживай так. Снейп сильный маг. Он справится. Он вернется. Да и Дамблдор не бросит его на произвол судьбы, правда?

Почему-то я не особо уверен в последнем. Хотя у меня нет ни малейших причин подозревать директора в том, что он может пожертвовать человеком ради того, чтобы не начинать войны и не… сеять паники, так он сказал?

Я киваю ей и улыбаюсь еще раз. Результат остается прежним, но я честно попробовал. Гермиона отпускает меня, и я оборачиваюсь к Рону, который смотрит на нас с чрезвычайно озадаченным видом.

- О чем вы говорите, черт возьми? – осведомляется он, переводя взгляд с меня на Гермиону и обратно, - или о ком?

Я тру руками лицо. Кожа против прикосновений, но я не обращаю внимания. Гермиона обрисовывает Рону свой взгляд на ситуацию, я слушаю краем уха и слабо удивляюсь тому, что ее точка зрения практически идентична моей. Только ей кажется, что Снейпа могли разоблачить как шпиона лишь теперь. Тоже не лучшее, что могло случиться.

Я невесело хмыкаю. Рон будто накаркал вчера. Теперь мы сидим здесь и обсуждаем, что может произойти, если Снейп не вернется. Другого шпиона в лагере Волдеморта у нас нет, но меня беспокоит не это. Вовсе не это.

А что?

Где-то в глубине замка раздается мелодичный звон, и через полминуты двор начинает заполняться школьниками. Даже несмотря на то, что на носу экзамены, все рвутся на переменах на улицу, а не в библиотеку. Я различаю толпу однокурсников, бредущих нога за ногу в нашем направлении и явно не торопящихся внутрь влажных теплиц.

Я принимаю решение и поднимаюсь, оглядываясь на друзей. Я никого не хочу видеть. Я могу только надеяться, что они простят меня.

- Рон, - начинаю я виновато, - Гермиона… - я не могу смотреть им в лица. Они так ждали меня сегодня, а я хочу сбежать.

- Иди, Гарри, - это Рон, как ни странно. Он смотрит на меня открытым взглядом и добавляет: - Мы скажем, что тебе нездоровится.

Горло сжимается, и я второй раз за утро пожимаю ему руку. Потом киваю Гермионе и торопливо ухожу, не забыв подхватить с земли сумку.

Я иду в подземелья.

***

Я подхожу к кабинету Зельеварения и невольно думаю о том, как должен был спуститься сюда вчера. Когда он приказывал мне это, стоя напротив, хмурый, как всегда недовольный, мне казалось, что докучная необходимость ежевечерне посещать слизеринские коридоры уже принесла всю возможную пользу.

Я узнал, что здесь нет карты.

Я не выяснил путь, которым вернулись снятые баллы.

Я так и не понял, что подразумевала МакГонагалл, говоря, что Снейп изменился после смерти Сириуса.

То, что решение загадок мне не светило, жутко раздражало – только теперь я готов себе в этом признаться – и заставляло искать способа или докопаться до сути, или развязаться с бесполезным взысканием побыстрее.

Я сам не знал в последние дни, чего мне больше хочется – плюнуть на все и наорать на зельевара после очередной колкости или попытаться лишить самообладания его самого, чтобы попробовать почерпнуть какую-нибудь информацию из оскорблений.

Еще вчера это было более или менее увлекательным занятием, сердившим меня и в то же время занимавшим сильнее, чем книги на полках и груда бумажного мусора с пасквилями, непристойными рисунками или разного рода записками.

Вчера я бы прибирался спустя рукава, а потом он бы вернулся и посмотрел на то, сколько я успел сделать.

Кажется, что со вчерашнего дня прошло лет пять.

Я останавливаюсь перед дверью класса и оглядываюсь по сторонам, проверяя, есть ли поблизости кто-нибудь. Возможно, мне придется снять мантию-невидимку, захваченную из спальни, если Следящие чары не опознают меня в ней. Но моего слуха касается негромкое потрескивание, а потом дуновение теплого воздуха откидывает с глаз челку. И дверь бесшумно и быстро распахивается навстречу. Я ни разу не мог войти в класс так легко.

Дверь распахивается так только перед самим Снейпом.

Я вхожу и запираю ее за собой.

Потом, подчиняясь неясному порыву, прохожу к своему месту. Кидаю на стол сумку, скидываю с плеч мантию-невидимку. Потом сажусь и опираюсь на локти, опуская подбородок на сцепленные пальцы.

Оглядываю класс.

Кажется, я уже знаю его так же, как любой слизеринец, если не лучше – они ведь приходят только на уроки или отработки, а отработка у Снейпа обычно подразумевает чистку котлов или нарезание ингредиентов для будущих занятий. Это не способствует изучению окружающей обстановки.

Мое взыскание отличается некоторой оригинальностью.

Мне приходит в голову, что Снейп проявил фантазию, изобретая его. Не самое сложное, хоть и кропотливое. Кроме приготовления ингредиентов, конечно, но не мог же он доверить самому ненавистному ученику свои богатства. И без того он считает до сих пор, что это я тогда обчистил его кабинет на четвертом курсе. Нет, доступ к личным запасам Поттеру он не мог доверить по определению.

Однако то, чем я занимался, тоже требует сосредоточенности. И замечательно способствует упорядочиванию мыслей, с усмешкой думаю я. Ведь в конце концов именно за этим я пришел сюда сейчас, когда хозяина нет, дверь заперта и вернется ли он – одному Богу известно.

Я привык здесь думать. Здесь меня никто не отвлекает.

Так давай подумаем, Гарри.

Но мысли разбегаются, я не могу ухватиться ни за одну из них. Словно в замедленной съемке, передо мной вновь и вновь прокручивается вчерашнее происшествие – я не смог бы забыть его, даже если бы захотел. «До следующей встречи. Обещаю, ты будешь более покладистым». Великий Мерлин, если то, что я испытывал – не предел для нервных окончаний, следующей встречи я могу не пережить. Обидно будет умереть от болевого шока, не получив ни единого шанса метнуть в Волдеморта проклятие. Я скриплю зубами.

С другой стороны, я мог не пережить и этого раза – в конце концов, что-то явно отвлекло Риддла от того, чтобы разодрать в клочья мою защиту. Что-то или остановило, или вспугнуло его.

Я не знаю, что это было, но глупо рассчитывать, что второй раз тоже так повезет.

«Тебе бы и в этот раз не повезло, если бы ты не смог освободиться от эмоций и взять себя под контроль». Ага, конечно, язвительно отвечаю я сам себе. Так прямо и взять под контроль. Я визжал, как поросенок, и чуть было не выдал все, что знал - о чем бы то ни было.

«И все-таки тебе удалось. Ты смог».

Я смог – это понимание на секунду парализует мои мысли. А ведь и в самом деле. Как ни крути, но Волдеморт знает сейчас не больше, чем до того, как меня поприветствовал. Мой мысленный барьер удержал его.

Окклюменция.

Снейп.

Я должен буду поблагодарить его, даже если меня будет тошнить от нежелания делать это. Когда Снейп вернется, я заставлю себя признать, что его уроки принесли пользу.

Не думаю, что рискну сообщить ему, что сожалею о случае с думоотводом. Я еще пожить хочу. Но вот о том, что он научил меня закрывать сознание, и в критической ситуации это спасло мне как минимум совесть, если не рассудок, сказать просто обязан.

Как бы меня ни трясло при одной мысли, что придется согласиться, что Снейп не так уж плох как учитель.

Когда Снейп вернется…

Если он вернется.

Я внезапно ощущаю безмерную усталость и закрываю глаза. Мне нет дела до того, где Снейп и что с ним. Я просто не хочу, чтобы он погиб именно теперь, когда я понимаю, что ему, оказывается, не так безразлична была моя участь, как я привык думать. Какой бы ни была его ненависть ко мне, получается, он умел от нее отрешаться.

Я где-то уже слышал это. Надо только припомнить, где.

«Профессор Снейп умеет отделять личную неприязнь от профессиональной деятельности», сообщает мне голос МакГонагалл.

Да. Точно.

Какая досада, что я вынужден признать это.

Я кладу голову на руки и стараюсь подавить нахлынувшую злость неизвестно на что… или на кого. Я зол на него. Зол за то, что он испарился, предоставив мне разбираться с уймищей теоретических вопросов.

Я тяжело вздыхаю и пытаюсь поудобнее устроить локти на жесткой столешнице. Глаза закрываются против воли – сказывается полубессонная ночь.

А потом сам не замечаю, как засыпаю.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒