Сохо, 1967 г. Тэдфилд/Мейфэр, 2019 год

Сохо, 1967 г

Кроули обожает шестидесятые годы. Он любит музыку, моду, фильмы тех лет, а больше всего ему нравится новое либеральное отношение к сексу. Людей никогда не было так легко соблазнить, как в шестидесятых, и это почти неспортивно, когда требуется так мало, чтобы склонить их на путь порока.

И Лондон находится в самом центре всего этого, и в самом центре Лондона — Сохо.

— Я работаю в Сохо, — говорит Азирафаэль, пристально глядя вперед через ветровое стекло «бентли» и поджав губы в таком до боли знакомом легком неодобрении, — и я кое-что слышу.

Кроули приходится прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы не выдать своих мыслей.

Что именно ангел слышал? Слышал ли он, что среди завсегдатаев некоторых мужских клубов с недавних пор объявился некий рыжеволосый человек, которого знают под именем Тони и который игнорирует большую часть постоянной клиентуры, питая слабость лишь к светловолосым, хорошо воспитанным, тихим молодым людям, любящим долгие разговоры?

Это как раз то, что ценят Внизу: искушение и развращение невинных девственников, и Кроули улыбается, кланяется и принимает похвалы, и даже не мечтает сказать своему начальству, что, хотя некоторые из этих ангелоподобных юношей и были девственниками, ни один из них не был невинным.

Последние двадцать лет Азирафаэль не уделял Кроули никакого внимания, и у того появляется слишком много свободного времени, а Сохо в шестидесятые годы оказался довольно привлекательной игровой площадкой. Самое приятное, что Кроули почти ничего не пришлось делать для этого. Или, по крайней мере, он ничего не делал сознательно. Иногда, когда он был особенно сильно пьян, то с долей веселой истерики задавался вопросом, не является ли его ментальная библиотека грязных фантазий об ангеле причиной внезапного изобилия секс-шопов и стриптиз-клубов, так плотно окруживших некий книжный магазин?

А потом Азирафаэль поражает его в самое сердце, вручив термос со святой водой. Сознательно нарушив не только установки Сверху, но и свои собственные принципы.

Фляга тяжелая, ее содержимое обжигает ладони даже сквозь двойной слой герметичной упаковки, и Кроули прикасается к ней с трепетной осторожностью. Он хочет сказать сотню разных вещей, но ему хватает мозгов понять, что Азирафаэль не желает слышать ни одной из них. И вместо этого Кроули предлагает:

— Хочешь, я тебя куда-нибудь подброшу?

У него были планы встретиться с одним парнем в определенном клубе; молодой человек готовился стать священником — до того, как Кроули начал ревностно знакомить его с удовольствиями плоти. Но прошло уже слишком много времени с тех пор, как он последний раз видел Азирафаэля, и Кроули ни секунды не раздумывает над тем, что выбрать. Он бы предложил ангелу поужинать вместе, но Азирафаэль и так явно чувствует себя не в своей тарелке, и Кроули не думает, что его удача простирается так далеко.

Очевидно, его удача еще короче, чем он смеет надеяться, потому что Азирафаэль качает головой.

— Куда угодно, — настаивает Кроули. — Куда ты захочешь.

«Я скучаю по тебе», — хочет сказать он.

Тогда, в 1953 году, он стиснул зубы и попытался извиниться в общем, неконкретном ключе, на случай если внезапная сдержанность Азирафаэля была вызвана реакцией на какой-то его неуместный и оставшийся им самим незамеченным поступок, но Азирафаэль сначала выглядел шокированным, затем виноватым, а потом и вообще отмахнулся от извинений Кроули, оставив того в еще большем смущении, чем прежде.

Но Азирафаэль снова отказывается, и настроение Кроули скисает окончательно.

— Не смотри так разочарованно, — говорит ему Азирафаэль. — Может быть, на следующей неделе мы устроим где-нибудь пикник. — Его улыбка теплая и светлая, как всегда, вот только сейчас она не доходит до глаз. — Пообедаем в «Ритце».

В этом году они вообще не были в «Ритце». Странно, ведь ангелу, похоже, нравились те обеды; в начале двадцатого века они ходили туда по меньшей мере дважды в месяц.

Кроули ничего не говорит. Значит, можно надеяться на пикник. Они могли бы отправиться на тосканские холмы в Италии; Кроули мог бы греться на горячем солнце и пить Санджовезе, смотреть, как Азирафаэль ест мягкую сливочную моцареллу, помидоры черри, с тонкой кожицей, лопающиеся от спелости, и блестящие черные оливки, макая кусочки хлеба в золотую лужицу оливкового масла, и они могли бы пререкаться о современной музыке.

— Ты слишком быстр для меня, Кроули. — Азирафаэль проглатывает продолжение фразы, обрывая себя, и выходит из машины прежде, чем Кроули успевает спросить, что он имеет в виду, или даже сказать спокойной ночи.

Кроули смотрит, как ангел уходит, опустив плечи, а неоновые огни ночных клубов и секс-шопов окрашивают его светлые волосы в розовый, потом в синий, потом в красный цвет. Он выглядит маленьким и несчастным, как человек из более мягкого, медленного мира, внезапно вторгшийся в громкий и яркий. Кроули выуживает из кармана пиджака сигареты, закуривает одну от огонька адского пламени, и внезапно его охватывает отчаянное желание повернуть время вспять на двести лет. До войны, до Оскара Уайльда, до Парижа. До того, как все стало так сложно.

Тэдфилд/Мейфэр, 2019 год

Поездка на автобусе в Оксфорд, а затем в Лондон проходит спокойно, и Азирафаэль даже не ругает Кроули за то, что он послал бедного водителя в Лондон, так далеко от его обычного маршрута и дома. Кроули пытается завести разговор на несколько тем, но Азирафаэль отвечает односложно — самый минимум вежливости, и в конце концов Кроули оставляет его в покое. Если ангел хочет молча смотреть в окно — пусть смотрит, шесть тысячелетий научили их чувствовать себя комфортно в обществе друг друга, даже если оба молчат.

Но затем, через двадцать минут их путешествия, Азирафаэль берет его за руку, и Кроули вздрагивает так сильно, что только чудом не падает со своего места.

— Ангел?

Азирафаэль не отвечает. Он не смотрит на Кроули, вместо этого сосредоточившись на темной сельской местности, мелькающей за окном, будто совершенно не знает, что делает его рука.

Кроули опускает взгляд. У Азирафаэля мягкие, ухоженные руки библиомана; он очень теплый, и Кроули осторожно сжимает свои пальцы вокруг пальцев Азирафаэля, при этом нервничая, что слишком крепкая хватка может заставить ангела прийти в себя и отстраниться. Но этого не происходит.

Они так и сидят, держась за руки, всю дорогу до Мейфэра.

И всю дорогу Кроули повторяет себе, что это ничего не значит. Это просто реакция на потерю книжного магазина и всех драгоценных ангельских книг, в том числе и первых изданий Уайльда, например. И когда автобус подъезжает к квартире Кроули, Кроули старается осторожно уточнить, что ангелом движет не более чем простая вежливость:

— Ты поднимешься? Только из-за сегодняшних обстоятельств. — Он пытается слегка улыбнуться. — У меня обязательно найдется что-нибудь выпить.

Азирафаэль смотрит на него молчаливым нечитаемым взглядом, достаточно долгим, чтобы по коже Кроули побежали мурашки от предчувствий отказа и переживаний, что он опять что-то сказал не так. Но в конце концов ангел тоже слегка улыбается.

— Да, — говорит он. — Пожалуй.

В квартире Кроули направляется прямиком на кухню, но из коридора доносится восклицание. Он высовывает голову и видит Азирафаэля, стоящего в дверях кабинета; трудно сказать, что ангела ужасает больше — жирная черная лужа, которая когда-то была Лигуром, или выпотрошенная книга со страницами, разбросанными по всей комнате.

— Ох, извини. — Кроули выходит из кухни. — Я не успел убрать. Подожди, я сейчас...

— Не трогай! — резко говорит Азирафаэль и упирается рукой в грудь Кроули. — Отойди от него подальше.

Он заходит так далеко, что слегка подталкивает Кроули обратно на кухню, и тот уже почти готов сделать саркастическое замечание по этому поводу, но передумывает, увидев выражение лица Азирафаэля. Метод проб и ошибок научил его, что лучше всего не вставать на пути ангела, когда у того такое лицо.

Кухня чиста, его приборы не используются, а шкафы пусты, как в тот день, когда Кроули впервые их начудесил. Духовка используется для хранения вина, и он сидит на корточках перед ней, делая сложный выбор между «Шатонеф-дю-Пап» или «Монраше», когда к нему подходит Азирафаэль.

— Что выберешь, ангел?— Кроули встает и показывает Азирафаэлю две бутылки. — Или мы можем начать с одного и перейти к другому.

Но Азирафаэль, как это ни странно, не выказывает предпочтения. Он даже не смотрит на бутылки, вместо этого берет их у Кроули и ставит на стойку.

— Кроули... — Азирафаэль делает глубокий вдох и запинается. — Я… То есть...

Они только что предотвратили Апокалипсис и столкнулись лицом к лицу с самим Сатаной; вряд ли после этого в целом мире найдется хоть что-то, что могло бы заставить Азирафаэля потерять самообладание, и Кроули поднимает брови, пытаясь выглядеть ободряюще.

Когда Азирафаэль открывает рот, колеблется и снова закрывает его, Кроули решает вмешаться:

— Ну же, ангел, выкладывай. Ты предпочитаешь белое, а не красное, не так ли?

Азирафаэль бросает на Кроули взгляд, полный нежности, сожаления и страха; Кроули мгновенно теряется, не в силах разобраться во всей этой сложности, а в следующий момент Азирафаэль наклоняется и неумело прижимается к его губам своими. Они мягкие и теплые, и Кроули отворачивает лицо, в груди у него все обрывается.

— Азирафаэль, нет.

Губы ангела скользят по щеке к крошечной черной татуировке у уха; его рука касается лица Кроули, тот хватает ее и крепко прижимает к щеке.

— Не надо, ангел, не надо! — быстро говорит он, и его голос срывается, слова частят. подгоняемые страхом. — Не надо, пожалуйста, иначе ты... — Азирафаэль прижимает теплый нос к уху Кроули, и тот тает и задыхается одновременно. — Глупый ангел, ты же...

Кроули не может заставить себя сказать это жуткое слово, боясь, что единственный поцелуй, добровольно данный, уже слишком много и что в любой момент Азирафаэль согнется пополам от жгучей боли, его безупречные белые крылья почернеют, а глаза навсегда утратят безмятежную небесную синеву.

— Даже если и так, мне все равно. — Азирафаэль позволяет Кроули держать свою руку, но другой рукой обнимает его за талию.

— Тебе не должно быть все равно! — Кроули пытается отшатнуться вперед, подальше от руки Азирафаэля, обнимающей его за талию, но это только плотнее прижимает его к груди ангела. Он лихорадочно чертит большим пальцем круги на ладони Азирафаэля, быстрые, неистовые. — Мне не все равно. И если бы ты не был таким идиотом, то и тебе не было бы тоже.

При этих словах лицо Азирафаэля озаряется улыбкой такого блаженного счастья, что Кроули вынужден отвести взгляд.

Демоны ничего не помнят ни о небесах, ни о красоте, ни о гармонии, ни о мире. В течение многих столетий Кроули в одиночестве копался в глубинах своей памяти, выискивая мельчайшие фрагменты, но все, что он находил, — это воспоминания о своем Падении, каждая мучительная деталь которого запечатлелась в его сознании так же свежо, как если бы это произошло вчера.

Одна только мысль о том, что Азирафаэль вынужден будет пережить это, заставляет его желудок перевернуться, и он делает еще одну попытку.

— Остановись, — говорит Кроули, хотя рука Азирафаэля на его спине неуверенно поглаживает его по позвоночнику, рассылая волны мурашек. — Мы же друзья. Лучшие друзья. Это ведь нормально, правда? И этого достаточно.

Азирафаэль выглядит искренне расстроенным.

— Раньше я так и думал. Но на прошлой неделе... Ты все время просил меня уехать с тобой. Чтобы мы сбежали вместе.

Кроули молчит. Конечно же, так оно и было: наступал конец света, и его единственной мыслью было схватить в охапку самое дорогое, что у него было, и держать его в безопасности рядом с собой.

— И я понял, — тихо говорит Азирафаэль, а его рука скользит вверх и ложится на лопатки Кроули, — что все, чего я хочу, это уехать с тобой. Больше, чем я хотел бы повиноваться небесам. И это привело меня в ужас. Но раз уж конец света так и не наступил... а мы все еще здесь...

Азирафаэль снова целует его, его рука скользит вверх, чтобы обхватить затылок Кроули, и ангел наклоняется к нему, пока Кроули не прижимается спиной к кухонной скамье. Он ничего не может с собой поделать: обнимает Азирафаэля за талию и отвечает на поцелуй, яростно, торопливо, голодно, на несколько безумных мгновений, — прежде чем отстраниться, задыхаясь, и попытаться снова.

— Ангел, ради Го... ради Са... послушай, ради... ради кого-нибудь, перестань, я не выдержу, а ты Падешь.

Азирафаэль вздыхает, проявляет в реальность крыло и расправляет его. Оно почти такое же широкое, как кухня Кроули, и настолько белое, что практически светится.

— Я бы уже давно Пал, если бы это так работало, — говорит он.

Пальцы Азирафаэля мягко скользят по коротким волосам на затылке Кроули, и тот дрожит, приоткрыв губы и плотно зажмурившись.

— Я бы Пал при первом же поцелуе, — продолжает Азирафаэль с мягкой нежностью, — или даже при первой мысли о нем.

— Мысли не в счет, — с трудом выговаривает Кроули, погружая руки в волосы Азирафаэля и обнаруживая, что они еще мягче, чем он себе представлял. — Всем дозволены греховные помыслы. Наказывают за дела, а ты... ты...

— Тише, — говорит ему Азирафаэль с бесконечным состраданием и привлекает к себе, еще глубже втягивая в поцелуй.

Его рот теплый и нежный, и Кроули теряется в ощущениях. Он обхватывает ладонями лицо Азирафаэля, гладит его по спине и распахивает пальто, чтобы обнять за талию. Крыло Азирафаэля осеняет Кроули, огромное и ослепительно белое, и тот машинально протягивает руку, чтобы его коснуться.

Ангел не возражает и даже поощрительно улыбается в ответ, и Кроули гладит ладонью по белой мягкости. Азирафаэль слегка вздыхает, его губы сочны и податливы, и Кроули наклоняется ниже, чтобы поцеловать его в шею, глубоко запуская пальцы в пышные белые перья.

Азирафаэль судорожно всхлипывает, его колени подкашиваются, и Кроули в панике отступает назад. Именно этого он и боялся, и вот теперь ему предстоит увидеть гибель своего лучшего друга, по его же вине!.. Но Азирафаэль улыбается и качает головой.

— Со мной все в порядке, Кроули. Я в полном порядке.

— Но...

— Это не больно. Наоборот. — Азирафаэль опускает взгляд. Лицо его розовеет. — Ты можешь сделать это снова?

Кроули обхватывает Азирафаэля руками, грубо проводит пальцами по его перьям и смотрит, как ангел задыхается от наслаждения и как дрожат его крылья.

Кроули прикасается большим пальцем к жилету Азирафаэля, и все пуговицы на нем расстегиваются сами собой, и он вытаскивает рубашку ангела из брюк, чтобы просунуть руку под нее и коснуться теплой обнаженной кожи.

— Хм…

Это тот же самый звук удовольствия, который издает Азирафаэль, когда ему удается расшифровать особенно сложный кроссворд, и прежде чем Кроули успевает пошевелиться, ангельская рука тоже ныряет ему под рубашку и ложится поперек живота.

После этого Кроули окончательно теряет счет времени. Так много полуобнаженной кожи, на которую можно смотреть, которую можно трогать, целовать и гладить, и он впечатывает преданные, неистовые, стремительные поцелуи, отодвигая щекой воротник Азирафаэля, когда осознает, что именно ангел ему говорит.

— Полагаю, — говорит ангел. — То есть я уверен, что ты... со многими уже… ну, раньше. То с одним, то с другим... на протяжении многих лет...

— Что? — рычит Кроули. Он только что нашел самое идеальное место на полпути к горлу Азирафаэля, где пульс ангела ровно бьется в его губы, а нос утыкается в впадину между ухом и нижним краем челюсти Азирафаэля, где он так хорошо пахнет, и о, Кроули хочет жить здесь, хочет дышать этим запахом и провести всю следующую неделю, целуя своего ангела и не делая ничего другого.

— Тогда я полагаю, что ты... делал это раньше, — говорит Азирафаэль, одной рукой обнимая голову Кроули и прижимая его к себе. — Много раз. На протяжении веков. Пожалуй, даже больше, чем некоторые.

Кроули хмыкает в знак согласия, не желая покидать свое нынешнее место.

— Конечно же, делал. Я же демон. Попрание моральных устоев и разжигание похоти входит в список моих должностных обязанностей.

— Да. — Они так близко друг к другу, что Кроули чувствует, как Азирафаэль сглатывает. — Да, конечно же, это твоя работа.

Пальцы Азирафаэля двигаются по голому животу Кроули, нежно поглаживая его, и Кроули закрывает глаза и содрогается от острого желания. Он слепо поднимает лицо, ловя рот Азирафаэля для поцелуя, и ангел тихо стонет, а его рука скользит по пояснице Кроули, прижимая их друг к другу еще плотнее.

Наконец Азирафаэль разрывает затянувшийся поцелуй и не позволяет Кроули поцеловать его снова, и Кроули недовольно рычит, когда Азирафаэль продолжает решительно, хоть и с некоторой запинкой:

— Для меня это все не так. Видишь ли, исторически к этому относились довольно неодобрительно. Особенно... — Азирафаэль нервно усмехается, — Боже мой, особенно после нефилимов, конечно, я... На самом деле, видишь ли, был указ сверху, и поэтому... и конечно, за эти годы было так много других дел, что я почему-то так и не смог до конца собраться...

— Ангел, — перебивает его Кроули, прежде чем Азирафаэль застрянет в этом бессвязном потоке на всю оставшуюся ночь. — Ты хочешь сказать, что у тебя никогда не было секса?

Азирафаэль сглатывает, и Кроули на мгновение отвлекается на изящно очерченный изгиб его горла, так красиво выставленного напоказ в расстегнутом воротнике рубашки.

— Нет.

— Что, никогда? — Кроули слегка шокирован.

Он знает, что Азирафаэлю не нравится спать, но ангел хотя бы попробовал; он знает, что Азирафаэль любит вино, но гораздо больше любит хорошую еду; и он также знает, что ничто не мешает человеку преуспеть там, где демон потерпел неудачу.

— А как насчет того джентльменского клуба в 1800-х годах? — спрашивает Кроули.

— Они учили гавоту, — пожимает плечами Азирафаэль. На его щеках все жарче разгорается румянец, хотя это может быть следствием того, что рука Кроули сползла с его талии и легла на бедро. — Я же тебе говорил.

— Что, действительно гавот?

— Да!

— Я думал, это эвфемизм. — Кроули проводит большим пальцем по голой коже рядом с поясом брюк Азирафаэля.

— О, Кроули... — Азирафаэль ерзает, коротко прикусывая губу, и Кроули пробегает пальцами вокруг, чтобы слегка проскользнуть ими за пряжку ангельского ремня. — Значит, я просто хочу сказать, что... ну, это может быть и не...

— О, заткнись, ангел! — Кроули никогда не был чрезмерно терпелив, и он прижимается ближе, чтобы провести кончиками пальцев по ширинке Азирафаэля, и слушает, как у того перехватывает дыхание. — И как только такое умное существо может быть таким глупым!

За последние столетия Кроули потратил некоторое время — довольно много времени, честно говоря, — на размышления о том, каким бы мог быть Азирафаэль в постели. Он провел почти весь двадцатый век в мыслях об этом, прежде чем понял, что такой путь ведет к безумию, и неохотно переключился, попытавшись отвлечься при помощи людей.

Теперь, наконец, он знает. Он знает, что Азирафаэль снимает с себя одежду, как подобает человеку, и вешает ее на вешалку. Он знает, что Азирафаэлю очень нравится дорогой матрас с эффектом памяти на огромной кровати Кроули. Азирафаэль немного пухлый из-за пристрастия к изысканной пище, и его запах сильнее всего ощущается в сгибах локтей, впадинах горла и в паху. Он знает, что Азирафаэлю нравятся поцелуи Кроули во всех этих местах на его теле, но когда Кроули наконец кладет руку между его бедер, Азирафаэль стонет и тянет Кроули вверх, чтобы поцеловать его в губы, его руки дрожат, а сердце колотится так сильно, что Кроули чувствует это через грудную клетку. Оно похоже на дикую тварь, пытающуюся вырваться на свободу.

Поначалу Азирафаэль немного стеснителен и неуклюж и боится сделать что-то не так, даже когда Кроули обвился вокруг него, подсунул руку ему под шею и, маскируя обожание под угрозу, начал нашептывать на ухо разные обещания, что он сделает с ангелом, если Азирафаэль остановит его хотя бы на секунду. Но к тому времени, когда он приближается к финишу, Азирафаэль забывает нервничать, его руки становятся жадными и с силой хватаются за Кроули, оставляя на нем синяки, он стонет от удовольствия, и его тело бесстыдно обмякает в руках Кроули.

Нужно невероятное мужество, чтобы протянуть руку за тем, чего желает твое сердце, зная, что это может стоить тебе всего. Кроули смиряется перед лицом такой смелости. Он перекатывает Азирафаэля на спину и целует его шею, грудь, выискивая все места, которые заставляют ангела извиваться и вскрикивать. Если это будет концом их обоих — ибо если Азирафаэль будет уничтожен из-за этого, то Кроули отправится в Рим с одной мыслью в сердце и переживет его ненадолго — тогда Кроули полон решимости сделать так, чтобы оно того стоило.

В ту ночь Кроули узнает, что в отличие от людей, которые во время секса частенько разражаются проклятиями или взывают к Богу, Азирафаэль в основном молчит, разве что не может сдержать негромких стонов удовольствия или собственного имени Кроули, оно срывается с его губ мягко, потрясенно, умоляюще, он почти задыхается, теряется в нем, и Кроули целует ухо Азирафаэля и бормочет грязные ободрения, плотно вжимаясь бедрами между бедер Азирафаэля.

Только в самом конце храбрость Азирафаэля ослабевает, и он отворачивается в самый ответственный момент, зарываясь лицом в толстые пуховые подушки Кроули и давя в них свой крик.

— Не надо! — яростно шипит Кроули, используя свободную руку-руку, которая не гладит Азирафаэля, поддерживая его дрожь и пульсацию — чтобы оторвать подушки. — Не надо, почему ты… зачем ты так делаешь...

Он в бешенстве рвет одну из подушек, и из нее вылетает облако белых перьев, но к тому времени, когда последнее из них падает на пол, уже слишком поздно, все кончено, и Азирафаэль, раскрасневшийся и расслабленный, улыбается Кроули так, что тому вдруг становится трудно дышать.

— Иди сюда, — бормочет Азирафаэль, притягивая Кроули к себе, и Кроули обнюхивает его горло и высовывает язык, чтобы попробовать кожу на вкус. Он скользит своим членом по теплому, скользкому, полностью человеческому на животе Азирафаэля и отдается в его сильные руки.

Тела, которые, строго говоря, не нуждаются в еде или сне, так же не нуждаются и в отдыхе между раундами, и, как это ни удивительно, Азирафаэль понимает это раньше Кроули. Честно говоря, Кроули до сих пор спал только с людьми, которые любили отдыхать, когда все кончается, — если только он не вставал и не уходил сразу после акта. Но Азирафаэль невероятно умен и вынослив, и тот факт, что Кроули получает удовольствие, ерзая по его теплому животу, возбуждает и самого ангела, все сильнее с каждым движением бедер Кроули.

— Опять? — Кроули опасливо целует Азирафаэля в шею, а тот сжимает его плечи.

— Да. — Азирафаэль вздрагивает, когда Кроули осторожно толкает свой член, чтобы медленно, плотно и решительно прижать его к члену Азирафаэля. — Да, да, именно так. Хорошо.

Поцелуи и трение членами друг о друга — едва ли самое захватывающее занятие, которое когда-либо было придумано для секса. Но это Азирафаэль, которого Кроули жаждал веками, и сам Азирафаэль стонет в ухо Кроули, его руки горячие, трясущиеся, так крепко сжимают плечи Кроули и терзают его спину, как будто Кроули — самый искусный инкуб во всех девяти кругах.

Конечно, Кроули и раньше занимался сексом. С людьми, когда нужно было искусить их на грех, или просто потому, что он был в настроении провести ночь с одним из них, но это совсем другое. Он не испытывал к ним никакой привязанности — сама мысль об этом была смехотворна, — и пережитый ранее опыт никоим образом не подготовил его к тому, что происходит сейчас. Удовольствие потрескивает электрическими искорками на его коже, когда он подтягивает локти и двигается над ангелом, и он наблюдает за лицом Азирафаэля, внимая каждому проблеску удовольствия. Но внезапно все это становится уже слишком безбрежным и всепоглощающим, и он прижимается лбом к ключице Азирафаэля, дрожа от того, как близко он подошел к самому краю.

Пальцы ангела запутались в его волосах, вынуждая поднять голову, и Кроули стонет постыдно и откровенно, почти задыхаясь от желания. Непрошеный адский огонь вспыхивает на кончиках его пальцев, и Азирафаэль быстро накрывает ладонь Кроули, призывая его ослабить хватку на подушке, и крепко сжимает его руку.

— Иди сюда, — говорит Азирафаэль, крепко обнимая Кроули за талию, а тот дрожит, прижимаясь к нему, желая, но боясь, боясь уже не Падения, а гибели смертного тела. которое, конечно, не способно вместить в себя такую силу чувств. — Иди сюда, мой дорогой.

Ангел едва ли находится в лучшем состоянии, дрожащий и близкий к своему финишу, но он крепко держит руку Кроули и тянется вниз, чтобы заставить бедра Кроули снова двигаться, и Кроули впивается зубами в сильное плечо Азирафаэля, когда кончает. Его рука сжимает ладонь Азирафаэля, их ладони скользкие от пота, и через несколько мгновений бедра и живот Азирафаэля напрягаются, и на этот раз Кроули имеет прекрасную возможность наблюдать, как экстаз расцветает на ангельском лице.

После этого Кроули просто безвольно растягивается на груди Азирафаэля и позволяет ангелу запустить пальцы в его волосы. Потому что Азирафаэль очень надежный, очень теплый и мягкий, и лежать, прижавшись щекой к его сердцу, в то время как ангел нежно и собственнически перебирает его волосы, останавливаясь только для того, чтобы выпутать из них случайные белые перья, — это самое невыразимое блаженство, которое Кроули когда-либо испытывал на этой прекрасной, отвратительной, ослепительной, несчастной, восхитительной, убогой земле.

— Они мягкие, — говорит Азирафаэль.

Его голос перекатывается мягким рокотом глубоко в груди, под щекой Кроули, и тот закрывает глаза, чтобы лучше сосредоточиться на этом ощущении.

— Хм?

— Твои волосы. — Пауза, пока Азирафаэль выпутывает еще одно перо из волос Кроули и отбрасывает его прочь. Азирафаэль поднял с пола одну из подушек, но ни у кого из них не было особого желания тратить силы, чтобы чудесным образом ее починить. — У тебя такие мягкие волосы. Я всегда думал, что они должны быть жесткими, но это совсем не так.

Пальцы гладят влажные волосы на виске Кроули, и Азирафаэль бормочет:

— Это прекрасно...

Его голос звучит приглушенно, и когда Кроули поднимает голову и встречается с ним взглядом, Азирафаэль улыбается. Кроули приходится приподниматься на кровати и благодарно поцеловать его за это, а потом еще раз, когда он чувствует, как ступня Азирафаэля скользит по его икре.

Когда он поднимает голову, Азирафаэль уже не улыбается и смотрит на Кроули с таким голодом, что тот содрогается всем телом, до кончиков пальцев ног. Он опускает голову, но останавливается как раз перед тем, чтобы поцеловать Азирафаэля, позволяя их дыханию смешаться, они соприкасаются носами, его собственный острый нос трется о кончик дерзко вздернутого носа Азирафаэля.

— Еще раз? — уточняет Кроули.

— О боже, — выдыхает Азирафаэль. — О, да. Да, пожалуйста.

Он сжимает затылок Кроули, чтобы притянуть его к себе в поцелуе, и слова оказываются не нужны, и тут Кроули вспоминает, что он еще не использовал свой рот на полную мощность. Азирафаэль вел воистину монашескую жизнь, в то время как Кроули провел большую часть истории, весьма успешно искушая настоящих монахов, ангел никогда не чувствовал на себе ничьих губ, и это надо срочно исправить. Он скользит вниз.

— Что ты… ох. В самом деле?.. А ты уверен? — Азирафаэль подтягивает под себя локти и смотрит на Кроули. Он слегка озабоченно хмурится, наморщив лоб, но готов подчиняться правилам игры, предложенной Кроули, и следовать за ним туда, куда тот его поведет. И верить, что ему не причинят вреда. Кроули наклоняется, чтобы коснуться губами подколенной впадинки, и начинает медленно пробираться вверх.

Первый раз кончается быстро, когда Азирафаэль сжимает простыню в руках и судорожно глотает воздух при каждом медленном скольжении рта Кроули по его члену. Кроули дает ему время прийти в себя, а затем начинает снова, на этот раз медленнее, пока Азирафаэль не упирается коленом в плечо Кроули и не пытается заглушить стоны пальцами, плотно прижатыми ко рту, а другой рукой вцепляется в волосы Кроули и слегка дергает. Демон может гордиться собой — ему удалось заставить ангела забыть о хороших манерах.

Азирафаэлю это доставляет такое яркое, неслыханное и необузданное удовольствие, что Кроули не дает ему отдышаться и игнорирует собственное возобновившееся возбуждение, чтобы притянуть ангела к своей груди и почти потребовать:

— Покажи свои крылья.

— Зачем? — Азирафаэль выглядит помятым, раскрасневшимся и до боли красивым. Внешне он ничем не отличается от себя прежнего, но все равно Кроули гладит рукой его голые плечи и тихо просит:

— Пожалуйста.

Азирафаэль закрывает глаза и расправляет крылья. Они такие же белоснежные, как и всегда, и Кроули тщательно выискивает малейший намек на серый оттенок, когда расчесывает перья; тем временем Азирафаэль мурлычет от удовольствия и трется бедрами о бедро Кроули.

— Но вожделение — это смертный грех… — бормочет Кроули, когда ему не удается найти даже единого даже самую малость потемневшего перышка. — Я не понимаю.

— О, мой дорогой! — Азирафаэль открывает глаза и улыбается ему сверху вниз. — Разве ты еще не понял?

— Понял что?

— Что я люблю тебя. Во всех смыслах этого слова, как только можно любить кого-то. — Азирафаэль подтверждает свои слова нежным поцелуем. — И в этом нет никакого греха.

Кроули обхватывает голову Азирафаэля, прижимает его к себе и в отчаянии говорит:

— Ты ангел,ты любишь всех тварей.

— Ну... — лицо Азирафаэля омрачается, он явно пытается опровергнуть это, но в конце концов светлеет. — Но влюблен я только в тебя, мой дорогой. — Он снова целует Кроули. — Только в тебя. Отчаянно.

— И я ... — Кроули замолкает, слегка задыхаясь. Демоны — существа тьмы, страдания и ненависти. Они не умеют любить, во всяком случае, так распорядились Внизу; они не чувствуют любви и, конечно, не могут говорить о ней. Кроули может быть совершенно ужасным и неправильным демоном, но есть определенные императивы, которые даже он не может обойти, и даже первый намек на запретные слова предупреждающе обжигает его язык.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — выдыхает Азирафаэль, и его улыбка становится ослепительной. Он прижимает ладонь к груди Кроули, над его сердцем. — Я это чувствую.

— А я нет, — говорит Кроули. Он садится и переворачивает Азирафаэля, сминая его крылья под собой, и держит его за предплечья с нечеловеческой силой, со всей силой своего отчаяния. — Я не знаю, ангел! Я хочу тебя. Я поклоняюсь тебе, ангел, как ложному идолу. Я хочу встать на колени у твоих ног. Я хочу наброситься на тебя и поглотить целиком. — Он позволяет своему языку сузиться и раздвоиться, совсем чуть-чуть, и наклоняется, чтобы заглянуть в спокойные голубые глаза Азирафаэля своими коварными змеиными глазами. — Я за тобой бегаю. Волочусь. Ухлестываю. Если кто-нибудь прикоснется к тебе, прикос-с-снется к моему, я с-с-с них шкуру живьем с-с-сдеру. Но я не люблю тебя. Я не могу.

— Конечно нет! — Все это время Азирафаэль неподвижно лежал под Кроули, не делая ни малейших попыток освободиться, да и теперь пошевелился только, чтобы вытащить из-под себя крылья и широко расправить их. — Конечно нет, дорогой мой.

Крылья Азирафаэля мягкие, но непреклонные, как и сам ангел, оборачиваются вокруг него и давят на спину, и Кроули отпускает руки Азирафаэля. Он позволяет увлечь себя вниз, в тепло, в белизну, в бесконечную любовь, в которую он так хотел погрузиться с головой и замереть там в полном оцепенении навсегда, на все оставшееся время своей долгой-долгой жизни.

Какое-то время Азирафаэль молча гладит его по спине, и Кроули наслаждается этим совершенно невинным прикосновением. Но в конце концов поглаживания становится более медленными, тягучими, плотскими, задерживаясь на пояснице Кроули и на его бедрах, особенно там, где он зажат между бедрами Азирафаэля. Когда Кроули тяжело опускает руку на талию ангела, у того перехватывает дыхание, он чуть изменяет положение под бедрами Кроули, и признак возобновившегося интереса упирается тому в живот.

— Ты хочешь от меня большего? — говорит Кроули, приподнимаясь на локтях, чтобы наклониться и поцеловать Азирафаэля в щеки, уже начавшие заливаться румянцем.

— О, мой дорогой. — Азирафаэль поворачивает голову, чтобы поцеловать Кроули в губы, и его язык просто проскальзывает между губами Кроули. — Я хочу от тебя всего.

В его глазах снова появляется тот особый голодный блеск, который, к радости Кроули, он начинает узнавать. И надеется увидеть в будущем гораздо чаще.

Об отказе не может быть и речи, особенно когда глаза Азирафаэля закрываются, и он вздыхает в ответ на поцелуй, а его руки скользят ниже, и уже нельзя сказать, что они все еще покоятся на спине Кроули. Но он все-таки поддразнивает ангела — просто потому, что может и больше не боится это делать.

— Опять как с суши.

Азирафаэль замирает под ним.

— Прошу прощения?

— Я взял тебя с собой в Японию в далеком 1986-м году на один обед, один, ангел! А потом ты только и делал, что таскал меня по всему Лондону, когда мы вернулись...

— О, хм… Правда?

— ...пробуя каждый ресторан, каждое благословенное блюдо в меню...

— Ты преувеличиваешь, мой дорогой, все было совсем не так!

— ...заказывая на дом все, что тебе особенно понравилось...

Поцелуй Азирафаэля заставляет его замолчать, ангел сжимает затылок Кроули, целует и скользит жадными руками по его коже, пока Кроули не утыкается носом в горло Азирафаэля. Он трется о бедра демона, медленно, провокационно и грязно, и желание Кроули столь яростно, что кажется, будто простыни под ним вот-вот вспыхнут, испепеленные чистой похотью. Кроули рвано дышит и прикусывает мочку уха Азирафаэля, выдыхая:

— Все, что ты хочешь, ангел. Только скажи.

— Я... я хочу… — глаза Азирафаэля закрыты. Его член сильно прижимается к члену Кроули, его голова откидывается назад, чтобы подставить горло под губы, жадные до поцелуев. — Я…

От их поцелуев бедра Азирафаэля раздвигаются еще на дюйм, а потом его ноги и вовсе обхватывают Кроули за талию; Кроули догадывается, о чем думает Азирафаэль, но мучительно жаждет услышать, как он это скажет.

— Скажи мне...

— Эта... штука... у тебя в коридоре. Эта скульптура… — Азирафаэль стискивает волосы Кроули в кулаке и тянет его вверх, чтобы иметь возможность поцеловать в челюсть, а Кроули вцепляется кулаками <

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 11 12 13 141516 Следующая ⇒