Лондон, 1862 год

Лондон, 1862 год

Время от времени Внизу происходит реорганизация. Адское начальство это очень любит: распространять неуверенность среди подчиненных демонов, сеять обманчивые надежды на то, что некоторых из них вот-вот повысят, создавать беспокойство для других, что им вот-вот вкатят выговор с занесением — а выговор в Аду включает в себя нечто большее, чем просто грубый комментарий и низкую оценку вашей эффективности. Кроули всегда чувствовал себя в безопасности от подобных интриг, в безопасности от зла и раздора, которые сам он сеет на земле, но принимает как неизбежную часть жизни Внизу.

Однако на этот раз все по-другому. Они все еще не знают о его Соглашении с ангелом, в этом он уверен. Но долго допрашивают его, не удовлетворяясь ответами, которые он дает, пока его не начинает грызть настоящий страх. Возможно, в 1700 годы он действительно проводил слишком много времени, сопровождая Азирафаэля в театр, на аукционы редких книг и даря табакерки в денди-стиле, до которых ангел был столь падок. Возможно, из-за этого ему и не хватало времени на то, чтобы качественно сеять раздор. Возможно, его пристрастие к ангелу, которое он безуспешно пытался утопить в квартах и галлонах вина, слишком близко подступило к поверхности его кожи.

Ему удается сохранить спокойствие и свое положение на Земле, но когда он возвращается домой, его руки дрожат, а бутылка вина стучит о стекло, когда он наливает. Он подносит стакан к большому окну и смотрит на Лондон, пока пьет. Он смотрит вниз на людей на улице, разговаривающих, смеющихся, прогуливающихся рука об руку, и чувствует себя очень одиноким.

— Хорошо, — бормочет он и отворачивается от окна, чтобы составить план.

На самом деле у него есть только один вариант. Он бессмертен; он исцеляется от большинства ран, которые могли бы убить людей, и все, что может убить его человеческое тело, не убьет его навсегда, а только отправит Вниз, чтобы адские специалисты обрекли его на любые мучения, какие им только заблагорассудятся.

Есть лишь одна вещь, которая может гарантированно помочь ему исчезнуть. Насовсем. И это единственная вещь в мире, которую ему никак не получить самому, поэтому он неохотно стискивает зубы и посылает записку Азирафаэлю.

* * *

Когда Азирафаэль уходит, Кроули впадает в ярость. Это похоже на непосредственные последствия его падения, огромный, всеохватывающий гнев; у него достаточно ярости, чтобы поджечь весь Лондон, но он стискивает зубы и сдерживает себя, ограничившись лишь резким движением пальцев и поджиганием клочка бумаги.

Потому что на протяжении последних шестидесяти девяти лет он только и делал, что пытался загладить свою вину. Старался изо всех сил. Конечно, глупо было надеяться, что ангел примет ласку демона, и если бы он тогда не был под влиянием вина, лунного света и убаюкивающего журчания Сены, то понял бы, что это бесполезно, еще до того, как попробовал. На протяжении многих лет его вполне заслуженно обвиняли во многих вещах, но никогда он не проявлял такого слепого, глупого оптимизма, и унижение от собственной глупости жжет сильнее, чем осознание того, что ангел никогда не сможет ответить ему взаимностью.

Кроули дулся и зализывал израненную гордость до 1798-го года, пока не собрался с духом и не подошел к двери Азирафаэля. Он принес табакерку, инкрустированную эмалью, — одну из тех глупых и легкомысленных безделушек, которые так любил Азирафаэль, — но так и не смог заставить себя извиниться. Если бы он только мог, он вообще стер бы из памяти Азирафаэля воспоминания о том вечере, поскольку отдавал себе отчет, насколько мало шансов на то, что ангел забудет об этом самостоятельно.

Вместо этого он холодно сообщил ангелу, что на следующей неделе отправляется в Лэндс-энд, и спросил Азирафаэля, не нужно ли ему что-нибудь сделать там, пока там будет Кроули, потому что у них было вполне приличное Соглашение, и Кроули был бы благословен, если бы пожертвовал им ради минутного идиотизма.

Азирафаэль был скован и явно чувствовал себя неловко, адресуя все свои ответы книжному шкафу за левым плечом Кроули. Но когда Кроули вернулся, чтобы отчитаться о проделанной работе, хорошие манеры Азирафаэля взяли верх, и он настолько расслабился, что пригласил Кроули на чашку чая.

Кроули поворачивается на каблуках и большими шагами удаляется от пруда в направлении своего жилища.

Может быть, мы оба начинали как ангелы, но ты падший…

Ну, такое вряд ли можно забыть, особенно когда каждый взгляд в отражающую поверхность показывает ему его собственные глаза, желтые, выпученные, совершенно нечеловеческие, а волосы горят красным, как адское пламя. Но это никогда не имело значения для Азирафаэля. Раньше, во всяком случае, не имело. С тех пор, как они помирились в 1454-м году. Или, по крайней мере, Кроули казалось, что это не имеет значения; очевидно, он ошибался и на этот счет.

Сент-Джеймс-Парк оживлен в такой приятный день, но чудесным образом никто не встает на пути Кроули, когда он быстро уходит от всего этого оживления, почти бегом. Он ворчит себе под нос, и за его спиной поднимается холодный ветер.

Братание. Есть с кем брататься!!

Как будто сразу обнуляя все старания Кроули — ибо он не остановился на табакерке, вместо этого он неуклонно пытался вернуть расположение Азирафаэля старыми книгами, билетами в оперу и шоколадными конфетами на протяжении многих лет, демонстрируя свое лучшее поведение и ни разу не выдав, что Париж — это нечто большее, чем слишком много вина. Мимолетный порыв, порожденный пьянством и его собственной озорной, хитрой натурой.

Но все его усилия, по-видимому, ничего не значили для ангела. Если с его точки зрения с тех пор они только и делали, что братались.

Тяжелые серые облака несутся над западным Лондоном, а Кроули шагает по улицам. Собаки прячутся от него, а лошади пугливо шарахаются, давление воздуха падает, словно отпущенный камень. Он пересекает Беркли-сквер, не оглядываясь, и кеб останавливается так резко, что лошадь едва не садится на задние ноги.

Ну, если Азирафаэль чувствует себя именно так, тогда все в порядке. У Кроули есть дела поважнее, чем таскаться за кем-то, кто, как выясняется, всего лишь терпит его присутствие. Из ангельского всепрощения. Или, пропади пропадом эта мысль, жалости. Пусть Азирафаэль занимает высокую моральную позицию, Кроули более чем доволен тем, что барахтается в обществе людей, со всеми их слабостями, мелкими грехами и похотями. В конце концов, он же падший ангел. Это его цель здесь.

Начинают падать первые тяжелые капли дождя, и Кроули срывает свой шелковый галстук и смотрит на водянистые пятна на ткани, пока они не исчезают. Он бежит вверх по ступенькам своего дома, и громкий хлопок входной двери отзывается раскатом грома, от которого дрожит земля, и вспышкой молнии, разрывающей небо надвое.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒