Лондон, 1601 год

Лондон, 1601 год

Все возвращается в нормальное русло — или настолько нормальное, насколько это вообще возможно между двумя предполагаемыми врагами, которые так наслаждаются обществом друг друга, что забывают о своей исконной вражде чаще, чем помнят. Договоренность возобновляется, как будто она никогда не останавливалась, и Кроули снова начинает заглядывать к Азирафаэлю запросто, будучи всегда уверенным в его гостеприимстве.

Дружба между ними возвращается к уже привычной модели поведения даже быстрее, чем Кроули смел надеяться. Едва ли это удивительно для Азирафаэля — существо любви и прощения вряд ли способно долго таить обиду, — но где-то около 1507-го года Кроули находит минутку, чтобы посидеть на Хайгейтском холме, посмотреть вниз на Лондон и удивиться самому себе.

Даже с поправкой на то, что Азирафаэль был его единственным знакомым с самого начала начал, Кроули ухватился за возобновление их дружбы с поистине недемоническим пылом. Возможно, в глубине души он понимал, что его план перестал быть забавным задолго до той ночи в 1215-ом году, когда Кроули окончательно стало ясно, насколько же Азирафаэль ему дорог. Впрочем, он не жалеет, что попытался. А как еще демон может развлекаться, имея на руках вечность, а перед собой — теоретически неприступного и при этом чертовски привлекательного противника? Это все равно что выпустить кошку в комнату, где полно мышей, и ждать, что она будет спокойно сидеть в уголке.

Но Кроули не любит слишком много думать о той их размолвке. Мысли о ней вызывают у него зуд и дискомфорт в том, что он не может точно назвать, и поэтому, как правило, он старается преграждать таким мыслям путь в свою голову. В любом случае самокопания и самоанализ не являются сильными сторонами выходцев Снизу.

Вместо этого он начинает чаще навещать Азирафаэля, принося ему вино и новые книги — он не ошибся в своих предположениях насчет того, как пресс Гутенберга изменит книжный бизнес в Европе, — и лакомства. Засахаренные орехи, пряный мармелад, позолоченные сладкие пирожные, финики, фаршированные миндалем и сдобренные медом; у Кроули все еще нет особого аппетита к человеческой пище, даже после всех этих лет, но тем большее удовольствие для него наблюдать, как Азирафаэль пробует что-то новое и постанывает от наслаждения. Иногда, если Кроули улыбается удача и он делает все правильно, рука ангела взлетает вверх, чтобы прикрыть рот, а глаза закрываются, как будто он делает что-то ужасно неприличное, и Кроули откидывается на спинку стула, удовлетворенный и гордый собой, с гулко колотящимся сердцем.

При каждой встрече Азирафаэль оказывается увлеченным какой-нибудь новой человеческой придумкой. В конце XVI века на лондонской сцене появляется молодой драматург Уильям Шекспир; Кроули посещает одну из его пьес, а затем направляется прямо к дому Азирафаэля.

— Нет, — отвечает Азирафаэль, когда Кроули напрямую спрашивает, не давал ли ангел кому-нибудь божественного вдохновения, ничего не сказав Кроули. — Нет, он сам все это придумал. — Он лучезарно улыбается Кроули, сияя от радости. — О мой дорогой, разве люди не чудесны?

С этого момента Азирафаэль тащит Кроули на представление каждый раз, когда они встречаются. Он говорит, что смотреть пьесы куда забавней в компании друга. Один раз Кроули пытается отказаться, просто чтобы посмотреть, как Азирафаэль отреагирует и как будет пытаться его уговорить. Но ничего подобного не происходит. Азирафаэль просто искренне огорчается, его настроение тускнеет, а взгляд делается несчастным. В итоге Кроули рычит себе под нос и уступает. И не может понять, в какой же конкретно момент за последние двести лет он стал неспособен вынести вида разочарованного ангела.

Исторические пьесы и трагедии откровенно утомительны, и когда Кроули не удается их избежать, он старается обосноваться в глубине партера, прислоняется к стене и дремлет все время пьесы. И надеется, что Шекспир и сам скоро поймет, насколько же людям не нравятся его мрачные истории, и что лучше уж держаться комедии.

И все же, когда они с ангелом присутствуют на почти провальном спектакле про несчастного датского принца — актер как раз печально декламирует о терзаниях презираемой любви — и когда Азирафаэль с такой надеждой поворачивается к нему, Кроули вздыхает и даже не пытается притвориться, что не собирается дать ангелу того, чего тот хочет.

— Да, хорошо. Угощаю.

Лицо Азирафаэля расплывается в такой широкой и непритворной улыбке, что, к удивлению Кроули, его собственный рот дергается в ответ, теплое удовлетворение расцветает глубоко в груди отражением ангельского счастья, и он вынужден срочно сбежать, прежде чем окончательно разрушит собственную репутацию злобного и бесстрастного сатанинского отродья.

* * *

Два дня спустя, после того как Азирафаэль отбыл в Эдинбург, Кроули покидает свою квартиру еще до рассвета и направляется в Восточный Лондон.

Воздействовать на людей легко. Если кто-то из них вообще что-то воспринимает, достаточно просто сказать ему на ухо словечко-другое. Но целый город требует гораздо больше усилий, и в этом должен помочь фокус, через который можно направить свою энергию. Потому-то Кроули и идет к Лондонскому Камню.

Основание покрыто грязью, и Кроули морщится — на нем сегодня новая пара штанов, причем соответствующая последнему писку моды! — и чудесит подушку для сидения. Он усаживается, скрестив ноги, закрывает глаза и сосредотачивается.

Сложновато убедить огромное количество лондонских жителей в том, во что сам Кроули не верит: что эта ужасная пьеса стоит хотя бы пяти минут их внимания. Азирафаэль никогда не слушает, когда Кроули говорит ему об этом, но жизнь несчастных людей и так достаточно тяжела, и все, что им нужно, — это комедии, развлечения, веселые истории, способные хоть как-то ее украсить. Ангелу легко наслаждаться трагической игрой: в конце концов, что он действительно знает о потерях, страданиях или боли? Было бы проще всего указать ему на то, по какой причине ангел любит трагические пьесы, и почему средний лондонец — как и Кроули — избегает их. Но Кроули до сих пор так ничего и не сказал, и не скажет — ему почему-то просто не хочется этого делать.

Кроули вздыхает и прислоняется спиной к камню, отпуская мысли в свободное плавание. Азирафаэль так обрадовался, когда Кроули согласился помочь, приятно вспоминать его искреннюю радость. Очень приятно. Ангелу так легко угодить: он принимает даже самые скромные подношения, как будто это бесценные сокровища, и Кроули все реже прибегает к каким-либо оправданиям для своих визитов или напрашиваний на совместные прогулки. Одно его присутствие рядом вызывает у Азирафаэля такую неподдельную радость, что трудно придумать причины, почему Кроули не должен этого делать.

И ангелу будет очень приятно, если именно эта пьеса прославится и станет иметь успех.

Кроули смягчается, думая об Азирафаэле: пушистый хохолок светлых волос на затылке, эту прическу он не меняет уже пять тысяч лет, озабоченная складка рта, когда он беспокоится о том, что адские Князья сделают с Кроули, если когда-нибудь услышат о заключенном между ними Соглашении, свет в его голубых глазах, когда Кроули согласился помочь. Если у Кроули все получится, то Азирафаэль может снова так ему улыбнуться; он пригласит Кроули посмотреть «Гамлета», на этот раз зал будет переполнен. И Кроули настоит на том, чтобы занять места в задней части партера — он, черт побери, не согласен скучать стоя три часа подряд! — а в задних рядах можно положить ноги на скамейку впереди и задремать, чувствуя, как от восторга Азирафаэля по всему левому боку разливается ровное тепло, и почти не прислушиваясь к укоризненному ангельскому бормотанию. А потом, если пьеса действительно будет иметь успех и Азирафаэль окажется в достаточной степени доволен, они могли бы вместе напиться. В Азирафаэле есть малая толика совершенно не ангельского озорства и сарказма, которая появляется только после нескольких бутылок вина, и Кроули против собственной воли очаровывается ею.

Камень обжигает ему спину, и Кроули резко наклоняется вперед, внезапно приходя в себя и разрывая связь. Он поворачивается, чтобы положить на него ладонь, и тихо благословляет. Ну что ж, этого должно хватить, и он встает на ноги, взмахом руки отбрасывая подушку. Возможно, он немного перестарался, трудно сказать наперед, и он пожимает плечами. Судьей им станет история.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒