М. К. Дитерихс 10 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 37Следующая ⇒

ухватился за слухи, сильно циркулировавшие тогда по всей Сибири и

теперь еще многими не оставленные, что Царская Семья спасена

Вильгельмом и вывезена куда-то за границу.

Уже 15 августа в уголовный розыск поступили откуда-то “агентурные

сведения”, что Семья бывшего Государя скрылась из Ипатьевского дома,

переодевшись в костюмы германских авиаторов, пробравшись через фронт

по подложным документам. (По поводу этой версии любопытно вспомнить

интервью американского корреспондента г. Аккермана с фантастическим

камердинером Домниным, где Домнин начинает свой рассказ с

аэропланов, летавших над Екатеринбургом. В действительности, в то

время ни у чехов, ни тем паче у сибиряков ни одного аэроплана не

было.)

Фантастичность именно такого похищения не останавливает уголовного

розыска, и 17 августа им рассылаются телеграфные запросы начальнику

уголовного розыска в Самару и железнодорожным комендантам

Самаро-Златоустовской дороги, в целях обследования вопроса о проезде

германских авиаторов. Конечно, долго такая фантастическая версия

продержаться не могла, но достаточно сказать, что изучалась она, как

предположение совершенно серьезное, и, например, нахождение в

Ипатьевском доме волос Великих Княжен принималось как факт,

подтверждающий, что Их Высочества срезали свои волосы при

переодевании в мужскую форму германских офицеров для побега. В

действительности Великие Княжны были вынуждены не только остричься,

но даже обриться еще в Царском Селе после болезни корью.

Версия эта была окончательно оставлена, когда с падением германского

могущества стало известно, что Царской семьи в Германии нет и не

было.

Исчезла эта версия, вместо нее, все в той же основной идее,

уголовный розыск увлекся другой: Царская Семья спасена и вывезена

самими большевиками. Эта версия была уже всецело указана советской

властью в ее объявлениях о расстреле бывшего Царя.

В одном из приведенных выше рассказов, а именно в рассказе

Стародумовой и Дрогиной, есть фраза: “А они”? — спросил Медведев.

“Они все уехали в Пермь”, — ответили охранники. Уголовному розыску,

принявшему в основание своей работы: Царская Семья вывезена, —

приведенной фразы было достаточно: “они” — это Царская Семья, и

новая версия получила начало своего якобы свидетельского,

документального существования. Весь положительный материал

первоначальных дней розыска был как бы отброшен, забыт, под

впечатлением этого местоимения “они”, в том, конечно, значении,

какое нужно для этой версии. Уголовный розыск не обратил даже

внимания, что сами Стародумова и Дрогина ставят эти переговоры

Медведева с охранниками в связь с уплатой денег. И Медведев им

говорит: “получите, когда вернутся из Перми”; слишком ясно, что

“они” не могли быть Члены Царской Семьи, а касалось это Янкеля

Юровского и других советских деятелей, связанных с вопросом уплаты

денег женщинам за мытье полов.

Первоначально работа уголовного розыска при этой новой версии

направилась к разработке материалов двух вариантов: Царская Семья

вывезена грунтовым путем и другой — Царская Семья вывезена по

железной дороге.

Данными, осветившими версию в направлении первого варианта,

послужили сообщения “секретного работника”, командированного в

расположение большевиков, который показал, что, во 1-х, пробравшись

“в тыл и середину” большевиков и в деревню Еловку, в 40 верстах от

Ирбита, в стороне между ст. Егоршино и Ирбитом, От караульного села

Еловки Артемия Макарова он узнал, что перед уходом большевиков из

Екатеринбурга ночью он видел, как проезжали три крытых автомобиля и

две тройки; Макаров проследил их до конной почтовой станции и узнал,

что лошадей не меняли и что в автомобилях увезли бывшего Государя и

Его Семью по направлению Верхотурья. Во 2-х, в Ирбите барахольщик

Липатников говорил, что ему известно, что бывший Государь и Его

Семья увезены в Верхотурье.

Сведения “секретного сотрудника” были неудачны: прямой большой тракт

из Екатеринбурга в Верхотурье идет через Кушву, а не Егоршино, и

проходит в 200 верстах в стороне от Ирбита! Кроме того, очень уж

сомнительным показалось, что везли Царскую Семью без охраны, и

почему вдруг барахольщик знал, где Царская Семья, а никто другой в

Ирбите ничего “секретному сотруднику” не говорил. Вариант вывоза

Царской Семьи грунтовым путем оказался необоснованным, и от него

отказались.

Но зато вариант о вывозе по железной дороге увлек уголовный розыск в

полной мере и приковал к себе его работу до самого конца

существования чинов этого розыска, то есть до оставления нами города

Перми. Не считаясь ни с чем, несмотря ни на какие фактические

обстоятельства убийства Всей Царской Семьи в Екатеринбурге,

уголовный розыск оставался упорно и упрямо на своем пути, варьируя в

деталях и духе, в зависимости от устанавливавшихся следствием

Соколова фактов, опровергавших положение розыска, но сохраняя

неизменно в основе ложь большевиков: Царская Семья была вывезена из

Екатеринбурга самими советскими властями.

В упорстве отстаивать эту версию уголовный розыск близко подошел к

упоминавшимся выше Соловьеву, Симонову, Вяземской, Маркову, Попову и

всем русским элементам в Германии, с той разницей, что все те не

полагали, что Царская Семья, покинув Екатеринбург, оставалась во

власти господ Исааков Голощекиных и Янкелей Юровских, и при этом

могли ограничиваться простыми голословными утверждениями, так как

доказательств от них никто потребовать не мог. Уголовный розыск был

в другом положении: ему необходимо было искать доказательств версии

вызова Царской Семьи из Екатеринбурга, так как таковые могли быть

потребованы начальством, и на розыск этих доказательств уголовный

розыск затратил все свое время существования и свой труд.

Первоначальными поводами, обратившими внимание уголовного розыска на

возможность вывоза Царской Семьи по железной дороге, послужили

опять-таки слухи, распространявшиеся по городу и в сущности

вытекавшие все из того же официального объявления советских властей

об эвакуации ими Семьи Романова. Со слов различных исчезнувших

красноармейцев и рабочих передавались самые разнообразные детали

этого вывоза: кто говорил, что бывшего Царя и Царицу вывезли из

Ипатьевского дома на вокзал “закованными в кандалы и в автомобиле

красного креста”; другие, наоборот, утверждали, что для перевозки в

Пермь Царя и Его Семьи был образован поезд из роскошных вагонов;

третьи передавали, что один из рабочих “видел своими глазами”, как

Государя, “бывшего в старой потрепанной шинели”, грубо втолкнули при

посадке в вагон, но сам поезд “был роскошный”. При этом передававшие

высказывали догадку, “что Государя увезли в Ригу на основании одного

из пунктов Брестского договора”. Четвертые видели предназначавшиеся

для перевозки Царской семьи вагоны, у которых окна были замазаны

чем-то черным. Пятые слышали от своих знакомых красноармейцев из

бывшей охраны Царя, что Его “наверное отправят в Германию, так как

большевики за него взяли у немецкого короля много денег, и король

взял его к себе на поруки”, а охранник Лавушев или Корякин, “кто-то

из них”, говорил, что “Ему никто не может ничего сделать, потому что

от германского царя строго приказано Ленину, чтобы ни один волос не

был тронут у нашего Царя”.

Сколько в этих слухах чисто русского, простонародного: и Царь, и

Царица в кандалах, и поезд из роскошных вагонов, и окна, замазанные

чем-то черным, и выкуп, взятый за Царя, и это “строго приказано

Ленину”, а рядом “у нашего Царя”, так и сказал он “у нашего Царя”,

хотя сам служил у большевиков и до этого, вероятно, сам участвовал в

углублении революции Керенским и развале армии Гучковым. И все-таки

остался в твердом убеждении “наш Царь”, а Ленин что? — ему, конечно,

Вильгельм мог приказать...

Но, с другой стороны, сколько в этих слухах чувствуется влияния и

теоретически привитого в сознании и воспитании убеждения, что немец

— все, немец — сила, сила страшная, немец каждому может приказать, и

не может быть речи — не повиноваться; наш Царь — это, прежде всего,

брат немецкого Царя; русский народ можно унизить, раздавить,

истребить, а русский Царь уйдет к немцу...

Какой ужас, какой позор таятся в сути всех этих вышеуказанных

слухов; какой позор для всех нас, допускавших и распространявших

такие низкие мысли... Как мы не знали духовной и национальной мощи

нашего Царя.

Принявшись за разработку версии о вывозе Царской Семьи по железной

дороге, кроме как на указанные слухи и разговоры, уголовный розыск

наткнулся и на документальные данные о том, что 20 июля из

Екатеринбурга в Пермь под сильным конвоем был отправлен вагон с

какими-то важными преступниками. В то же время парикмахер со станции

Екатеринбург 1-й Федор Иванович Иванов показал уголовному розыску,

что за день или два до того, как большевики объявили о расстреле

бывшего Царя, комиссар станции Гуляев сказал ему: “Сегодня

отправляем Николая”. Когда вечером, не видя, чтобы привозили Царя,

он переспросил Гуляева, тот ответил, что Царя увезли на Екатеринбург

2-й. Те же сведения об увозе Царя подтвердил ему, Иванову, на

следующий день “комиссар 4-го штаба резерва красной армии” Кучеров,

а когда через два дня большевики объявили о расстреле Николая II,

он, встретив обоих вместе, Гуляева и Кучерова, спросил их: “Как же

это так, что верно?” На что комиссары ему ответили: “Мало что

пишут”.

Сопоставляя отправленный вагон с какими-то важными преступниками со

сведениями, данными парикмахером Ивановым, уголовный розыск

утвердился окончательно в своей версии о вывозе Царской Семьи и не

пытался больше устанавливать факт отправки из Екатеринбурга, приняв

то, что имели, как достаточное основание для всей работы только в

направлении этой идеи...

Не менее 75% служащих Екатеринбургского железнодорожного узла,

восстановленные советским режимом, не пожелали уходить с

большевиками и остались у нас на своих прежних должностях. В

частности, остался на своей должности и начальник станции

Екатеринбург 2-й. Если бы уголовный розыск, в отношении

железнодорожных отправок, обратился к железнодорожным служащим и, в

частности, к начальнику станции Екатеринбург 2-й, а не к парикмахеру

Иванову, то узнал бы от них своевременно, что многие из них следили

именно за тем: отправят ли большевики Царскую Семью из города или

нет, и незаметно для них такой отправки сделать нельзя было. И так

как отправки Царской Семьи не было, не было ее и с промежуточных

станций, то стоявшие близко к делу отправки железнодорожники не

поверили советскому объявлению о расстреле только одного Царя.

Мало того, 30 октября от спасшегося из Перми из-под расстрела

камердинера Алексея Андреевича Волкова уголовный розыск узнал, что в

вагоне, под сильной охраной, 20 июля советские власти вывезли из

Екатеринбурга в Пермь содержавшихся все время в тюрьме графиню А. В.

Гендрикову, Е. А. Шнейдер, его, камердинера Волкова, Княгиню Елену

Петровну Сербскую и состоявших при ней членов Сербской миссии.

Тем не менее уголовный розыск продолжает настойчиво отстаивать свою

версию и, до взятия генералом Пепеляевым Перми (25 декабря 1918 г.),

продолжая свою розыскную работу в этом направлении, опирает ее

исключительно на агентурных сведениях. Первые полученные этим путем

сведения приводили к тому, что Царскую Семью повезли из

Екатеринбурга на Пермь и далее через Москву за границу. Но когда

выяснилось, что в Германии Царской Семьи нет, то и в агентурных

сведениях изменился маршрут следования, и некоторые указывали на

направление Царской Семьи из Москвы на Казань, а другие, не называя

пунктов, говорили, что вообще в глубь России. Искусственность этих

агентурных сведений не могла оставлять сомнений в их

недоброкачественности, но в свое время в разных кругах общества они

оставляли нужное впечатление, и до сих пор еще приходится слышать

сплошь да рядом, что некоторых Членов Семьи видели там-то, а других

там-то. Цель их была определенная — заметать следы правды,

основываясь на том, что массы вообще охочи до всевозможных слухов и

сплетен.

Так как эти агентурные сведения не могли быть проверены и

подтверждены фактами, то все же версия уголовного розыска не

получила в серьезных кругах необходимой реальности и не выходила из

области предположений и гаданий. Кроме того, в последнее время

работы по этой версии в Екатеринбурге осложнились тем, что

руководивший розыском чиновник Кирста подвергся обвинению в

некоторых проступках по службе, не связанных с Царским делом, был

арестован начальником гарнизона и отчислен от должности. Только

после ухода генерала Голицына на фронт генерал Гайда освободил

Кирсту, и он снова занялся работой по розыскам, но, по приказанию

генерала Гайды, тайно от судебных властей Екатеринбурга.

25 декабря была взята Пермь, и при сформировании местного

военно-контрольного аппарата многие должности в нем были замещены

чинами из состава Екатеринбургского уголовного розыска. Ушел туда и

Кирста вместе с ближайшими своими сотрудниками по уголовному

розыску. Тайное расследование Царского дела продолжалось ими в

Перми, причем участие в нем принял самостоятельно товарищ прокурора

пермского суда Тихомиров, которого прокурор суда неоднократно

предупреждал о необходимости осторожно относиться к тому направлению

работы, какое проводилось сыском уголовного розыска.

В Перми работа бывших чинов уголовного розыска получила быстрое

развитие, не выходя из рамок все той же основной версии, что Царская

Семья была вывезена из Екатеринбурга самими большевиками: появились

свидетели, вещественные доказательства. Вместе с тем, в связи со все

более устанавливавшимся следственной властью в Екатеринбурге фактом

убийства всех Членов Царской Семьи, в версии уголовного розыска

стали появляться новые варианты в дальнейшей судьбе Членов Царской

Семьи, после вывоза ее из Екатеринбурга.

В общем, к моменту воспрещения уголовному розыску заниматься Царским

делом версия, по данным уголовного розыска, вылилась в следующую

фабулу:

Некоторое время Царская Семья будто бы проживала в Перми, сначала в

бельэтаже одного дома, а затем — в подвальном помещении другого

дома. В розыскном деле указывались свидетели, которые якобы видели

Семью именно в этом втором помещении, и в качестве вещественного

доказательства к делу была приобщена салфетка Дворцового ведомства,

поднятая будто бы в комнате, где свидетель видел Великих Княжен.

Затем Царская Семья была вывезена в направлении на Вятку и поселена

в одной деревне, в 12 верстах от Глазова.

В этот период Великая Княжна Анастасия Николаевна с Наследником

Цесаревичем будто бы отделились от Семьи и некоторое время где-то

скрывались. Но однажды, неподалеку от Перми, на правом берегу Камы,

в лесу близ железной дороги на Глазов, Великая Княжна наткнулась на

красноармейцев, которые, приняв ее за воровку, сильно избили и

доставили в Пермь в помещение чрезвычайки. Здесь был вызван доктор

Уткин (еврей), который ее осматривал и прописал лекарства. Великая

Княжна тайно сообщила ему, что Она дочь Государя — Анастасия. В

своем показании доктор подробно описал наружность виденной девушки.

На следующий день, когда доктор Уткин хотел снова навестить больную,

ему было заявлено, что она умерла. Какой-то еврей показал товарищу

прокурора Тихомирову могилу, в которой будто бы большевики

похоронили Великую Княжну.

По делу имелся свидетель доктор Уткин и в качестве вещественных

доказательств могила и рецепты на лекарства.

Вся эта история, скрывавшаяся от Екатеринбургских следственных

властей, рассказывалась с детальными подробностями всем высоким

лицам, приезжавшим из тыла и Омска; рассказывалась как факт

установленный, опирающийся на живых свидетелей и вещественные

доказательства. Благодаря этому, в Омске этой версии если не верили

в полной мере, то все же допускали некоторое вероятие, тем более что

данные официального следственного производства, которое вел в это

время член екатеринбургского суда И. Сергеев, по причинам, о которых

будет сказано ниже, не доходили до кого нужно, а если и

представлялись, то в общих чертах, как предположения.

Весной 1919 года могила, которую указал какой-то еврей Тихомирову,

как место погребения Великой Княжны Анастасии Николаевны, была

вскрыта: в ней оказалось 7 мужских трупов и ни одного женского.

Рецепты доктора Уткина оказались написанными на старых

использованных бланках доктора Иванова, с требованием об отпуске

спирта для комиссаров, почему на них и были пометки комиссаров —

отпустить немедленно под угрозой расстрела. Обыкновенная салфетка

гофмаршальской части, по расследовании, оказалась происхождением из

одной конспиративной большевистской квартиры в Перми, которая

подвергалась обыску уже при нашей власти в Перми.

Свидетель по делу доктор Уткин был допрошен судебным следователем

Соколовым. Сильно нервничая, сбиваясь, он в общем подтвердил свое

первоначальное показание, имевшееся в деле уголовного розыска. Тогда

ему были предъявлены для опознания три самых позднейших

фотографических группы Великих Княжен. На первой были сняты Великие

Княжны Ольга, Мария и Анастасия Николаевны; он, всмотревшись, указал

на Ольгу Николаевну. Следующая изображала Великих Княжен Ольгу,

Татьяну и Марию Николаевен, — он указал на Татьяну Николаевну.

Наконец, последняя фотография Великих Княжен Татьяны, Марии и

Анастасии Николаевен, — он указал на Марию Николаевну.

Доктор Уткин производил впечатление или действительно ненормального

человека, или, на всякий случай, симулировавшего ненормального

человека.

На этом работа уголовного розыска была прервана. Ему было воспрещено

заниматься розысками по Царскому делу, и все произведенное им

расследование по этому делу было отобрано и поступило в дело

следователя Соколова.

НАЧАЛО СЛЕДСТВИЯ

С освобождением 25 июля войсками Войцеховского города Екатеринбурга

в нем создавалось Правительство, принявшее название “Областного

Уральского”. Во главе его стал почтенный, уважаемый уральский

старожил и делец Павел Васильевич Иванов, бывший Председатель

биржевого комитета в Екатеринбурге, человек умеренно демократических

принципов и глубоко честный. Но таких людей уже тогда оставалось

немного, и правительственные аппараты, какие и создавались в то

время волей или неволей, слагались из тех, которые или прошли через

разврат разложения страны Керенской эпохи, или были специальными

продуктами ее воспитания. Кроме того, сами условия нарождения тогда

власти не обеспечивали от проникновения, даже в ее центральные

органы, лиц совершенно низких моральных качеств, но умевших повсюду

шуметь и кричать своими якобы высокогуманными, политическими

лозунгами и популярными демократическими принципами. В частности,

для Уральской правительственной власти положение серьезно

осложнялось сильным закулисным влиянием на исполнительную часть

работы правительственных органов, собравшихся в Екатеринбурге

крайних левых элементов из бывших членов Учредительного Собрания с

Черновым, Минором и Вольским во главе, нашедших себе покровительство

и заступничество в среде влиятельного тогда чехословацкого

национального совета в Екатеринбурге.

При таких условиях воспринятый по наследству от 1917 года общий

характер правительственной организации отражался на деятельности и

взглядах всех правительственных учреждений, в том числе и на

возобновлявшем свою работу Екатеринбургском Окружном Суде. Прежде

всего, в каждом мало-мальски серьезном деле обращалось внимание на

политическую сторону вопроса: нет ли данных для реакционных начал?

Не опасно ли для “завоеваний революции?” Не пища ли для

монархических заговоров? И почти все, как в несчастном 1917 году,

больше всего боялись показаться ретроградами, реакционерами и

особенно монархистами. Это приводило ко взаимному недоверию между

служащими одного и того же учреждения, подозрительности друг к

другу, к массе, к былым корпорациям, как офицерским, так и к

отдельным лицам и деятелям. Одни — скрытностью и замкнутостью,

другие — ложной демократичностью, третьи — различными масками всех

социально-политических платформ стремились прикрыть свое

действительное лицо, свои взгляды, мнения, убеждения и деятельность.

Это можно отметить как в отношении отдельных лиц и служащих, так и в

отношении целых правительственных учреждений в общем. Так глубоко

въелся за год общественно-политический разврат керенщины, и так

напуганы были руководившие развратом интеллигентные круги

общественности террором черни в 1917 году, по отношению ко всем тем,

кого принимали за реакционеров.

Безусловно, и тогда у власти были отдельные люди, не разделявшие

этого наследия 1917 года и понимавшие пагубность и узкую

односторонность деятелей нашей социальной революции; и уже и тогда

вся плеяда наших социалистов достаточно ясно показывала всю свою

политическую несостоятельность и неспособность к созидательной

работе, а главное, свое полное незнание, непонимание и отчужденность

от народной массы. Но общая болезнь была все еще сильна, и отдельные

элементы, по крайней мере на первых порах освобождения от советов,

не в силах были бороться с общим развалом и болезнью

интеллигентно-общественной мысли. Этим отдельным правительственным и

общественным лицам приходилось действовать очень осторожно и

осмотрительно в проведении каких-либо вопросов, дабы окончательно не

провалить дела, если оно носило в глазах правительственной и

общественной интеллигенции почему-либо признаки реакционности,

политической опасности.

К числу таких дел на Урале было отнесено и дело об убийстве

большевиками бывшего Государя Императора. Особая заинтересованность

этим событием военного начальства с непосредственным горячим

участием в розысках офицерства внушила черновско-минорским кругам

серьезные опасения возможности создания на почве этого дела поводов

для укрепления среди народных масс и в рядах нарождавшейся молодой

армии монархических принципов и тенденций. Через прямых, скрытных

или ложных адептов — этих печальных для России и народа политических

деятелей — взгляд на значение Царского дела передался и в недра

Екатеринбургского окружного суда. Первые исполнители его:

следователь Наметкин и член суда Сергеев, независимо от их личных

качеств, характеров и политических физиономий, в своей следственной

деятельности, безусловно, были под влиянием указанного выше больного

политического течения мысли тогдашней гражданской власти и влиявших

на нее политических партий бывших учредиловцев.

Временно исполнявший должность прокурора Екатеринбургского окружного

суда Кутузов, человек прежнего воспитания и режима, не поддавшийся

моральному и умственному разврату революционных принципов 1917 года

и не разделявший мнений большинства сослуживцев вновь создавшегося

аппарата судебной власти на Урале, посетил лично дом Ипатьева, видел

то состояние, в котором он был найден 25 июля, и, как опытный,

видавший виды юрист, сразу понял, что помещение, где содержалась

Исааком Голощекиным и Янкелем Юровским Царская Семья, носило все

признаки преступления, определяемого законом “разграбления после

совершенного шайкой убийства хозяев или жителей помещения”. Во

всяком случае, для Кутузова не было сомнений, что события в

Ипатьевском доме протекли совершенно не так, как их представили

советские власти в своем объявлении о расстреле бывшего Царя.

Однако при тогдашнем общем политическом направлении Кутузов не имел

еще достаточных данных, кроме личного впечатления, для

самостоятельного возбуждения предварительного следственного

производства; надо было или ждать появления более реальных поводов,

или каким-нибудь путем помочь другим, не

гражданско-правительственным деятелям, скорее отыскать такие поводы.

Руководясь этим, Кутузов вошел в контакт с Начальником гарнизона

генералом Голицыным и, узнав о предположении последнего образовать

для расследования специальную офицерскую комиссию полковника

Шереховского, предложил пригласить в состав комиссии для

технически-юридического руководства следователя по важнейшим делам

Екатеринбургского окружного суда Наметкина. Последнего Кутузов знал

мало, и особенно как деятеля при тогдашней, общей политической

обстановке, а выбрал его, руководствуясь тем званием следователя по

важнейшим делам, которое носил Наметкин. Во всяком случае, Кутузов

через Наметкина мог рассчитывать быть всегда в курсе событий по

делу, в котором для него крылось несомненно преступление.

Но Провидению, видимо, Самому угодно было помочь людям начать

приподымать завесу над мрачной тайной, скрывавшейся в стенах дома

Ипатьева. Уже 29 июля к Кутузову явился добровольно житель города

Екатеринбурга Федор Никитич Горшков, который, со слов своего

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒