М. К. Дитерихс 5 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 37Следующая ⇒

Главный штаб организации находился в сношениях с генералами Дутовым

и Деникиным. За самые же последние дни был обнаружен и еще новый

заговор, которым, при содействии генерала Дутова, предполагалось

вырвать Николая II из советских рук. Кроме того, там же на заседании

указывалось, что Царь поддерживал секретную переписку с личными

друзьями, с генералом Догертом, который якобы в одном из писем

советовал Царю приготовиться к возможности освобождения.

Ввиду такого положения вещей и решения эвакуировать в Екатеринбург,

совещание решило предать Царя Николая Александровича смертной казни

без дальнейшего промедления.

— Гражданин Николай Романов, — объявил председатель совета, —

объявляю вам, что вы располагаете тремя часами для устройства своих

дел. Стража, я предупреждаю вас, иметь строжайшее наблюдение за

Николаем Романовым и не спускать с него глаз.

Вскоре после возвращения Николая II с заседания к нему вошла

Александра Федоровна с Царевичем; оба плакали. Царица упала в

обморок и был призван доктор. Когда она оправилась, она упала на

колени перед солдатами и молила о пощаде. Но солдаты отозвались, что

это не в их власти.

— Ради Христа, Алиса, успокойся, — сказал Николай II несколько раз

тихим голосом.

Он перекрестил жену и сына, подозвал меня и сказал, поцеловав:

— Старина, не покидай Александры Федоровны и Алексея; ты знаешь, у

меня никого больше нет, и не останется никого помочь им, когда меня

уведут.

Впоследствии выяснилось, что, кроме жены и сына, никого не допустили

попрощаться с Николаем II. Царь, его жена и сын оставались вместе,

пока не прибыл председатель Совета с пятью другими солдатами и еще

двумя рабочими, членами Совета.

— Наденьте пальто, — сказал председатель Царю. Николай II не потерял

самообладания и стал одеваться. Он еще раз затем поцеловал и

перекрестил жену, сына и слугу и, обратясь к прибывшим, сказал:

— Теперь я в вашем распоряжении. Царица и Царевич забились в

истерике, и, когда я бросился помочь, председатель сказал мне:

— Это вы можете сделать потом; теперь же не должно быть никакого

промедления.

— Позвольте мне идти за моим господином, — просил я.

— Никто не должен сопровождать его, — ответил председатель. Царя

взяли и увезли, никому не известно куда, и тою же ночью он был

расстрелян двадцатью красноармейцами.

Еще до рассвета, тою же ночью, 15 июня, председатель Совета пришел

опять. С ним было несколько красноармейцев, доктор и комиссар

охраны. Они вошли в ту же комнату, где содержался Царь, и доктор

оказал помощь потерявшим чувства Александре Федоровне и Царевичу.

После того председатель Совета спросил доктора:

— Можно ли взять их немедленно?

— Да, — ответил тот.

— Граждане Александра Федоровна Романова и Алексей Романов, —

объявил председатель, — вы будете увезены отсюда; вам разрешается

взять только самое необходимое не свыше 30 или 40 фунтов.

Стараясь овладеть собою, мать и сын бросались из стороны в сторону и

были скоро готовы. Председатель не разрешил им попрощаться со своими

близкими и все время торопил их.

— И вы, старик, — сказал он мне, — уходите прочь отсюда. Теперь

никого не останется, кому бы вы могли служить. И, обращаясь к

комиссару, он прибавил:

— Завтра же вы должны убрать его отсюда.

Царицу и ее сына взяли в автомобиль и куда увезли — неизвестно.

Наутро комиссар велел мне уйти и позволил взять несколько вещей

бывшего Царя; все же документы и письма были взяты стражею. Мне было

очень трудно раздобыть даже железнодорожный билет, потому что вокзал

и все районы занимались красноармейцами, увозившими ценные вещи из

города”.

Казалось бы, что всю эту лживую и пошлую по форме статью можно было

бы не воспроизводить. Кто из русских когда-нибудь слышал о

существовании у бывшего Государя друга генерала Догерта или “князя”

Гендрикова, или кто слышал о существовании генерального штаба

полковника Сукарта, да и самого камердинера Домнина? — все это

сплошная ложь, а форма разговора между Царем и камердинером — просто

пошлость. Ни для кого не может быть сомнения, что все это интервью

полная выдумка.

Но тем не менее статья имеет и много существенного для дела. Разве,

по соответствию со всеми заявлениями советских властей, эти

документы о раскрытом заговоре не представляются именно теми

измышленными в Москве документами, которые хотелось бы иметь Янкелю

Свердлову, чтобы опубликовать, как подтверждение принятого решения

для казни Николая Романова? В свое время Янкель Свердлов этого не

сделал; не сделал потому, что обстановка сложилась благоприятно для

Москвы, а потому советская власть и не сочла нужным трудиться над

изобретением документов. Теперь же обстановка опять ухудшилась, надо

было расположить мир в свою пользу, и вот создается не

существовавший верный слуга бывшего Императора и его устами

оповещает всю заграницу в желательном для советской власти смысле.

Суть приведенного интервью преследовала три цели:

представить миру картину якобы произведенного над отрекшимся

Императором народного суда, с подробной мотивировкой причин,

побудивших власть к принятию спешного решения;

надо было, по обстоятельствам тогдашнего времени, припугнуть

немцев возможностью создания на Урале Сибиро-союзного фронта и

коалиции всех противных советам партий против Германии и

подготовить почву для благоприятного принятия запоздалого

опубликования тех документов, которые советская власть все же

считала необходимым выпустить, главным образом уже для российского

общественного мнения.

Но раньше, чем перейти к этим последним документам, необходимо

отметить еще одну черту, проскальзывающую в приведенном интервью,

служащую подтверждением предположения, что инспираторами этой статьи

могли быть только сами советские деятели. В статье, при всей общей

ее фальшивости, проскальзывают некоторые верные детали совершенного

преступления.

Так, например: в составе ближней охраны был латыш; приехали поздно

ночью в дом, чтобы вести на расстрел — председатель и два члена из

совдепа. Эти детали вполне совпадают с тем, что было фактически, и

легче всего проскальзывают в лживых повествованиях тогда, когда их

рассказывает сам участник факта.

3 апреля 1919 года радио Москва-Будапешт разнесло по всей России и

по всему миру следующее сообщение из “Вечерних Советских Известий”.

“Продолжение начатого 2-го апреля опубликования документов по делу о

попытке к побегу Николая II.

Анонимный корреспондент, обменивавшийся письмами с Романовыми,

пишет:

“С Божьей помощью и с Вашим хладнокровием надеемся достичь нашей

цели, не рискуя ничем. Необходимо расклеить одно из Ваших окон,

чтобы Вы могли его открыть, я прошу точно указать мне окно. В

случае, если маленький Царевич не может идти, дело сильно

усложнится, но мы и это уже взвесили, и я не считаю это

непреодолимым препятствием. Напишите точно, нужны ли два человека,

чтобы его нести, и не возьмет ли это на себя кто-нибудь из вас.

Нельзя ли было бы на 1 или 2 часа на это время усыпить “маленького”

каким-нибудь наркотиком. Пусть решит это доктор, только надо Вам

точно предвидеть время. Мы доставим все нужное. Будьте спокойны. Мы

не предпримем ничего, не будучи совершенно уверены в удаче заранее.

Даем Вам в этом торжественное обещание перед лицом Бога, истории,

пред собственною совестью. Офицер”.

“Несмотря на обещание, эта попытка окончилась расстрелом Николая

II-го”.

“Ответ Романова на письмо “офицера” еще длиннее самого письма:

“Второе окно от угла, выходящее на площадь, стоит открыто уже два

дня и даже по ночам. Окна 7-е и 8-е около главного входа, тоже

выходящие на площадь, точно так же всегда открыты. Комната занята

комендантом и его помощниками, которые составляют в данный момент

внутреннюю охрану. Их 13 человек, вооруженных ружьями, револьверами

и бомбами. Ни в одной двери, за исключением нашей, нет ключей.

Комендант и его помощники входят к нам, когда хотят. Дежурный делает

обход дома ночью 2 раза в час, и мы слышим, как он под нашими окнами

бряцает оружием. На балконе стоит один пулемет, а под балконом

другой на случай тревоги. Не забудьте, что с нами будет доктор,

горничная и маленький кухонный мальчик. Было бы низко с нашей

стороны (хотя они ни в коем случае нас не затруднят) оставить их тут

после того, как они добровольно последовали за нами в изгнание.

Напротив наших окон по той стороне улицы помещается стража в

маленьком домике. Она состоит из 50 человек. Все ключи и ключ № 9

находятся у коменданта, который с нами обращается хорошо. Во всяком

случае известите нас, когда представится возможность, и ответьте,

можем ли мы взять с собой наших людей. Перед входом всегда стоит

автомобиль. От каждого сторожевого поста проведен звонок к

коменданту и провода в помещение охраны и другие пункты. Если наши

люди останутся, то можно ли быть уверенным, что с ними ничего не

случится?”

“К нам попал в руки дневник Николая Романова за 1917 и 1918 г. Под

10 июня 1918 г. записано: “Сегодня утром у нас открыли окно”, 14/6

“мы провели неспокойную ночь и, не раздеваясь, бодрствовали”.

Дальше, под 28/6: “Около половины 11-го утра подошли к открытому

окну 3 рабочих, подняли тяжелую решетку и Укрепили ее снаружи в

окне”. 30/6 кончается дневник Николая Романова”.

Эта заметка “Вечерних Известий”, по заявлению советских властей,

представляла те “документы о заговоре” и “материалы и документы

Николая Романова”, в которых Янкель Свердлов оповестил своих коллег

в заседании Президиума 18 июля 1918 года и которые обещал разобрать

и опубликовать “в ближайшее время”.

Он исполнил обещание в апреле 1919 года.

Какова же ценность этих документов?

Прежде всего с точки зрения формы, слога и выражений, приведенных в

этих документах:

Отчего от них так отзывается Олендорфом, или каким-нибудь другим

распространенным пособием для изучения какого-либо иностранного

языка, составленным иностранным автором на русском языке? Отчего

“офицер”, желающий спасти бывшего Государя Императора и, значит,

оставшийся в душе верноподданным, обращаясь к Нему, называет Его

только: “Вы”, “Вам”, а не “Государь”, “Величество”, ему более

привычным и допустимым титулованием? Отчего он же называет

Наследника Цесаревича — Царевичем, что на русском языке не одно и то

же; а в одном месте он просто называет Наследника Цесаревича —

“маленький”, как будто имел возможность, как и советские деятели,

читать дневники Государя Императора и видеть там интимное

ласкательное наименование, данное Государем нежно любимому сыну.

Отчего, наконец, в этих документах как бы опять подсказывается до

конца недоговоренная идея совершившегося в Екатеринбурге

преступления по сумасшедшей версии Чемадурова: Царь и Его Семья

вывезены; Боткин и все остальные брошены и погибли? — ведь такой

план спасения вытекает из смысла обоих писем.

Какова же суть этих документов, фактическая сторона в них?

Окна дома, где содержалась Царская Семья, и вид из окон на улицы

были загорожены двумя рядами сплошных заборов, высота коих доходила

до верхних косяков окон, а местами даже до крыши. Внутренний забор

отстоял от стены дома аршина на полтора, охватывая дом от окна

комнаты коменданта у парадного крыльца до начала сада, выходившего в

Вознесенский переулок. Этот забор образовывал со стеной дома

узенький, глухой коридор со входом только от парадного крыльца. При

таких условиях, чтобы похитить через окно, надо было предварительно

проломать заборы.

Из окон комнат через забор можно было видеть только узенькую полоску

неба. О том, что дом, где жила наружная охрана, был маленький, могли

знать видевшие его, но не Государь, который за заборами ничего не

видел. О том, что от сторожевых постов, кроме звонков к коменданту,

были проведены провода в помещение охраны “и другие пункты”, могли

знать их проводившие и дежурившие на постах; но не Государь,

которому даже постов не было видно. Никакой сигнализации с проводами

для сторожевых постов в действительности и не было, а был проведен

только один звонок от часового у парадного входа в переднюю дома

Ипатьева.

Вокруг дома Ипатьева стояли часовые от караула и, как отличный

службист, Государь никогда не назвал бы их сторожевыми постами, что

по уставу имеет совершенно другое значение. Внутренняя охрана

помещалась в нижнем этаже, а не в комнате коменданта; в комнате

коменданта ночевал только помощник, а Авдеев и Юровский утром

приходили, а вечером уходили на свои квартиры. Дежурные два раза в

час по ночам не обходили, да специальных дежурных и не было. Были

разводящие, дежурившие по неделям, разводившие смены каждые 4 часа.

О каких ключах и для какой цели говорит Государь и что это за ключ №

9? Сам же Государь говорит, что двери не запираются.

А мог ли Государь забыть, что спасению с Ними подлежали не только

Боткин, Демидов и Седнев, а еще Харитонов и Трупп? Забыли о них,

вероятно, те, кто в Москве сочинял эти документы.

Особенно чувствуется фальшивость документов в тех фразах, которыми

обрисовывается корреспондент: “Офицер”, русский офицер из состава

организации белогвардейцев, для чего-то особенно подчеркивает в

своем письме и старается убедить ожидающего спасения Государя, что

“надеемся достичь цели, не рискуя ничем”, “я не считаю это

непреодолимым препятствием”, “будьте спокойны”, “мы не предпримем

ничего, не будучи совершенно уверены в удаче заранее” и подтверждаем

это торжественным обещанием “перед лицом Бога, истории”. Разве,

кроме того, вся эта фраза с “заранее” на конце и патетической

клятвой похожи на русский слог, на русский дух и в особенности на

дух офицера из организации?

Ну, а эта фраза в ответе Царя: “было бы низко с нашей стороны (хотя

они ни в коем случае нас не затруднят) оставить их тут...” Чья она?

Могла ли быть, при каких бы то ни было обстоятельствах, сказана

устами Государя, русского человека, да при всем том прекрасно

владевшего родным языком?

Но в то же время, косвенно упрекая “офицера” в низости за то, что он

не предусмотрел необходимости спасать приближенных и преданных

людей, письмо-ответ не забывает сказать про коменданта доброе слово,

который “с нами обращается хорошо”, поместить эту аттестацию, как

придаточное предложение к указанию о месте нахождения ключей.

Таковыми представляются содержание и характер советских документов о

раскрытых белогвардейских заговорах, имевших целью похищение Царской

Семьи. Эти же документы, по заявлению Янкеля Свердлова, послужили

для советской власти толчком и дали право покончить с бывшим

Государем Императором, не дожидаясь предполагавшегося над ним

народного суда. “Хотя, — говорит Сафаров в своей статье, посвященной

расстрелу бывшего Царя, на страницах газеты “Уральский рабочий” от

23 июля 1918 года, — при этом и были нарушены многие формальные

стороны буржуазного судопроизводства и не был соблюден

традиционно-исторический церемониал казни “коронованных особ”... но

“рабоче-крестьянская власть и в этом случае проявила крайний

демократизм: она не сделала исключения для всероссийского убийцы и

расстреляла его наравне с обыкновенным разбойником”...

Это заявление Сафарова цинично, но, по крайней мере, откровенно. Из

уст одного из главнейших исполнителей казни узнаем, что никакого

суда над “Николаем Романовым” и не предполагалось: Янкель Свердлов

просто соврал своим коллегам, побоявшись сказать правду. Сафаров

оказался храбрее и наглее; он объясняет и причину, почему не

предполагалось прибегать к суду: это не демократично, а

“рабоче-крестьянская власть и в этом случае проявила крайний

демократизм”.

Так ли это? Действительно ли “рабоче-крестьянская власть” не сделала

исключения для бывшего Государя Императора? Действительно ли она

“расстреляла Его наравне с обыкновенным разбойником?” На эти вопросы

отвечает вся настоящая книга устами тех подлых еврейских и русских

руководителей и тех несчастных и тупых злодеев, которые участвовали

или видели “этот расстрел”.

Во всяком случае, приведенные официальные документы не являются

правдивым материалом для русского судьи и историка, как хотел бы

того Янкель Свердлов, и ни в коем случае не оправдывают главарей

советской власти в их злых и гнусных деяниях. Совершенно обратно:

документы эти наводят на мысль искать других причин кровавым

преступлениям лета 1918 года, независимо от того, существовали ли

белогвардейские организации офицеров для спасения бывшего Царя и Его

Семьи или нет. Что офицерские организации вообще существовали, в

этом, пожалуй, советские власти могли не сомневаться. Но чтобы

деятельность их в отношении спасения заключенных могла потребовать

от исчадия еврейского народа — Свердловых, Сафаровых, Войковых,

Голощекиных, Юровских и российских себялюбцев — Лениных, Саковичей,

Белобородовых — проявления от имени русского народа “демократизма”,

для этого документы советских властей “о заговорах” не дают никаких

оснований. Документы Янкеля Свердлова в юридическом отношении лишь

нагло-ложны и низко-подлы, как приписанные бывшему русскому Государю

и русскому офицеру.

Что же дают документы “о заговорах” с нашей стороны? Существовали ли

действительно организации для спасения Царской Семьи в

Екатеринбурге, Тобольске или иных городах и пунктах и чем проявили

тогда они себя?

Сложно и трудно было работать немногому остававшемуся в живых

честному офицерству в этом направлении.

Участие высшего генералитета армии, руководителей и авторитетов

офицерства почти в первых рядах Февральской революции, в отречении

Царя от престола, в политическом развале армии и страны керенщиной

сильно расшатало единство мыслей, чувств и мировоззрений этой

сильной и относительно единодушной в былое время организованной

корпорации. Революция нарушила, смяла и осмеяла ее прежние основные

принципы дисциплины, иерархии, взаимоотношения и законов

сплоченности, ее национальные и духовные лозунги, и взамен прежнего

ничего нового — морально и нравственно здорового — офицерство не

получило.

Война влила в ряды офицерства много постороннего элемента —

элемента, зачастую совершенно негодного в нравственном отношении, а

демократические приемы Гучковых, Керенских и компании по углублению

революции и реорганизации армии на революционных началах, с

выдвижением в верхи офицеров, начальников, по натуре каторжного,

ссыльного и тюремного стажей способствовали еде более развалу

офицерства. Трудность какого-либо морального, более или менее

солидного объединения массы вне царивших разнообразных и шатких

политических течений становилась почти непреодолимой.

Отсюда, среди оставшегося честного офицерства развились, как

основные черты, недоверие, замкнутость, осторожность в общении с

другими офицерами и между собой и острая подозрительность ко всякого

сорта и характера политическим деятелям, выбрасывавшимся

революционной волной на арену деятельности из среды общей массы. С

другой стороны, к счастью для так называемых временных джентльменов,

а к ужасу, в большинстве, для коренных генералов и офицеров

создалась чрезвычайно благоприятная почва и обстановка для

достижения власти и значения легкими путями: лицедеянием слова и

провокацией положения. Достигнутые власть и влияние предоставляли

таким военным элементам безответственно и часто безнаказанно творить

свои собственные делишки под прикрытием громких, фальшивых принципов

и лженациональных лозунгов.

После Октябрьского переворота офицерство, ушедшее из советской

России, легко объединялось под флагом борьбы с советами и

большевиками, и, вероятно, в то время не существовало города в

России, где бы не было тайной или явной, такой, чисто боевой,

офицерской организации. В эти организации офицерство шло охотно,

мало думая о тех будущих политических принципах строительства

государства, которые выдвигались разными создававшимися

антисоветскими временными правительствами и правителями. Здесь этот

вопрос отодвигался на второе место; импульсом движения была простая

ненависть к чуждым русскому офицеру узурпаторам власти, носителям

пятиконечной звезды; офицер вступал в привычную ему по понятиям,

форме и духу зону, зону бойца, а не политического деятеля.

Совершенно, по-видимому, иная обстановка создавалась в деле

организации офицерства для помощи или спасения бывшего Царя и

Царской Семьи. Мало кто подходил к разрешению вопроса чисто только с

человеколюбивой точки зрения. Почти каждый из числа помышлявших о

спасении или похищении Царской Семьи носил в себе свои, лично им

лелеемые политические принципы, клавшиеся в основу цели спасения и

дальнейшего развития государственного строительства будущей,

освобожденной, России. Здесь каждый отдельный элемент организации

являлся прежде всего носителем политических определенных идей, и они

являлись для него доминирующими над всякими другими обстоятельствами

и соображениями. Раскол, существовавший в монархической Партии в

дореволюционный период, пройдя через стадию двух революций,

настолько развился среди интеллигентного класса, что белогвардейские

организации рассматриваемых целей прежде всего натыкались на

затруднения в своем развитии из-за своих собственных монархических

принципов. Как ни грустно и ужасно, но в будущем изложении, кажется,

придется коснуться дела, когда одна организация, случайно подошедшая

близко к разрешению вопроса спасения Царской Семьи, не выполнила

такого по несочувствию в принципах среди части офицеров, с которой

предполагалось работать. Среди молодежи искажение понятий и высоких

принципов монархизма под влиянием революции дошло даже до уродства:

один молодой офицер, например, утверждал, что если

Бронштейна-Троцкого помазать на Русское Царство миром, то он станет

уже законным “Помазанником Божьим”, и добавлял, что хотя сам он не

признает тогда Бронштейна русским царем, но бороться с ним

перестанет.

Таковыми представляются политические условия группировки офицерства

в организации для спасения Царской Семьи. К этому необходимо

добавить, что недоверчивость и подозрительность честного офицерства

вели к чрезвычайно осмотрительному, осторожному и тщательному выбору

лиц для указанной цели. Обстоятельства требовали большой

конспиративности и предусмотрительности как в самой организации, так

и в деятельности ее членов, дабы не нарываться на провокации,

измены, обманы, от последствий которых могла страдать не только сама

организация, но, главным образом, Те, которых хотели спасти. Эти

условия приводили к чрезвычайной медлительности работы, требовали

много времени для осуществления цели, а между тем события не ждали,

быстро назревали и, наконец, разрешались раньше, чем организация

могла предпринять что-либо серьезное для спасения Царской Семьи.

Указанные трения, затруднения и общие положения привели к тому, что

за весь период революции среди честного офицерства Екатеринбурга

создалось всего две маленькие организации: одна — в период

пребывания Царской Семьи еще в Тобольске, задавшаяся целью оказать

Семье возможную помощь для облегчения условий жизни, и другая уже во

время пребывания Царской Семьи в Екатеринбурге, мечтавшая спасти

Царскую Семью.

Вот что рассказывает о деятельности первой из названных групп один

из ее участников, штабс-ротмистр С.

“Почти всю зиму 1918 года я провел в Тюмени, а в апреле, на 6-й

неделе поста, поехал в Тобольск. На пути, в деревне Дубровно,

верстах в 50 — 60 от Тобольска, мне повстречался поезд с Государем,

Государыней и Великой Княжной Марией Николаевной, которых комиссар

Яковлев вез на Тюмень. Государыня узнала меня, узнала как офицера Ее

Крымского конного полка, и издали осенила крестом. Проводив глазами

поезд, я поехал дальше на Тобольск.

В Тобольске мне никого из Августейшей Семьи видеть не пришлось; я

узнал, что делом помощи заключенным занимается местный священник о.

Васильев, и дня через три поехал обратно на Тюмень. Материальных

средств у нас никаких не было, но мы думали, что найдем поддержку у

честных людей”.

Вот и все, что успела сделать горсточка безусловно честных офицеров

в этот промежуток времени.

Представитель другой организации подполковник П.К.Л. рассказывает

следующее:

“В мае 1918 года я был командирован из Петрограда в Екатеринбург от

монархической организации “союз тяжелой кавалерии”, имевшей целью

спасение жизни Августейшей Семьи. В Екатеринбурге я поступил в

слушатели 2-го курса Академии Генерального штаба и, имея в виду

осуществление вышеуказанной цели, осторожно и постепенно сошелся с

некоторыми офицерами-курсантами: М-им, Я-им, С-им, П-им, С-им.

Однако сделать что-либо реальное нам не пришлось, так как события

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒