Юлия Николаевна Вознесенская 8 страница

— Ирина Фаддеевна, спасибо вам огромное! Я конечно же воспользуюсь вашим приглашением. Но ведь это несколько дней безопасности, а что потом?

— А потом мы еще что-нибудь придумаем, дорогой! Обязательно придумаем! А главное, выясним, кто же вас на самом деле преследует, кто прислал вам этот ужасный венок. Знаете, в Мюнхене живет замечательный детектив по русским делам, графиня Елизавета Николаевна Апраксина: за свою жизнь она раскрыла и предупредила сотни преступлений, и на ваше счастье, мы с нею близкие подруги. Я попрошу ее взять вас под свое крыло, и вот уж тогда вы будет в полной и абсолютной безопасности! Если будет нужно, она и полицию подключит к этой истории.

— Графиня Апраксина? Так ведь я с нею знаком! Мы встречались во Франкфурте, в «Посеве», и даже как-то танцевали с нею танго.

— Вы танцевали с Лизой танго? Не может быть!

— Представьте себе. Это было на эмигрантском балу в «посевском» клубе.

— Но это же прекрасно, мне будет с чего начать с ней разговор! Значит решено, я устраиваю вам с ней встречу?

— Конечно, это было бы замечательно!

Вышла медсестра и пригласила Виктора к врачу.

— Вы не уйдете, вы дождетесь меня? — спросил Виктор, поднимаясь и идя к двери.

— Да-да, не беспокойтесь! Я буду сидеть и ждать.

Доктор начал с того, что велел Виктору раздеться, измерил у него температуру и давление, прослушал его допотопным деревянным стетоскопом и объявил:

— Бронхит! И очень сильный. Давление высокое, и при этом ослаблено сердце. Что вы курите, причем курите как паровоз, это я и по запаху слышу, прокурились вы, молодой человек, насквозь. Так вот надо бы бросить это дело хотя бы на время болезни! Слышите меня, категорически прекратите курить!

Виктор на это ничего не сказал, врать ему не хотелось. Доктор покачал головой, выписал рецепт и прописал постельный режим.

— Все ясно... У вас есть кому поухаживать за вами? А то я могу направить вас в больницу.

— Нет-нет, спасибо! Я буду отлеживаться дома.

Уже спустя час Виктор, напившись чаю с малиной и проглотив целую горсть таблеток и капсул, крепко и безмятежно уснул в комнате Георгия Измайлова и даже в его кровати, а его сон охраняла добрейшая Ирина Фаддеевна. Время от времени она заходила к нему в комнату, и он сейчас же нервно просыпался и открывал глаза, но она только предлагала ему то чаю, то поесть, то выпить хотя бы теплого молока. Он успокаивался, мотал головой и снова засыпал. И так проспал до самого вечера, под конец хорошо пропотел и проснулся с прояснившейся головой и слабостью во всем теле. Он спал бы и дальше, но его разбудила хозяйка.

— Проснитесь, голубчик, и вставайте! Вот вам чистое белье Жоры и его халат. Снимите с себя все, вы ведь мокрый как лягушонок! А потом я приглашу к вам Елизавету Николаевну.

— Она уже здесь? Удивительный вы человек, Ирина Фаддеевна, и спасибо вам за все. Нет, я встану и сам пройду к ней. Где моя одежда? Я ее где-то здесь положил...

— Одежда ваша крутится в стиральной машине. У вас постельный режим, так что сегодня она вам уж точно не понадобится, а завтра все уже будет высушено и выглажено.

Виктор с сомнением поглядел на халат Георгия: это был не просто домашний халат, в котором можно выйти к гостю, если ты болен, но махровый купальный халат, да еще какой-то голубенький, а в таком виде Виктору выходить к даме, даже старой, не хотелось бы...

— Знаете, если это не слишком неудобно, я бы остался в постели. Что-то у меня голова все еще кружится...

— Вот я про то и говорю, голубчик!

Ирина Фаддеевна пошла за гостьей, а Виктор быстро переменил белье, сложил его на стул, накинул халат и забрался в постель.

Сопровождаемая хозяйкой, вошла графиня Апраксина. Виктор не сразу узнал в ней ту эксцентрично-аристократического вида старуху, с которой танцевал танго на балу, вызвав аплодисменты прочих танцоров, освободивших для необычной пары всю середину зала. Тогда она была наряжена в какое-то допотопное вечернее платье темно-вишневого бархата, весьма ей шедшее и подходившее к обстановке, но сейчас на ней был строгий костюм английского покроя, серый, с черными отворотами, а под ним белела блузка с кружевами. На локте она несла большую сумку из черной замши.

— Здравствуйте, Виктор Николаевич. Ирина Фаддеевна рассказала мне, что вы попали в какой-то странный житейский переплет и даже будто бы опасаетесь за свою жизнь. Это действительно так?

— Да, все так и есть. Я очень рад снова вас видеть, Елизавета Николаевна. Жаль только, что вот по такому дикому поводу... Меня на самом деле хотят убить.

— Ну-ну, давайте не будем спешить со смертью! Надо еще разобраться, на самом ли деле все обстоит так серьезно и мрачно? Забегая вперед, сразу скажу вам, что убийцы редко оказывают жертве такую любезность — присылают предупреждение об убийстве. Иногда такое случается, врать не стану, но, увы, редко, очень редко! Ирочка, милая, ты не могла бы принести нам с Виктором Николаевичем по чашке чая прямо сюда, это не причинит тебе слишком много хлопот?

— Ну что ты, Лизонька! Я даже уже успела включить чайник. Но, может быть, Виктор, вы сначала поедите?

— Ах, нет-нет, — сморщился Виктор. — Вот чаю я выпью.

— И молока не хотите горячего?

— Никакого не хочу, простите.

— С утра ничего не ест! — пожаловалась Ирина Фаддеевна подруге.

— И правильно делает, — благодушно отозвалась подруга. — Только ненормальные люди едят во время болезни, депрессии или тревоги. Ты когда-нибудь видела за едой больную кошку или собаку? Заболевшие дети тоже воротят нос от тарелки, потому что в них еще не затих голос природы.

— А некоторые люди много едят как раз во время расстройства, Лиза! Им это, кстати, помогает.

— Булимия! — отмахнулась графиня.

— Правда, Ирина Фаддеевна, не надо молока,— сказал Виктор, — давайте послушаемся Елизавету Николаевну.

— Ну, я вижу, вы уже нашли общий язык, так что спокойно оставляю вас вдвоем! — улыбнулась Ирина Фаддеевна и отправилась готовить чай.

Апраксина оглядела комнату, увидела кресло, заваленное журналами, решительно освободила его, собрав и переложив журналы на письменный стол, и передвинула его к кровати Виктора. Свою черную сумку она поставила на пол.

— Я сяду здесь, чтобы нам видеть друг друга, не вертя головами!

Вошла Ирина Фаддеевна с подносом, на котором стояли фарфоровый чайник, две чашки и тарелочка с печеньем.

— Я все-таки прихватила печенье, — сказала она извиняющимся тоном.

— Ну и прекрасно! Сама пекла? В таком случае могла бы и побольше насыпать. Вообще-то я избегаю мучного и сладкого, но в гостях полезно есть все — таков мой девиз!

— В гостях вкуснее? — вымученно улыбнулся Виктор.

— Не только. Если ты в гостях у друга, то ему твое обжорство только доставит удовольствие, а если ты попал в гости к врагу — ешь побольше, чтобы позлить его!

— Тогда я принесу еще печенья! — сказала Ирина Фаддеевна.

— Принеси. Только не возвращайся слишком поспешно, дай нам хотя бы начать разговор.

— Слушаюсь и повинуюсь, дорогая!

Елизавета Николаевна сама разлила чай, и когда они начали пить, попросила:

— Виктор Николаевич, за чаем не стоит начинать беседу о главном, так вы расскажите для начала немного о своем отце.

— Об отце? — удивился Виктор. — А отец тут при чем?

— Надо же с чего-то начать, а что может быть логичнее, чем начать с родословной героя, как в старых добрых романах. Расскажите, например, как вы потеряли отца?

— А разве я вам говорил, что рос без отца?

— Нет, не говорили. Но об этом нетрудно было догадаться. Он погиб в войну?

— Ну нет, я не такой старый! Он попал под последнюю волну репрессий — «дело врачей», если вы слышали.

— Слышала, еще бы не слышать, — кивнула Апраксина. — Начало пятидесятых, если не ошибаюсь?

— Пятьдесят третий год. Он погиб в лагерях, и матери о нем ничего не известно. Она сразу же после его ареста собрала вещички и уехала под Иркутск к родителям, и это ее спасло от судьбы ЧСВН. Знаете, что это такое?

— Знаю. Член семьи врага народа.

— Вот-вот. Под Иркутском, в городке Усть-Ордынске, я и родился в пятьдесят четвертом, так что отца я никогда не видел, а он не видел меня. Мать записала меня на свою фамилию, а отчество мне дала дедово. Отца звали Исаак, а я стал Николаевичем.

— А где работал ваш отец до ареста?

— Преподавал в Военно-медицинской академии.

— Его впоследствии реабилитировали?

— Конечно! Иначе мы с матерью не смогли бы вернуться в Ленинград.

— И вы так и не взяли себе ни фамилию, ни имя отца...

— Нет. Зачем мне это было делать? Все-таки из-за него была сломана жизнь матери, да и моя тоже. Мать потом восстановила знакомство с некоторыми бывшими коллегами отца, и я видел, как росли их дети. Совсем не так, как я там, в захудалом и пыльном Усть-Ордынске, среди узкоглазых бурятских ребятишек... Так что мне не за что было благодарить моего отца.

Апраксина на это ничего не ответила, отодвинула блюдце с чашкой и перешла к делу:

— Так что же такое приключилось с вами, Виктор Николаевич? Что это там за похоронные венки вам подбрасывает неизвестный недоброжелатель?

— Это один и тот же венок, и я никак не могу от него избавиться. Его приносят к дверям моей квартиры, я его выношу, но каждое утро он оказывается на том же самом месте. И я с ужасом жду, что же последует дальше.

— Вы считаете, что похоронный венок — это угроза?

— А что это еще может быть?

— Ну, у людей бывает порой такое странное чувство юмора... А кого вы подозреваете?

— Всех!

— И меня тоже? — удивилась Апраксина.

— Ох, ну что вы!

— Значит, все-таки далеко не всех. Тогда давайте разбираться конкретно: перечислите мне тех, кого вы подозреваете.

— Даже не знаю, с кого начать...

— Неужели у вас столько врагов? По вашему виду не скажешь, вы не производите впечатление агрессивного человека.

— Да какой там агрессивный! Я обыкновенный неудачник. Но есть много людей, которым я причинил зло и которые имеют право желать моей смерти.

— Вот даже как...

— Да, это так, к сожалению. Это мои бывшие жены и...

— Стоп-стоп! Если жен было несколько, так они у вас появились не все сразу, ведь не гарем же у вас, так что давайте по порядку — начнем с первой жены. Вы рассказывайте, а я, с вашего позволения, достану свою записную книжку и буду записывать. Не возражаете?

— Нет, конечно!

Апраксина достала из сумки крохотный портативный магнитофон.

— Конечно, нет!

— Моя первая жена Катерина Гурнова. Она умерла от рака год тому назад, в России.

— И вы ее тоже подозреваете?!

— У нее остался сын. Наш сын. Теперь он уже взрослый. Он жил все эти годы в Ленинграде, но теперь приехал в Германию, нашел мой адрес, хотя я им никогда не писал, и даже заходил ко мне. Меня он не застал, но оставил письмо.

— Оно у вас с собой?

— Нет. Но я его помню, оно совсем короткое: он пишет, что приехал и нашел меня, чтобы исполнить предсмертную волю матери.

— Значит подозреваемый номер один — ваш сын... Как его зовут?

— Иван. Иван Викторович Гурнов.

— Что вы о нем можете сказать?

— Ничего. Я же его давно не видел.

— Первый и второй номер — ваша покойная жена и ваш сын Иван. Точнее, в подозреваемых может считаться только сын, даже если предположить, что покойная ваша жена завещала ему убить вас. Какая мрачная история, однако... Кто же у нас третий подозреваемый?

— Моя вторая жена, Людмила Гурнова. Ее вы знаете.

— Знаю. Но не могу себе представить Милочку в роли убийцы. Она слишком добра для ремесла такого.

— Это так... Но я ее серьезно подозревал какое-то время. Потом идет моя третья жена, Жанна Гурнова...

— Номер четыре.

— Пятый и шестой — моя бывшая любовница Регина Равич и ее муж Артур Равич. Ну вот...

— Это все, кого вы подозреваете?

— Да, все. А разве мало?

— Ну, не так уж и много... Как-то за мной гонялся целый отряд советских агентов, имевших приказ похитить меня или убить, но, как видите, я до сих пор жива и здорова, а что с ними — кто знает... Кроме одного, которого мне удалось перевербовать, — мы с ним друзья по сей день. Это очень забавная история, и я ее как-нибудь после вам расскажу, если представится случай. Так вы считаете, что каждый из этого списка, исключая, разумеется, вашу покойную жену, мог послать вам траурный венок как предупреждение о готовящейся мести? — Виктор кивнул. — И вы полагаете, что у каждого из них есть мотив и возможность исполнить свою угрозу?

— Да. Я думаю, что так и есть. До сих пор я даже не подозревал, какой я, в сущности, беззащитный и никем не прикрытый человек...

И какой я негодяй, если сумел вызвать столько ненависти к себе.

— Подозреваю, что вы несколько сгущаете краски. Во всяком случае, судя по их положению по отношению к вам, они не в сговоре и не явятся по вашу душу целой бандой, а это уже значительно легче. Опасность для вас представляет скорее всего только один человек, вот разве что супруги Равич могут действовать в сговоре. Давайте еще по чашечке чайку, а потом вы мне расскажете по порядку историю ваших отношений со всеми этими людьми.

— Не хочется мне чаю! Давайте я сразу начну рассказывать, а то мы время теряем. Не могу же я вечно прятаться, скрываться!

— Не можете. Но чашка чая с печеньем вас подкрепит перед долгим и подробным рассказом. Да и меня, кстати, тоже! М-м-м, а печенье и впрямь чудесное, попробуйте-ка!

Виктор вздохнул и покорился, он даже съел через силу одно печенье, запивая его чаем: печенье было безвкусное и царапало горло.

— А теперь рассказывайте все обо всех, начиная с первого номера в нашем списке! Как и где вы познакомились с вашей женой?

— Познакомились мы еще на вступительных экзаменах в Академию художеств, а потом учились на одном факультете, на искусствоведческом, и даже на одном курсе. Она сразу стала признанной красавицей курса, и все ребята бросились за ней наперебой ухаживать. Но она ни с кем встречаться не хотела. Все у нас с Катей началось с шутки: я поспорил с однокурсниками, что меня-то она не отвергнет... Она и не отвергла. Но в результате забеременела, и нам пришлось пожениться, иначе бы один из нас, а то и оба вылетели из академии. Это был слишком ранний брак двух дуралеев, за что мы оба потом и поплатились...

Рассказав о покойной жене и сыне, Виктор перешел к истории знакомства с Милочкой, затем поведал все и об остальных подозреваемых, то есть о Жанне и Равичах. Рассказывал он неспешно, останавливаясь, припоминая, возвращаясь назад. Апраксина его не торопила и вопросов почти не задавала. Только два раза останавливала его, чтобы сменить кассету. И вот рассказ его подошел к концу:

— Я прочел письмо сына и испугался, — закончил он описание сегодняшнего страшного утра. — Через подземный гараж я вышел на соседнюю улицу, добрался до врача и там встретил Ирину Фаддеевну. Вот и все.

— Благодарю, — сказала Апраксина. — Теперь я выйду из комнаты, а вы пройдите в ванную комнату, примите короткий, но очень горячий, какой только сможете вытерпеть, душ. После горячей воды сразу сполоснитесь прохладной, но ни в коем случае не холодной! После вытирайтесь, одевайтесь и приходите в гостиную; там мы продолжим разговор уже втроем.

Ирина Фаддеевна человек опытный и мудрый, и я думаю, что вдвоем с нею мы сумеем вас убедить, что никакой опасности для вашей жизни ни один из ваших подозреваемых не представляет.

— Вы серьезно так думаете?

— Я в этом убеждена и постараюсь убедить и вас. А Ирина Фаддеевна мне поможет.

Заметно повеселевший Виктор исполнил все, что ему было велено, и в самом деле после горячего душа почувствовал себя гораздо лучше, а главное, почти успокоился.

В гостиной Ирина Фаддеевна уже успела накрыть на стол. На столе стояло блюдо с пирожками, как выяснилось, грибными и капустными. Дамы стали пить чай, а Виктору было предложено горячее молоко в металлическом кувшинчике. Но насильно кормить его не стали и поначалу он только пил чай.

— Ну-с, давайте разбираться с нашими подозреваемыми! — сказала Апраксина. — Во-первых, предлагаю сразу исключить мужчин — вашего сына Ивана и мужа вашей любовницы, господина Равича. Ни один здравомыслящий мужчина, готовясь к убийству врага, не станет заблаговременно посылать ему похоронный венок.

— Почему? — спросил Виктор.

— Да потому, что это значило бы позаботиться об улике для полиции, дорогой мой! Венки никто не станет изготовлять своими руками, их заказывают в похоронных конторах, и даже если заказчик делает заказ под чужим именем, надо быть последним дураком, чтобы не сообразить, что полиция с этой уликой разберется! Теперь перейдем к вашим дамам. Вашу вторую жену Людмилу я исключаю по причине ее религиозности: по-настоящему верующий человек, возможно, и может убить в каких-то исключительных обстоятельствах, в состоянии самообороны или аффекта, но планировать убийство заранее — это маловероятно. А в случае Милочки невероятно тем более — ведь она собирается стать монахиней, ей предстоит держать исповедь за всю жизнь. Надо быть последней идиоткой, чтобы, собираясь в монастырь, готовиться пойти на убийство.

— Совершенно с тобой согласна, Лизонька! — поддержала ее Ирина Фаддеевна. — Не могу себе представить русскую женщину, готовящуюся одновременно к постригу и к убийству. Это какое-то извращение!

— Да, это скорее сюжет для западного женского романа невысокой категории. Ваша вторая жена исключается из числа подозреваемых из-за тапочек. Вы же сами сказали, что в ее доме уже находится мужчина, которые носит клетчатые тапочки. Женщина не станет думать об убийстве бывшего мужа, если уже нашла ему замену. Согласны?

— Да, согласен. А еще Жанна советовала мне отнести венок в полицию.

— Ну вот видите!

— Остается ваша берлинская любовница. Что она прислала вам венок — в это я могу поверить, дама экстравагантная, насмотревшаяся телевизионных сериалов. Такой, по ее мнению, романтический жест — это в ее духе, и денег на дорогой венок она бы не пожалела. Но чтобы за сим жестом последовало убийство — вот это уж нет! Она сделал свой выбор — осталась при муже и его миллионах, зачем же ей губить свое будущее?

— Да, вы правы, Елизавета Николаевна! Так что же, получается, что бояться мне некого?

— Совершенно некого!

— Ирина Фаддевна, вы тоже так думаете?

— А разве можно думать иначе? Лизочка совершенно ясно все нам растолковала, и я с нею согласна.

— А знаете, ведь вы обе меня убедили!.. Можно я возьму пирожок и молока себе налью?

— Ну конечно, дорогой! А может, сварить вам парочку яиц или приготовить омлет?

— Пожалуй... Если вам не трудно!

Ирина Фаддеевна поднялась из-за стола и прошла на кухню.

— А с венком что мне делать, Елизавета Николаевна? Отнести его в полицию?

— А зачем? — удивленно подняла брови Апраксина. — Вы же сами сказали мне, что чувствуете себя виноватым перед всеми своими женщинами. Похоронный венок — это просто маленькая жестокая месть одной из покинутых вами дам, не более того. Начать им мстить — это значит продолжать эту глупую историю, а вы ведь хотели бы ее прекратить?

— Да, хотел бы. Но ведь венок каждый день подкидывают к моим дверям снова и снова!

— Знаете, что я вам посоветую, Виктор? Самое умное, что вы можете сделать, чтобы вам его перестали подбрасывать, это засунуть злополучный венок в большой пластиковый пакет для мусора и отнести на помойку. Уложите его на дно пустого контейнера, на всякий случай бросьте сверху пару газет и обычный пакет с мусором и забудьте о нем навсегда. Я полагаю, что любительница мрачных шуток не станет тратиться на второй венок. Ну, а если даже второй венок все-таки появится, отправьте его вслед за первым. А вот дальше — сложнее. Чтобы исключить тревоги и страхи в будущем, вам надо примириться со всеми обиженными и попросить у них прощения. Я понимаю, это совсем не просто, но сделать это необходимо, если вы хотите спокойно спать. Лучше всего написать им всем искренние покаянные письма. Изложите им свое понимание своей вины так, как вы только что рассказали мне. Всем вашим дамам и вашему сыну.

— И сыну тоже?

— Сыну — в первую очередь. Если он придет к вам, отдайте ему письмо и попросите его прочесть перед началом разговора. А на тот случай, если он придет, когда вас не будет дома, оставьте ему письмо.

— Как я могу это сделать? Я же не знаю, где он остановился в Мюнхене!

— Да очень просто! Положите письмо в конверт, надпишите его и приклейте скотчем на дверь — на то самое место, где вы нашли письмо от Ивана.

— В самом деле как просто!

— Гораздо проще, чем ходить по улицам, дрожа и оглядываясь.

— Так выходит, я могу теперь вернуться домой и приняться за эти письма?

— Ну, конечно! Зачем же затягивать с покаянием?

— Нет-нет, сегодня это невозможно! — вмешалась Ирина Фаддеевна, внося в гостиную яйца на тарелке с подставкой для яиц. — Я выстирала всю одежду Виктора, и она высохнет только к утру. Мы ведь думали, что он пробудет у меня несколько дней. И он так простужен...

— Да, незадача, — сказала Апраксина и поглядела на Виктора: — Да вы ешьте, ешьте! А вам очень хочется сегодня попасть домой?

— Очень хочется! Я сейчас успокоился и мог бы написать все этим письма так, как надо. И простуда моя почти совсем прошла, честное слово, Ирина Фаддеевна. И спасибо вам большое за все! Если бы не вы... И конечно, вам тоже спасибо, Елизавета Николаевна. А мне надо идти: порыв не терпит перерыва!

— Ну, раз вы уже начинаете шутить... Ирочка, а ведь Жорж примерно одного роста и сложения с Виктором Николаевичем — может быть, ты ему подберешь что-нибудь из его одежды, чтобы он мог добраться до дома?

— Пожалуйста, Ирина Фаддеевна! — взмолился Виктор.

— Ладно, раз уж мое гостеприимство вам надоело...

— Тебе же объяснили, Ира: «порыв не терпит перерыва»! Правда, милая, так будет лучше: эту историю надо закончить как можно скорее, потому что нервы Виктора Николаевича издерганы ею вконец.

— Хорошо, уговорили, пойду поищу одежду... А вы пока доедайте второе яйцо и выпейте еще молока на дорожку!

Когда Ирина Фаддеевна вышла, Апраксина спросила:

— Так вы, Виктор Николаевич, серьезно решили изменить свои отношения с ближними?

— Да. Я понял главное: чтобы не беспокоиться за свою жизнь, я должен ее изменить.

— А чтобы изменить свою жизнь...

— Я должен попросить прощения у тех, кого обидел, покаяться перед ними. Так?

— Так. И не просто попросить прощения, покаяться, а принести «достойные плоды покаяния».

— Это значит возместить ущерб?

— Нет, гораздо проще — полюбить тех, кого вы обидели.

— Это трудно...

— Конечно! Но только это сделает вашу жизнь спокойной.

— Где же мне искать эту любовь...

— В своей душе.

— А вдруг у меня в душе нет ничего, кроме бесплодных желаний и страхов? Вот только теперь появилась надежда на то, что я еще могу что-то исправить в своей жизни. Благодаря вам.

— Спасибо.

— Это вам спасибо, Елизавета Николаевна!

— Ну-ну...

Вернулась Ирина Фаддеевна, неся в руках стопку одежды — брюки, рубашку и свитер своего сына. Виктор, к тому времени уже доевший второе яйцо, взял у нее одежду и пошел в ванную переодеваться.

— Так что, можно считать, что все эти ужасы просто фантазии Виктора? — тихо спросила Ирина Фаддеевна подругу.

— Не совсем... То есть угроза убийством — это, конечно, только нелепые страхи нашего молодого человека. А вот нервы у него изрядно расшатаны.

— И все из-за женщин... Тяжела, однако, судьба блудодеев!

— Да уж. Он как раз в том возрасте, когда прошлые сладости начинают давать горькую отрыжку. Но он, кажется, теперь на верном пути. Видишь ли, все его страхи — это на самом деле чувство вины, работа подсознания. Совесть жаждет наказания за прошлые грехи, а инстинкт самосохранения желает этого наказания избежать. Вот он и запутался. А тут еще этот венок — символ грядущего наказания. К сожалению, наш с тобой пациент человек неверующий, а то бы он знал, где искать отпущения своих многочисленных грехов. Впрочем, женщины грехи ему отпустят — забудут и простят. Что же касается его сына, то скорее всего мать послала его разыскать отца, чтобы он не остался один после ее смерти.

— А тот злополучный венок — это что такое?

— Ничего. Глупость. Я думаю, его все-таки послала не одна из жен, а любовница: жены его обе слишком умны для таких романтических жестов и не стали бы тратить деньги на столь дорогие дешевые эффекты, извини меня за оксюморон.

— А муж любовницы — он что, совсем вне подозрений? Сказано ведь, «бойся гнева обманутого мужа»!

— Мой дорогой доктор Ватсон! Наш разгневанный муж — еврей, и конечно же знает притчи царя Соломона, но он в первую очередь бизнесмен и предприниматель, ворочающий делами крупной фирмы; он отец троих детей, у него есть старая, безумно любящая его мать, хранительница семейного очага, и, наконец, любимая им глупенькая жена. Все это вместе должно было удержать его от мести, несущей короткое удовлетворение, а затем полный крах всей жизни, своими руками выстроенного благополучия целой семьи. Тем более ему не пришло бы в его умную еврейскую голову устраивать страшненькое шоу с похоронным венком. Уж ежели жажда мести была бы слишком велика, он бы скорее нанял киллера и убрал оскорбителя так, что никто, кроме меня, разумеется, и следов бы не нашел.

— Ты права, Лизонька. Ты так убедительно все изложила, что я и сама теперь совершенно успокоилась и отпущу Виктора домой без всяких угрызений совести.

— Да полно тебе, какие угрызения! Все это выверты мужской психологии, не более того.

— А чем же мужская психология отличается от женской?

— Да всем, моя дорогая! Два разных существа, два мира — и две абсолютно разные психологии. Тут как в анатомии: где у них выпуклость — там у нас впуклость, и наоборот.

Ирина Фаддеевна рассмеялась, замахав руками на подругу.

— Ох, ты и скажешь, Лиза! Так чем не похожа реакция Виктора на женскую?

— В данном случае — эмоциональным неразумием. Женщина уже давно бы догадалась, что это не вокруг нее, а в ней самой творится что-то неладное, ну и принялась бы исправлять свою жизнь. Может быть, просто начала бы с генеральной уборки своей квартиры или пошла бы в парикмахерскую. А мужчине для того, чтобы начать генеральную уборку своей жизни, недостаточно начать с самого простого — снять шторы, вымыть окна и двери, купить новую шляпку; ему нужно сначала сесть и хорошо подумать, провести анализ всей предыдущей жизни.

— А ты, выходит, провела с ним вроде как бы сеанс психоанализа?

— Ну да, что-то вроде этого. Я заставила его рассказать мне все подробнейшим образом, будто бы для расследования возможной угрозы, а на самом деле он просто выговорился, и все встало на свои места. Но тс-с! Кажется, идет наш обреченный... Ну, как вы себя чувствуете, Виктор Николаевич?

— Прекрасно! И одежда мне подошла, и теперь я знаю, что мне делать, и хочу поскорей добраться до дома. Но если вы позволите, я сначала провожу вас, Елизавета Николаевна.

— Да нет, не стоит, я ведь на машине. И потом тут еще осталось немного этого замечательного печенья, и я не покину этот дом, пока не доем все до крошки! Вот вам моя визитная карточка, и вы, дорогой, обязательно позвоните мне сразу после Нового года: расскажете мне, как вы начали новый год и новую жизнь. Договорились?

— Договорились!

Виктор условился с Ириной Фаддеевной, что через день-два заедет к ней за своей одеждой, немного постеснявшись, взял у нее предложенные в долг пятьдесят марок и отправился восвояси, оставив двух старых женщин вдвоем. «Пусть теперь сплетничают обо мне, грызя печенье своими вставными зубками! — весело подумал он, спускаясь по лестнице и насвистывая, — А что им, бедным, еще остается?»

Он все так же весело насвистывал, идя по коридору к своей квартире, открывая дверь и входя к себе домой. И только включив свет в комнате, резко оборвал свист — он увидел на своей кровати полуосыпавшийся венок из еловых веток, но уже без единой розы.

ГЛАВА 6.

СМЕРТЬ ВИКТОРА ГУРНОВА

Новый год Елизавета Николаевна Апраксина встретила в Париже, в гостях у своих замужних внучек, но почти сразу же вернулась в Мюнхен, чтобы Рождество встретить в своем приходе. Отдохнув с дороги, она позвонила Ирине Фаддеевне.

— С новым годом, Ирочка, и всех тебе благ в наступающем году!

— И я тебя поздравляю, дорогая! Как девочки?

— Прекрасно! А как твой подопечный? Распутался он со своими венками?

— Ах, Лизонька, прямо не знаю, как тебе и сказать... Виктор ведь вернулся в тот же вечер! Вернее, ночью, поэтому я и не стала тебе звонить, и вернулся он сам не свой, буквально полумертвый от страха: кто-то снова подложил ему тот самый венок. И представь себе, дорогая, на этот раз венок внесли прямо в комнату и положили Виктору на кровать. Нет, ну какая наглость! Он понял, что у его преследователя уже есть ключ от его квартиры — яснее это нельзя было продемонстрировать. Естественно, он перепугался и, слава Богу, догадался немедленно вернуться ко мне, несмотря на такое неподходящее для визитов время. Я его успокоила, как могла, напоила корвалолом и уложила спать. Наутро мы пытались дозвониться до тебя, но ты уже уехала.

— Да, я с вечера собралась и утром отправилась на вокзал. И что было дальше?

— Виктор пробыл у меня три дня и как будто стал приходить в себя. Мы решили ждать твоего возвращения, Лиза, чтобы вместе пойти в полицию. Но тут неожиданно ранним парижским поездом вернулся мой сын. Ох, Лизонька, ты ведь знаешь Жоржа! Когда я попросила его вести себя потише, потому что в его комнате спит мой гость, он этому вовсе не обрадовался. «Вечно ты всех подбираешь, мама! — сказал он. — Ты хоть знаешь этого человека?» Прости, но мне пришлось сослаться на тебя: я сказала, что это твой клиент и его знакомый Виктор Гурнов. Не скажу, чтобы это его обрадовало, но во всяком случае примирило с вторжением незваного гостя, и когда Виктор поднялся к завтраку, он встретил его вполне прилично. Они поговорили, и вроде бы все уладилось: Жорж даже сам спустился в подвал, принес раскладушку и поставил ее в своей комнате. Мне он шепнул, что пусть уж лучше гость ночует в его комнате, чем занимать диван в гостиной в праздничные дни. Потом Жорж на весь день ушел по делам, а Виктор до самого вечера тихо сидел в гостиной и смотрел телевизор. Но утром тридцать первого, пока я на кухне делала «наполеон», у Жоржа с Виктором произошла ссора. Я слышала разговор в повышенных тонах, но я в это время как раз взбивала крем и не могла оторваться — крем осел бы, понимаешь? А когда крем был взбит, и я поставила его в холодильник и прошла наконец в комнату Жоржа, он уже был один: Виктор ушел, даже не попрощавшись со мной. Уж не знаю, чем Жорж мог его так обидеть...

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒