Отрицатели 3 страница

То, что нам кажется предельно очевидным, на самом деле является запредельным и очень сложно усваиваемым, если вообще улавливаемым. Например, что такое единица? В бытовом представлении это одно яблоко. Но представьте, что вы смотрите на мир глазами нейтрино. Для вас исчезли все объекты, вы видите только пустоту. Вы утратили костыль в виде образов, и вам не на что опереться. И я снова к вам с вопросом: что такое единица? Если вы вошли в тему, то увидите, какая это чудовищная абстракция — числа.

Есть две математики. Первая связана с миром физических объектов — арифметика. Тут в роли доказательства выступает опыт. Одно яблоко + одно яблоко = два яблока. Но арифметика не может дать ответа, сколько будет одно яблоко + один ветер или одна коза. Опыт говорит, что будет одно яблоко и один ветер (и коза тоже отдельно будет).

Чтобы счет не зависел от реальных объектов, его нужно отделить от физического мира. Так возникает математика, ни к чему не привязанная дисциплина, оперирующая с абстракциями, с тем, чего не существует — с цифрами. И вот здесь, в отрыве от опыта, уже нужно доказать, что 1+1=2. Именно эту задачу ставил Гильберт, а Рассел с Уайтхедом ее решали. Они искали, как «и так понятно, что 1+1=2» строго доказать.

И все бы хорошо, но пришла на математиков беда, откуда не ждали. В 1931 году 25-летний математик Гедель публикует две теоремы, доказывающие, что невозможно создать аксиоматическую систему, из которой нельзя вывести противоречивые утверждения.

Этот юноша посещал лекции Гильберта, где тот рассказывал о перспективах, какие откроются человечеству, если удастся обосновать арифметику, потом математику, и от нее перекинуть систему на все человеческие знания. Гедель показал, что это невозможно.

Теорема о неполноте строго доказывает, что всякая достаточно полная система по своей природе противоречива, то есть содержит в себе утверждения, где одно белое, другое черное. Но при этом оба утверждения равно убедительно доказываются или ни одно не опровергается. Если же система не содержит в себе противоречий, она неполная.

Чтобы увидеть истину доказательства теоремы Геделя, нужно знать математику. Я не математик, и потому мне проще понять суть теоремы не через алгебраические символы, а через «я лгу», которую Гёдель перевел в язык формул.

Невозможно сказать, правду говорит человек или лжет, когда заявляет: «Я лгу». Если правду говорит, что лжет, значит, лжет, т.е. неправду. Противоречие — правда получается неправдой. Если же он лжет, значит, говорит правду, и правда в этом случае снова ложь. Так что же он говорит фразой «Я лгу», правду или ложь? Ответить на вопрос невозможно.

В сети много интеллектуальной эквилибристики на эту тему, преподносимой как ее решение. Но в реальности это от непонимания сути предмета, как и с апориями Зенона, про которые говорят, что их еще на первом курсе математического факультета изучают.

Когда я слышу эти утверждения, мне вспоминается, как Эйнштейн оказался в одной компании, где зашел разговор, кто чем занимается. Он ответил, что занимается физикой. Одна девушка крайне удивилась такого ответу и сказала, что еще в школе покончила с этим предметом. Так же многие покончили с парадоксами еще на первом курсе.

Увы, люди в своей сути водомерки, склонные не погружаться в суть, а запоминать то, что заявлено истиной, и скользить по этим истинам. Раньше они на первом курсе изучали, что Земля центр Вселенной. Потом про теплород с флогистоном. Сегодня изучают, что мир материален. И всякий раз им все понятно, и они удивляются, как можно не понимать.

Как тут снова не вспомнить Эйнштейна, который на вопрос, как ему в голову пришли такие парадоксальные идеи про время и пространство, он ответил: «Нормальный взрослый человек вообще не задумывается над проблемой пространства и времени. По его мнению, он уже думал об этой проблеме в детстве. Я же развивался интеллектуально так медленно, что пространство и время занимали мои мысли, когда я уже стал взрослым».

Язык, которым мы пользуемся, достаточно полная система. Его можно перевести в символы математики и написать программу, которая будет подчеркивать несоответствия или ошибки. И, как всякая полная система, язык противоречив. Он позволяет составить неограниченное количество противоречивых высказываний — парадоксов.

Например, упомянутый ранее парадокс Рассела про брадобрея. Или парадокс про желания: если я попрошу вас не выполнять мои желания, вы не сможете это сделать, потому что, не выполняя, вы выполняете. Я же просил не выполнять, и вы не выполняете, таким образом, снова выполняя мою просьбу. Если же выполняете, снова не выполняете мое желание (я же просил не выполнять). Что бы вы ни делали, попадаете в противоречие.

Человек никогда не сможет написать свою полную биографию. Чтобы она была полной, он должен описать себя, пишущего биографию. Это влечет за собой необходимость описать себя, пишущего о пишущем свою биографию. И так бесконечно.

Логика и разум строят свои утверждения, отталкиваясь от аксиом — принятых на веру истин ввиду их «очевидности» (аксиоматический метод). Теорема Гёделя показала, что непротиворечивое мышление достаточно полных систем невозможно. Следовательно, логика — принципиально несостоятельное и негодное средство для такой задачи.

Нанесенный Гёделем удар по математике был ужасным. Математика от него по сей день не оправилась, и думается, никогда не оправится. После чудовищного открытия Гёделя, всесокрушающую мощь которого еще не вполне оценили, математики кинулись искать выход. Одни предлагают оставить основы в покое и не пытаться их доказать. И как в старое доброе время опираться на интуитивное понятие основ математики, рожденное «очевидной реальностью». Другие предлагают технологии устранения противоречий через формализацию, внесение к имеющимся правилам новых запретов (например, Рассел так предлагал преодолеть парадоксы теории множеств). Третьи предлагают еще что-то.

Гильберт отреагировал на теорему Гёделя фразами: «Если математическое мышление ущербно, где еще нам искать истину и непреложность?». Еще сказал, что «Математика, как и любая другая наука, не может быть основана только на логике».

Так и хочется его спросить, а на чем же еще может быть основана математика, кроме логики? Математика всю историю кичилась тем, что она — чистая истина. Потому что не опирается на чувства, они лукавы, они могут летящую в космосе вокруг Солнца Землю оценивать неподвижной. Математика же игнорирует чувства и опирается только на логику, с помощью которой строит расчеты. А тут вдруг выдающийся математик говорит, что не может только на нее опираться. Ей теперь яблоки подавай, чтобы их складывать и делить.

Эйнштейн внес свой вклад в расшатывание трона под царицей науки, математикой. Он говорил: «Положения математики в той мере, в какой они описывают реальность, небесспорны; в той мере, в какой они бесспорны, они не описывают реальность».

Все это очень похоже на панику на тонущем судне. Логики, теориемножественники, формалисты, конструктивисты, интуиционисты и прочие математики хаотично толкаются в поисках компромисса по основанию математики. Но, похоже, что не придут к согласию.

Если люди, изначально стоявшие на едином понимании основ математики, пришли к сумятице, можно догадываться, к чему придут люди, отталкивающиеся даже не от разных основ, а от разных способов отыскания этих основ. Развивая разные точки отсчета, они лишь усилят проблему. На здании математики будет больше трещин, и они будут глубже.

Крах математики не выглядит ужасно (подумаешь, математика). Простые люди даже не заметят этого, как не заметили, что Земля крутится вокруг Солнца, а не наоборот. У них даже веры не убавилось оттого, что Солнце стоит, а не движется, как говорит Святой Дух.

Но на деле крах математики, царицы наук, высшей гордости человеческого гения, которая оказалась прах и тлен, означает глобальный поворот в развитии. По масштабу его даже и непонятно с чем сравнить. Галилей, перевернувший представление об устройстве мира, или открытия Эйнштейна с аналогичным эффектом, не идут ни в какое сравнение. Все они были в рамках системы, все совершены разумом по законам логики. Тут же мы имеем дело с крахом основы основ — способом мышления, с принципами логики и разума. Если математика противоречива, мы валимся в бездну. Мы не так думали, не то делали. Вы вообще занимались какой-то ерундой, не имеющей отношения к реальности.

Сопоставить масштаб этого события можно с появлением жизни. Была мертвая материя, и вдруг раз!, появилась живая материя. Так и тут, мы всегда считали, что правильно думаем, что через наши умозаключения познаем истину. И вдруг выяснилось, что то, на чем основаны наши умозаключения, не имеет права претендовать на истину. Это один из произвольных вариантов. Есть другие, не менее и не более истинные.

Пуанкаре писал, что точка отсчета любой научной теории произвольна. Это никакая не само собой разумеющаяся очевидная истина и не отражение реальности, а что ученые просто договорились взять за точку отсчета. Например, как договорились пользоваться в системе мер сантиметрами. Но с тем же успехом могли договориться использовать дюймы.

Читая эти эмоциональные слова, многие читатели наверняка могут подумать, что ситуация преувеличена. Математические расчеты по-прежнему делаются, основанные на них ракеты летают, компьютеры работают, машины ездят, здания стоят, сапоги шьют. Какие проблемы? Ну да, нашли в глубинах высшей математики какие-то не снимаемые противоречия. Всякое бывает. Только как это касается реальной жизни?

Ты прав, читатель. Но частично. Крах основ мышления означает, что человек заперт в клетку бытовой очевидности. Это можно сравнить с физикой Ньютона. Она идеальна для насущных дел. Расчеты, на которых построены мосты, созданы машины и сшиты сапоги, все они сделаны на основе механики Ньютона. Но эта механика по своей природе не позволяет подняться или опустится на другой этаж. Она ставит предел познания.

Если бы не квантовая физика, которая показала, что привычная нам механистическая причинно-следственная связь — не святая истина, что события могут не иметь причины в нашем понимании, как это видно в квантовом мире, мы бы на физике Ньютона никогда не вышли за рамки бытовой очевидности. Не опустились ниже атома, в микромир, и не поднялись выше небесной механики Ньютона, в макромир. Не узнали бы, что материя — это совсем не то, что говорят наши чувства. Мы бы не задались вопросом: а что же есть мир? Нам и так было бы «все понятно». Нашей истиной была бы бытовая очевидность.

При взгляде на тему в соответствующем масштабе очевидность оказывается главным препятствием на пути к истине. Она рождает догмы, запрещающие ставить вопросы. Когда есть вопрос, есть шанс найти ответ. Когда вопроса нет, шанса найти ответ тоже нет.

Если бы у человека не возникало вопросов, он остался бы на уровне животного (у него нет вопросов). Человек является собой, а не умным животным, через большие вопросы. Они побуждают его искать ответы. В этом заключается движущая сила развития.

Остановиться в рамках физики Ньютона для человечества было бы тем же самым, как остановиться на пещерном уровне развития. Что бы делали люди, которым все понятно? Они бы пещеру вылизывали и отползали от больших вопросов общими словами. Чтобы выйти из пещеры, нужно не отползать от больших вопросов, а проникать в них. Но для этого нужно не признавать имеющиеся знания истиной. Любые знания, как бы они ни казались очевидны, нужно считать ступенькой на пути к истине, но никак не истиной.

Интеллект в силу порядка вещей не может поднять человека выше интеллекта. Но он может поднять на уровень, с которого можно подтянуться и подняться выше интеллекта. Разум нужно понимать площадкой для перехода на более высокую ступень развития.

Иногда полезно отвергнуть все истины. Усомнить то, что не допускает сомнений. Вырваться за рамки коридора так называемых прописных истин, которые только поэтому и кажутся очевидными, что над ними никто как следует не задумывался.

Азбучные истины — это как раз то, на что нужно в первую очередь смотреть не как на абсолютную истину, а как на преграду к истине. Только так есть шанс вырваться из клетки, в которой на данном этапе развития находится человек. «Чтобы познать истину, необходимо все подвергнуть сомнению, насколько это возможно» (Декарт).

Истина всегда за рамками очевидного, и потому всегда безумна. «Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие» (1Кор. 3, 18-19).

Фиаско

Доминирующий статус науки основан на атеизме. Атеизм, в свою очередь, на науке позднего средневековья, считавшей Вселенную вечной и неизменной. Опираясь на эти представления, Эйнштейн создавал теорию относительности. Из его расчетов выходило: за вечность гравитация должна была собрать статичный мир в кучу. Но этого не произошло.

Чтобы объяснить, почему он придумал антигравитационную силу, не дававшую все это время Вселенной сжиматься, обозначив ее буквой греческого алфавита — лямбдой. Натяжка была очевидной, но так как никто не смог предложить иного объяснения, почему Вселенная за бесконечное время не сжалась, мирились с этой лямбдой. (сегодня есть тенденция возврата к лямбде, чтобы объяснить природу черной материи и энергии).

Советский математик Фридман, с моей точки зрения, совершил чудо. Предположив, что с какого места ни наблюдай Вселенную, везде будет одинаковая картина, он, исходя из этого, доказывает, что при таких условиях она должна или расширяться, или сжиматься.

Из расчетов Фридмана выходило, что материя и энергия Вселенной были в далеком прошлом, около десяти миллиардов лет назад, сжаты в нулевой объем. В результате каких-то событий нуль стал величиной, и продолжает увеличиваться — объем Вселенной растет.

Чудо для меня в том, что он статичную Вселенную превратил в динамичную. Только за это ему можно написать на могиле «он сдвинул Вселенную» (по аналогии с надписью на памятнике Галилею «Он сдвинул Солнце и остановил Землю»). Как он мог более ста лет назад, исходя только из предположения об однородном состоянии Вселенной, имея в качестве инструментов только ручку и бумагу, не просто установил факт расширения, но и близко указал возраст Вселенной. Это невероятно. Как тут не вспомнить Ломоносова, что может «собственных Платонов и быстрых разумом Ньютонов российская земля рожать».

Эйнштейн поначалу отрицает эту теорию. Она кажется ему фантазией. Он уверен, что Вселенная вечная и неподвижная. Почему ее до сих пор силы гравитации не стянули в точку? Ну как почему… Потому что есть лямбда, не позволяющая этому произойти.

Но спустя малое время Эйнштейн отказывается от своей лямбды и признает правоту Фридмана. Тем более, общая теория относительности говорила, что должна быть точка, к которой физические законы неприменимы. Этой точкой была сжатая в нуль Вселенная.

В 30-х годах ХХ века эту теорию экспериментально подтвердил астроном Хаббл. Так рождается теория Большого взрыва. Сегодня абсолютное большинство ученых сходятся во мнении, что возраст Вселенной 13,7 миллиардов лет.

Есть две основные версии возникновения Вселенной. Первая: сначала вся материя и энергия были сосредоточены в нулевом объеме пространства. Наука называет это состояние точкой сингулярности. Потом по какой-то причине эта точка взорвалась как граната. Сконцентрированное в ней вещество начало разлетаться в разные стороны.

Вторую версию описывает нобелевский лауреат по физике Вайнберг: «Вначале был взрыв. Не такой взрыв, который знаком нам на Земле, начинающийся из определенного центра и распространяющийся на всё большее пространство, а взрыв, который произошел одновременно везде, заполнив с самого начала всё пространство, причем каждая появившаяся частица устремилась прочь от другой частицы. В этом контексте «всё пространство» может означать либо всё пространство бесконечной Вселенной, либо конечной, замкнутое на себя, как поверхность сферы». Она появилась как картинка на экране — не из одной точки расползлась, а сразу на весь экран появилась.

Для нашей темы не важно, как именно возникла Вселенная. Важно, что ее не было до определенного момента. Потом она начала быть. Астрофизик Дэвид Дарлинг напишет по этому поводу: «Либо не было ничего, с чего все началось, и тогда... непонятно, как что-то начало быть, либо существовало нѐчто, и в этом случае оно требует объяснения».

До научных открытий ХХ–ХХI века атеистическое мировоззрение имело под собой основу — данные науки позднего средневековья. Бог отрицался на том основании, что, если мир существует вечно, у него не может быть начала. Так как религия называла причину возникновения мира Богом, наука указала, что для такой сущности нет места.

После научных открытий представление о мире кардинально меняется. Теперь наука утверждает, что наш мир не вечно существует, а однажды появился. Что мир никогда не находился в состоянии покоя, а с первого мига пребывает в движении и изменении. Наука говорит: Вселенная не статична, а динамична, не вечно существует, а однажды появилась.

Утверждение «Бога нет» опиралось на представление средневековой науки о вечно существующей Вселенной. Если она не вечная, значит, у неё есть причина. Не важно, как ее назвать. Важно, что она есть. А атеизм основан на отрицании причины мира.

Рядовой атеист-обыватель может себе позволить не вникать в суть доводов, махнуть на все рукой и сказать: «Бога нет». Но так как интеллект среднестатистического ученого сильно выше интеллекта среднестатистического обывателя, он не может себе позволить такое. Оставаться сознательным атеистом в новой ситуации можно, если найти аргументы для атеистической позиции. Единственное направление, в котором это можно сделать: отрицать, что у Вселенной есть причина. Но как можно отрицать причину того, чего не было и что появилось? Еще древние говорили: из ничего не может возникнуть ничего (лат. Ex nihilo nihil fit). И если есть что-то, значит, есть то, благодаря чему это есть.

Но признать это, значит, отрицать атеизм. В целях сохранения атеизма начинается научная эквилибристика, нисколько не уступающая по виртуозности религиозной. Схоласты от науки выходят на сцену. Левым краем рта они делают первое железобетонное утверждение: ничто не может родить ничего. У всего появившегося есть причина. Правым краем рта они делают второе твердокаменное утверждение: Вселенную родило ничто. До возникновения нашей Вселенной не было абсолютное ничего. И это ничего родило что-то — наш мир. Оба этих утверждения атеисты-ученые делают одновременно.

Как только общественность услышала эти два взаимоисключающих утверждения, она со всем почтением к авторитету ученых просит уточнить: может ничто породить что-то или не может? Да или нет? И тут схоласты начинают рассуждать о Южном полюсе. Они говорят, что вопрос бессмысленный. Если уравнения Эйнштейна нельзя продолжить в область отрицательного времени (заглянуть в эпоху до рождения Мира), спрашивать, что было до Большого взрыва, это как спрашивать, что южнее Южного полюса.

Такой ответ ничего не объясняет. Но так как он исходит из авторитетного источника, почтенная публика его принимает. Она молчаливо склоняет голову перед авторитетом науки точно так же, как в свое время склоняла перед авторитетом Церкви, делавшей такие же невозможные к пониманию утверждения. В то и другое людям предлагалось верить.

Наиболее твердые фанатики атеизма с помощью софистических приемов стараются преодолеть философский абсурд, чтобы укрепить свою веру, что до рождения Вселенной ничего не было, а потом появился наш мир — ничто породило что-то. И параллельно они считают, что ничто не может породить что-то, потому что это противоречит смыслу бытия.

Невооруженным взглядом видны те же трудности, какие возникают с пониманием теории Троицы, состоящей и не состоящей из частей. Или история с Богом, который принес себя в жертву, а кому принес — тут вообще непроходимый тупик. Но как в религии эти абсурды были преодолены с помощью истовой веры в их абсолютную истину, так и в атеизме не меньшие абсурды были преодолены истовой верой про абсолютную истину исходящей от науки информации. Идолы обновились, а технологии не изменились.

Ради справедливости нужно сказать, что религиозные фанатики преодолевали абсурд лучше атеистических, потому что опирались на высшее существо, путей которого неисповедимы и непостижимы. Атеистические фанатики не имеют такой возможности, у них провозглашено, что они все могут понять. И так как совмещать несовместимо у них плохо получается, трудно верить в два взаимоисключающих утверждения, они бурчат.

По сути, атеисты прибегли к методу Кьеркегора — совершили прыжок веры. На этот раз не религиозной, а научной веры. Преклоняющийся перед авторитетом науки человек попадает примерно в такую же ситуацию, в какую попадает верующий, преклоняющийся перед авторитетом Церкви, когда она говорит, что руками пророков и апостолов водил Святой дух, но при этом апостолы и пророки противоречили друг другу и про одно и то же писали разное. Вот как хочешь, так и понимай. Но при этом верь, что тут святая истина.

Когда физики говорят, что Вселенная имеет конечный объем, но не имеет границ, я считаю, что они не понимают, что говорят. Понятие «конечность» несет в себе понятие «граница». Но если физики, стоящие на старой позиции, признают эту несовместимость, они теряют всякую почву под ногами. И потому в борьбе за жизнь изгаляются как могут.

Вчера пытались показать конечность без границ на шаре — сколько по нему ни ходи, до конца никогда не дойдешь. Теперь на виртуальной реальности показывают, что можно двигаться в любую сторону и никогда не выйти за пределы игры. Но только все эти аналогии указывают на характеристики части Целого, что некорректно для Целого.

Есть фильм «Плезентвиль», передающий переживания человека под ЛСД. Там был фантастический городок из двух улиц, жители которого считали, что больше ничего не существует. Девушка из нашего мира попадает в тот мир и спрашивает учительницу, что в конце улицы? Та удивляется простоте вопроса и отвечает, как малому ребенку, не понимающему самого очевидного, что в конце улицы ее начало. Тот городок был как у наших физиков — с одной стороны конечный. С другой — бесконечный.

Верующий вопрошает Церковь: какому пророку, апостолу, собору верить? Через всех них говорил Святой Дух. Но говорил разное. Так чему же верить? На это Церковь отвечает, что нужно верить мне, потому что через меня говорит Святой Дух. И не умничать…

Атеист в этом же ключе вопрошает науку: какому именно из ее разных утверждений, позиционированных рациональными, верить? Тому, что ничто НЕ может родить что-то, или тому, что ничто МОЖЕТ родить что-то? Или прикажете верить одновременно в оба?

В научном сообществе происходит раскол, как и в религиозном. Одна часть усилием воли совершает прыжок веры и признает невозможное — признает, что два противоречащих друг другу утверждения могут быть равно истинными. Другая часть не смогла совершить такой прыжок и преодолеть абсурд. Эти люди начинают сомневаться.

Французская академия в конце XVIII века говорила, что камни с неба падать не могут, потому что на небе нет камней. Но когда оказалось, что камни очень даже могут падать с неба (сейчас это называется метеоритами), академия изменила свою позицию.

До космологических открытий ХХ века наука считала, что мир вечный, из чего делала вывод об отсутствии творца мира. Но когда оказалось, что мир однажды появился, впору изменить позицию насчет творца мира, как французская академия насчет камней с неба. Но истово верующие атеисты не могут сойти с привычных позиций точно так же, как истово верующие в Бога не могли во времена Галилея сойти со своих привычных позиций. И как религиозные верующие цеплялись за соломинку, позволяющую отрицать доводы Галилея, так теперь цепляются за любую соломинку атеистические верующие.

У христиан считался очень весомым довод против математических расчетов Галилея, что математика — изобретение дьявола. У материалистов против космологических открытий ХХ века в роли такого довода рассуждение про Южный полюс. Как некоторые христиане умудрились сохранить веру в святость Библии с одновременным признанием, что она неверно описывает Вселенную, так некоторым атеистам удалось сохранить веру, что Вселенная появилась из ничего, и совмещать ее с утверждением, что из ничего не может произойти ничего. Так и хочется сказать — чудны дела твои, Господи.

В XXI веке все больше людей указывают на философский абсурд утверждения, что до Вселенной ничего не было. Сегодня наука не табуирует вопрос: что было, когда ничего не было. Она говорит, что ответ лежит за забором, которым обнесена планковская эпоха. Так в честь Макса Планка называется самый маленький возраст Вселенной, до которого теория может дотянуться: 10^-43 сек. После планковской начинается космическая эпоха — так называется время роста нашей Вселенной.

Чем Вселенная была до того, как прошли 10^-43, на эту тему наука не может даже теоретизировать. Что по ту сторону планковского забора, закрыто для научных гипотез. Наука тут в положении буддиста, у которого спросили: есть ли Бог, а он в ответ молчит. В буддизме это считается единственно правильным ответом на подобный вопрос.

Наука не может даже поставить вопрос, чем была Вселенная до планковского размера. Раньше про Южный полюс пустословила, напоминая религиозных ортодоксов. Теперь говорит: не знаю и знать не могу, ибо это за рамками моих возможностей. Что было до Большого взрыва, то иное бытие, недоступное научному познанию.

Наука оперирует только с тем, что может зафиксировать. Образно говоря, конечный лабиринт, как бы ни был он запутан, наука в теории однажды измерит и познает. Но если лабиринт динамичный и бесконечный, наука никогда не составит его полную карту. Она всегда будет знать конечную часть лабиринта, и никогда не будет знать бесконечное целое.

Вселенная, занимающая нулевой объем пространства, в той же степени непознаваема, как и бесконечная Вселенная. Бесконечность и точка — это иной тип существования, так же недоступный научному познанию, как звезды насекомому, видящему на 10 см. Если допустить, что это насекомое разумно, далее можно сказать, что оно сможет построить ракету и приблизиться к звезде на видимое для него расстояние. Но это ничего не меняет, потому что умное насекомое на дальнем подлете сгорит. Если же насекомое не долетает до звезды, она ее не фиксирует — звезды нет в ее реальности.

Человек отличается от такого насекомого размером тюрьмы. У него клетка размером 10 см, у нас до недавнего времени — планковский минимум и гильбертовский максимум. Их отличие огромно, но только по количеству. По качеству, по сути — это одно и то же.

С переводом статичной Вселенной в динамичную максимум формально преодолен. Но фактически нет. За время доминирования материализма в голове выросла клетка. Нам комфортно мыслить мир так, как в средние века — некое замкнутое пространство, внутри которого мы живем, а вокруг… Мы не хотим думать, что вокруг. Мы фантазируем, что внутри. Тем более, наше «внутри» большое, и мы можем городить там разные теории.

Мы полагаем предельным масштабом теорию глобальной мульти-вселенной — бесконечно много Вселенных. Это значит, где-то есть такой же мир, как наш. И там точно так же есть такой же я, который сейчас печатает этот текст, и такой же вы, который читает его. И таких миров бесконечно много.

Творцы подобных теорий гордятся таким масштабом, видя в нем торжество свободы мысли. Но гордиться особо нечем, ибо еще в V век до нашей эры Анаксагор учил: «есть города, населённые людьми, обработанные поля, и светит солнце, луна и другие звёзды, как у нас». Правда, он не дошел до идеи, что раз Вселенных бесконечное множество, из этого можно заключить, что человек всегда живет, только в разных Вселенных в разное время и в бесконечном множестве. Можно сказать, что мы бессмертны.

Но если вырваться за границы привычного способа мышления на уровень «существования» и «не существования как причины существования», все теории про бесконечные Вселенные теряют величие и кажутся формочками в детской песочнице. Это не шаг к корням, а растекание вширь — бессмысленное и бесперспективное.

Вчера разница между наукой и религией была глобальной — на уровне понимания мира. Сегодня она сводится к двум вещам. Первое различие несущественное и смешное. Наука и религия спорят, как правильно называть бытие, бывшее до Большого взрыва.

Религия продолжает его называть, как всегда называла, — Богом. Наука находит термин архаичным и предлагает называть его сингулярностью, квантовой флуктуацией вакуума и прочее. Спор больше похож не на философский, а на филологический.

Не важно, как называть то, что было до рождения Вселенной. Каждый может называть, как ему комфортнее. Здесь как с горшком: как ни называй, он от этого не перестанет быть горшком. То же самое и с причиной нашего бытия: как ее ни называй, на ее наличие это никак не влияет. Важно, что отрицать причину не получается.

Второе различие науки и религии такое же несущественное и тоже смешное. Но глупо в нем уже выглядит религия. Наука утверждает, что причина Вселенной непознаваема. Религия разделяет эту позицию в апофатической теологии, признавая, что Бог в принципе непознаваем. Бог не то, и не другое, и не что-либо из возможного.

Но на теологию напирает богословие, требуя совместить непознаваемость Бога с суевериями простонародья — дать ему зримые образы и известные качества. Бог должен быть добрый, хороший, любящий и т. п. Решает эту задачу катафатическое богословие. Оно утверждает, что Бога вполне себе можно познать, и начинает выводить заказанные качества через отрицание. Например, если про Бога ничего нельзя сказать, значит, нельзя сказать, что он злой. А если нельзя сказать, что злой, значит, Бог добрый.

⇐ Предыдущая 22 23 24 25 262728 29 30 31 Следующая ⇒