РАЦИО. Понятие. Падение. Опустошение

РАЦИО

Понятие

Отказавшись от религиозного способа познания Целого, перехожу к рассмотрению, научного. Чтобы ответить на вопрос, насколько с помощью этого способа можно получить искомую информацию, прежде нужно уловить разницу между понятиями научный взгляд, метод, способ, мышление и прочее, и ненаучный. Сегодня «научный взгляд» синонимичен «аналог истины», а ненаучный воспринимается аналогом лжи из сферы мракобесия.

Это не совсем так. Вернее, совсем не так. Наука — деятельность по определенным правилам. Точно так же, как шахматы — действие по шахматным правилам. Если кто двигает фигурами не по правилам, это не означает, что он делает глупость. Это значит, что он играет не в шахматы, а с помощью фигур излагает, например, стратегию наступления.

Шахматы предлагают правила. Лицо, действующее в рамках этих правил, называется шахматистом. Лицо, игнорирующее шахматные правила, шахматистом не является. Но в любое время может им стать, начав двигать фигуры по шахматным правилам.

Наука тоже предлагает правила. Кто действует в их рамках, тот называется ученым. Кто их игнорирует, тот не является ученым. Но он может им в любое время стать. Для этого ему потребуется ограничить свою деятельность рамками научных правил.

Деятельность, не подчиненную шахматным правилам, нельзя назвать идиотизмом или сумасшествием. Кто так скажет, того самого можно определить этими терминами. По тем же основаниям нельзя назвать мракобесием и ложью познавательную деятельность, не подчиненную правилам науки. К такому человеку неприменимо понятие «ученые», а его методы познания нельзя назвать научными. Но это не значит, что они ложные.

В какой мере мышление по правилам шахмат нельзя назвать единственно истинным, в такой же мере мышление по правилам науки нельзя назвать единственно истинным. Чтобы правильно слышать значение фразы «ненаучное мышление», держите в голове, что в нем столько же негатива, сколько во фразе «не шахматное мышление». Научные правила не синоним истины в той же мере, что и шахматные правила. Правила и истина — это вообще не синонимы. Это понятия из непересекающихся плоскостей.

Религиозная эпоха заявляла единственным способом познания истины откровение из божественного источника (у всех религий свои источники). Все иные варианты заявлялись ложными, не способными открыть истину. Эталон истины был один — вера в Бога.

Эпоха рационализма и материализма заявила: единственный способ познать истину — опыт. Все иные варианты, выходящие за рамки опыта, не имели права претендовать на познание истины в той же мере, в какой в религиозную эпоху не имели варианты вне веры.

Религия оставила нам наследство, проникшее в нашу кровь и плоть. Выведется это наследство не скоро. Мы еще долго будет с ориентиром на религиозные догмы строить свою жизнь, оценивать свои и чужие поступки, даже не подозревая того.

Начиная с эпохи Просвещения, место религии занимает материализм. Он навязывал нам свои установки последние несколько веков так же активно, как перед ним религия. Это привело к тому же результату — он оставил нам такое же отрицательное наследство.

Сегодня мы, не задумываясь, считаем истинным знанием только то, что добыто опытным путем. Информация, добытая иным способом, отвергается нами с порога только на том основании, что под ней нет опыта.

В той же мере мы сегодня, не задумываясь, ориентируемся на нормы и табу, которые выросли из религиозного представления о мире и были сформированы Церковью. Иные нормы и табу, под которыми лежит не религиозный взгляд на мир, мы отвергаем с порога на том основании, что они противоречат привычной (религиозной) морали.

Избавиться от этого наследства — большой труд. Одинаково сложно преодолеть как религиозно-гуманистические взгляды, так и механистично-материальные. Сложно понять и принять, что как нормы, выведенные не из религии и гуманизма, не являются ложными только потому, что выведены из другого основания, так и знания, полученные вне опыта, за рамками чувств и причинно-следственной связи, не могут определяться ложными только потому, что не соответствуют правилам науки.

Истина за рамками правил. Она никогда не сможет уместиться в правила, потому что она безгранична, тогда как правила пограничны. Наука оскопляет себя своими правилами в той же мере, как и шахматы. Звучит немного комично, потому что, а как же без правил могут быть шахматы? Согласен, никак. Шахматы — это правила. Но потому и не истина. Аналогично и с наукой — она невозможна без правил. Но потому она и не истина.

Наглядно это видно в следующем: базовое правило науки гласит, что утверждение должно проверяться опытом. Проверяться, значит, воспроизводиться. Что невозможно проверить (воспроизвести), с тем невозможно оперировать. Но следует ли из этого, что это утверждение ложное? Нет. Это означает лишь то, что его нельзя назвать научным.

История знает надежно задокументированные случаи, в реальности которых нельзя сомневаться. Но они невоспроизводимы. Например, упоминаемый ранее Мирин Дажо. Это единственный в мире задокументированный случай, когда человеку протыкали холодным оружием жизненно важные органы, но это не вызывало соответствующих последствий. Есть рассказы про таких людей, но документально подтвержденный — единственный.

И что делать с подобными случаями? Научный метод к ним неприменим, потому что воспроизвести их невозможно. Но они от этого не перестают быть реальностью. Наука не говорит, что они ложные. Она говорит, что не знает, что с этой реальностью делать.

Еще сложнее ситуация с наблюдениями, доступными одному человеку. Он видит каким-то образом информацию, она оказывается применима к реальности, но как видит и что видит, и видит ли вообще, может тут слово «видит» неприменимо — все это за кадром.

Все эти факты указывают, что реальность не ограничена рамками научного познания. Она выходит за рамки наших чувств и опыта. И для познания той сферы нужны методы, не определяемые как научные. Но какие именно это методы — я не знаю. И никто не знает, из чего можно заключить, что это за рамками того, что называем знанием.

Составив правильное представление о научном способе познания, переходим теперь к вопросу, можно ли научно познать Целое — узнать ВСЕ. В максимальном масштабе есть два определения Целого. Первый — это совокупность всего, что существовало в прошлом, существует в настоящем и будет существовать в будущем. Второй вариант — все это плюс причина самого существования.

Первый вариант утверждает: всегда что-то существовало. Если бы хоть раз ничего не существовало, ничего бы и не могло начать существовать. Из ничего не может получиться ничего. Если сейчас что-то существует, из этого следует, что всегда что-то существовало.

У существования нет начала. Значит, у него не может быть конца. Если бы был конец, за бесконечное время он должен быть достигнут. Что не было достигнуто за бесконечное время, то не может быть достигнуто никогда.

В цепи существований невозможно предположить первоначального звена, перед которым ничего не было, и из которого появилось первое существование. До нашей Вселенной была другая Вселенная, а перед той еще другая. Эта цепочка бесконечна в прошлое и будущее — после нашей Вселенной будет существовать другая Вселенная, а за ней другая, и конца этому не будет. Наука называет такой взгляд дурной бесконечностью — он умножает сущности без необходимости и ничего не открывает нового.

Второй вариант: помимо существования есть еще и причина существования. На первый взгляд абсурдно. Если у существования есть причина, возникает вопрос: а сама она существует? Если да, то она никакая не причина, а разновидность существования.

Если допустить, что у существования есть причина, ее бытие не может определяться существованием. Что существует, то не может быть причиной существования. Но как тогда определить наличие этой причины, которая есть, но не существует?

От такого утверждения попахивает софистикой, если не сказать большего. На самом деле это дефицит языка. Нет слова, обозначающего то, чего не существует, но есть. Из-за этого приходиться пользоваться словами, не предназначенными для этого, что порождает труднопроходимые словесные нагромождения, через которые нужно продираться. Это как на древней латыни описывать компьютер — будет крайне неудобно и малопонятно. Но если других слов нет, ничего не остается, кроме как громоздить неудобоваримое.

Определение Целого через утверждение, что всегда что-то существовало, ложится в наши стандарты мышления, но оно бесплодно, так как уводит в дурную бесконечность. Мы можем сколько угодно мастурбировать, как существование бесконечно количественно и качественно, как до нашего мира был другой, а после нашего тоже будет другой, и эти цепочки в обе стороны бесконечны, но это вообще никуда не ведет. Мысль как бы утопает в пустоте, размазываясь тонким слоем по увеличивающейся поверхности, пока совсем не исчезает. Так что двигаться в этом направлении нет физической возможности.

Остается рассмотреть вариант Целого, где помимо существования есть загадочное нечто, которое не существует, но есть. Внешне он достаточно абсурден, чтобы надеяться, что двигаясь в указанном им этом направлении, можно приблизиться к истине.

Теперь нужно определиться, в какую сторону мыслить. Для этого нужно найти, за что уцепиться. Исхожу из того, что понятие «причина существования» близка к понятию «Бог». В максимально крупных штрихах, опуская все частности и индивидуальные различия, уловим суть этого понятия.

Начну с того, что все религии (не путать с суевериями) учат: в истории мироздания были моменты, когда ничего не существовало. Разные религии по-разному описывают период не-существования. Кто описывает мир как циклическое появление/исчезновение, у того ничего не существует в момент исчезновения мира. Кто описывает мир как однажды появившийся, и его существование имеет линейный характер, у того ничего не существовало, когда мира не было — никакого существования не было. Главное для нас тут то, что идея «существование имеет начало» — она не нова. Следовательно, Бог — это нечто, превышающее понятие «существование», ибо он был прежде существования.

Религии утверждают, что существование появилось из не-существования. Сначала не существовало ничего. Потом начали существовать идеальные миры и в них бесплотные существа. Потом возник материальный мир и плотские существа. И вот то, что было, когда ничего не существовало, вот это неведомое и немыслимое Нѐчто религии именуют Богом.

Религии расходились в деталях и обозначениях. Древние греки называли это Хаосом, Хроносом; шумеры — Великой Бездной. В древнем Египте то, что было, когда ничего не было, именовали Мглой. В индуизме в этой роли троица: Брахма вечно создает мир из ничего, Кришна (Вишна) его сохраняет, а Шива разрушает, обращая в ничто, из которого Брахма опять создает существование. Для нашего исследования не важно, одномоментно возникло существование или множество раз. Важно, что перед существование есть Нѐчто.

Оно не может иметь формы и качеств. Форма имеет границу, отделяющую ее от остального. Качество предполагает рамки, до которых оно простирается, и за которыми его нет. То и другое требуют фона, на котором их видно. Но если ничего не существует, нет границы и фона, а значит, формы и качества. И если так, Нѐчто невозможно мыслить.

Если у Бога нет формы и качества, значит, он за рамками знания. Процесс познания — отделение одних форм и качеств от других. Библия говорит, что Бог сотворил все «мерой, числом и весом» (Прем.11, 21). Но при этом сам Бог не мера, не число, не вес и не величина. Его невозможно мыслить, вообразить, познать, ощутить и вообще как-либо зафиксировать. Единственное, что можно знать о Нѐчто, традиционно именуемом Богом — он непостижим, немыслим и не ощущаем. Кто фиксирует Бога, каким-то образом мыслит его и ощущает, — это верный признак, что он фиксирует не Бога.

По этой причине в иудаизме строго-настрого запрещено именовать Бога. Всякое имя — установление рамок, за которыми именуемое заканчивается. Уловленная бесконечность не является бесконечностью. Отсюда использование вместо конкретного слова «Бог» отвлеченного термина «Господин».

Богу запрещено приписывать какие-либо качества, кроме предельных абстракций — всемогущество, всезнание и прочее. Бог не может быть ничем ограничен. Заявлять Бога добрым или злым — ограничивать его. Он за рамками человеческих понятий добра и зла. Как говорил Мартин Лютер: «Бог спасает нас без нашей заслуги и обвиняет без вины».

До VII века до н.э. на все онтологические вопросы отвечали через привлечение Бога. Ни на один предельный вопрос не предполагалось иного ответа, кроме религиозного. Откуда все появилось? От Бога. Как все появилось? Бог создал. Ну и так далее…

Первую известную в истории человечества попытку найти ответы на онтологические вопросы вне религиозного контекста предпринимает Фалес Милетский (Греция, VII-VI век до н.э.). Не прибегая к религиозным понятиям, он ищет рациональный ответ на вопрос: откуда все появилось и что есть первопричина существования.

Фалес был образованнейший человек своего времени. Он много путешествовал по миру в поисках знаний. Был знаком с мировоззрением Греции, Вавилона, Египта, Индии, Сирии. Но все они его не устраивали. Их точкой отсчета были те или иные мифические элементы, которые нужно было принимать на веру. Он же хотел понимать, а не верить.

На этом основании его считают основателем современной науки, научного атеизма и родоначальником европейской философии. Он основал милетскую школу, учившую, что первопричина есть вода. Эта идея получила широкое распространение в Древней Греции. Так как Римская империя, в состав которой входила Иудея, находилась под эллинским влиянием, через семь веков эта мысль найдет отражение в словах апостола Петра: «Вначале словом Божиим небеса и земля составлены из воды и водою» (2 Пет. 3, 5).

Если я правильно понимаю Фалеса (а не приписываю ему то, чего он не имел в виду), когда он вопрошал, откуда появилось ВСЁ существующее, он понимал под ВСЁ не только известный нам земной мир, но вообще все существующее, включая божественный мир и его обитателей — самих богов. Если это так, тогда масштаб его вопроса зашкаливает. Подчеркиваю, зашкаливает не его ответ на вопрос, а масштаб вопроса.

Никто до Фалеса не выходил на такой масштаб. Предельным был вопрос: откуда взялся видимый мир — земля и небо. Национальные и культурные особенности на местах давали многообразные ответы. Но если опустить бантики, все они лежали в рамках: мир сотворили боги. Фалес же поставил вопрос: откуда произошло все, в том числе и боги.

Данный им ответ на свой ответ не заслуживает внимания. С моей точки зрения, своим ответом, что первоначалом является вода, он показал ограниченность мышления, и потому никуда не продвинулся в своем начинании. Но как говорил Ницше, велик, кто дал направление — он направил мысль на поиск первопричины самого существования.

У Фалеса был гениальный ученик-собеседник Анаксимандр. Он спрашивал: на каких основаниях одна стихия, вода, получила приоритет перед другими стихиями? С таким же успехом можно считать первоосновой огонь или воздух. Первопричиной существования не может быть существование. Первое звено должно быть за рамками существования.

Чтобы идти дальше, уточню: существующим можно назвать только то, что можно зафиксировать чувствами, разумом или любым иным образом. Существующее — синоним фиксируемое. Фиксировать можно размер, объем, форму, качество, координаты. Что не имеет никаких характеристик, то никак не улавливается. Следовательно, не существует.

В нашем мире единственное, что не имеет признаков существования, но про него нельзя сказать, что его нет, — бесконечность. У нее нет никаких качеств, характеристик и координат, и потому бесконечность нельзя определить существующей. Но и сказать, что ее нет, тоже невозможно. Это единственная сущность, про которую нельзя сказать, что она существует, ибо она не фиксируется. Равно как нельзя сказать, что ее вообще нет, так как отрицать ее не получается. Для определения природы бесконечности нужно иное слово, передающее бытие, превышающее существование — которое сверх-существует.

Анаксимандр заявил первопричиной бесконечность. Она не является величиной и не имеет никаких качеств. Но она содержит потенциал всех качеств и величин. Он назвал ее апейрон (др. греч. пейрон — величина; а — отрицание; апейрон — не величина). Он сказал, что «Бесконечность божественна, ибо бессмертна и неразрушима».

Остановитесь мыслью на этом моменте… Бесконечность впервые определяется как нечто отдельное, как праматерь существования, бывшая до существования. Ничего подобного до Анаксимандра никто не говорил. Все брали за точку отсчета одно из уже существующих звеньев цепи, никогда не уточняя, откуда оно взялось. Анаксимандр же дошел до начала цепи, дальше которого двинуться невозможно — до бесконечности. По моему мнению, это самая глобальная идея из всех, когда-либо высказываемых человеком.

Падение

Милетская школа в лице Анаксимандра искала первопричину вне бытия. Она сделала попытку выйти на масштаб, соответствующий вопросу, через понятие апейрон. Но масштаб вопроса оказался настолько огромен, что древняя мысль не смогла его удержать.

Один из учеников Анаксимандра, Пифагор, понимал под апейроном принцип всех принципов, не обладающий никакими принципами. Беспрецедентная концентрация пифагорейцев на природе чисел объясняется тем, что они видели в них тень бесконечности. Цифры так же бескачественны и бесконечны. Через познание гармонии мира чисел пифагорейцы надеялись познать первоначало — колыбель существования. Но уверенно сказать что-то в этом направлении невозможно, так как пифагорейцы являлись тайным обществом и тщательно скрывали от посторонних свои знания. То, что дошло до нас, можно сравнить с колесом, докатившимся до нас от некогда целой машины.

Другой ученик Анаксимандра, Анаксимен, уверенно уходит от заданного учителем масштаба на ступеньку вниз. Он ищет первопричину бытия не вне бытия, а внутри бытия. Это даже на слух звучит весьма странно… Это как искать причину сапога внутри сапога, тогда как она за его рамками. Разумеется, поиск, ограниченный рамками обуви, никогда не приведет к причине — к сапожнику. Но Анаксимен, судя по всему, не понимает этого, что видно по его заявлению, что первопричиной всего является воздух.

Он учит, что при разряжении воздух становится огнем. При еще большем разряжении образует эфиром. При сгущении же он становится водой, а при еще большем сгущении — землей, камнем и так далее.

Сама по себе мысль, что все состоит из одного, — гениальна. Она нашла отражение у неоплатоников: «Все есть во всем, но особым образом». Современная физика говорит, что все состоит из элементарных частиц. Плотность и качество вещества определяет положение частиц. Частицы в физике играют ту же роль, что у Анаксимена воздух.

Но если держать в голове, что изначально ставился вопрос не о природе существования, а о причине, — это далеко не тот полет мысли. Милетская школа с максимальной высоты, на какую взлетел человеческий дух, уходит на более скромные позиции. С анаксимандровского вопроса, что есть причина существования, древняя мысль сосредотачивается на природе существования — на физике (физис др. греч. — природа).

Вслед за милетской возникают элейская и эфесская школы. За акцент на природе эти школы получили название натурфилософских — что вижу, то и пою. Но надо отдать должное, древние пока пытаются мыслить Целое, а не ту или иную его часть. Пока вопрос перводвигателя не ушел с поля зрения. Но ищут они его не вне, а внутри существования.

Гераклит считает существование вечно становящимся и рождающимся. Он учил: все течет, все меняется. Нельзя дважды войти в одну реку — во второй заход она будет другой. Символом непрерывной динамичности, изменчивости и текучести бытия он считал огонь, который ни на мгновение не застывает, вечно колеблется и в процессе становления.

Сущность, оживляющую бытие, Гераклит называет Логосом. Слово представлялось не звуком, обозначающим предмет или явление, а живой сущностью, душой обозначаемой вещи. Логос понимался не отделенной от мира сущность, а как бы душой единого мира. Природа не делилась на живую и мертвую. Звезды и люди, горы и животные, насекомые и камни — все считалось живым. Их совокупность была гигантским живым организмом.

Элейская школа делит существование на две части, — на сам мир, и на стоящий над ним Божественный Принцип (суть тот же Логос, но не как часть Целого, а как отдельная сущность). Она заявляет главным вопросом философии соотношение бытия и мышления.

Взгляды Парменида, представителя Элейской школы, противоположны взглядам Гераклита. Если по Гераклиту мир динамичен, то по Пармениду ровно наоборот — мир статичен. Наблюдаемые изменения — это порождаемые нашими чувствами иллюзии. На самом деле никакого движения нет. Есть иллюзия движения. Чувства улавливают не бытие, а эйдос бытия — тень бытия. Увидеть истинное бытие можно только разумом.

Из этого следует, что истина постигается только умом. Мнимое знание — опытное знание, продукт обманчивых и ненадежных чувств. Мир не нераздельное целое (монизм — моно греч. единое), а две разных сущности — материя и дух (дуализм — ду греч. два).

Пройдут тысячелетия, и единственным мерилом истины объявят опыт. Знанию вне опыта откажут в статусе знания и переведут в статус фантазии. Но такое самооскопление мысли произойдет потом. Пока в этом направлении путешествие только начинается.

В попытке примирить теорию вечно подвижного и вечно неподвижного бытия мысль древних рождает атомистическую теорию. Ее представители, Левкипп и Демокрит, учат: мир состоит из пустоты и атомов, неделимых далее частиц (том — делить; а — отрицание; атом — неделимый). Атомы внутри себя недвижны и неизменны. Пустота тоже неподвижна и неизменна. С этой стороны мир на базовом уровне неизменен. Но атомы складываются в различные конфигурации, которые движутся в пустоте. С этой стороны мир подвижен, и значит, изменчив. В теории атомизма примиряют и совмещаются учение эфесской школы о подвижности бытия, и элейской о неподвижности бытия.

Понятие причины существования исчезает с горизонта. Мысль развивается в рамках существования. Бытие теперь представляется совокупностью двух не соединяемых частей. Идеальная и неподвижная часть приводит в движение вторую часть, материальную.

С исчезновением интереса к причине существования ставится точка на изучении Целого с большой буквы. С разделением единого физиса на две части ставится точка на изучении целого с маленькой буквы. Теперь изучается не целое существование, а лишь его идеальная часть. Материальная часть игнорируется, так как любой опыт есть опора на информацию, принесенную чувствами. Но чувствам доверять нельзя. Отрицательное отношение к опытной технологии познания усиливается эмоциональным суждением, что опыт есть физический труд. Труд — удел рабов. Свободному, мыслящему человеку недостойно им заниматься. Он должен проникать в тайны мира одной лишь силой мысли.

Такая позиция приводит к курьезам. Например, Аристотель считал, что брошенный камень должен сначала лететь по дуге, а потом, когда его сила иссякнет, резко падать под углом 90 градусов к земле. Логическое рассуждение не видит порока в таком мнении. И только поставленный Галилеем опыт показал, что ядро летит по дуге, а не по Аристотелю.

Прекращение осмысления целого существования ведет к глобальному разделению. Одна часть людей, мыслители и творцы, концентрируется на идеальном мире. Вторая часть, крестьяне, ремесленники и торговцы, концентрируются на материальном мире.

Разделение труда приводит к резкому скачку эффективности (идея конвейера). Начинается так называемый расцвет греческой науки и культуры. Но если смотреть на это явление в ином масштабе, если охватывать его как целое, и провести до сегодняшнего дня, расцвет был началом пути в тупик, что мы видим в современной западной цивилизации. В первую очередь с ее уверенно заходящей в тупик наукой, которая как бы сама себя подвешивает в беспомощном состоянии через порождение теорий типа компьютерной симуляции окружающего (про это будет отдельный разговор).

Мысли древних были настолько плодотворны, что из них черпали вдохновение все последующие философы. Из эфесской школы вырастет диалектика — противостояние противоположностей. Из элейской школы сформируется метафизика, постулирующая идеальный мир как единственное истинное существование. И так как оно идеально, оно неизменно. Видимый мир — иллюзорное временное бытие, отражение идеального мира.

Эту идею Платон положит в основу своего учения об эталонном идеальном мире, и нашем материальном мире — отражении идеального. Из этой идеи Кант постулирует абсолютные и вечные понятия Истины, Добра и Красоты. Корни его «вещи-в-себе», что человек может знать только свои ощущения от вещи, но не саму вещь, порождающую ощущения, лежат в элейской школе и идее Парменида про эйдос бытия.

Но в целом масштаб неуклонно падает. Мысль концентрируется не на том, что вообще есть существование, а на том, что есть наш мир. Что в нем первично: идеальное или материальное. Сторонники идеализма и материализма колются внутри себя, выясняя, первичное едино, двойственно или множественно? Монизм, дуализм или плюрализм?

Сам предмет спора абсурден. Нельзя спросить, сколько знаний является причиной совокупности всех знаний. Нисколько. Совокупности знаний предшествовало незнание. Аналогично нельзя спросить, сколько существований является причиной совокупности всех существований. Ответ тот же — нисколько. Существованию предшествовало то, что не может быть определено как существование. Рассматривать существование как причину и начало существования — гарантированный путь в дурную бесконечность. Всегда будет вставать вопрос: а откуда появилось то существование, которое положило начало этому?

Дно

Поворотный момент, после которого заданный Фалесом масштаб вовсе иссякает и все скатывается на уровень бытовой мудрости и кухонных философов, — когда предметом интереса станет не мир, а его малая часть — человек и связанные с ним институты.

Одним из ярчайших представителей этого направления был Сократ. Он вопрошал своих собеседников о красоте и справедливости, не отягощая беседу вопросами об истоках этих понятий. Акцент не на масштабе суждения, а на красоте полемики, умении вести диспут и загонять противника в угол. Я не сильно погрешу против истины, если скажу, что Сократ был маньяк своего рода. Он интеллектуально развлекался, задавая вопросы, на которые ответить можно было только противоречиво. Ему было приятно наблюдать смятение человека. Сократ никогда не упускал случая поставить человека на место, когда он претендовал на что-то большее, чем являлся. Когда его ученик Антисфен выставлял напоказ дыру в своем плаще, он сказал ему: «Сквозь эту дыру видно твое тщеславие!».

Антисфен развивает направление своего учителя и утверждает целью философии не познание целого, а исследование внутреннего мира человека. Попытки познать целое он объявляет ересью, и о себе говорит, что не создает теорий. Закономерный вопрос, откуда же он тогда предполагает вывести понятие блага, к которому стремится человек?

Судя по поведению его последователей, называвшихся киниками (от слова — собака), Антисфен предполагает черпать понятие блага из инстинктов и просто жить. Как животное. Образцом для подражания этот «философ» почему-то выбирает собаку.

Наиболее известный киник Диоген игнорировал условности, отрицал роскошь и обходился минимумом. Когда увидел мальчика, пьющего воду из пригоршни, выкинул свою единственную кружку. Он отрицал понятие нравственности и мастурбировал у всех на виду, приговаривая, что хорошо бы так утолять голод, поглаживая себя рукой по животу. В известных целях он вешал объявления типа «мальчика, потерявшего кольцо, ждут по адресу…» и указывал свои координаты. Мальчики сами шли к нему за кольцом, но находили совсем другое. Он проповедовал общность жен и детей, и много чего такого, что сегодня верх неприличия. Он был прямолинеен сверх всяких норм. Например, будучи в гостях у богача, он плюнул ему в лицо, сказав, что не нашел в его доме места хуже.

Диоген эпатировал людей не с целью их оскорбить, а с целью привлечь внимание к воззрениям киников. Он не призывал следовать его экстравагантному образу жизни. Свои выходки он объяснял тем, что чрезмерный пример может научить людей соблюдать меру.

Кто пытался оперировать в большем масштабе, тех Диоген высмеивал. Когда Платон для мира идей утверждал понятие «стольности» и «чашности», имея в виду, что идея стола и чаши отражается во всех столах и чашах и существует отдельно от них, Диоген возразил, что чашу и стол он видит, а вот чашности и стольности не видит. Платон ответил, что для видения предметов нужны глаза, которые у тебя есть. А для видения их идей нужен разум, которого у тебя нет. Диогена в ответ называл Платон безумствующим Сократом.

Граждане говорили Диогену, что он сумасшедший. Он им отвечал, что у него просто ум иной — не такой, как у них. Что они рабы социальных шаблонов и общественного мнения, тогда как он свободен от всего этого, и потому счастлив намного больше их.

Македонский пришел к Диогену и сказал: «Я — великий царь Александр». Диоген в том же тоне представился: «Я – собака Диоген». Македонский сказал Диогену: «Проси, что хочешь». Диоген попросил: «Отойди от Солнца».

Интересна случайность: Диоген и Македонский умерли в один день — 10 июня 323 года до нашей эры. На могиле Диогена установлен памятник в виде собаки и написаны слова благодарности за то, что он указал человеку лучший способ прожить жизнь.

Другой известный киник, ученик Диогена, Кратет Фиванский, выходец из богатой семьи, продал имущество, деньги раздал, и стал страстно проповедовать идеи киников. Сам жил в точном соответствии со своим представлением об истине. Внешности был уродливой, вид имел бродяги, но его идеи, его страсть были неповторимы и очаровывали.

Знатная афинская красавица-аристократка Гипархия, однажды услышав его и была им очарована. Она решила стать его женой. Был скандал, в дело вмешалась ее семья. Но все усилия влиятельных родителей были тщетны. Никакие аргументы не могли поколебать желание красивой, молодой и знатной девушки, руки которой добивались первые женихи Греции. Богатая красавица хотела стать женой старого, уродливого и нищего философа.

Заключительный аккорд этой истории: родители уговорили Кратета образумить дочь. Он согласился и пришел с этой целью в их дворец. Со всем своим красноречием он убеждал ее оставить свои мысли, и жить, как прилично ее положению. Девушка стояла на своем, и тогда Кратет прибег к последнему доводу — разодрал свои ветхие одежды, чтобы показать далекое от совершенства тело, и заявил: «Вот я весь!» Гипархия сказала: «Беру!».

Родители были вынуждены уступить необычному желанию своей необычной дочери. Потому что имели основание полагать, что она ни перед чем не остановится, а если препятствие к цели окажется непреодолимым, еще и руки на себя наложит.

Состоялась свадьба Кратета и Гипархии. Это была свадьба настоящих киников — все как у собак, когда кобели собираются вокруг течной сучки. На этой свадьбе не было гостя, который бы так или иначе не попробовал невесту.

Киники проповедовали пренебрежение условностями, отказ от всех религиозных и культурных догм, от семьи и государства. Они отрицали мораль, нормы и табу, потому что под ними нет никакого основания — они ни из чего не следуют. Все нормы — порождение прошлых условий жизни и суеверий. Они только мешают человеку самостоятельно жить. Киники учили, что излишества не просто бесполезны, они вредны. Излишества и роскошь связывают человека, делая его зависимым от них. Жить свободно можно только если предельно упростить жизнь, отстраниться от всего, без чего можно обойтись.

Общественное мнение давит на человека, побуждает его встраиваться в матрицу — становиться зависимым от кучи условностей и предписаний. Слабые не могут выдержать давления социума и гнутся под шаблон. Только сильные могут отстоять свое право на тот образ жизни, какой они считают правильным, а не какой навязывает общество.

Тему подхватили стоики. Эта школа так же не имела никакого цельного учения и, как следствие, ни на один онтологический вопрос не имела ответа. У стоиков, как и у киников, нет стремления познать целое. Как следствие, нет внятного представления, что есть мир и человек, что ждет людей после смерти, есть за гробом что-то или нет ничего. Все внимание этих «философов» сконцентрировано на том, как жить с чувством долга, быть добрым и честным. Ни один не пытался задаться вопросом о первоистоках этих понятий.

Они считают свои представления о добре и зле абсолютными, а не относительными, но не могли объяснить, с чего так считают. Они просто так считали, и все. Истина для них была синонимом «привычно». Поэтому они не видели, например, в рабстве чего-то плохого. Оно же привычно. И если так, значит, оно истина. Такие вот мыслители…

Поиск рациональных ответов на онтологические вопросы с VI века до н.э. стал называться словом «философия», любовь к мудрости (фило — любовь; софия — мудрость). Большинство склоняется к тому, что такое название явлению дал Пифагор.

Этимология слова «философия» сбивает с толку. Философия — никакая не любовь к мудрости. Как музыка — это звуки, а математика — числа, так философия — стремление познать Целое вне религиозного контекста. Философия, не стремящаяся познать Целое, — это не философия, а кулинарный университет. Университет от слова универсум — всеобъемлющий. Университет в его первичном значении — не прикладные знания и не ремесло, а глобальные знания, как минимум, представления о мире, в котором мы живем. И какие сегодня университеты (ремеслу обучают) такие и философы (быт исследуют).

Философами теперь называли не тех, кто стремился познать Целое и мыслит в онтологическом масштабе, а кто пытался осмыслить ту или иную сферу жизни. Сначала появляется философия любви, предательства, войны и т.п. По этим темам высказываются интересные мысли. Например, Гераклит говорит, что «Война — отец всех, царь всех: одних она объявляет богами, других — людьми, одних творит рабами, других — свободными». Потом появляется философия, архитектуры, виноделия и так далее.

Остается гадать, по какой причине людей, не демонстрирующие намерения познать Целое, стали называться в обществе философами. С тем же успехом людей, не намеревающихся учиться играть на скрипке, могли бы именовать скрипачами.

В философии видят в лучшем случае интеллектуальное развлечение. В худшем на нее смотрят как на демагогию и софистику. У новых философов нет больших вопросов уровня Фалеса и Анаксимандра. Соответственно, неоткуда взяться большим ответам. Зато в изобилии мелкие вопросы и такие же ответы. Каждый век пробивает новое дно.

Те, кого сегодня именуют философами, никакие не мыслители. В лучшем случае они архивариусы и библиографы прежних философов, читающие студентам лекции. Про охват Целого они не помышляют. Спрашивается, в каком же месте они философы? «Первым признаком философа является то, что он не является доктором философии» (Фейербах).

Понимание философии как любви к мудрости, в том числе и бытовой, превратит ее в карикатуру — появится философия денег, песен, семьи, кино, спорта, бизнеса и прочее. Смешно даже предположить, что одна из этих «философий хотя бы в страшном сне видела своей целью поиск рациональных ответов на онтологические вопросы.

Представители этих «философий» называют себя философами с той же целью, с какой строительные институты называют себя университетами — для статуса. Это как если бы астрофизиком и

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒