Часть первая.

Часть первая.

Квартира, которую Владислав снимал вот уже почти полтора года, находилась в тихом спальном районе среди пышных новостроек и останков деревенских хибар, которые то тут, то там чернели рёбрами стен из бурьяна, буйно разросшегося в окрестных местах. Земля дорожала с каждым годом и чем больше, тем настойчивее были требования застройщиков освободить подлежащую «облагораживанию» территорию. В результате несогласие отдельных, по слухам, привело к массовым самовозгораниям, и теперь пустые окна убитых домов изумлённо глядели на приближавшуюся белокаменную чуму. Квартира располагалась на пятом этаже полузаселённого дома и представляла собой однокомнатный шедевр новой серии с ванной, душевой кабиной, которая правда пока не работала, полным евроремонтом и двухкамфорочной плитой со всеми удобствами. Каждый раз, заходя в нее, Владислав чувствовал, как покой разливается по его жилам. Она встречала его светлым чистым пространством, сам воздух опьянял свободой, и, казалось, на мгновение перед ним разворачивался, раскрывался всеми цветами роскоши тот мир достатка и счастья, где одно только слово нищеты и голода вызывало всего лишь смутное представление существования, там, за гранью возможного. Это был его маленький храм, место отрешения, когда он мог, наконец, оставаться собой и тишина вторила его сердцу на время, излечив исковерканную судьбой душу. Только вид из окна на оскаленную клыками перекрытий высотку, порой разбивал чувства, оставляя неприятный осадок в груди. Вообще этот дом вполне устраивал людей, которым было дорого одиночество. Нет, не мечтателей, обычно забирающихся в какой-нибудь медвежий угол и грезящих там и днём и ночью, не замечая хоть малой правды вокруг. Скорее этих людей можно было назвать нелюдимами, бобылями. У них никогда не было денег купить, но всегда были, для того, чтобы снять и снять надолго. Такому человеку всегда тяжело, неуютно с людьми и проще наедине с самим собой. Не нужно лишних слов, глупых неуместных жестов в моменты столь неприятные, когда хочется уйти, убежать, чтобы никого не слышать и не видеть. Он не любит говорить, отталкивает от себя всех, кого только может оттолкнуть и в конце остаётся в себе, так и не влившись ни в одну компанию, часто слыша раздражённый шёпот за спиной. А те случайные знакомые или те, которым он всё же необходим, заходят всё реже и при встрече на улице вяло жмут руку, сконфуженно молчат и уходят восвояси, сложив для себя мнение, видеться с ним как можно реже лишь по работе, равно как и не видеться вовсе.

Потому то не без труда Дмитрий Иванович Зайцев согласился сдать своё сокровище внаём. Её он купил в приданное своей единственной дочери Светлане, отличавшейся дурным взбалмошным характером и не менее дурной внешностью. К тому же у неё была очень неприятная привычка - однажды прочитав, какой - то вульгарный детектив, Света решила воспользоваться одним приемом, часто использовавшимся его главной героиней и теперь, при любом удобном случае, она становилась в красивую позу, доставала пилку и принималась сосредоточенно шлифовать ногти. При этом Света часто кривилась лицом и громко сопела, что должно было означать её крайнее раздражение и клокотание всех душевных чувств. По слухам, она часто пропадала на дискотеках и в кабаках в поисках единственного, а однажды заявилась соблазнить Владислава, но по счастью его не оказалось дома. Сам же Дмитрий Иванович был человеком неприятным и скользким, со своенравным тяжёлым характером. Его ранняя залысина аккуратно зачёсывалась на бок жидкими волосами, а одутловатое лицо с коротким вздёрнутым носом изрядно дополнялось толстыми слюнявыми губами и маленькими колючими глазками. Владислав не любил встречаться с ним и чаще всего оставлял квартплату за месяц вперёд в почтовом ящике. Второе число месяца ровно в двенадцать ноль - ноль было тем временем, когда конверт с деньгами волшебным образом испарялся и находил своё место в семейном бюджете Зайцевых.

«Вот уже двадцать девятое», думал Владислав, тяжело поднимаясь по лестнице «четыре дня, всего четыре». Он, в каком - то странном жесте прижал пакет к груди с таким отчаянием, как - будто у него отбирали, что-то очень близкое, родное, неприкасаемое. «Скоро всё будет хорошо, я почти договорился». Владислав остановился на лестничной площадке четвёртого этажа. «Прописка будет, всё будет… он обещал. Жить для себя, для себя одного, а остальные… чёрт с ними, пусть копошатся в своей требухе. Какое мне дело до них? Деньги - только они теперь главное. Вся суть моего положения в них». Сгорбившись, Владислав стал разворачивать пакет, руки его дрожали, глаза горели как в лихорадке, только чтобы потрогать мятые купюры, почувствовать их на кончиках пальцев. Весь мир сжался теперь в этих истрёпанных, засаленных бумажках, притягивая, гипнотизируя так, что невозможно было отвести взгляд. Опомнившись, он решительно зашагал наверх и уже, открывая внешнюю дверь, почему-то замешкался. Вторая дверь отварилась плавно с лёгкостью густо смазанных петель, на пороге стоял Дмитрий Иванович.

- Ба! - Всплеснул он короткими пухлыми ручками, внимательно оглядывая Владислава. - Дождь то какой, дождь то! Промок, небось, до нитки.

Владислав сделал движение в сторону двери.

- Стой! - Железным голосом приказал Дмитрий Иванович небрежно, отшвыривая коврик. - Ковёр испоганишь. Вон куртейку на гвоздь вешай, как стечёт, пол протри,… Что это ты, так и заболеть недолго - как-то вдруг ласково спохватился он - пошли чай пить.

Из небольшой уютной прихожей они прошли в кухню, но уже на пороге Владислав заметил яркие красные полусапожки на низком массивном каблуке, это неприятное открытие всей тяжестью предчувствия навалилось на него. На кухне, облокотившись локтями о подоконник, спиной к окну стояла Света, внушительный живот вылезал из обтягивающих джинсов, оголяя жирный пупок. Она мило улыбалась, не отпуская Владислава цепким холодным взглядом.

На столе стояли две полные чашки, заварник и пиала с мёдом, рядом в плетёнке нарезан толстыми ломтями городской батон. Такой роскоши Владислав не видел уже давно, жутко захотелось есть, заболел желудок, закружилась голова.

- Ты садись, садись. - Ласково пригласил Дмитрий Иванович. - Как работа, мешков много было? Да ведь вам же зарплату дали, а я тут подсчитал, подсчитал пора бы и деньги. Знаю сегодня ещё не второе, но сам понимаешь.

Дмитрий Иванович протянул сальные пальцы к пакету, заискивающе посмотрел в глаза Владислава и плавно, с особой нежностью взял его. Жадно подсчитав, он засунул деньги в карман брюк, ехидно улыбнулся и удовлетворённо произнёс:

- Все.… Знаешь Слав, я ведь дочу свою замуж выдаю, нашёлся олух, вот свадьба завтра, сам понимаешь времена нынче, хоть сено жуй. Скажи доча, золотце, времена-а… - Света утвердительно кивнула, вытаскивая из сумочки пилку для ногтей. - Ты Владислав парень хороший, вишь я как теперь тебя, Владисла-ав. Друзей - алкашей не таскал, платил всё вовремя даже придраться не к чему. Так что вот… - Дмитрий Иванович развёл руками в стороны, как бы говоря, что обстоятельства всему виной и никак иначе.

Наступило неловкое молчание, воздух вдруг стал густой и тяжёлый, Владиславу казалось, будто бы вокруг разыгрывается какая-то театральная сцена, главным героем которой был он сам. Он вдруг побледнел, схватился за чашку, зажмурился и стал жадно пить, обжигая кипятком горло.

- Ты чё, идиот паршивый, не врубился? - закричала Света - уматывай отсюда, рыло неумытое!

- Но ведь надо за неделю…- начал, было, Владислав, собрав всю волю в кулак, - по закону.

Дмитрий Иванович переменился в лице, вены на его шее вздулись, глаза выпучились. Вскочив так, что опрокинул хлипкий стул, он с силой ударил кулаком по столу:

- Законы?!! Так вот ты как заговорил дрянь неблагодарная! Законы?! А где моя доча, Светочка моя, солнышко, брачную ночь проводить будет, у меня?! А мы что с матерью - в чулан?!!! Я тебя пустил сюда, я тебе кров дал. Законы. Или может быть, ТЫ, думал я тебе прописку дам? Хозяином моей квартиры хочешь стать, которую я вот этими руками, горбом своим заработал!!! ХА!

- А деньги… - в отчаянии обречённости крикнул Владислав, - деньги вперёд… я отдал… только что!

- Чем это здесь воняет?! - Дурным голосом взвыл Зайцев. - Вся квартира провоняла. А это что? Обои жирные! - С этими словами он провёл масляными руками по стене и показал след. - Обои теперь менять надо! А хрень твоя сырая на гвозде висит, там теперь пятно останется!

Он замолчал на несколько минут, чтобы отдышаться, пригладил взъерошенные волосы и облокотился о стол:

- Значит так, на всё тебе один час. - Повернувшись к дочери, Дмитрий Иванович с чувством добавил. - А мы пока со Светочкой ча-ай-ку попьём.

Когда Владислав вышел, Зайцев с видимым трудом поднял стул и всем телом плюхнулся на него, весь боевой дух, куда - то испарился и теперь побледневший Дмитрий Иванович сидел, хватаясь за больное сердце. Он мог вызвать глубокое сочувствие, лишь плотно сдвинутые на переносице брови выдавали его настроение:

- Опять корвалол пить - хрипло проворчал он, поглядывая в сторону двери, - и всё из-за этого….

Владислав ходил из угла в угол, натыкался на предметы, что-то собирал неслушавшимися руками, как - будто не понимал, что с ним происходит. Так униженный, раздавленный человек ещё делает что-то по инерции, по привычке, что-то шепчет одеревеневшими губами, ещё барахтается, на что-то надеется. Вдруг он застыл как изваяние, его остановившийся взгляд на мгновение прояснился.

- Я пойду к сестре. - Произнёс он вслух. - Да, я пойду к сестре. Она поможет.… Только надо побриться, надо побриться. - Тихо приговаривал Владислав, нервными жадными движениями, проводя лезвием по щекам. Он несколько раз неглубоко ранил себя, но не заметил порезов. - Надо побриться.

****

Часам к четырём Владислав подошёл к угловатой приземистой пятиэтажке. Дождь кончился, но вопреки ожиданиям тучи не рассеялись. Они простирались над городом тяжёлыми громадами, и, казалось, нависали так низко, что касались крыш. Свет из окон дома лишь чуть рассеивал полумрак, отражаясь в каплях застывших на ветках, на празднично пёстрых листьях клёнов, орешника, тополей. Они как-то отталкивающе резко вырывались из серого сырого пространства и особенно остро били в глаза, привыкшие к нищете города.

В этом доме, среди сотни окон, жила его двоюродная сестра Лидия Фёдоровна Заболоцких. В юности они очень дружили, и часто Лидия защищала, а иногда даже учила брата. Ещё в деревне у неё вдруг обнаружились способности к музыке и местный преподаватель, пьяница и дебошир, даже пророчил ей стать известным музыкантом. Растресканное лаком пианино, обретавшееся в клубе долгое время, заменяло ей вечерние посиделки у костра. Но среди утомительной деревенской повседневности родители не приняли это увлечение дочери, видя в ней лишь дополнительные рабочие руки и возможность заключения удачного для семьи брака. К тому же, обладая добрым весёлым нравом, Лида была весьма хороша собой. Её искренне любили за отзывчивость сердца, которое порой, как некоторым казалось, уж через чур выходило за рамки дозволенного. И вот, заочно закончив экономический факультет Н-ского университета, она вышла замуж за успешного коммерсанта и укатила в город, но Владислав всё равно поддерживал с ней отношения, писал письма, за исключением последних двух лет. Теперь, стоя перед раскрытой настежь дверью подъезда, он ощущал смешанное чувство радости и надежды. Он знал, что сестра не даст ему погибнуть, раствориться в безмолвии отчаяния, что у неё связи, положение. Владислав удобнее перехватил чемодан и вошёл в проём.

Подъезд был грязный и тёмный. Эти смрадные внутренности дома разрывали свежий озон воздуха, наполняя лёгкие затхлостью, запахом бычков и мочи. С отвращением касаясь липких стен, Владислав наощупь поднялся до третьего этажа. Тусклая лампочка, возможно единственная в этом убогом подъезде, выхватывала пошлые надписи из темноты. Владислав подошёл к ободранной, исцарапанной двери и, с недоумением посмотрев на номер, тихо постучал. Открыли не сразу. После долгой возни с замком она, наконец, подалась в сторону и перед Владиславом оказалась женщина в старом застиранном переднике поверх замызганного цветастого халата. Это была Лида. Он не мог поверить своим глазам, за шесть с небольшим лет она превратилась в старуху. Лицо осунулось и имело желтоватый оттенок, как если бы она была тяжело больна, неестественная худоба особенно бросалась в глаза, создавая впечатление хрупкости, словно жизнь уходила из неё с каждым днём.

- Славка! - Вскрикнула женщина, бросаясь ему на шею. - Ты как здесь?! Откуда?! Заходи быстрей!

В квартире было чадно и душно. Маленькая прихожая сплошь увешана постиранными рубашонками, колготками, футболками. Ппройдя в запотевшую кухню, Владислав увидел грязную посуду, две бурлящие кастрюли на плите, густой пар от которых растекался по потолку и, тая, опускался вниз. Проследив его взгляд, Лида вяло махнула рукой:

- А, бельё кипячу. Ну, рассказывай…. Ты есть хочешь?

Владислав кивнул. Пока он ел, Лида рассказала, как они с мужем приехали в город, поселились в пятикомнатной квартире в центре, как жили в достатке, и каждый день был наполнен ощущением покоя и уверенности. Родилась Даша.

- Мы часто ездили в Петербург. Помню, как это было в первый раз. До самого конца пути оставалась интрига, волнующее чувство предвкушения. Всё чужое, огромное и людей, сколько же там людей Вадя, опомниться не могла от них. Муж захотел сводить меня в Большой драматический на Фонтанке, раньше он любил театры. Мы ехали по Загородному проспекту, потом по переулку Джамбула до Лештукова моста. Когда я увидела здание, моё сердце, казалось, вот сейчас же выпрыгнет из груди, ты не можешь представить какая это красота! Зелёный, в два этажа, с белыми колоннами вдоль окон, он дышал искусством, всеми чувствами, центр фасада слегка выступал вперёд, открывая три двери под кованым навесом. Богатство и глубина интерьера поражала воображение, мраморная лестница с резными перилами, освещаемая старинными фонарями проводила в фойе греческого зала, потолки были увенчаны великолепными плафонами, кругом позолота, орнаменты из цветов, я уже не обращала внимание на «Марию Стюарт» Шиллера, которую тогда давали. Смотрела во все глаза, вертела головой, а Игорь всё злился на меня, журил на всякий лад, что я мол неотёсанная, дальше Стоговки нигде не была. А ты знаешь, как это бывает, когда вдруг влюбляешься во всё, что вокруг….

Лида сосредоточенно принялась за посуду, она вдруг вся сгорбилась, сжалась.

- Я уже потом, гораздо позже узнала, что он играет. - Ожесточенно натирая тарелки, продолжала она. - Игорь стал пропадать ночами, влезал в долги, а однажды пришёл под утро и тихо сказал мне, почти шёпотом, «я проиграл дело и заложил квартиру». Тогда он был пьян, теперь он пьёт каждый день. Эта квартира его матери.

- Лида, иди ванную посмотри, вода набежала. - Раздался скрипучий голос. В проёме стояла дряхлая старуха, выпучив глаза, она хрипло дышала, словно в припадке астмы.

- Я только включила, Раиса Петровна.

- Лида! Иди ванную посмотри, через край пойдёт. - Старуха тянула слова, особенно, ударяя на гласные.

Она медленно развернулась и исчезла в дверях.

- Ли-ида! - Донеслось из спальни через несколько минут

- Что!

- Принеси мне воды…

- А ты думаешь, я этого хотела?! - Повысив голос, обратилась Лидия к Владиславу. - Я мечтала жить свободно, не зависеть от всего этого, ходить на выставки, читать книги, играть на пианино по вечерам, растить детей. Это же не так много. Знаешь, я не могу больше экономить, считать копейки, которые он приносит. Я не хочу экономить! Мне надоело экономить на всём и думать что же завтра будет есть моя дочь. И вчера я купила платье, я взяла последние деньги и купила платье, понимаешь!!

Она вдруг резко встала и куда - то ушла. Когда Лида вернулась, на ней было тёмно-вишнёвое вечернее платье под бархат. Она закружилась в вальсе по грязной, чадной кухне и было в этом что-то отторгающее, совершенно чужое, дьявольское. Её глаза светились весельем и, на мгновение, сквозь сухие черты измождённого лица проступила та самая Лида, которая кружила парням головы одним только взглядом.

- Мама, мамочка! Какое у тебя платье красивое! - Раздался звонкий голосок.

Не помня себя, Владислав схватил чемодан, куртку и бросился вон из квартиры, только на улице, вдохнув чистого воздуха, он остановился перевести дух, а Лида так и стояла посреди кухни, крепко прижимая к себе маленькую дочь, и тихо плакала.

- Эй, мужик!

Владислав обернулся, и… его сбили с ног. Два глухих удара в живот заставили содрогнуться его тщедушное тело. Волна боли парализовала волю, спутала мысли, оставляя бешеный стук сердца, словно вокруг не осталось больше ничего, кроме этого звука. Он пытался закричать и не мог, лишь губы жадно хватали колючий воздух, но лёгкие не принимали его. Новый удар в лицо прожёг всё естество, раскалив потускневшее сознание, голова дёрнулась, руки по инерции поднялись в жалком подобии защиты.

- Хватит с него! - крикнул кто-то, хватая чемодан - Валим!

«Что же человек, букашка, козявочка какая-нибудь, что каждый раздавить может, в грязь втоптать. Где эта правда? Ведь если я человек, значит не просто так» думал Владислав, не в силах подняться.

- А Лерка - то дома прям Москва, егозит без продыху. Как одна, так и довай бегать, всю избу переворотит. - Послышалось откуда-то сверху.

- Матри - ка, Егорывна! - Воскликнул второй голос. - Нет, ты токма посмотри -ка, стыд - то какой. Чаво разложился тут, алкашина?! Как из дому, так и в шинок, а опосля гадют. Вона, ить всю подъезду порисовали ироды, художества навроде.

- Мне их художества бельмо на глазу натират. Милиции на них нет, давеча такой вот у аптеки пузырьки покупат, а я ему, почто мол они тебе, сынок? А он как зыркнет глазищами бесстыжими, как зыркнет.

- У-у вражина! - С этими словами старуха больно ткнула клюкой в спину Владислава.

- Я человек. - Чуть слышно прохрипел он разбитыми губами.

- Тю-ю, слышала, человек он, да ты на себя то посмотри, вошь подзаборная. Тьфу, пропасть!

Эти последние слова врезались, словно нож в сердце и какое-то забытое чувство стало просыпаться в нём; вскипать, шириться, затмевая боль; оно словно хотело вырваться из груди, разметав всё на своём пути, разрезая пространство, перемалывая всё, что вокруг. Каким-то непостижимым образом он оказался на ногах.

- Я человек! - Закричал Владислав в след удаляющимся старухам. - Слышите?! Я ЧЕЛОВЕК!!!

Предательские слёзы блестели на щеках. Владислав вдруг нащупал в кармане мятый листок, развернув его, он с удивлением прочитал:

- Новоспасская 136/2, кв. 12. Киселёв Анатолий Иванович.

⇐ Предыдущая 123 4 5 Следующая ⇒