Предисловие 24 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 42 из 55Следующая ⇒

Чтоб ты среди чертога потайного,

Еще живой, предстал его князьям

43 И, видев правду царства неземного,

Надежду, что к благой любви ведет,

В себе и в остальных упрочил снова,

46 Поведай, что – она, и как цветет

В твоей душе, и как в нее вступила».

Так молвил снова тот огонь высот.

49 И та, что перья крыл моих стремила

В их воспаренье до таких вершин,

Меня в ответе так предупредила:

52 «В воинствующей церкви ни один

Надеждой не богаче, – как то зримо

В пресветлом Солнце неземных дружин;

55 За то увидеть свет Ерусалима[1717]

Он из Египта[1718] этот путь свершил,

Еще воинствуя неутомимо.

58 Другие два вопроса (ты спросил

Не чтоб узнать, а с тем, что он изложит,

Как эту добродетель ты почтил)

61 Ему оставлю я; на оба может

Легко и не хвалясь ответить он;

И божья милость пусть ему поможет».

64 Как школьник, на уроке вопрошен,

Свое желая обнаружить знанье,

Рад отвечать про то, в чем искушен:

67 «Надежда, – я сказал, – есть ожиданье

Грядущей славы; ценность прежних дел

И благодать – его обоснованье.

70 От многих звезд я этот свет узрел;

Но первый мне его пролил волною

Тот, кто всех выше вышнего воспел.[1719]

73 «Да уповают на тебя душою, –

Он пел, – кто имя ведает твое!»

И как не ведать, веруя со мною?

76 Ты ею сердце оросил мое

В твоем посланьи; полн росы блаженной,

Я и других кроплю дождем ее».

79 Пока я говорил, в груди нетленной

Того пожара – колебался свет,

Как вспышки молний, частый и мгновенный.

82 «Любовь, которой я досель согрет, –

Дохнул он, – к добродетели,[1720] до края

Борьбы за пальму[1721] шедшей мне вослед,

85 Велит мне вновь дохнуть тебе, взирая,

Как ты ей рад, дабы ты мне сказал,

Чего ты ожидаешь, уповая».

88 «Я это понял, – так я отвечал, –

Из Нового и Ветхого завета,

Цель душ познав, тех, что господь избрал.

91 В две ризы[1722] будет каждая одета

В земле своей, – Исайя возвестил.

А их земля – жизнь сладостная эта.

94 Еще ясней, по мере наших сил,

Твой брат,[1723] сказав про белые уборы,

Нам откровенье это изложил»,

97 Когда я кончил, – огласив просторы,

«Sperent in te»[1724] раздалось в вышине;

На что, кружа, откликнулись все хоры.

100 И так разросся свет в одном огне,[1725]

Что, будь у Рака сходный перл,[1726] зимою

Бывал бы месяц о едином дне.

103 Как девушка встает, идет и, к рою

Плясуний примыкая, воздает

Честь новобрачной, не кичась собою,

106 Так, видел я, вспылавший пламень тот

Примкнул к двоим, которых, с нами рядом,

Любви горящей мчал круговорот.

109 Он слился с песнопением и ладом;

Недвижна и безмолвна, госпожа

Их, как невеста, озирала взглядом.

112 «Он, с Пеликаном[1727] нашим возлежа,

К его груди приник; и с выси крестной

Приял великий долг, ему служа».

115 Так Беатриче; взор ее чудесный

Ее словами не был отвлечен

От созерцанья красоты небесной.

118 Как тот, чей взгляд с усильем устремлен,

Чтоб видеть солнце затемненным частно,

И он, взирая, зрения лишен,

121 Таков был я пред вспыхнувшим столь ясно

И услыхал: «Зачем слепишь ты взор,

Чтоб видеть то, чего искать напрасно?[1728]

124 Я телом – прах во прахе до тех пор,

Пока число не завершится наше,

Как требует предвечный приговор.

127 В двух ризах здесь,[1729] и всех блаженных краше,

Лишь два сиянья, взнесшиеся вдруг;

И с этим ты вернешься в царство ваше».

130 При этом слове огнезарный круг

Затих, и с ним – рождавшийся в пречистом

Смешенье трех дыханий нежный звук;

133 Так, на шабаш иль в месте каменистом,

Строй весел, только что взрезавших вал,

Враз замирает, остановлен свистом.

136 О, что за трепет душу мне объял,

Когда я обернулся к Беатриче

И ничего не видел, хоть стоял

139 Вблизи нее и в мире всех величий!

Песнь двадцать шестая[1730]

1 Пока я был смущен угасшим взором,

Осиливший его костер лучей[1731]

Повеял дуновением, в котором

4 Послышалось: «Доколе свет очей,

Затменный мной, к тебе не возвратится,

Да возместит утрату звук речей.

7 Итак, начни; скажи, куда стремится

Твоя душа,[1732] и отстрани испуг:

Взор у тебя не умер, а мутится.

10 В очах у той, что ввысь из круга в круг

Тебя стезею дивной возносила,

Таится мощь Ананииных рук».[1733]

13 «С терпеньем жду, – моим ответом было, –

Целенья глаз, куда, как в недра врат,

Она с огнем сжигающим вступила.

16 Святое Благо неземных палат[1734]

Есть альфа и омега книг, чьи строки

Уста любви мне шепчут и гласят».

19 И голос тот, которым я, безокий,

Утешился в нежданной слепоте,

Вновь налагая на меня уроки,

22 Сказал: «Тебя на частом решете

Проверю я. Какие побужденья

Твой лук направили к такой мете?»[1735]

25 И я: «Чрез философские ученья

И через то, что свыше внушено,

Я той любви приял напечатленья;

28 Затем что благо, чуть оценено,

Дает вспылать любви, тем боле властной,

Чем больше в нем добра заключено.

31 Поэтому к Прасути, столь прекрасной,

Что все блага, которые не в ней, –

Ее луча всего лишь свет неясный,

34 Должна с любовью льнуть всего сильней

Душа того, кто правду постигает,

Проникшую мой довод до корней.

37 Ту правду предо мною расстилает

Мне показавший первую Любовь[1736]

Всего, что вековечно пребывает;

40 Правдивый голос[1737] расстилает вновь,

Сам о себе сказавший Моисею:

«Узреть всю славу дух твой приготовь»;

43 И расстилаешь ты, когда твоею

Высокой речью миру оглашен

Смысл вышних тайн так громко, как ничьею».

46 «Земным рассудком, – вновь повеял он, –

И подтверждающими голосами[1738]

Жарчайший пыл твой к богу обращен.

49 Но и другими, может быть, ремнями

К нему влеком ты. Сколькими, открой,

Твоя любовь язвит тебя зубами?»

52 Не утаился умысел святой

Орла Христова,[1739] так что я заметил,

Куда ответ он направляет мой.

55 «Все те укусы, – я ему ответил, –

Что нас стремят к владыке бытия,

Крепят любовь, которой дух мой светел.

58 Жизнь мирозданья, как и жизнь моя,

Смерть, что он принял, жить мне завещая,

Все, в чем надежда верящих, как я,

61 И сказанная истина живая[1740] –

Меня из волн дурной любви спасли,

На берегу неложной утверждая.

64 И все те листья,[1741] что в саду взросли

У вечного садовника, люблю я,

Поскольку к ним его дары сошли».

67 Едва я смолк, раздался, торжествуя,

Напев сладчайший в небе: «Свят, свят, свят!»

И Беатриче вторила, ликуя.

70 Как при колючем свете сон разъят

Тем, что стремится зрительная сила

На луч, пронзающий за платом плат,[1742]

73 И зренье пробужденному немило,

Настолько смутен он, вернувшись в быль,

Пока сознанье ум не укрепило, –

76 Так Беатриче с глаз моих всю пыль

Прочь согнала очей своих лучами,

Сиявшими на много тысяч миль;

79 Я даже стал еще острей глазами;

И вопросил, смущенный, про того,

Кто как четвертый свет возник пред нами.

82 И Беатриче мне: «В лучах его

Душа, всех прежде созданная,[1743] славит

Создателя и бога своего».

85 Как сень ветвей, когда ее придавит

Идущий ветер, никнет, тяжела,

Потом, вознесшись, вновь листву расправит, –

88 Таков был я, пока та речь текла,

Дивясь; потом, отвагу вновь обретши

В той жажде молвить, что мне душу жгла,

91 Я начал: «Плод, единый, что, не цветши,

Был создан зрелым, праотец людей,

Дочь и сноху[1744] в любой жене нашедший,

94 Внемли мольбе усерднейшей моей,

Ответь! Вопрос ты ведаешь заране,

И я молчу, чтоб внять тебе скорей».

97 Когда зверек накрыт обрывком ткани,

То, оболочку эту полоша,

Он выдает всю явь своих желаний;

100 И точно так же первая душа

Свою мне радость сквозь лучи покрова

Изобличала, благостью дыша.

103 Потом дохнула: «В нем[1745] я и без слова

Уверенней, чем ты уверен в том,

Что несомненнее всего иного.

106 Его я вижу в Зеркале святом,

Которое, все отражая строго,

Само не отражается ни в чем.

109 Ты хочешь знать, давно ль я, волей бога,

Вступил в высокий сад,[1746] где в должный миг

Тебе открылась горняя дорога,

112 Надолго ль он в глазах моих возник,

И настоящую причину гнева,

И мною изобретенный язык.

115 Знай, сын мой: не вкушение от древа,

А нарушенье воли божества

Я искупал, и искупала Ева.

118 Четыре тысячи и триста два[1747]

Возврата солнца твердь меня манила

Там, где Вергилий свыше внял слова;

121 Оно же все попутные светила[1748]

Повторно девятьсот и тридцать раз,

Пока я жил на свете, посетило.

124 Язык, который создал я, угас

Задолго до немыслимого дела[1749]

Тех, кто Немвродов исполнял приказ;

127 Плоды ума зависимы всецело

От склоннностей, а эти – от светил,

И потому не длятся без предела.

130 Естественно, чтоб смертный говорил;

Но – так иль по‑другому, это надо,

Чтоб не природа, а он сам решил.

133 Пока я не сошел к томленью Ада,

«И» в дольном мире звался Всеблагой,

В котором вечная моя отрада;

136 Потом он звался «Эль»; и так любой

Обычай смертных сам себя сменяет,

Как и листва сменяется листвой.

139 На той горе,[1750] что выше всех всплывает,

Я пробыл и святым, и несвятым

От утра и до часа, что вступает,

142 Чуть солнце сменит четверть, за шестым».

Песнь двадцать седьмая[1751]

1 «Отцу, и сыну, и святому духу» –

Повсюду – «слава!» – раздалось в Раю,

И тот напев был упоеньем слуху.

4 Взирая, я, казалось, взором пью

Улыбку мирозданья, так что зримый

И звучный хмель вливался в грудь мою.

7 О, радость! О, восторг невыразимый!

О, жизнь, где все‑любовь и все‑покой!

О, верный клад, без алчности хранимый!

10 Четыре светоча[1752] передо мной

Пылали, и, мгновенье за мгновеньем,

Представший первым[1753] силил пламень свой;

13 И стал таким,[1754] каким пред нашим зреньем

Юпитер был бы, если б Марс и он,

Став птицами, сменились опереньем.

16 Та власть, которой там распределен

Черед и чин, благословенным светам

Велела смолкнуть, и угас их звон,

19 Когда я внял: «Что я меняюсь цветом,

Не удивляйся; внемля мой глагол,

Все переменят цвет в соборе этом.

22 Тот, кто, как вор, воссел на мой престол,[1755]

На мой престол, на мой престол, который

Пуст перед сыном божиим, возвел

25 На кладбище моем[1756] сплошные горы

Кровавой грязи; сверженный с высот,[1757]

Любуясь этим, утешает взоры».

28 Тот цвет, которым солнечный восход

Иль час заката облака объемлет,

Внезапно охватил весь небосвод.

31 И словно женщина, чья честь не дремлет

И сердце стойко, чувствует испуг,

Когда о чьем‑либо проступке внемлет,

34 Так Беатриче изменилась вдруг;

Я думаю, что небо так затмилось,

Когда Всесильный[1758] поникал средь мук.

37 Меж тем все дальше речь его стремилась,

И перемена в голосе была

Не меньшая, чем в облике явилась.

40 «Невеста божья не затем взросла

Моею кровью, кровью Лина, Клета,

Чтоб золото стяжалось без числа;

43 И только чтоб стяжать блаженство это,

Сикст, Пий, Каликст и праведный Урбан,

Стеня, пролили кровь в былые лета.[1759]

46 Не мы хотели, чтобы христиан

Преемник наш пристрастною рукою

Делил на правый и на левый стан;[1760]

49 Ни чтоб ключи, полученные мною,

Могли гербом на ратном стяге стать,

Который на крещеных поднят к бою;

52 Ни чтобы образ мой скреплял печать

Для льготных грамот, покупных и лживых,

Меня краснеть неволя и пылать!

55 В одежде пастырей‑волков грызливых

На всех лугах мы видим средь ягнят.

О божий суд, восстань на нечестивых!

58 Гасконцы с каорсинцами[1761] хотят

Пить нашу кровь;[1762] о доброе начало,

В какой конечный впало ты разврат!

61 Но промысел, чья помощь Рим спасала

В великой Сципионовой борьбе,[1763]

Спасет, я знаю, – и пора настала.

64 И ты, мой сын, сойдя к земной судьбе

Под смертным грузом, смелыми устами

Скажи о том, что я сказал тебе!»

67 Как дельный воздух мерзлыми парами

Снежит к земле, едва лишь Козерог[1764]

К светилу дня притронется рогами,

70 Так здесь эфир себя в красу облек,

Победные взвевая испаренья,

Помедлившие с нами долгий срок.

73 Мой взгляд следил все выше их движенья,

Пока среда чрезмерной высоты

Ему не преградила восхожденья.

76 И госпожа, когда от той меты

Я взор отвел, сказала: «Опуская

Глаза, взгляни, куда пронесся ты!»

79 И я увидел,[1765] что с тех пор, когда я

Вниз посмотрел, над первой полосой

Я от средины сдвинулся до края.

82 Я видел там, за Гадесом,[1766] шальной

Улиссов путь;[1767] здесь – берег, на котором[1768]

Европа стала ношей дорогой.

85 Я тот клочок[1769] обвел бы шире взором,

Но солнце в бездне упреждало нас

На целый знак и больше,[1770] в беге скором.

88 Влюбленный дух, который всякий час

Стремился пламенно к своей богине,

Как никогда ждал взора милых глаз;

91 Все, чем природа или кисть доныне

Пленяли взор, чтоб уловлять сердца,

Иль в смертном теле, или на картине,

94 Казалось бы ничтожным до конца

Пред дивной радостью, что мне блеснула,

Чуть я увидел свет ее лица;

97 И мощь, которой мне в глаза пахнуло,

Меня, рванув из Ледина гнезда,[1771]

В быстрейшее из всех небес[1772] метнула.

100 Так однородна вся его среда,

Что я не ведал, где я оказался,

Моей вожатой вознесен туда.

103 И мне, чтоб я в догадках не терялся,

Так радостно сказала госпожа,

Как будто бог в ее лице смеялся:

106 «Природа мира, все, что есть, кружа

Вокруг ядра, которое почило,[1773]

Идет отсюда, как от рубежа.

109 И небо это[1774] божья мысль вместила,

Где и любовь, чья власть его влечет,

Берет свой пыл, и скрытая в нем сила.

112 Свет и любовь[1775] объемлют этот свод,

Как всякий низший кружит, им объятый;

И те высоты их творец блюдет.

115 Движенье здесь[1776] не мерят мерой взятой,

Но все движенья меру в нем берут,

Как десять[1777] – в половине или в пятой.

118 Как время,[1778] в этот погрузясь сосуд

Корнями, в остальных живет вершиной,

Теперь понять тебе уже не в труд.

121 О жадность! Не способен ни единый

Из тех, кого ты держишь, поглотив,

Поднять зеницы над твоей пучиной!

124 Цвет доброй воли в смертном сердце жив;

Но ливней беспрестанные потоки

Родят уродцев из хороших слив.

127 Одни младенцы слушают уроки

Добра и веры, чтоб забыть вполне

Их смысл скорей, чем опушатся щеки.

130 Кто, лепеча, о постном помнил дне,

Вкушает языком, возросшим в силе,

Любую пищу при любой луне.[1779]

133 Иной из тех, что, лепеча, любили

И чтили мать, – владея речью, рад

Ее увидеть поскорей в могиле.

136 И так вот кожу белую чернят,[1780]

Вняв обольщеньям дочери прекрасной

Дарующего утро и закат.

139 Размысли, и причина станет ясной:

Ведь над землею власть упразднена,[1781]

И род людской идет стезей опасной.

142 Но раньше, чем январь возьмет весна[1782]

Посредством сотой, вами небреженной,

Так хлынет светом горняя страна,

145 Что вихрь,[1783] уже давно предвозвещенный,

Носы туда, где кормы, повернет,

Помчав суда дорогой неуклонной;

148 И за цветком поспеет добрый плод».

Песнь двадцать восьмая[1784]

1 Когда, скорбя о жизни современной

Несчастных смертных, правду вскрыла мне

Та, что мой дух возносит в рай блаженный, –

4 То как, узрев в зеркальной глубине

Огонь свечи, зажженной где‑то рядом,

Для глаз и дум негаданный вполне,

7 И обратясь, чтобы проверить взглядом

Согласованье правды и стекла,

Мы видим слитность их, как песни с ладом, –

10 Так и моя мне память сберегла,

Что я так сделал, взоры погружая

В глаза, где путы мне любовь сплела.

13 И я, – невольно зренье обращая

К тому, что можно видеть в сфере той,

Ее от края оглянув до края, –

16 Увидел Точку,[1785] лившую такой

Острейший свет, что вынести нет мочи

Глазам, ожженным этой остротой.

19 Звезда, чью малость еле видят очи,

Казалась бы луной, соседя с ней,

Как со звездой звезда в просторах ночи.

22 Как невдали обвит кольцом лучей[1786]

Небесный свет, его изобразивший,

Когда несущий пар всего плотней,

25 Так Точку обнял круг огня,[1787] круживший

Столь быстро, что одолевался им

Быстрейший бег,[1788] вселенную обвивший.

28 А этот опоясан был другим,

Тот – третьим, третий в свой черед – четвертым,

Четвертый – пятым, пятый, вновь, – шестым.

31 Седьмой был вширь уже настоль простертым,

Что никогда б его не охватил

Гонец Юноны[1789] круговым развертом.

34 Восьмой кружил в девятом; каждый плыл

Тем более замедленно, чем дале

По счету он от единицы был.

37 Чем ближе к чистой Искре, тем пылали

Они ясней, должно быть оттого,

Что истину ее полней вбирали.

40 При виде колебанья моего:

«От этой Точки, – молвил мой вожатый, –

Зависят небеса и естество.

43 Всмотрись в тот круг, всех ближе к ней прижатый:

Он потому так быстро устремлен,

Что кружит, страстью пламенной объятый».

46 И я в ответ: «Будь мир расположен,

Как эти круговратные обводы,

Предложенным я был бы утолен.

49 Но в мире ощущаемой природы

Чем выше над срединой[1790] взор воздет,

Тем все божественнее небосводы.

52 Поэтому мне надобен ответ

Об этом дивном ангельском чертоге,

Которому предел – любовь и свет:[1791]

55 Зачем идут не по одной дороге

Подобье и прообраз?[1792] Мысль вокруг

Витает и нуждается в подмоге».

58 «Что этот узел напряженью рук

Не поддается, – ты не удивляйся:

Он стал, никем не тронут, слишком туг».

61 Так госпожа; и дальше: «Насыщайся

Тем, что воспримешь из моих речей,

И мыслию над этим изощряйся.

64 Плотские своды[1793] – шире иль тесней,

Смотря по большей или меньшей силе,

Разлитой на пространстве их частей.

67 По мере силы – мера изобилии;

Обилье больше, где большой объем

И нет частей, что б целому вредили.

70 Наш свод,[1794] влекущий в вихре круговом

Все мирозданье, согласован дружно

С превысшим в знанье и в любви кольцом.

73 И ты увидишь,[1795] – ибо мерить нужно

Лишь силу, а не видимость того,

Что здесь перед тобой стремится кружно, –

76 Как в каждом небе дивное сродство

Большого – с многим, с малым – небольшого

Его связует с Разумом его».

79 Как полушарье воздуха земного

Яснеет вдруг, когда Борей[1796] дохнет

Щекой, которая не так сурова,

82 И, тая, растворяется налет

Окрестной мглы, чтоб небо озарилось

Неисчислимостью своих красот, –

85 Таков был я, когда со мной делилась

Своим ответом ясным госпожа

И правда, как звезда в ночи, открылась.

88 Чуть речь ее дошла до рубежа,

То так железо, плавясь в мощном зное,

Искрит, как кольца брызнули, кружа.

91 И все те искры мчались в общем рое,

И множились несметней[1797] их огни,

Чем шахматное поле, множась вдвое.

94 Я слышал, как хвалу поют они

Недвижной Точке, вкруг нее стремимы

Из века в век, как было искони.

97 И видевшая разум мой томимый

Сказала: «В первых двух кругах кружат,

Объемля Серафимов, Херувимы.

100 Покорны узам,[1798] бег они стремят,

Уподобляясь Точке, сколько властны;

А властны – сколько вознесен их взгляд.

103 Ближайший к ним любви венец прекрасный

Сплели Престолы[1799] божьего лица;

На них закончен первый сонм трехчастный.

106 Знай, что отрада каждого кольца –

В том, сколько зренье в Истину вникает,

Где разум утоляем до конца.

109 Мы видим, что блаженство возникает

От зрения, не от любви; она

Лишь спутницей его сопровождает;

112 А зренью мощь заслугами дана,

Чьи корни – в милости и в доброй воле;

Так лестница помалу пройдена.[1800]

115 Три смежных сонма, зеленея в доле

Вовеки нескончаемой весны,

Где и ночной Овен[1801] не властен боле,

118 «Осанною» всегда оглашены

На три напева, что в тройной святыне

Поют троеобразные чины.

121 В иерархии этой – три богини:[1802]

Сперва – Господства, дальше – Сил венец,

А вслед за ними – Власти, в третьем чине.

124 В восторгах предпоследних двух колец

Начала и Архангелы витают;

И Ангельская радость наконец.

127 Все эти сонмы к высоте[1803] взирают

И, книзу[1804] власть победную лия,

Влекомы к богу, сами увлекают.

130 И Дионисий[1805] в тайну бытия

Их степеней так страстно погружался,

Что назвал их и различил, как я.

133 Григорий[1806] с ним потом не соглашался;

Зато, чуть в небе он глаза раскрыл,

Он сам же над собою посмеялся.

136 И если столько тайных правд явил

Пред миром смертный, чуда в том не много:

Здесь их узревший – их ему внушил

139 Средь прочих истин этого чертога».

Песнь двадцать девятая[1807]

1 Когда чету, рожденную Латоной,

Здесь – знак Овна, там – знак Весов хранит,

А горизонт связует общей зоной,

4 То миг, когда их выровнял зенит,

И миг, в который связь меж ними пала

И каждый в новый небосвод спешит,

7 Разлучены не дольше, чем молчала

С улыбкой Беатриче,[1808] все туда

Смотря, где Точка взор мой побеждала.[1809]

10 Она промолвила: «Мне нет труда

Тебе ответить, твой вопрос читая[1810]

Там,[1811] где слились все «где» и все «когда».

13 Не чтобы стать блаженней, – цель такая

Немыслима, – но чтобы блеск лучей,

Струимых ею, молвил «Есмь», блистая, –

16 Вне времени, в предвечности своей,

Предвечная любовь сама раскрылась,

Безгранная, несчетностью любвей.

19 Она и перед этим находилась

Не в косном сне, затем что божество

Ни «до», ни «после» над водой носилось.

22 Врозь и совместно, суть и вещество

В мир совершенства[1812] свой полет помчали, –

С тройного лука три стрелы его.[1813]

25 Как в янтаре, стекле или кристалле

Сияет луч, причем его приход

И заполненье целого совпали,

28 Так и Творца троеобразный плод

Излился, как внезапное сиянье,

Где никакой неразличим черед.

31 Одновременны были и созданье,[1814]

И строй существ; над миром быть дано

Вершиной тем, в ком – чистое деянье,

34 А чистую возможность держит дно;

В средине – связью навсегда нетленной

С возможностью деянье сплетено.

37 Хоть вам писал Иероним[1815] блаженный,

Что ангелы за долгий ряд веков

Сотворены до остальной вселенной,

40 Но истину на множестве листов

Писцы святого духа[1816] возвестили,

Как ты поймешь, вникая в смысл их слов,

43 И разум видит сам, поскольку в силе,

Что движители вряд ли долго так

Без подлинного совершенства были.[1817]

46 Теперь ты знаешь, где, когда и как

Сотворены любови их собора,[1818]

И трех желаний жар в тебе иссяк.

49 До двадцати не сосчитать так скоро,

Как часть бесплотных духов привела

В смятенье то, в чем для стихий опора.[1819]

⇐ Предыдущая 37 38 39 40 414243 44 45 46 Следующая ⇒