Внимание! 10 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 11 из 13Следующая ⇒

Память уже не жаль,

Мысли не бьют по рукам,

Я тебя провожаю

К иным берегам…

Ты — перелетная птица

Счастье ищешь в пути.

Приходишь, чтобы проститься

И снова уйти...

— задушевно поет Тальков.

Поезд трогается. Ирина старается на ходу забраться в вагон. Ей бы это ни за что не удалось, если бы две молодые проводницы не подхватили ее под руки и не затащили в тамбур, а затем легонько подтолкнули внутрь вагона.

Почти упала Ирина на свое место. Но тут сердобольная старушка, сидящая напротив, подсказала ей:

— Вам сейчас не надо сидеть… Вы походите немного… Отдышитесь… На вас ведь лица нет…

Ирина послушно поднялась и медленно пошла по коридору. И вновь ей слышится:

...Мама! Мне ночью ты снилась. Как долго тянутся дни. Голова продолжает болеть, не проходит даже ночью. Не знаю почему, но мне стало так трудно с тобой расставаться, мама!.. Нам воспитатель сказал, что лечение только месяц. Второй месяц — отдых. Но у меня здесь не может быть отдыха!..

… — Отдыхать? — спросила старушка Ирину, когда та снова опустилась на свою полку.

— Нет, за сыном, — ответила Ирина в изнеможении, откинувшись всем телом к стене.

— Как же это вы чуть не отстали от поезда?.. Поздно взяли билет?.. А вам уже лучше?.. Может — таблетку?..

— Нет-нет, — прервала учтивый поток вопросов Ирина. — Спасибо… У меня свои есть… А билет?!. Достали мне с горем пополам... Однако, пройдя вдоль вагона, я обнаружила, что он почти пуст…

— Вот-вот… — подхватила старушка. — Я сюда, к дочке, так же добиралась… Они билеты в кассе держат до последней минуты, ироды. Пусть даже пропадут. Но кто сотню сверху положит, так, пожалуйста, получай!.. Сама видела, ей-Богу!.. Ох, и везде такое безобразие. Просто мафия какая-то… Эх-эх-эх, — тяжело вздохнула старушка и принялась искать что-то в своей бездонной сумке.

Ирина только было прикрыла глаза, чтобы чуть-чуть прийти в себя, как в купе вошла проводница.

— Билеты, пожалуйста… Спасибо… Так, Евпатория… А вы до Джанкоя… Хорошо… Постель я принесу попозже. И чай тоже… Доброго пути!..

— Какая милая девушка, — после ее ухода довольно констатировала старушка.

— Да, — согласилась Ирина. — Они, видать, стройотрядовцы, осваивают европейский стиль работы.

— И то верно. У нас не часто встретишь такое обращение с пассажирами!..

Пока происходит этот разговор, вагонное радио информирует слушателей о работе сессии Верховного Совета Украины. И вот диктор проникновенно говорит о недавнем решении Верховного Совета обратиться ко всем республикам и к украинской диаспоре за помощью детям, пострадавшим в результате Чернобыльской катастрофы, а также о том, сколько детей уже отправлено на лечение в другие страны и т. д.

Ирине снова сделалось худо. Она взяла таблетку под язык. Лицо ее посерело. Она закрыла глаза. Старушка, выждав время, проникновенно спросила:

— Давно страдаешь, дочка?

— Пять лет уже…

— А сын что же — в санатории лечится?..

— Да.

— Неужто тоже болен?

Ирина побледнела, глаза наполнились слезами. Она лишь сглотнула подступивший к горлу ком.

— Сколько лет-то ему?

— Скоро четырнадцать… А когда началось все это, девяти не было, — выдохнула Ирина.

Старушка напряженно всматривается в ее лицо:

— Так вот оно что!.. Ах, Боже ты мой!.. Да вы из Чернобыля, что ли?!..

— Из Припяти, — почти прошептала она.

— Стаканчики можно забрать?.. — почти над ухом слышит Ирина мягкий голос проводницы.

— Да, да... Пожалуйста! — роется она в сумочке, достает мелочь и протягивает проводнице.

Та уходит. А вагонное радио передает очередной информационный выпуск, в котором, среди прочих новостей, опять сообщается приблизительно следующее:

«…Чернобыльская катастрофа еще долго будет волновать мир. Уже неделю работает у нас экспертная комиссия, состоящая из ученых и специалистов разных стран, в работе которой принимает участие и Генеральный директор МАГАТЭ Ханс Бликс... Особенно волнует общественность медицинский аспект трагедии. Совещания по этому поводу прошли в Киеве и Минске...» — сообщает мужской баритон.

«А детей, пострадавших в результате Чернобыльской катастрофы, — подхватила диктор-женщина, — радушно принимают на отдых и лечение на Кубе, в Венгрии, ФРГ, Канаде… Дети чувствуют себя хорошо…»

Ирина поднимается и нервно крутит выключатель, пока радио не смолкло.

— А как твой себя чувствует? — спрашивает старушка.

— Плохо... Ему дали в поликлинике путевку на два самых жарких месяца в Евпаторию… Других не было!.. Я согласилась-то на эту в надежде, что суставы ему там подлечат… Очень они его беспокоить стали в последнее время, весной так полмесяца в школу не ходил из-за них... Да какое там лечение, какие грязи, если у него постоянные головные боли, если каждые две минуты он потом обливается… В таком состоянии ему даже на море ходить запретили...

— Ах, Боже ты мой!.. Что ж это за лето в Евпатории без моря?!. — вздыхает старушка.

— Вот и еду забирать его, потому, что ни отдыха, ни лечения — мука одна!..

— Ну, а почему не отправишь лечить за границу? — показывает старушка на радио.

— За границу?!.. Я не знаю, чьи дети ездят за границу... Во всяком случае, наших детей и детей из зоны там не много...

— Да что ты?!..

— А чему вы удивляетесь?!.. Реальная власть у нас все еще в тех же руках... Та же ложь и лицемерие...

В купе с вместительным портфелем, тяжело дыша, вваливается солидный гражданин.

— Четырнадцатое место здесь?

— Здесь. Здесь, дорогой, — говорит старушка. — Что же вы в другое купе не хотите пройти?.. Вагон-то почти пустой…

— Э-э, бабуля! Не надо мне чужого места… Дорога долгая, пассажиры еще будут садиться… Зачем мне лишние хлопоты?!.. Да и скучно одному...

— И то верно, — соглашается старушка. — Давай, дочка, выйдем в коридор, — обращается она к Ирине. — А они пусть пока располагаются здесь...

Ирина тяжело поднялась и с трудом выходит вслед за шустрой соседкой. Они стоят у открытого окна в середине вагона.

— Ты присядь, — сочувственно глядя на серое лицо Ирины опускает старушка откидное боковое сидение.

— Нет-нет, садитесь вы, пожалуйста!

— Садись! — усаживает та Ирину.

Ирина сидит, держась за перильце, затем почти зависает на нем, так тяжело ей себя держать. А за окном мелькают деревья, поля, села. Вдали опускается за горизонт горячее до красноты солнце, и свет его многократно отражают перистые облака.

— Ты слышала, дочка, про Нострадамуса? — вдруг спрашивает «продвинутая» старушка.

— Да, конечно… А почему вы спросили о нем? — заинтересовалась Ирина.

— Все в этом мире не случайно, милая. Вот говорят — случилась авария… А ведь он когда еще написал, что «придет комета на Землю, звезду Откровенья неся на хвосте»... Ту самую Звезду Полынь из Откровения Иоанна Богослова, помнишь, после которой «третья часть вод сделалась полынью и многие из людей умерли от вод...»

— Недавно я читала об очень любопытных совпадениях, связанных с кометой Галлея. Оказывается, тогда, в 86-м, ближайшее нахождение ее от Земли было 11 апреля. Через две недели, 25-го, было лунное затмение, а потом Луна еще как-то там соединялась с Плутоном, не помню точно... Но самое интересное, что головою комета была в южном полушарии, и там обнаружили озонную дыру. А хвост ее указывал на созвездие Тельца — знак Украины... Вот ведь как!..

Обе задумались, глядя на уходящее солнце.

— Соседушки, прошу! — прервал их размышления новый сосед, выглядывая из купе уже в бриджах и легкой тенниске.

Входя в купе, старушка говорит Ирине:

— Ты сразу ложись, дочка, отдыхай!.. — а сама с вязанием устраивается поудобней у окна.

Общительный сосед подсаживается к ней. И, пока Ирина с трудом стелет себе постель, он заводит со старушкой долгий разговор.

— Дочка?.. — почти шепотом спрашивает он.

— Нет… Но моя немногим старше... Еду от нее…

— А-а-а!..

— А вы куда?..

— В Евпаториию, — радостно выдыхает сосед.

— Отдыхать?..

— Нет… В командировку!.. — сладостно восклицает он.

— А где вы служите?..

— Почему служу?.. Я работаю... в одной организации... — нехотя отвечает он и переводит разговор на другое. — Вы, бабуля, лучше скажите, что это вы вяжете такое интересное?..

— Внучке свитерок... Одной еще в Киеве связала... А с этой только мерку сняла… И теперь, как свяжу, отправлю бандеролькой...

Ирина ложится, обхватив голову руками. Разговор соседей уплывает все дальше и дальше, и она вновь погружается в воспоминания …

* * *

... Ирина опять в той же самой палате ВНЦРМ. На этот раз ее соседками стали дебелая санитарка этого же центра и пожилая молчаливая припятчанка. Двигая тапочки, моет пол под Ирининой кроватью маленькая дежурная санитарка.

— Тань, — обращается она, разогнувшись, к заболевшей коллеге, — ну, когда ты уже выпишешься?.. Третий месяц за тебя работаем!..

— У меня, Дуся, все законно, — почти горделиво отвечает та, уплетая селедку с луком. — Знаешь, какой у меня РОЭ высокий?!..

— Да, если бы я так селедку ела, — тихо ворчит санитарка, — то у меня, может, еще выше был бы!..

Она вздыхает и, гремя ведром, выходит из палаты.

— Девчата! — заговорщицки шепчет дебелая соседка, достав из шкафа бутылку вина. — Давайте по граммулечке, чтоб не киснуть здесь с тоски, а?..

Пожилая припятчанка, дико глянув на нее, отвернулась к окну.

— Нет, мы вам в этом не компания, извините, — отвечает Ирина.

— Ну и зря! — пожимает плечами та и, отхлебнув из горлышка, сует бутылку обратно. — Пойду, прогуляюсь чуть-чуть...

Она выходит. Соседка резко поворачивается к Ирине.

— Видеть ее не могу!.. Кто по-настоящему болен, должен из шкуры лезть или голодать, как ребята наши, чтобы доказать, что не верблюд!.. А такие отлеживают здесь по три месяца и получают инвалидность, да еще и связь с аварией!..

— Да... Я смотрю, они теперь здесь все больны … из-за работы с «грязными» больными, — удивляется Ирина.

— Точно… Половина врачей в больничных халатах... Ох, тошно!.. — вздыхает соседка.

В палату входит их нынешний лечащий врач — коренастый мужчина среднего роста с бегающими глазами на беспокойном лице, Владимир Николаевич.

— Ирина Михайловна, здравствуйте!.. Вот узнал, что вы опять у нас, и сразу зашел поприветствовать вас!..

— Спасибо, — сдержанно кивает ему Ирина. — А вы, я слышала, зав. отделением стали?!.

— Да вот, повысили, — виновато улыбается он.

Но, видать, ему очень хочется завоевать ее расположение. И он, присев на край кровати, с подчеркнутым сочувствием и вниманием смотрит на нее, почти как на близкую родственницу.

— Я листал вашу историю, Ирина Михайловна… Мне очень жаль, что состояние ваше ухудшилось… Очень жаль, поверьте!.. Но мы сделаем все, что в наших силах, чтобы вам помочь...

— Правда?!. Я тронута вашим вниманием, Владимир Николаевич!.. Хоть, по всему видно, у вас здесь мало что изменилось…

— Ну почему же, Ирина Михайловна?.. Весна, смотрите!.. Какая чудная весна, — смотрит он в окно. — Вы же весной у нас еще не лежали?!. Гуляйте побольше, дышите!..

— Да я-то гуляю — к сыну, в диспансер, например… И дышу... Я не о том… Посмотрите, Валентина Ивановна уже неделю температурит, и это в больнице!.. И никакого внимания!..

— Да что вы?! Ну-ка, Валентина Ивановна, дайте-ка я вас послушаю!.. — садится врач около Валентины Ивановны, слушает ее. — Ох, ты, Боже мой!.. Какие хрипы!.. Я сейчас медсестру пришлю… И пульмонолога приглашу, чтобы послушал вас… А на ночь баночки вам поставят...

— Спасибо, доктор, — глухо благодарит больная.

— Да. Сейчас медсестра вам укольчик сделает, — уже на ходу добавляет врач, выскальзывая из палаты.

На следующий день Ирина сидит в комнате сестры-хозяйки, удивительно оформленной всевозможными, стоящими и висящими, сказочными персонажами из корневищ, стволов и веток деревьев, а также вазочками, салфеточками и другими поделками здешних больных. Кроме того, красный угол здесь занят иконами, библейскими писаниями и прочей святой литературой.

— Кто знает, Ирочка, может, все так и должно быть?!. Значит, Богу так угодно!.. Все от Бога, милая!.. — говорит чистенькая и вся накрахмаленная сестра-хозяйка. — А знаешь, я еще в прошлом году приметила, что ты крестик носишь… И почти все чернобыльцы теперь с крестиками…

— Ничего удивительного, ведь у нас одна надежда и осталась — на Бога!..

В комнату заглядывает добродушная, круглая, как колобок, пожилая медсестра.

— Ирина, вот ты где, а я тебя везде ищу!.. Кардиолог у нас в ординаторской консультирует... Идем, быстренько…

Ирина входит в ординаторскую после того, как оттуда, кашляя, вышла Валентина Ивановна. Молодая врач, кивнув новой пациентке, еще заканчивает запись в предыдущей истории болезни.

— Садитесь, — роняет она. — Минуточку!..

В комнату бочком входит Владимир Николаевич и, стараясь не обращать внимания на Ирину, кладет перед кардиологом три истории болезни.

— Что это?..

— Это наши сотрудники, я вам уже говорил про них, — склонился он поближе к кардиологу.

— Ах, да! — листает она истории. — Но, Владимир Николаевич, дорогой, я не могу им всем поставить ишемию, — громко говорит она, заставляя тем самым все больше съеживаться заведующего отделением. — Ну, этой — куда ни шло, там холестерин повышен и УЗИ не совсем благополучно… Но вот этой я сама не могу поставить такой диагноз!.. Подойдите к нашей заведующей, если она поставит, то и я... а сама я не могу, извините!..

— Хорошо, хорошо, — покраснев, выдавливает из себя новоиспеченный зав. отделением, выскальзывая из кабинета.

— Ну-с... Теперь займемся вами... Ложитесь, я вас послушаю, — мягко предлагает Ирине кардиолог.

* * *

... Сосед с полотенцем на шее, только что вернувшийся из туалета, грузно забирается на верхнюю полку.

— Вы бы все-таки пошли, да и заняли где-нибудь пустую нижнюю полку, — сетует старушка. — Что ж мучиться-то, коль есть возможность ехать удобней...

— Мне, бабуля, наверху удобней, — кряхтит сосед. — Люблю, знаете, сверху быть... Сверху — оно все и всех виднее... А внизу — это не мое кредо, увольте, — ворочается он, устраиваясь.

Ирина смотрит перед собой на тени, блуждающие по купе. Ее знобит. Она пытается подняться, озноб усиливается. Все-таки ей удается сесть. Она выходит и, держась за стенки, идет вдоль вагона в туалет, где сильная рвота ослабила ее еще больше. Но тут подоспела сердобольная старушка и помогает ей вернуться в купе.

— Ложись, я тебя укрою потеплее, — достает она с верхней полки одеяло.

— Бабушка, вы еще одно попросите, пожалуйста... Может, и впрямь, все пройдет, когда согреюсь?!..

— Сейчас, милая! — старушка выходит.

Сверху свешивается голова сонного соседа.

— Тебе бы уснуть сейчас надо, дочка, — вернувшись, ласково говорит старушка, укрывая дрожащую Ирину еще одним одеялом.

— Спасибо. Попробую...

… Ей опять снится все тот же сон, как в густом фиолетовом небе пульсирует далекая звездочка… Все увеличиваясь, она превращается в огненный шар, оставляющий длинный лучистый шлейф… Вспышка… Все небо занимается заревом, которым дышит распахнутый зев четвертого реактора ЧАЭС …

… Еле слышный стон вырывается из ее груди. Поезд мчит ночью мимо какого-то города, мелькают силуэты дымящих труб, больших и малых строений промышленной зоны, т.е. привычный уже пейзаж. Монотонно стучат колеса вагона. По купе блуждают блики дорожных фонарей. На верхней полке похрапывает сосед. Внизу спокойно спит старушка.

Лицо Ирины в испарине. Она мечется в бреду. Стонет. Старушка просыпается, включает свет над своей постелью.

— Дочка, ты меня слышишь?!.. — тормошит она Ирину.

Ирина открывает глаза. Непослушными, опаленными кризом губами она просит:

— Сумочку... мою... возьмите!.. Там адрес… и телефон сестры... В книжке записной — там, где написано «Надя», посмотрите... Если что, — она переводит дыхание, — позвоните... или телеграмму... пожалуйста!.. Скажите… что Денис ждет меня... Пусть она заберет его... если что...

С верхней полки свесилось лицо респектабельного соседа, но вдруг лицо это растягивается в ехидной улыбке начмеда: «А припятский синдром все-таки существует!..» — шипит улыбка. И тает… Появляются глаза… грустные глаза Софьи… А может, Лиды?.. Вот ведь ее черный траурный платок... Нет, это черный мех кота Васьки… Черный кот с голубыми глазами, такими же ясными, как у него — Александра... Да это же Александр!.. Он уходит... все дальше и дальше… А за ним бежит Денис, что-то крича и размахивая руками... Хочет остановить… Поздно!.. Денис поворачивается к ней: «Мама!.. Ну, где же ты, мамааааааааа?!..» — звучит долгое эхо его голоса…

— Саша!.. Денечка!.. Деня... Сынок!.. — бредит Ирина.

Старушка выбегает из купе.

Поезд останавливается. На ночном перроне только дежурная медицинская бригада. Врачи спешат в 12-й вагон, где в коридоре их встречает взволнованная девушка-проводница и сонный начальник поезда.

— Сюда, пожалуйста, — показывает дорогу проводница.

В купе с верхней полки снова свесилась голова недовольного беспокойной ночью соседа. Старушка, съежившись, сидит у окна, жалостливо глядя на мечущуюся в бреду Ирину.

— Она из Припяти, — поясняет старушка вошедшим медикам.

Коснувшись лба Ирины, врач покачал головой. Медсестра разместила на столике громоздкий тонометр. Врач считает пульс, измеряет давление. Ирина чуть приоткрыла воспаленные жаром глаза. Она едва различает лицо врача, слабым голосом просит:

— Сделайте мне укол, доктор!.. У меня так бывает… Вы только укол сделайте… Не снимайте с поезда, прошу вас!.. Не снимайте... Меня сын ждет ...

… В это же самое время в санатории просыпается Денис. Бледный, он тихонько, чтобы не разбудить спящих товарищей, шлепает босиком в коридор, где за столом дремлет няня.

— Тебе чего, Дениска? — спрашивает она спросонья.

— Тетя Дуся, покажите мне мамину телеграмму, пожалуйста!..

— Да где же я ее возьму?..

— Она здесь, в столе была вечером, посмотрите, — умоляет мальчик.

Няня копошится в столе, находит.

— На!.. Забирай свою телеграмму!.. И спать иди!.. Не то проспишь мать завтра…

Денис счастливо улыбается и, сжав в руке телеграмму, шлепает обратно …

… Ирина очнулась. Вагон трясет от скорого хода поезда. Дрожат бутылки и стаканы на столике, по которому катается несколько пустых ампул, здесь же лежат использованные иглы.

— Как ты, дочка?.. Лучше тебе? — слышится в рассветных сумерках голос склонившейся над Ириной старушки.

— Лучше, бабушка, лучше... Спасибо вам за все, — слабым голосом отвечает Ирина, вытирая полотенцем испарину со лба.

— Слаба ты еще очень… Но ничего, ты еще не скоро будешь в Евпатории… Авось, отлежишься к тому времени?!. Отдыхай… А если что нужно, говори, — старушка поправляет Иринину постель.

Тяжело вздохнув и перекрестив больную, она возвращается на свою полку.

Хоть еще очень рано, в вагоне от легкой ночной свежести не осталось и следа. Душно. Ирина с трудом поднимается. Ей тяжело дышать. Старушка уже собрала свою постель и укладывает вещи в сумку. Ирина хочет налить воды, но рука срывается, опрокидывая стакан. Старушка испуганно повернулась.

— Тебе водички, дочка?!.. Сейчас, — она наливает в стакан минеральной воды.

Ирина припадает к нему воспаленными губами, делает несколько маленьких глотков. Отдыхает.

— А где сосед наш? — тихо спрашивает она.

— Нашел себе — там, дальше, другую компанию, повеселее нас… В карты играют…

— А вы уже почти приехали?..

— Да, милая, — она достает из кармана сложенный тетрадный листочек, протягивает Ирине. — Вот, возьми!.. Это адрес мой — в Джанкое!.. Если сможете, когда попрохладней будет, приезжайте с сыночком!.. Место, слава Богу, всегда найдется!..

— Спасибо вам!.. За все спасибо!.. Но приехать — это вряд ли… Дай вам Бог здоровья, любви и заботы ваших близких!.. Вы удивительно прекрасный человек!..

Несколько минут спустя они прощаются на перроне станции Джанкой.

— Дай Бог тебе доехать благополучно, дочка!.. — обнимает Ирину старушка.

— Всего вам доброго!.. — машет ей Ирина уже с подножки вагона и с трудом поднимается в тамбур.

Старушка печально смотрит ей вслед, поднимает с земли сумку и идет в сторону вокзала. А Ирина, тяжело дыша, подходит к открытому коридорному окну и еще видит, как ее добрая спутница теряется в вокзальной толпе. Затем заходит в купе, ложится на свою полку.

Наконец-то поезд прибыл в Евпаторию, которая уже с утра встречает отдыхающих знойным, пыльным воздухом.

Ирина с дорожной сумкой через плечо и дамской сумочкой в руке тяжело спускается по ступенькам на платформу. Идет к кассам предварительной продажи билетов. Встает в длинную очередь.

Подходит к трамвайной остановке.

На разрисованном, словно игрушечном, трамвайчике едет по центральному проспекту города-курорта.

Входит в холл центральной гостиницы «Украина», подходит к жгучей брюнетке, сидящей перед табличкой «Администратор-распорядитель гостиниц г. Евпатория». Тяжело дыша, Ирина вынимает из сумочки паспорт и железнодорожные билеты.

— Будьте добры — обращается она к администратору. — Помогите мне, пожалуйста!.. Я приехала забрать сына из санатория, но билеты удалось взять только на завтра… Мне бы только переночевать!.. Любое место, в любой гостинице, прошу вас!..

— Мест нет, — отрезает администратор.

Ирина открывает паспорт на страничке с пропиской, протягивает брюнетке.

— Мы из Припяти... Сын болен… Я тоже еле доехала, а еще обратный путь... Помогите, пожалуйста!..

— Мест нет... Вот, — показывает она на двух солидных господ, — даже артистов филармонии не могу разместить, ждут!..

Ирине становится совсем худо и почему-то очень обидно.

— Послушайте, сейчас на каждом углу кричат о сострадании и помощи чернобыльцам, на Верховном Совете почти каждый день говорят о том же... Я же прошу у вас не номер для отдыха здесь, а любое место на одну только ночь!..

— Ничем помочь не могу! — холодно отвечает администраторша.

Ирина еще стоит какое-то время, не в силах сдвинуться с места. Только что подошедшая крепенькая седая женщина кладет перед администратором удостоверение.

— Я могу предложить вам место только в номере на троих, — говорит ей та, протягивая бланк для заполнения.

— Ну, вот, есть же места!.. — не выдержала Ирина, когда женщина прошла в холл.

— Это участникам войны!..

— Хорошо. А мы?.. Мы разве не участники войны?..

— Давайте удостоверение, тогда будем говорить!..

— Нет у нас еще удостоверений… А паспорт с припятской пропиской и печатью об эвакуации вас не устраивает?!.

— Мне нужно удостоверение... Впрочем, можете прийти после девяти вечера, если нигде не устроитесь… Здесь, — показывает она в центр холла, где вокруг широкого стола стоят мягкие диваны, — может, будет свободно...

— И на том спасибо, — говорит сквозь слезы Ирина.

Она выходит из гостиницы на залитый солнцем проспект. И вдруг, зашатавшись, подходит к стене и сползает по ней на тротуар. В окно гостиницы выглядывает перепуганная администраторша ...

... Тем временем совсем рядышком, всего в нескольких трамвайных остановках от гостиницы, в столовой санатория «Здравница» заглатывает свой завтрак Денис.

— Ну што ты так шпешишь?.. Подавишьща, — шепелявит упитанный мальчуган, сосед Дениса по столику.

— Да никуда твоя мамка не денется, успеешь еще, — поддерживает его другой сосед.

— Денис, а мы сейчас на море идем!.. — подбегает к ним сероглазый сверстник Дениса. — Ну, прощай!.. Наверное, уже не увидимся?!..

Они жмут друг другу руки. Убегая, сероглазый мальчик кричит:

— Жаль, что ты так и не покупался в море!..

… А в этот момент «скорая помощь» доставила в реанимацию городской больницы бесчувственную Ирину.

Вот она лежит на реанимационном столе. На миг приоткрывает глаза, смутно различает белый халат и вихрастую шевелюру, ей кажется, что это Александр. Слабой рукой она тянется к лицу врача:

— Саша!.. Сашенька!.. Это ты... Как хорошо!.. Я знала, что ты нас не бросишь!.. Умоляю тебя... Умоляю, спаси Дениса!.. Сыночек, — едва выговаривает она и снова теряет сознание …

… В то самое время, когда по перрону киевского вокзала с мягкой вместительной сумкой не спеша, даже слегка вальяжно, шагает элегантно одетый Александр. Поезд «Москва — Берлин» готовится к отправлению. Редкие лучи солнца, пробиваясь сквозь грозовые тучи, освещают беспрерывную вокзальную суету, над которой несется все та же песня Игоря Талькова:

Ты перестанешь мне сниться

Скоро совсем, а потом

Новой мечтой загорится

Остывший мой дом...

Александр ставит сумку у своего вагона, протягивает билет проводнице. Несколько крупных капель начинающегося дождя падают ему на лицо. И в памяти, как вспышка, — полные любви, боли и отчаяния глаза Ирины… Они втроем: он, она и Денис бредут по мокрому осеннему лесу в Пуще-Водице... Денис кружится, пытаясь поймать лицом дождевые капли …

…Что от любви любви не ищут,

Ты с годами поймешь...

Ну, а сейчас ты не слышишь

И тебя не вернешь…

— проникновенно поет Тальков. По лицу Александра уже стекают струи дождя. Поезд трогается.

— Гражданин! Вы едете или нет? — кричит ему проводница со ступенек вагона, размахивая его ярким билетом, а затем бросает его вниз — прямо на вместительную сумку странного пассажира.

Александр смотрит на нее отсутствующим взглядом. Поезд набирает скорость …

… А Ирина на реанимационном столе, на миг чуть приоткрыв глаза, видит над собою склонившихся врачей и…

…яркое пятно света за ними… Вспышка… Все небо занимается дрожащим от собственного жара красно-желтым заревом, которое, сжимаясь, трансформируется в огромный многоцветный шар, затем превращается в пульсирующую в густом фиолетовом небе и оставляющую за собой длинный лучистый шлейф яркую вихрастую звезду, которая все стремительнее уменьшается, превращаясь в маленькую звездочку, мчащуюся вдаль в густеющей темноте Вселенной…

… вот она уже крохотной светлой точкой пульсирует на экране кардиографа по изломанной синусоиде сердечного ритма, амплитуда которого все уменьшается...

И вдруг точка медленно поплыла по прямой …

… Денис выбегает из высокого парадного во двор санатория, где его товарищи, выстроившись по двое и помахав ему на прощание, вместе с воспитателем идут к морю.

Денис остается один на солнцепеке. Реснички его дрожат, глаза жадно всматриваются в каждого прохожего, мелькнувшего в просветах меж бетонными плитами санаторного забора. Он ждет…

Слышно, как тревожно и гулко стучит его сердце: «Бум — бум — бум...»

Камера уходит вверх… или это душа матери видит сына с высоты птичьего полета… Все удаляется бетонная громада санатория, во дворе которого нет ни единого деревца, лишь крохотная фигурка мальчика под палящим солнцем.

— Бум — бум — бум, — разносятся над городом удары сердца.

А чуть дальше — через две улицы — плещется лазурное бескрайнее море, на берегу которого поправляют свое здоровье тысячи отдыхающих …

… И над всем побережьем отчаянно стучит сердце мальчика…

Эпилог

И вновь перрон центрального киевского вокзала. Зима. Александр в легкой дубленке и пыжиковой шапке, с той же мягкой вместительной сумкой, спешно подходит к знакомому вагону поезда «Москва — Берлин», готовящемуся к отправлению. Сквозь густую снежную завесу неба пытается пробиться желток холодного зимнего солнца. Над перроном разносится песня ансамбля «Пламя»:

Снег кружится, летает, летает…

И поземкою клубя,

заметает зима, заметает

все, что было до тебя…

Александр ставит сумку у вагона, протягивает билет той же самой проводнице, которая лишь глянув на него, сразу узнала странного пассажира:

— Что, все-таки решились… Или опять передумаете?!.. — хитро прищурилась она.

— Теперь не передумаю, я не сам… Денис, давай-ка побыстрее, а то отстанем от поезда, — зовет он немного подросшего за полгода Дениса, одетого в яркую пуховую куртку с капюшоном.

Мальчик медленно, с остановками, продвигается к ним в потоке пассажиров, время от времени спотыкаясь о собственную поклажу — дорожную сумку не меньшего размера, чем у Александра, почти волочащуюся по земле.

Только они разместились в уютном купе спального вагона, поезд трогается. Входит проводница. Александр протягивает ей билеты и документы для контроля. Она долго изучает бумаги.

— Ого, у вас билеты аж до Мюнхена, — восклицает она.

— Да, в Берлине пересадка, — задумчиво произносит Александр.

— А мальчик кто вам?.. Фамилии разные, — любопытствует она. — Подопечный или сын?..

— Сын… приемный… Там отметка в паспорте есть, — нехотя отвечает он.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 101112 13 Следующая ⇒