|
|||||||
Внимание! 9 страницаОни входят в кабинет, где с гостями за чашкой чая мило беседует утомленный молодой человек и обаятельная шатенка неопределенного возраста. Ближе к вошедшим юная блондинка-референт нарочито серьезно выслушивает солидного чиновника. — Светлана Николаевна, — наклонившись к ней, почти шепчет тот, — умоляю вас, поговорите с ними еще раз!.. Предложите им наши услуги на самых выгодных условиях... Вы же знаете — они не желают иметь дело с официальными структурами. Не доверяют нам… Только на чернобыльской почве пока и можно наладить контакт... Прошу вас, голубушка!.. — Угу!.. Я поговорю, конечно, — роняет референт и обращается к вошедшим: — В чем дело, Валентина Петровна?.. Та подходит к ней и, тоже наклонившись, что-то шепчет, показывая на Ирину. Юная референт досадно вздыхает, пристально глядя на Ирину. Валентина с чиновником направляются к гостям, а референт подходит к посетительнице. — Ирина Михайловна?.. К сожалению, вы видите, мы заняты... Зайдите, пожалуйста, в комнату напротив, там наша комиссия «Дети Чернобыля»… Они разберутся... Всего доброго! — распахнула она дверь перед Ириной. В соседней комнате бесстрастная толстушка объясняет Ирине: — Вы разве не знаете, что мы посылаем за границу только тяжело больных детей?.. Ирина протянула ей документы. Пробежав их взглядом, та озадаченно покачала головой: — Но не таких тяжелых, простите… Здесь пишут, что ему нужна срочная операция… У нас нет таких средств... К тому же они отказываются принимать очень тяжелых... Вдруг с ребенком что-то в дороге случится... или еще что… Нет, мы не можем вам помочь!.. — И вы не можете!.. А кто может?!. — голос Ирины дрогнул. — Куда, к кому мне еще обращаться?!. Или просто смотреть на страдания и ждать конца?!. — не выдержав, Ирина расплакалась. — Господи! — раздраженно вздыхает толстушка. — Настя, этой тоже, видать, «неотложку» вызывать придется... Настя наливает в стакан воду из графина, привычно капает туда корвалол. Предлагает Ирине. Но Ирина отстраняет стакан, ее трясет. — Благодарю за консультацию, — еле выдыхает она и неровным шагом покидает кабинет. — Ах ты, Боже мой!.. Несчастная мать, — закрыв за посетительницей дверь, вздыхает Настя. Но уже через мгновение лицо ее посветлело, и она предлагает коллеге: — Кофе хочешь?.. Датчане угостили, — достает из своего стола импортную баночку. — Что ж, давай!.. У меня кое-что к кофе найдется...
А Ирину у парадного подъезда обкома встречает Александр. Отводит ее к скамье, усаживает, заставляет взять под язык валидол. — Ну, что? — спрашивает он, щупая ее пульс. — Все!.. Хватит... Больше идти некуда, — нервно смеется сквозь слезы Ирина. — Прекрати истерику!.. Что значит — хватит?.. Мы же договорились... Сейчас же пойдешь на телевидение… Может, там что-то есть уже... Кстати… Прости, ты не могла бы отдать мне тот вчерашний презент американцев?.. Понимаешь, мне пообещали очень хороший препарат для Дениса… — Бери, конечно, — достает она из сумочки сто долларов. — Сэнк ю, май дарлинг! — прячет деньги в карман Александр. — Ну, мне пора!.. Прости!.. А ты должна посидеть здесь еще минут десять… Это я тебе как врач говорю!.. И запомни, коль они показали Дениса в марафоне, значит, обязаны ему помочь… Только смелее!.. Прощай, — целует он ее в щечку и почти бегом устремляется к троллейбусной остановке. Тоскливо глядя ему вслед, Ирина вновь вспоминает…
* * *
... Она в переднике заглядывает в комнату Дениса, где тот играет на полу в шахматы с Сергеем. Рядом с ними растянулся лохматый Джек и, положив вытянутую мордочку на передние лапы, наблюдает за игрой. На софе дремлет сытый Васька. Денис время от времени покашливает. А в ее комнате тихо играет музыка, в открытую дверь видно танцующих Лизу и Виктора, родителей Сергея. Звонок. Ирина открывает дверь. На пороге цветут улыбками ей навстречу Верочка — «божий одуванчик» и некогда статная Галина. Обе очень изменились, и потому Ирина лишь по улыбкам узнает их. — Ой, девочки!.. Боже мой!.. Проходите, хорошие мои!.. — Ирка!.. Господи!.. Ведь тебя не узнать совсем, — запричитала маленькая Верочка, вручая Ирине букет роскошных роз. Они обнялись и так, растроганные, шмыгая носами, стоят втроем несколько мгновений. — А нас, конечно, не ждали, — вдруг басит из-за их спин Софья, чмокая опешившую подругу. — Видишь, кого я тебе привела?!. Цени!.. — пропускает Софья вперед Светлану и Александра Васильевича с огромными букетами цветов. Светлана, обнимая Ирину, тараторит: — Узнала про твой день рождения, и решила улизнуть из больницы... Заодно и доктора прихватила, чтоб не заложил!.. — смеясь, покосилась она на Александра Васильевича, который взял руку Ирины и бережно поднес ее к губам. Ирина смутилась. Радостный Джек весело обнюхивает новых гостей. — Да... Это, действительно, уникальный подарочек!.. Проходите в комнату… Там соседи принесли слайды припятские... А ты уже домой, Сережа?.. — Ага… До свидания, — буркнув Ирине и гостям, он пропускает вперед верного дружка, — Джек, домой!.. Пока, Денька!.. — уже в дверях крикнул он Денису. — Пока! — хрипло откликнулся Денис из своей комнаты и снова закашлял. — Денька! — вскрикнула Верочка и поспешила к нему. — Ты что, болеешь?!.. Не может быть!.. Ты ведь у нас всегда богатырем был… Денька!.. Узнаешь нас с тетей Галей, а, сорванец?.. — треплет она за щеки улыбающегося Дениса. — Конечно, узнаю... Вы — наша Золушка... А тетя Галя — певица... — Ах, ты, мой хороший! — целует его Верочка. Галя, тоже поцеловав Дениса, достает из сумки пакет яблок и большой грейпфрут, кладет гостинец на стул у кровати: — Съешь все и сразу поправишься!.. — Девчата, проходите сюда, будем чай пить и судачить... Вы мне все-все обо всех расскажете, да?!. — Ирина ведет подруг в свою комнату. — О ком знаем, расскажем, — вздыхает Галина. — Только радостных новостей не жди... — Зато мы слайды привезли показать… Еще из нашей мирной жизни, — лепечет Верочка.
Стемнело. В комнате полумрак. Денис, полулежа, устроился в обнимку с котом на мамином диване. Ирина, Лиза, Вера и Светлана сидят рядом с ним у журнального столика, уставленного вареньем, конфетами, чашками с остатком чая, чайником и прочей посудой, сдвинутой в сторону, а на краю стола лежат раскрытый альбом и толстая папка с различными пригласительными и другими маленькими свидетельствами их безвозвратно ушедшего прошлого. Тихо играет музыка. Александр и Софья танцуют. На стене меняются слайды прекрасной, еще живой Припяти и живописного Полесья, которые показывает Виктор. — Внимание! Исторический кадр, — восклицает Верочка. — Со стены весело смотрят — она в дубленке и шапке из рыжей лисицы и Ирина в зимнем пальто, с пышными распущенными волосами. Они в две руки качают коляску с Вериной малюткой на заснеженной площади перед припятским дворцом культуры. — Ах, какие зимы у нас были, девчата! — причитает Лиза. — А волосы?!. Глянь, какие волосы у Ирины, не то, что сейчас, — теребит стриженую голову подруги подсевшая к ним Софья. — Да, Ир, какие волосы были!.. — сокрушается Верочка. — Но ты тоже осыпаешься, одуванчик наш, — ласково говорит Ирина, бросив извиняющийся взгляд на подошедшего Александра. — Да уж... — шмыгает носом та. Александр, поклонившись дамам, приглашает Ирину на танец. Софья ревностно следит за ними. Ирине неуютно под ее пристальным взглядом. Сердясь на саму себя, она нервно пробурчала: — Что это мы топчемся, как солдаты на плацу?!. Пойдем ко всем… Денис, — обращается она к сыну, — давай-ка быстро в постель!.. Поздно уже, — и, подняв его с дивана, уводит из комнаты, а сама, вернувшись, устраивается на его месте. Меняется слайд. На экране ДК, увенчанный всеми флагами стран-членов Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ) — участниц международной конференции по атомной энергетике, проходящей в Припяти весной 1985 года. — А Володя твой почему не пришел? — спрашивает Ирина Софью. — Он же на вахте… Меняется слайд, теперь подруги видят сценку из Ирининого спектакля. На сцене А. Блок в исполнении Саши Деханова, в углу за столом Валя Пинчук в образе Марины Цветаевой... — А что с Сашей Дехановым, знаешь? — спрашивает Галя. — Знаю, — вздыхает Ирина. — Ну, а что с Валентиной — твоей Цветаевой?.. Где она теперь? — Совсем плоха… Не ходит уже. Два раза в год лежит в клинике в Москве, на химии... А живет с родителями в Хмельницком… Впрочем, письма писать ей тяжело очень... Последнее письмо полгода назад пришло… Как теперь она, даже не знаю... На экране — припятская юморина. Девчата смеются, видя, как полуобнаженные парни — инженеры ЧАЭС — в балетных «пачках» исполняют «танец маленьких лебедей». — Верочка, как встречу во дворе Станкевича, всегда вспоминаю твой заказ на юморину 85-го, помнишь?.. Когда он в гробу летал... Ты тогда написала в заявке нашим столярам: «Прошу изготовить гроб для Станкевича»... — Да, черный юмор получился!.. Теперь только и слышишь — то один умер, то другой!.. Мы скоро будем встречаться и обсуждать, кого в чем в гроб положили... — грустно шутит Верочка. — Смотри, это же юморина 1 апреля 86-го, — восклицает Галя, комментируя новый слайд. — Тогда еще хлопцы протянули «ускорение», раздутое прессой… Помните, как городской гид вроде бы водит по станции столичного корреспондента, говоря что-то типа: «Вот видите, как усиленно работают кувалдами наши инженеры»… В то время как мимо них все чаще пробегают станционники с пустыми тачками. «А это, говорит гид, наши рабочие претворяют в жизнь призыв партии к ускорению». Все дружно, но не очень весело, смеются. — Это что!.. Вспомните, что дальше было в этой последней юморине, — подключилась эмоциональная Верочка. — Когда этот самый гид, якобы показывает корреспонденту городские достопримечательности, и, подойдя к долгострою в центре города, говорит: «Обратите внимание на замечательный из добротного дерева забор прямо напротив дворца культуры. Мы взяли коллективное соцобязательство к концу года весь город обнести таким забором!..» Никто даже не улыбнулся. — Да... Выполнили!.. Не прошло и месяца, обнесли город колючей проволокой, — вздохнула Ирина. — Ну и ну, у вас даже юморины были пророческие, — удивляется Александр. Виктор гасит проектор, включает слабый свет. Галя достает из папки газету, читает заголовок статьи: — «Припять — место заповедное»... Чья это статья была — твоя или Софьина? — спрашивает она Ирину. — Здесь псевдоним… — Моя… Но сказал так о нашем городе один московский поэт... — Да, уж теперь точно заповедное место, — басит Софья. Ирина трет рукою глаза, нос. — Боже мой!.. Так всегда, как только достаю альбом и архивы свои, сразу все лицо чешется… — И у меня тоже, — подтверждает Галина. — Может, у тебя вообще фон в квартире?!. — Слушай, Ир, у меня дома дозиметр есть… Давай сбегаю, — предлагает Виктор. — Беги!.. — безразлично бросает Ирина и, взяв свою любимицу- гитару, настраивает и поет:
Бессонницы недуг неизлечимый ночами манит в прошлое меня, и я вхожу без стука, без причины в дома к давно покинутым друзьям. Нам есть еще о чем поговорить, есть чем помочь друг другу, непременно. Ни время, ни пространство, ни измены еще нас не сумели разлучить. И свет в домах утраченных друзей включается в ночи на небе позднем, и мне с друзьями радостно и слезно листать тома уже минувших дней…
Все, затаив дыхание, слушают. Приятный голос Ирины завораживает задушевностью. Тихонько вошедший Виктор тоже замер, прислонившись к двери.
А день несет иные имена, и новые заботы ждут за дверью, и новые разлуки и потери бессонницей не вычерпать до дна...
Все тяжело вздыхают, Ирина, отложив гитару, встает, и обращается к Виктору. — Ну, где же твой аппарат?.. Тот подносит дозиметр к альбому и папке на столике, слышится легкий треск. — А что я говорила?!.. — помрачнела Галина. — Это не так страшно, — успокаивает Виктор, — У тебя, Ирина, есть еще припятские вещи? — Конечно… — Тащи все — проверим!.. Ирина приносит. Проверяют. «Звенит» все — книги, одежда, даже полотенце. Ирина заносит черную сумку, с которой они выезжали из Припяти — дозиметр дико трещит. — Более шести тысяч бета-распадов!.. Зачем же ты такие вещи дома держишь?!. — возмущается Виктор. — А где же я могла их проверить?!. Это — то старье, что мы в камере хранения на вокзале оставили в мае, чтоб меньше нести с собой… перед банной «дезактивацией»... Да еще то, что я летом взяла из Припяти... А с этой сумкой мы уже второй год всюду разъезжаем... И как-то в голову не пришло, что ты мог давно все это замерить… — С ума сошла!.. А ну, давай все в мусоропровод!.. — требует Галина. Ирина заталкивает одежду, полотенце и другие вещи в сумку, протягивает ей. — Пожалуйста!.. Но книги я не выброшу!.. Почищу еще... и спрячу от Дениса… Каждую из них я с таким трудом доставала... в очередях… И каждую — с какой-нибудь идеологической ахинеей в нагрузку…Так что это самое дорогое, пусть со мною рядом «распадаются»... Галина несет сумку из квартиры, ворча: — А сколько же тогда на всем этом было «грязи»?.. Ведь уже больше двух лет прошло!.. — И все-таки, что ни говорите, — неожиданно и невпопад вмешивается в разговор Александр. — Я, конечно, не имею в виду присутствующих, но припятский синдром все-таки существует, — многозначительно произносит он. Все удивленно смотрят на него. — Александр Васильевич, в вас опять заговорил медицинский чиновник атомного ведомства, — съязвила Светлана. — Вы еще вспомните тут пресловутую радиофобию!.. Наверное, ваша диссертация по гастроэнтерологии будет называться «припятский синдром», да?!. — Ну, что ты, Светка!.. У него — «оболонский», — заржала Софья. — Он, например, не прочь бы прокатиться на стажировку куда-нибудь, скажем — в Америку, чтобы серьезно и глубоко изучить там чернобыльский фактор... Не правда ли, дорогой доктор?!. — она подошла вплотную к Александру и, испытывающе глядя ему в глаза, затянулась сигаретой. Александр выдержал ее взгляд и спокойно парировал: — Если поездку оплатит какой-нибудь фонд, я не откажусь… — Вот и я о том же, — выдохнув дымом ему в лицо, Софья повернулась на каблуке и направилась к Ирине. — Софья!.. Прекрати!.. — гневно говорит та. Подсев к Ирине, Софья примирительно сжимает ей руку. — Ладно, не злись... Все путем!.. — берет она прислоненную к дивану гитару. — Давай-ка, твои «Звезды…», а?!. Ирина, помедлив мгновение, горько вздыхает, и, тихо тронув струны, поет:
Нет, звезды абстрактны. Не то измеренье! Вернемся обратно. Пройдемся отдельно по травам вдоль тракта — судьбе параллельно. Пройдемся отдельно… Мой верный попутчик, так жить невозможно! Но можем ли лучше?! Как небо тревожно!.. Я вновь задыхаюсь! Помочь мне не можешь, но все понимаешь.
…По травам вдоль тракта следы наши стынут, сияя абстрактною звездною пылью…
Гости собираются по домам, одеваются в прихожей. — Я провожу вас немного, — набрасывает на плечи демисезонное пальто Ирина. У лифта Виктор еще раз достает дозиметр. — И почему ты меня раньше не позвала? — бормочет он, удивленно глядя на дозиметр, подносит его к Ирине, прибор затрещал. Виктор ведет прибором по пальто к воротнику — бешеный треск, стрелка прибора зашкаливает. — А это еще что?!.. Это тоже припятское пальто?.. — Нет, я его уже осенью за компенсацию купила... Виктор измеряет все пальто еще раз — легкий треск, подносит к воротнику — снова бешеный треск, «зашкал». — Ничего не понимаю, — недоумевает он. — Больше десяти тысяч бета... — А!.. Я, кажется, поняла... Это или от волос моих, на них тогда больше рентгена было, а постриглась я уже поздней осенью… тогда я в этом пальто ходила... Или же от шапки песцовой... Помните, девчата шапку мою припятскую?.. Я ее выбросила уже зимой, когда другую смогла купить... У меня от нее тоже все лицо чесалось... Так я завернула ее в старую газету и — в мусорку, чтобы какая-нибудь бомжиха не позарилась... — Вот ты даже бомжей пожалела, — басит Виктор. — А знаешь, как торговали тогда «грязными» вещами?!. Ну, ладно, все!.. Прощайте, девчата, наш этаж чуть ниже, спустимся своим ходом… Пойдем, Лизок!..
На автобусной остановке подруги прощаются с Александром Васильевичем и Ириной. Верочка, обнимая ее, сокрушается: — Ох, когда теперь увидимся?.. Скажи хоть, где тебя искать? — Куда ты ложишься?.. Снова в Пущу?.. — уже со ступенек автобуса спрашивает Галя. — Угу... Только сначала Дениса положу в диспансер... Это ведь рядышком — буду навещать его, — отвечает Ирина, маша им на прощанье. Александр тоже помахав подругам, берет Ирину за руку, и решительно ведет назад через дорогу. Она немного удивлено, но ласково посмотрев на него, не сопротивляется. Так за ручку, молча, они возвращаются к Ирине домой. Тихонько входят в квартиру. — Мам?!.. — слышится из спальни голос Дениса. Ирина, беззвучно подтолкнув гостя в свою комнату, быстренько заходит к сыну. — А что гости уже ушли?!. Я тоже хотел их провожать!.. — Ну-ка спать быстренько!.. Ты и так сегодня выбился из режима, — присаживается к нему на кровать Ирина. — Ма, правда, припятчане теперь — как отдельная нация? — спрашивает он. — Да, сынок, — механически соглашается Ирина, поправляя одеяло. — Спи!.. — А помнишь, как в Припяти елка новогодняя — перед дворцом культуры — три раза подряд по ночам падала?.. Как будто предупреждала, правда?.. — Правда, — гладит его по голове Ирина. Лицо мальчика сосредоточено, в глазенках отражена напряженная работа мысли. — А разбитые игрушки, как разбитые судьбы, — вздыхает он, заключая свои размышления.
Утром Ирина, тихо проводив Александра, заглянула в комнату сына. Он спит. Она идет на кухню. Смотрит в окно, видит на остановке Александра, машущего ей. В ответ Ирина прислоняет раскрытую ладонь к стеклу. За ее спиной появляется Денис и тоже смотрит в окно. Ирина вздрагивает. — Мама, а дядя Саша будет моим папой?!. — Не знаю, сынок…
* * *
… Пока Ирина добирается на телевидение, Александр размашистой походкой свободного человека уверенно входит в бюро «Интурист». Игнорируя лифт, он вбегает на третий этаж, входит в одну из комнат. — Хэлло, Шурик! — приветливо встречает его смазливая девушка-инструктор. — Привет!.. Вот, — торжественно взмахивает он зелененькой бумажкой, — недостающая валюта!.. Так-то, Ларочка!.. Что там с билетом?.. — Все договорено. Вот с этим, — что-то пишет она, — подойдите к международной кассе… Там сегодня Нинок… Она в курсе... — Боже мой! — сладко потягивается Александр. — Даже не верится... Уже через неделю по ту сторону границы я навсегда забуду, что был в моей жизни этот совковый кошмар!.. — Я вас поздравляю, — загадочно улыбается инструктор. — Но надеюсь, наши услуги вы там не забудете, — многозначительно добавляет она, протянув ему двумя пальчиками записку для кассира. Александр, поцеловав ее пальчики, берет записку: — Что вы, Ларочка, вас я вовек не забуду!..
… А в это время на телевидении известный комментатор объясняет Ирине: — Я думаю, вам нужно подойти в 9-ю студию… Там сейчас группа чернобыльского марафона снимает какой-то сюжет… А впрочем, — оценил он состояние Ирины, — я проведу вас... Прошу!.. Они тихонько заходят в затемненную студию, где идет съемка. Здесь за круглым столом сидят зарубежные гости, представители марафона и Чернобыльской комиссии Верховного совета, а также начмед ВНЦРМ — тот самый Виктор Иванович, отличающийся жандармскими наклонностями в своем ведомстве и совершенно обаятельный собеседник здесь — на телевидении. Теперь он рассказывает гостям и будущим зрителям о бедственном постчернобыльском состоянии здоровья всех слоев населения, представляет сравнительную статистику заболеваемости киевлян и живущих здесь припятчан, в том числе детей. — Вот, например, статистический анализ за прошлые два-три года одной из городских поликлиник, где наблюдаются как киевские, так и припятские детишки… Строгая худощавая немка спешно конспектирует его слова. — Так вот, этот анализ свидетельствует, что заболеваемость резко возросла в обеих наблюдаемых группах... У припятчан, правда, преобладают… вот… заболевания сердечнососудистой системы, желудочно-кишечного тракта и, к сожалению, заболеваемость крови имеет место… Увеличение щитовидной железы наблюдается приблизительно в равных пропорциях в обеих группах… Зато киевские дети перекрывают все показатели по заболеваемости верхних дыхательных путей и острым респираторным заболеваниям… — А вам не кажется не совсем точным такой анализ, — вдруг прерывает его из темноты нервный голос Ирины. — Ведь вы не учитываете того, что большинство мужчин припятчан до недавнего времени работали на станции и мамы имели возможность сидеть с детьми дома, а потому, извините, с соплями могли в поликлинику не обращаться... — Стоп, камера! — кричит режиссер. В студии замешательство. Начмед вглядывается в темноту, узнает Ирину. — Вот видите, я же вам говорил о «припятском синдроме», — поясняет он. — А у вас, Виктор Иванович, конечно же, как говорят, «оболонский», — едко выпалила Ирина. Иностранцы заинтересованно следят за этой неожиданной сценой. — Что такое? — пробирается меж осветительной аппаратурой к Ирине режиссер. — Что вам надо?!. Как вы здесь оказались?.. Кто вы?.. — Это м-мать больного м-мальчика, что м-мы показывали на прошлом м-марафоне, — заикаясь, поясняет спешащий за ним ассистент. — Мне от вас уже ничего не надо! — сорвавшимся голосом прохрипела Ирина. — А кто я?.. Вон, у начмеда спросите, — охваченная гневом и жестокой болью, почти выскакивает Ирина из студийной комнаты.
Униженная, возмущенная и подавленная спешит она на вокзал, решив-таки сегодня же ехать за сыном. Но на табло у вокзальных касс светится одна фраза на всех направлениях: «Мест нет». Однако, несмотря на это, ко всем кассам тянутся длинные очереди. Ирина хватается за голову, тяжело дышит. — Ты што так пэрэжываешь, а? — обращается к ней стоящий рядом старый узбек. — Тэбэ так срочно поехать надо?.. Слушай, попробуй дэ предварительный касса... Когда повезет, на утренний поезд билет возьмешь… Там народу мал-мал мэнше… — Спасибо, — протискивается к выходу Ирина.
Подходя к предварительным кассам, она, погруженная в свои нерадостные переживания, буквально сталкивается с довольным Александром, рассматривающим на ходу только что приобретенный яркий билет-книжечку. — Ты?!.. Здесь?!.. — Видишь ли… — растерявшись от неожиданной встречи, Александр пытается спрятать билет. — Что это?.. Покажи, пожалуйста, — протянула руку Ирина. — Видишь ли, — нехотя отдает ей билет Александр. — Я решил, что так будет лучше… нам всем!.. Но как только я там устроюсь, тотчас же напишу тебе… Да… Я помогать вам буду… Все Штаты на ноги подниму!.. Поверь, — уже воспрянув духом, увлекается он. — Ведь у тебя опять ничего не вышло?!. Вот видишь?!. Я так и знал… А у меня там все получится — спешит он за отдавшей ему билет и решительно устремившейся в кассовый зал Ириной. — Я привлеку к вам внимание всей западной прессы… Они соберут средства и вызовут вас… или хотя бы Дениса на лечение… Поверь мне!.. — тараторит он. — Ладно. Не оправдывайся! — резко остановившись, повернулась к нему Ирина, в глазах ее боль и отчаяние. — Не надо!.. — тихо, но жестко говорит она. — Ничего не надо нам от тебя… Устраивайся сам, нас не трогай!.. Боже!.. Ведь еще вчера ты мне ничего не сказал о своем отъезде… — Я хотел… За тем и пришел… Но это горе с Сергеем… Я не смог!.. Прости меня!.. — Дура!.. Господи, какая же я дура!.. Вот что… Я тебя только об одном попрошу… о последнем одолжении… Купи мне билет на завтра в Евпаторию... А то если мне и здесь откажут… я не выдержу, — задыхается она. — Прошу тебя!.. — Хорошо!.. Конечно... Вот, — сует он ей в руку валидол. — Прими, пожалуйста... Я сейчас... Ирина прислоняется к прохладной колонне. Все вокруг видится ей, как в тумане. И вспоминается ...
* * *
… Весна в Пуще-Водице прекрасна не менее осени. Прелесть свежей зелени дополняет пьянящий аромат лесных ландышей, щебет и свист пернатых. Ирина, Александр и Денис, одетый в новенькую желтую пижаму, бредут по аллее детского диспансера, домики которого после капитального ремонта преобразились. — Дядя Саша!.. Смотрите, что я нашел, — показывает Денис плоский кусочек угля с четким отпечатком листьев папоротника. — Интересно!.. Очень старый отпечаток... Это пополнит твою коллекцию!.. Значит, все-таки хочешь быть геологом?.. — Конечно!.. — удивляется его вопросу Денис. Мимо них проходит иностранная делегация и, сделав пару идиллических снимков, покидает диспансер. — Мам, — оглядывается на них Денис, — теперь, как только иностранцы приезжают, нам новые пижамы выдают… А на второй завтрак дают по бутерброду с икрой... На тоненький ломтик хлеба так тоненько кладут икру... Но все равно вкусно! — улыбается он. В это время к главному корпусу подкатил длинный рефрижератор, к которому ринулись медицинские работники, образовав очередь за каким-то дефицитным товаром. — Не хочешь присоединиться к коллегам?!. — язвит Ирина, пытливо глядя на Александра. — Не понимаю твоей иронии... В чем ты тут видишь криминал?.. Каждый устраивается, как может!..
* * *
… — Вот билет, — возвращает ее в реальность голос Александра. — Я очень хотел бы проводить тебя завтра, но не смогу. Прости!.. Мне столько еще нужно увязать, обежать перед отъездом… Понимаешь?!.. — Конечно... Конечно, понимаю, — нервно усмехается Ирина. — Начинать новую жизнь — дело серьезное!.. Тем более, что я не хочу тебя больше видеть... Не могу!.. Так что прощай!.. Да... Вот деньги за билет, — сует она ассигнации в нагрудный карман его рубашки. — Будь здоров, — бросает напоследок и, болезненно сгорбившись, идет к выходу.
Она входит в свой подъезд, задыхаясь от горечи и слез. Вынимает из почтового ящика очередные два письма от Дениса. Входит в квартиру, опускается на диван, читает: …Дорогая мамочка! Я себя очень плохо чувствую. Весь день лежу в постели. Ужасно болит голова. Тут такая страшная жара. Мне еду приносят в постель. Я совсем не хожу на море. Мне запретил врач... Мама! Все время, когда все уходят, я беру твою фотографию, смотрю на тебя и плачу!.. Никак не могу с собой справиться!..
Слезы застилают ей глаза, туманят текст. Прямо перед ней на полке книжного шкафа — большое фото голубоглазого красавца Александра. Ирина смотрит на него сквозь пелену слез и... вновь вспоминает свое недавнее пребывание в больнице ...
* * *
... Ей совсем плохо. Но она уже различает больничную палату. Видит, как молоденькая медсестра снимает капельницу. — Спасибо, лапушка, — шепчет на ухо медсестре Александр, чуть приобняв ее за талию. — Не за что, доктор, — кокетливо улыбнувшись ему, медсестра уходит, унося штатив с системой. Александр наклоняется к Ирине, целует в щечку. — Ну?.. Ты уже молодцом?!. Чудесно!.. — Саша!.. — с трудом выговаривает Ирина. — Не пойму!.. Зачем ты возишься с нами? Зачем мы тебе?.. Ты ведь свободен!.. Можешь прекрасно устроить свою жизнь, — тяжело вздыхает она. — Могу-могу!.. Конечно, могу... Но не хочу!.. Понимаешь, мне понравилось бороться с трудностями… К тому же я, быть может, люблю тебя!..
* * *
… Ирина встает с дивана. Берет фотографию и медленно рвет на мелкие кусочки. По щекам ее катятся слезы … Просыпается Ирина рано утром опять в тяжелом кризе. Но все-таки ей удается собраться. И вот уже с дорожной сумкой через плечо она медленно подходит к остановке, где стоит, будто поджидая ее, автобус. Устроившись на свободном месте, она распечатывает второе письмо сына: …Мама! Я каждый день отмечаю в календарике. У меня на голове все время лежит мокрое полотенце, но все равно через каждые две минуты я обливаюсь потом... Толпа выносит Ирину из автобуса в метро. …Мамочка! У меня больше нет бумаги, потому что мне нельзя выходить. А кого я прошу мне купить, все отказываются!..
Переполненный эскалатор выбросил Ирину к выходу станции метро «Вокзальная», когда до отправления поезда осталось несколько минут. Ирина понимает, что с ее теперешними возможностями она может не успеть, и усердно продвигается к вокзалу. На перроне гам отъезжающих перекрывает громко звучащая из вокзальных усилителей музыка. Ирина с трудом находит свой двенадцатый вагон. Отдышавшись, она оглядывается по сторонам. Вокзальное радио передает песню Игоря Талькова «Летний дождь», а Ирина еще надеется увидеть в толпе Александра.
|
|||||||
|