Внимание! 7 страница

— О чем?.. Софья, ты с ума сошла!.. Не могу я ни с кем говорить сейчас… Тем более с иностранцами… Прости, — отстраняет подругу Ирина.

— Идем, дуреха!.. Может, они смогут помочь Денису, — почти тащит ее Софья туда, где участливо наблюдает за происходящим группа иностранцев.

— Добрый дэнь, — протянула руку навстречу Ирине приветливая украинка. — Пани Ирына?!. Пробачтэ, але мы запросылы вас лышэ на килька слив… Нэ хвылюйтэсь!.. Мы прэдставляемо тут амэрыканцив та украйинцив Сполучэных Штатив, якых объеднало бажання допомогты потэрпилым вид Чорнобыля... й ось выпадково натрапылы на цэ нэщастя…

— Good morning! Excuse me… We heard your son was friend of this boy, yes?! — спрашивает Ирину растроганная экстравагантная американка.

— Цэ пани Эванс... Вона запытуе чы насправди ваш сын товарышував з цым хлопчыком?..

— Спасыби, я зрозумила… Так, товарышував… — кивает Ирина.

— Чы е ваш сын також важко хворым?..

— Так...

— Дэ вин зараз?.. У Кыеви?..

— Ни... Вин… ликуеться в санаторийи!..

— О!.. — подбадривающе хлопает Ирину по плечу американская украинка. — То цэ добрэ!.. — и она все переводит американке, та что-то долго говорит вполголоса. — Розумиетэ, ваша подруга розповила нам про хворобу вашойи дытыны... Тут з нами е ликари... Воны пояснылы, що, на жаль, цэ дужэ важко ликуеться й дуже дорого коштуе… Вы розумиетэ?.. — Ирине стало стыдно. — Алэ воны кажуть, що будуть ще радытысь з фахивцямы в Штатах, и, якщо можна будэ щось зробыты, мы повидомымо вам, гаразд?!. Скажить, будь ласка, вашу точну адрэсу...

— Давайте, я вам запишу, — вмешалась Софья, видя, что Ирину начинает лихорадить.

Иностранцы сочувственно вздыхают и, отходя, подбадривающе улыбаются, пожимая Ирине руку. Украинка же, уходя последней, открывает сумочку Ирины и опускает в нее зеленую купюру.

— Що цэ? — выдавила из себя Ирина.

— Цэ малэнькый прэзэнт вид нас, шоб вы змоглы прыдбаты якись фрукты, сик чи що там потрибно ваший дытыни зараз... Трымайтэся!.. Бувайтэ здорови!.. — уходит она, прослезившись.

Ирина лишь кивнула, ибо потеряла дар речи. А похоронная процессия двинулась вдоль дома. Площадка у подъезда опустела. Только асфальт густо усыпан цветами.

— Ладно, мать, иди, отдыхай... Прими что-нибудь... А то тебя трясет уже... — басит Софья.

— Боже! — вырвалось у Ирины. — Зачем ты!.. Стыдно-то как!..

— Да брось ты!.. Если они помогут Денису, потом благодарить будешь...

Процессия вдруг остановилась, толпа, расступившись, пропускает машину «скорой помощи».

— Ну вот, ей опять плохо... Я пойду туда... А ты домой иди, слышишь!.. Еще тебя откачивать придется!.. Ну, будь! — Софья поспешила догонять остальных.

А Ирина входит в подъезд. Здесь пол тоже устелен цветами. Открывает почтовый ящик. Там три письма от Дениса. Она разрывает один конверт, входит в лифт.

«Мамочка! — слышится ей голос Дениса. — Не могу сдержаться, пишу второе письмо за сегодня. Наверное, к тебе придут сразу три письма... Напиши мне, как твое самочувствие?.. Как там Серега?.. Дай ему мой адрес, пожалуйста. Пусть он мне тоже напишет… «

— О-оо!.. — стонет Ирина и глухо рыдает.

«...Весь день болит голова. Жду — не дождусь, когда все это кончится!.. Я тебя очень люблю, мама!.. Мне сказали, что можно выписаться, как только закончатся все процедуры... Неужели еще целый месяц разлуки впереди?!..»

Ирина открывает дверь, входит в квартиру. Навстречу поднимается с кресла Александр, с которым судьба свела ее три года назад. Его обычно ясные голубые глаза сегодня как будто слегка потускнели от какого-то внутреннего беспокойства.

— Ты?! — удивляется бледная Ирина и обессилено прислоняется к дверному косяку.

— Привет!.. Вот жду тебя... Я пришел, чтобы сказать тебе... Нет... Лучше ты расскажи... Ты что-нибудь выходила за это время?.. Да что с тобой?!. — подбегает он к сползающей на пол Ирине, подхватывает ее, усаживает в кресло, легонько шлепает по щекам. — Что еще стряслось?..

— Сережка умер...

— Что ты!.. Этот мальчик... Ну, надо же... Денису лучше не сообщай об этом пока!.. Успокойся!.. Нельзя же все принимать так близко к сердцу...

— Это уже пятая смерть в нашем подъезде!.. Кто?.. Кто следующий? — рыдает Ирина. Александр выбегает из комнаты. — Господи, детей хотя бы не трогала… А-а-а!..

Кот, сладко спящий на диване, проснулся и уже не сводит с хозяйки голубых встревоженных глазищ.

Александр возвращается с микстурой:

— Выпей пока!.. Станет легче... — Он готовит шприц для укола. — Может, теперь ты поймешь, что нельзя тянуть... Нужно открывать счет в банке... Нужно клянчить, требовать, выбивать валюту, — он колет ее в мышцу руки. — «Линять» надо отсюда… Иначе и Дениса не спасешь, и сама загнешься…

Ирина с болью и усталостью смотрит на возлюбленного и вдруг достаточно твердо говорит:

— Вот что, дорогой!.. Я больше никуда не пойду!.. Никуда, слышишь?!.. Не могу больше!.. Устала... Боже, как я от всего устала!.. Ты можешь понять?!. Завтра же еду за Денисом!.. Нам покой нужен… Ничего больше не хочу!.. Ты хочешь уехать?.. Езжай!.. Я не держу!..

— Успокойся!.. Прошу тебя!.. — сев в кресло напротив, гладит ее руки Александр.

— Не верю!.. Ни во что больше не верю!..

— Хорошо... Завтра поедешь, заберешь Дениса, и что дальше?!. Хочешь уготовить ему судьбу Сергея?!. Ну-ну!.. Нет, милая, не поедешь ты за ним!.. Слышишь?.. Ты должна за время его отсутствия использовать все шансы... Все!..

— Но он долго не выдержит там… Ему плохо!.. Вот его новые письма, — достает Ирина из сумочки конверты, оттуда же выпадает стодолларовая купюра.

— Ого-го-го! — загорелись глаза Александра. — Откуда такое богатство?!

— А, это?!.. Это какая-то делегация была… там внизу... Софья им что-то про нас наговорила... Вот это дали... Но на лечение Дениса этого — увы! — не хватит, — грустно прячет она купюру в сумочку.

— На лечение, конечно, нет... Но, во всяком случае, этого достаточно, чтобы какое-то время не подохнуть с голоду… А то я посмотрел — у тебя в закромах хоть шаром покати!..

— Да, ты прав... Ой, совсем забыла!.. Возьми в прихожей в пакете кильку, накорми Василия, пожалуйста...

Кот, восприняв ее слова как команду, сразу же бросился на кухню.

— А ты почему пришел?.. Забыл что-нибудь?.. — спрашивает Ирина, вернувшегося с кухни Александра.

— Да ладно, хватит дуться!.. Я мириться пришел... Надеюсь, ты меня не прогонишь на этот раз?!..

Ирина безвольно смотрит в его вновь посветлевшие голубые глаза.

— Как хочешь...

— Спасибо, — нежно берет ее руки в свои Александр, целует их. — Я помогу тебе лечь, — поднимает он Ирину на руки, целует в губы.

Они в постели…

Александр уснул. Ирина смотрит на него, на Ваську, устроившегося в его ногах, и вспоминает их знакомство в больнице ...

* * *

… Всесоюзный Научный Центр Радиационной Медицины (ВНЦРМ), окруженный могучим чугунным забором, расположил свои красивые корпуса у самого леса, захватив на свою территорию немало вековых дубов и сосен. В одном из корпусов на первом этаже вдоль стен коридора со множеством дверей стоят удобные мягкие стулья для посетителей. Правда, посетителей почти нет. На стене у дверей начмеда (начальника медицинской части) висит информационный стенд, на котором, среди прочей информации, Ирина видит примерно такую: «Товарищи! Йодная опасность уже миновала. Теперь можно есть и пить без ограничений, чаще проветривать помещения. Но многие все еще придерживаются наших ранних рекомендаций, в связи с чем наблюдается увеличение количества разнообразных хронических заболеваний...» и т.д.

Ирина, хмыкнув, заходит в кабинет.

Она лежит под капельницей в небольшой уютной палате на три кровати, с приятными шторами и тонким белоснежным тюлем, занавешивающим высокое окно и балконную дверь, сквозь который виднеется золотое убранство редких лиственных деревьев в густо-зеленом сосновом бору за больничной оградой. В палате две соседки-припятчанки. Одна почти ровесница Ирины — радиоинженер. Другую Ирина знала по «Медику», где та работала пионервожатой.

— Светлана, — обращается к ней Ирина, — все хочу спросить — как звать девушку, которая к тебе приходит?..

— Антонина. А что?

— Она на Дружбе Народов жила в Припяти, да?..

— Кажется… Впрочем, мы с ней только здесь познакомились… Но у нее серьезные провалы в памяти…

— Ах, вот оно что!.. А я думала, то ли я ошибаюсь, то ли она не хочет меня признавать… Она изменилась, конечно… Но мы ведь жили рядом… Да…. Теперь все понятно…

— Девчата, ведь у меня с памятью тоже творится что-то неладное, — заинтересованно включается в разговор Михайлина Васильевна, поправляя внушительные очки. — Встречу кого-то, вижу — до боли знакомый человек, а кто он, что он — вспомнить не могу... И главное, если бы это в редких случаях, а то ведь постоянно... Про имена там, фамилии я уж и не говорю... Такие мелочи даже не пытаюсь вспоминать…

— Сейчас у наших у всех такое, с кем не поговоришь... Не память, а решето, — говорит Светлана, подойдя к Ирине и проверяя, сколько еще лекарства осталось в капельнице. — Но слабая память, это полбеды, — продолжает она, возвращаясь к своей кровати. — Для меня страшнее, что теперь я практически ни на что не способна!.. А ведь еще недавно могла все… Буквально все… Не поверите, два года назад, незадолго до Чернобыля, у меня была всего неделя отпуска, так я за эту неделю родителям в селе не только вскопала огород, посадила все и полностью обработала сад, я еще успела сделать косметический ремонт внутри дома… даже поштукатурила и побелила его снаружи… Правда, когда возвращалась в Припять, в поезде забралась на верхнюю полку и до утра не сползала, все тело гудело и болело… Но то была другая, приятная, почти сладкая боль — от работы… Не такая невыносимая и изматывающая, как теперь — от болячек… Ах, — вздохнула она. — Но главное, что теперь даже самые элементарные вещи даются так тяжело… Это в наши-то годы!..

— Правда, — поддержала ее Ирина. — Я сейчас не могу поверить, что до аварии могла утренним пятичасовым автобусом смотаться в Киев, сделать там все свои и дворцовские дела, поработать в библиотеке, вечером вернуться, переделать все домашние дела, проверить уроки сына, ночью поработать над каким-нибудь сценарием или чем-то еще, — и утром, свежей, как огурчик, явиться на планерку в ДК… А теперь я уже никому ничего не обещаю… Боюсь подвести… Ты права, Света, это так удручает…

— Знаете, что, девчата, — говорит Михайлина Васильевна, — не нужно вспоминать и терзать себя тем, что мы могли и чего теперь не можем… Нам уже не быть такими, как раньше, поэтому пора перестраиваться, нужно научиться радоваться тому, что мы можем делать теперь… даже самой малости… Иначе вообще крыша поедет…

— Ой, смотрите, Васька пожаловал!.. — воскликнула Светлана.

Это в палату через открытую балконную дверь важно вошел огромный пушистый красавец-кот с голубыми глазами и черной шерстью с серебристым отливом. Остановившись посередине комнаты, он осмысленным взором смотрит поочередно на каждую больную, будто здороваясь персонально с каждой.

— Ирина, ты действительно решила взять его?

— Конечно!.. Денис будет страшно рад!.. Ведь это же чудо, а не кот!..

— Василий, ты рано пришел, до обеда еще далеко!.. Иди, гуляй, а то нам от сестер за тебя достанется!.. Иди, иди, — говорит коту Михайлина Васильевна.

Василий отошел поближе к балкону и сел, в ожидании своей обеденной порции.

— Светка! — влетает в палату худенькая Антонина с перевязанным горлом. — У вас обхода не было еще?..

— Сегодня или на той неделе?!.

— Кончай издеваться!.. У нас только что профессорский обход был...

— В вашей эндокринологии все не как у людей... Каждый день обход, вот и профессорский даже... А у нас лечащий врач и тот, как ясное солнышко, раз в неделю появится на полчасика, мы и рады!..

— Тоня, здравствуй! — окликает гостью Ирина.

Та внимательно всматривается в лицо лежащей под капельницей и слабо улыбающейся ей Ирины, но, не узнав, пожимает плечами.

— Да Ирина я!.. Соседей не признаешь?!.

— Ах! — хватается за голову Антонина и, тихо завывая, качает головой. — Господи!.. Никогда бы не узнала!..

— А как Анюта твоя?..

— Здесь рядом, в диспансере лежит. В гематологии…

— А что с ней?..

— Лейкоз…

… На мгновение перед Ириной вновь возникает фрагмент злосчастного 26 апреля:

У подъезда взрослые, в ожидании эвакуации, собрались в кучки, обсуждая случившееся, гадая, предполагая, споря о том, что ждет всех дальше.

Дети играют в догонялки у дороги, ведущей на станцию. Самые маленькие, и среди них Анюта, копошатся в песке...

… Слезы блеснули в ее серо-зеленых глазах. Повлажнели глаза и у остальных женщин. А в палату стремительно входит лечащий врач — высокий молодой человек с пышной русой шевелюрой и ясными голубыми глазам. На шее у него висит фоноскоп, под мышкой — папка с историями болезней.

— Здравствуйте!.. Начнем обход, — поправляя шевелюру, почти торжественно произносит он.

— Ну, вот и у вас солнышко взошло, — грустно улыбнулась Антонина.

— Посторонних прошу оставить палату, — требовательно смотрит врач на нее, а затем на пушистого кота с такими же голубыми глазами, доверчиво трущегося о его ноги.

Антонина, вдруг заметив их сходство и невольно прыснув, выталкивает Василия на балкон, а сама, махнув всем ручкой, нарочито медленно выходит из палаты.

— Ну, как дела, Ирина Михайловна?.. Помогает вам ваше эссенциале?.. О, да тут уже все... Я сейчас медсестру кликну...

— Не надо!.. — перебивает его подскочившая к системе Светлана. — Я и сама справлюсь, не впервой!..

— Так как, помогает? — повторяет врач, пока Светлана возится с капельницей.

— Пока не очень... Но мне в областной больнице сначала гемодез капали, а потом — эссенциале. Вот тогда я сразу какой-то прилив сил ощутила... Там, между прочим, всем чернобыльцам это делали и с больничными медикаментами, а не со своими…

Врач занервничал, уловив пристальное внимание всей палаты.

— Я же сразу сказал, что это средство вам не поможет, хоть и не повредит... А остальным в нем нет необходимости...

— Да, нам, конечно, нет необходимости!.. Мы можем и таблетками давиться, — взрывается, бледнея, Михайлина Васильевна. — Это только для своих да для блатных у вас все есть...

— Ну, что вы такое говорите, Михайлина Васильевна?!. — забеспокоился врач.

— А то и говорю, что есть!.. До Ирины здесь лежала теща главврача, так чего ей только не капали... И лечили ее, небось, не от старческих болезней, а от «лучевого поражения» — в киевской квартире... А мы все — хроники, конечно... Зачем на нас дорогие лекарства тратить?!..

— Ой, девчата, — пытается отшутиться врач, щупая живот Ирины, которая иногда вздрагивает и ойкает, — к вам и заходить страшновато, все-то вы знаете!.. Ох, и язычки у вас, я вам скажу...

— Александр Васильевич, дорогой, — с трудом произносит Ирина, а вы нас не бойтесь!.. Вы нам честно скажите... Ну, почему во всем мире считают, что случилась глобальная чернобыльская катастрофа, что последствия тяжкие... А у нас все хорошо, да?.. Самая лучшая авария в мире?!.. И вы тоже так считаете, что нет никаких последствий?!.

— Ой, я вам уже говорил, что все эти ваши анемии, гастриты, холециститы и прочее — у вас или уже были, или были бы чуть позже… Но сильный стресс все эти хронические недуги проявил...

— Ну, вот, слышали?!.. Что я говорила?!. Но неужели вы думаете, что у нас до аварии у всех была безоблачная жизнь без стрессов и забот?!. — горячится Михайлина Васильевна.

— А во время войны, — добавляет Светлана, — бомбежки, горе, страх, смерть… Да у каждого тогда был постоянный, ежедневный стресс, однако печень у всех не болела…

— А 33-й, 37-й год?.. Да, Господи, вся наша история — сплошные стрессы, — поддержала их Ирина.

— Ладно, вас не переспоришь!.. Оставим это, — поднимается врач. — Лучше скажите мне, какие у кого жалобы сейчас... У вас, Михайлина Васильевна, вчера, я слышал, острый криз был? — подходит он к рассерженной пациентке, садится на край кровати, слушает ее, щупает пульс.

— Был, да вас не было...

— Но ведь дежурный врач вам помог, не так ли?..

— Так мне и «скорая» дома помогает... Вот выпишете меня на следующей неделе, и что я в таком состоянии с двумя больными детьми делать буду?!..

— Не скажите. Немного мы вас все-таки подлечили!.. Витамины прокололи, кокарбоксилазу, алоэ... Просто сразу вы не ощущаете улучшения, — переходит он к Светлане. — А у вас какие жалобы, девушка?! — иронично спрашивает он.

— Знаете, доктор, у меня постоянно кружится голова и тошнит... Должно быть, у меня врожденная или хроническая беременность?!.. — в тон ему отвечает Светлана, насмешливо прищурившись…

Огромная столовая ВНЦРМ, больше напоминающая столовую санатория, нежели больницы, словно улей, наполняется гулом все прибывающих больных, занимающих свои места за пронумерованными столиками. Звенит посуда, громко двигаются стулья. Между рядами живо снуют официантки, толкая перед собою тележки, заставленные тарелками с супом, картофельным пюре с жареной рыбой и компотом.

За столиком № 65, к которому подходят Ирина и Михайлина Васильевна, уже сидят два молодых человека: один в цветастой больничной пижаме, другой при полном параде — в строгом сером костюме с орденскими планками на груди.

Женщины, кивком поздоровавшись с ними, садятся за столик.

— Куда это ты собрался, Сашко? — спрашивает Михайлина Васильевна, снимая с подкатившей тележки свою и Иринину обеденные порции.

— Это для Василия, — шепчет ей Ирина, переложив рыбу со своей тарелки на салфетку.

— В ЦК поеду, — нервно отвечает рыжий, веснушчатый Сашко. — Ну, смотрите, можно столько таблеток поедать ежедневно? — достает он из кармана полную горсть разноцветных и разнокалиберных таблеток. — Если бы я все их глотал, давно бы цирроз печени заработал…

— Мы с Сашком на одной шахте вкалывали — здоровыми были!.. Он еще и Афган прошел, не жалуясь на здоровье!.. А после Чернобыля — сразу хрониками стали!.. Год уже по больницам валяемся… — поддержал товарища худенький Иван.

— Приятного аппетита, мальчики! — старается вернуть внимание соседей к трапезе Ирина.

— Правильно, — поддержала ее Михайлина Васильевна. — И не спеши так, Саш, спокойно поешь и пойдешь в ЦК... Тебе силы нужны и спокойствие...

— Я требовал, чтобы они сделали анализ крови на хромосомные поломки, — горячится Сашко, механично поглощая обед. — Только так можно установить хотя бы приблизительную дозу… Но они ведь никому такой анализ не делают… А если делают, то тайно… И никто не знает, кто сколько хватанул... Три раза заставил я их взять на анализ кровь, и ни разу результат не сообщили!.. А мне уже эти болячки во где! — провел он рукой по шее. — Жена от меня ушла, не выдержала... Мне больше терять нечего, до Горбачева дойду, но правды добьюсь!..

Маленькая, круглая, как колобок, медсестра с добрыми ребячьими глазами и густой копной стриженых волос, щедро отмеченных сединою, подвела нескольких больных из своего гастроэнтерологического отделения к кабинету гематолога.

— Ну, птенчики мои, вот мы и прилетели, — подморгнула она им. — Стойте тихонько… Я договорилась, сегодня вас будет смотреть профессор… Первоклассный гематолог!.. — она подтягивает к себе Ирину, сует ей историю болезни и подталкивает к двери. — Иди первая!..

В небольшом, но уютном кабинете у окна стоит пожилой утомленный профессор. Он поворачивается к вошедшей Ирине, берет у нее историю болезни, жестом приглашает сесть, сам тоже садится за стол, листает историю. Звонит телефон. Профессор снимает трубку.

— Да... Я... Угу... Что, он на станции работал?.. Подвозил… Как долго подвозил?.. Сколько сейчас лейкоцитов?.. — профессор вздыхает скорее от усталости, нежели от сострадания к больному, о котором идет речь. В кабинет тихонько вошел Александр Васильевич, профессор кивнул ему. — Хорошо. Завтра в течение дня подъеду к вам, посмотрю… Должно быть, там острый лейкоз... Возможно, поражен костный мозг... Посмотрю, посмотрю... Всего хорошего!.. Я вас слушаю, — обращается он к Ирине, положив трубку и вновь изучая историю ее болезни.

— Я не знаю, что вам говорить…

— Угу, — нашел профессор анализы крови. — Ясно… Вы мясо, вообще-то, едите?.. Яблоки?..

— Вообще-то ем, а что?..

Александр Васильевич показал гематологу что-то в ее истории болезни.

— Да у вас тут еще атрофический гастрит, вот и не принимает организм железо… Придется помочь ему медикаментозно...

Александр Васильевич что-то шепчет ему.

— А что у вас с ногтями?..

— Вот, — показывает Ирина. — Уже почти год, то на одних пальцах больше отстают, то на других... Но перед этим все ногти будто иглой поколоты были...

— М-м… Это интересно... Вера Васильевна! — зычно позвал профессор. — Посмотрите-ка на эти ногти!.. Это на фоне ярко выраженной железодефицитной анемии, — поясняет он вошедшей из соседней комнаты дородной женщине.

Глаза профессора несколько оживились, но Ирине он говорит так же бесстрастно:

— Должно быть, у вас и раньше была скрытая анемия... А сейчас вот проявилась...

— Ну да... После стресса, — иронично усмехнулась Ирина и с вызовом посмотрела на лечащего врача.

Профессор взглянул на нее с нескрываемым любопытством и, неопределенно хмыкнув, вдруг спросил:

— Дети есть?

— Сын.

— Сколько ему?

— Десять.

— Как его здоровье теперь?

— Плохо... Кашель какой-то... Уже год не проходит!.. То неделями температурит, и тошнит его... То понос, то запор… Голова болит, поясница…Не знаю, что и сказать…

— Вам, голубушка, его обследовать нужно серьезно, не оттягивая... И непременно обратите внимание на кровь… Думаю, у него похожая картина…

— Приведите сына ко мне... я постараюсь помочь вам, — тихо говорит Александр Васильевич, выводя Ирину из кабинета гематолога, слегка придерживая ее за локоть.

— Вы?.. — высвобождает руку Ирина. — Чем же?..

— Я не знаю... Сначала стоило бы его посмотреть…

— Ну, так идемте со мной, посмотрите... Он лежит здесь недалеко, в детском диспансере...

— Что, прямо сейчас?.. Вы все-таки находитесь в стационаре и...

— Но я ведь пойду в сопровождении лечащего врача, — вновь с вызовом смотрит на него Ирина. — Или струсили?!.

— Идем!..

* * *

... — Ты почему не спишь? — проснулся Александр, и, обняв Ирину, шепчет ей на ушко: — Ну-ка, засыпай быстренько!.. Ты должна утром быть в форме... Спи-спи!.. — сонно бормочет он, нежно гладя ее по голове, и засыпает сам.

А ей вновь вспоминается...

* * *

… Пуща-Водица, дома которой будто нечаянно забрели в древний смешанный лес и заблудились в нем. На аллеях перед ВНЦРМ густо дымят осенние костры. Ирина в теплом больничном халате вместе с кареглазой, черноволосой соседкой по палате не спеша возвращаются с утренней прогулки.

Около ворот они видят пустой «Икарус» и чистенький микроавтобус. А у проходной читают объявление:

«Сегодня в 19-00 в актовом зале состоится концерт и встреча-диалог с украинскими писателями».

Женщины проходят во двор клиники.

— Смотри-ка, — толкает Ирину в бок соседка так, что та морщится от боли, — для гостей, как всегда, банкетный зал готовят…

И действительно, сквозь окна столовой видно, как суетятся сегодня повара и официанты.

Женщины заходят в холл своего отделения, где у дежурного медпоста несколько больных окружили энергичную медсестру.

— Сашенька, а мне разве пантокрин не положен сегодня?! — клянчит у нее худосочный больной.

— Тебе?!. — меряет его ироническим взглядом медсестра. — Тебе пантокрин уже не поможет!..

Больные — кто весело, а кто горько — смеются.

— Девчата, — заметила медсестра Ирину с соседкой, — а ну, подходите давление мерить!..

Соседка быстро усаживается рядом с медсестрой. Та, обвязав ей руку манжетою тонометра, и накачивая ее, обращается к Ирине:

— А ты, зайчик, опять вчера синела?!.

— Ой, Саш, такой криз у нее был, жуть!.. Еле откачали, — говорит соседка, ободряюще глядя на виновато улыбающуюся Ирину. — Зато как мы сейчас славно погуляли... Погода сегодня прелесть!..

— Да уж, погуляли!.. — сокрушается медсестра. — Давление какое у вас было до завтрака, — смотрит в журнал. — Ну вот, 120/90, а сейчас 160 на 100... Погуляли!..

— Шурочка, не переживай! Когда я стою рядом с женщиной — у любой подскакивает давление! — гундосит худосочный больной, игриво прижимаясь к Ирининой соседке.

— Э-эх!.. Молчал бы уж, Дон Жуан, — прерывает его Саша — Садись, Ирина!..

Она измеряет давление Ирине. Мужчины продолжают галдеть.

— Да тише вы!.. — успокаивает их Саша. — Ничего не слышу!.. Ну-ка, еще раз!.. Ты, зайчик, помирать собралась, что ли?.. Ну и давление у вас, девчата, как хочет, так и скочет!.. У одной вверх полезло, а у этой упало совсем!.. Нет, солнышко, на моем дежурстве ты не посинеешь, — она усиленно массирует Ирине голову.

— Ой!.. — стонет Ирина. — Саша, пощади!..

— Не ценят вас женщины, Сашенька!.. Придите, помассируйте меня на ночь, в долгу не останусь, — сладко басит крепкий на вид брюнет.

— Шли бы вы отсюда, мужички!.. — просит Саша. — Надоели!.. Все, Ирина, — закончила она массаж, — а сейчас ты идешь на ЭКГ... Не забыла? У тебя талон на 12-ть, а потом — пойдешь к окулисту... Не опаздывай только!.. Эй, Федорчук! Иди-ка сюда, герой!.. — зовет она долговязого прихрамывающего больного. — Смотри, на моем дежурстве без фокусов!.. Понял?..

— Слушаюсь, начальник! — козыряет тот, но шутливый жест этот выходит вялым, видно, что больной очень слаб.

Поблекшие зеленые глаза на его землисто-сером лице сверкнули Саше слабым блеском и погасли.

— Шурочка!.. Мы вчера по сто граммов только — за выписку!.. Ты же видишь, в каком состоянии я выписываюсь?!. Бог весть, как и жить-то дальше?! — вздыхает он. — Вот мы и отметили убытие, так сказать!..

— А ну, дыхни! — просит Саша. — Ага!.. Вчера убытие отметили!.. А сегодня — закрепили?!.

— Сегодня?.. Сегодня самую малость — с устатку! — на прощание!..

В холл входит группа врачей и штатских в наброшенных на плечи халатах. В группе Ирина видит маленького сухонького главврача Центра, плотного низкорослого начмеда и своих добрых знакомых — писателей Бориса Павловича и Михаила, который внимательно вглядывается в нее.

— Писатели, — шепчет кто-то.

Ирина улыбнулась Михаилу, и тот, сразу узнав, подходит к ней. За ними удивленно наблюдает Александр Васильевич.

— Дорогие гости! А вот наш герой-пожарник, Федорчук, — один из тех, кто тушил крышу четвертого реактора... Вы уже на выписку приготовились, Николай Алексеевич?!. Как вы себя чувствуете теперь?..

— Плохо, — хмуро отвечает тот, боясь сказать лишнее, чтобы не учуяли запах спиртного.

По лицам врачей пробежали тревога и недовольство.

— А що у вас болыть? — сострадательно вопрошает Борис Павлович.

Стоя по стойке «смирно», как перед генералом, но все-таки слегка покачиваясь от слабости и от выпитого «с устатку», долговязый герой-пожарник коротко выпалил:

— Все!..

Тем временем Миша отводит Ирину чуть в сторонку:

— Ирыно!.. А я думаю: це вона, чи не вона?!.. Ты що, ликуэшься тут?..

— Нет, Миша... Видпочываю, — шутит она.

Они садятся в кресла почти у ног Александра Васильевича, стоящего с блокнотом и ручкой наготове, чтобы в любую минуту усердно записывать все замечания своего начальства, и вместе с тем время от времени не без интереса прислушивающегося к беседе Ирины со столичным писателем.

— Радый тэбэ бачыты, — целует ей руку Михаил. — Прыходь на зустричь сьогодни, обовьязково, добрэ?!..

— А як же, обовьязково прыйду…

— Ирина Михайловна, а вы были в кабинете ЭКГ, — вдруг наклонившись к ним, тихо, но нарочито строго спрашивает ее Александр Васильевич. — На который час вам назначена велоэлектрометрия?...

— На сейчас, — вздыхает Ирина. — До вэчора!.. — прощается она с Михаилом, который вновь целует ей руку.

И вот она проходит стеклянной галереей, уставленной по краям тепличными растениями в высоких деревянных кадках, к кабинету ЭКГ. Больных здесь нет. Постучав, она входит в кабинет.

— Входите! Давайте талончик! Раздевайтесь! Ложитесь туда, — как заведенная командует мужеподобная пожилая медсестра, сидящая против маленькой интеллигентной докторши. Ирина ложится, симпатичная молоденькая медсестричка укрепляет на ней датчики. Все три женщины выполняют свою работу бесстрастно, почти механически. Гудит кардиограф. Врач смотрит результат, потом, несколько удивленно, на Ирину.

— Сколько вам лет? — спрашивает она.

— Тридцать два, — отвечает Ирина, поднимаясь.

— Садитесь на велосипед!..

Ирина садится. Опять молоденькая медсестра подсоединяет датчики, измеряет давление на одной руке, пожилая — на другой, проходит к столу, записывает данные. Гудит кардиограф. Женщины заволновались.

— Крутите педали, — вздыхает врач, стоя у аппарата. — Нагрузка самая маленькая... Люда, покажи...

— Смотрите на спидометр... Следите, чтобы стрелка не заходила за эту цифру… Ясно?.. — объясняет молоденькая медсестра. — Поехали!..

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒