Йен Макдональд 8 страница

Скрежет вилки по сковороде вернул его к действительности. Сен придвинула к нему тарелку с яичницей, почему‑то серого цвета. По краям резинистой массы сочилась прозрачная жидкость.

– Ты тут на всех готовишь? – спросил Эверетт.

– Только по особым случаям. Обычно Макхинлит кухарит. Только у него гадость получается.

Эверетт содрогнулся.

– Есть идея. Давай я приготовлю завтрак?

– Оми готовить не умеют, – объявила Сен. – Так они устроены.

– В моем мире совсем не так.

– Ну, рискни…

– Ты мне еще спасибо скажешь.

Кухня была такая крохотная, что они с трудом протиснулись мимо друг друга, меняясь местами. И снова Эверетт уловил незнакомый мускусный запах. Почему Сен так пахнет? Что‑то очень земное, звериное. Это неправильно!

– Урок первый. – Эверетт выхватил сковороду из раковины. – Ни в коем случае не мой сковородку! При этом ты уничтожаешь естественный слой масла, и еда начинает пригорать. Протирай ее бумажными полотенцами с солью, вот так. Значит, говоришь, она твоя мама?

– Ага, приемыш.

– Приемная.

– Что‑что?

– Приемыш – это ты, а она – приемная мама.

– Ты, странничек, давай готовь, а разговоры – мое дело! Ты даже на палари нормально говорить не умеешь.

Эверетт сунул нос в кухонные шкафчики со множеством хитроумных выдвижных ящичков и полочек. Все здесь было устроено компактно, как в автотрейлере. На банках и пакетиках виднелись наклейки с пометками: Эгипет, Палестина, Марокко. Попадались надписи арабской вязью, и кириллицей, и еще какими‑то алфавитами, отдаленно напоминающими хинди, хотя Эверетт таких букв в жизни не видел. Пряностями почти не пользовались, многие пакеты вообще не открывали. Эверетт нюхом отыскал жестянку с испанской копченой паприкой.

– Твоя мама, значит. Капитан, – напомнил Эверетт, вынимая из холодильника куриные яйца. – Кстати, яйца для яичницы должны быть комнатной температуры. Всегда.

– Свалилась я ей на голову. У нее, понимаешь ли, амрийя.

– Что‑что?

– Амрийя. Это как обещание, только не ты его даешь, оно само у тебя появляется. Вроде как ты кому‑то по гроб жизни обязан, а эти люди так и не забрали долг, а вдруг когда‑нибудь явятся и надо будет отдавать.

– Она тебя удочерила из‑за этой… амрийи? – Чуть‑чуть масла в сковородку, только чтобы смазать дно, и наливаем слегка взбитые яйца. – А родители твои… С ними что‑то случилось?

Сен смотрела в окно, и глаза у нее были пустые, словно белый лед.

– Видал? Это «Леди Констанца». Хороший корабль. Видишь герб на носу? Львы, единороги и прочая дребедень. Это означает, что она – почтовый дирижабль. Перевозит почту по специальной лицензии Его Величества. Анни тоже мечтает о таком гербе. Бонару, еще бы. С таким гербом на носу живешь и горя не знаешь.

Эверетт выложил яичницу на тарелку, слегка посыпал паприкой и поставил перед Сен.

– У меня такого цвета никогда не выходит. – Она подцепила вилкой кусочек и осторожно попробовала.

Эверетт еле удержался от смеха – такой неприкрытый восторг изобразился на лице Сен. За время их знакомства он понял, что Сен никогда не скрывает своих чувств – ни плохих, ни хороших.

– О‑о, Эверетт Сингх… Это роскошно! Как у тебя так получается?

– Не добавлять молоко. От молока яичница становится жесткой. Снимать с огня, как только загустеет, и пусть доходит на собственном жару. А потом чуточку испанской копченой паприки для приправы.

Эверетт ел прямо из сковородки, прислонившись к плите. За узким кухонным столом они с Сен оказались бы практически нос к носу.

– Анни – это капитан?

– Не вздумай так ее называть! Только мне можно.

Льдистые глаза Сен вспыхнули злостью. То лед‑льдом, а через секунду – гроза.

– Как мне ее называть?

– Мэм, вот как.

– «Леди Констанца», значит, перевозит почту. А вы какие грузы возите?

– Запчасти из Лейпцига, требуху из Праги. Аспарагус из Данцига, кружева из Гааги. Стекло из Осло, шали из Кашмира, водку из Москвы и шелк из Алжира. Возим микросхемы из Сиэтла и варенье из Иерусалима, самоцветы из Джакарты и алмазы из владений «Де Бирс», и порнуху из Ниппона, такую, что ты бы слюнями изошел, Эверетт Сингх. Мы все возим, и живое, и ползучее, и ходячее, и говорящее, и крякающее, и сильно‑сильно блестящее. Я везде побывала, Эверетт Сингх. Наш маленький шарик весь кругом облетела.

– У нас тоже есть грузовые самолеты, но совсем не в тех масштабах.

– A‑а, видела я их. Они почти во всех мирах, мы вроде как исключение. Все из‑за нефти. По‑моему, в таком самолете летать неспокойно. Как они вообще не падают?

– Законы физики.

– Неестественно это. Против природы.

– В мире людей почти все против природы. Я тебе скажу, что естественно для природы: гнилые зубы и ранняя смерть от малейшей инфекции. Вот это будет по природе.

– О‑о, сурово ты! – Сен широко раскрыла глаза, слушая тираду Эверетта.

– Извини… Просто меня бесит, когда начинают говорить, мол, все, что от природы – то всегда правильно. Природа нас убивает, а наука спасает. Благодаря науке и самолеты не падают, и вот этот дирижабль держится в воздухе.

– Ладно, как скажешь. Наука вообще‑то бона. И все равно, не нравятся мне эти штуки с крыльями. Сел в такую, взлетел, промчался над миром, приземлился, вышел… Заходи следующий! Это не дом. Это не…

Эверетт буквально увидел, как Сен в последний миг удержала слово «семья», и видел, что она поняла, что он заметил. Лицо у нее стал пристыженным и сердитым. Потом холодное выражение сменилось любопытным.

– Слушай, Эверетт Сингх, ты – гость на моем корабле. Расскажи про свою семью. Так будет справедливо. Только погоди сперва… – Она подтолкнула к Эверетту опустевшую тарелку. – Там яичница еще осталась?

– Я могу сделать еще. – Не успел Эверетт выговорить эти слова, как его осенила потрясающая идея. – Лучше я кое‑что другое сделаю! Для тебя… и капитана. Для твоей мамы.

– Так, если я правильно поняла, люди из Пленитуды похитили вашего отца и переместили его в нашу вселенную. – Капитан Анастасия взяла с тарелки еще кусочек суджи‑халвы.

Эверетт, пока готовил завтрак, углядел в недрах кухонных шкафчиков необходимые ингредиенты: манную крупу и розовую воду. Поначалу он о них забыл, а потом восторги Сен подсказали ему, как можно стать не просто бесполезным балластом на борту «Эвернесс». Путь к сердцу лежит через желудок. Вот когда пригодились кулинарные вечера по субботам после матчей! Сен от простой яичницы‑болтушки с ума сходит – посмотрим, что она скажет, когда попробует настоящую домашнюю пенджабскую еду. Бабушка Аджит любое событие в семье отмечала самыми невероятными сладостями, грозящими полной потерей зубов. Для Эверетта сочетание манной крупы, розовой воды и сахара могло означать только одно: халва!

Капитан Анастасия благовоспитанно надкусила сладкий кубик.

– Ну вот вы тоже в нашей вселенной. Что собираетесь дальше делать?

– Найти его и спасти.

Анастасия Сиксмит умела выразить целую гамму чувств размером своих глаз. Сейчас они стали огромными от удивления. Эверетту и самому вдруг показалось, что это самая дурацкая идея, какая могла прийти в голову человеку с его уровнем интеллекта.

– Добрался же я сюда, правда?

Капитан Анастасия, расправившись с кубиком, жадно разглядывала оставшуюся на тарелке халву.

– Почему вашего отца похитили?

– Он ученый, физик. Специалист по квантовой физике. Он один из создателей нашего портала Гейзенберга – у вас его называют портал Эйнштейна.

– Я в этом не очень разбираюсь, но у нас есть свои специалисты по работе с порталами – Эйнштейна, Гейзенберга, как ни называй. Ничего плохого не хочу сказать о вашем отце, но, по‑моему, наши ученые не хуже ваших, а то и лучше намного. Портал на Землю‑2 открыли, когда я была еще маленькая. Мы вас опередили на десятки лет. Мистер Сингх, вы меня не убедили. Попробуйте еще раз. Возможно, вот это освежит вашу память?

Она вытащила из ящика стола «Доктора Квантума» и вдруг застыла, широко раскрыв глаза. Потом прижала палец к губам и вдруг резко стукнула кулаком по деревянной переборке.

– Сен! Прекрати подслушивать!

Капитанская каюта была такой же аккуратной и компактной, как и камбуз. Из стен выдвигались и откидывались самые неожиданные столики, стулья, полочки и ящички. Настенные лампы крепились на медных раздвижных кронштейнах. Эверетт не видел ни кровати, ни свободного пространства, где она могла бы находиться. Наверное, письменный стол убирался в стену, а на его место опускалась койка. Все было безукоризненно чистое. В крошечной каюте пахло сандалом и нафталином. Капитан Сиксмит перевернула планшетник экраном вверх – Эверетту ее движение напомнило, как Сен в поезде переворачивала карты. Каким‑то образом капитан Анастасия сумела открыть Инфундибулум. На экране замерцали бесчисленные вселенные.

– Моя дочь – как сорока, постоянно тащит в гнездо что‑нибудь блестящее. Ее каюта битком набита разными яркими штучками – и еще плакатами регбистов. Вот эта игрушка – как раз из таких, что ей должны понравиться, но вряд ли ты ее притащил из другого мира ради красивой световой композиции. Что это, звезды?

– Не звезды. Вселенные. Проекции.

Настал момент истины. Сейчас надо было рискнуть. Окажись Эверетт агентом таинственного Иддлера, капитан Сиксмит, не задумываясь, приказала бы выбросить его за борт. А сейчас она сидит и ест халву, приготовленную по рецепту его бабушки. Один раз она уже отняла у него Инфундибулум и точно так же легко может передать планшетник – вместе с самим Эвереттом – Шарлотте Вильерс. Ну что, Эверетт Сингх, доверяешь ты капитану?

– Это карта множественной вселенной. Не только Пленитуды, а всей Паноплии. Вообще всех параллельных вселенных.

Глаза капитана Анастасии раскрылись еще шире.

– Здесь хранятся координаты. С помощью этой программы, если есть портал, можно переместиться в любую точку любой вселенной. Так я попал к вам. Я не проходил через ваш портал Гейзенберга, а приземлился прямо на вторую палубу воздушного порта в Сэдлерз‑уэллс.

– Впечатляющее достижение, мистер Сингх. Не слишком ли ценное имущество для такого молодого человека – простите, сэр, сколько вам лет: тринадцать, четырнадцать?

– Это папа изобрел. Он придумал, как определить координаты, и нашел взаимосвязь между ними. Поэтому его и забрали: думали, что программа у него. А он отдал ее мне. Они его схватили, а данных при нем нет. Он знал, что я разберусь. Я уловил закономерность и переместился в вашу вселенную. Вот, хочу отца вытащить.

Капитан Анастасия двумя пальцами, словно пинцетом, ухватила последний кусочек халвы. Точным движением откусила верхушку сладкого кубика и сощурилась от наслаждения.

– Как вы намерены его вытаскивать?

– Узнаю, где его держат, проберусь туда и… и…

– И будете импровизировать?

– Сюда же я добрался!

– Да, действительно. Вы могли бы сильно упростить себе – и мне – жизнь, если бы попросту отдали им это… устройство.

– Инфундибулум.

– Хорошее имечко. – Капитан Анастасия откусила еще халвы. – Поменяйтесь с ними. У вас есть то, что нужно им, у них есть то, что нужно вам.

– Не могу, – ответил Эверетт.

– Почему же, мистер Сингх?

– Папа сказал – никому не отдавать.

«Только для тебя, Эверетт».

– Сейчас‑то он у меня, – сказала капитан Анастасия. – Вы мне его отдали.

– Вы сами взяли. – Эверетт подался вперед, глядя ей прямо в глаза.

– Вы сами взяли, мэм . – Капитан Анастасия проглотила последний кусочек халвы.

– Сдается мне, мистер Сингх, что ваш папа обошелся с вами не лучшим образом. Не спросил, хотите ли вы ввязываться в эту историю. Свалил на вас опасную вещицу, предоставил самому докапываться, что это такое и кому оно нужно, в одиночку сражаться с Пленитудой. Да еще и его вытаскивать. Что вам оставалось? Я бы на вашем месте поступила точно так же. – Она вытерла липкие пальцы о старую квитанцию. – У меня на корабле лишнего места нет, и пассажиров мы не берем. Однако это вот – бона манджарри, мистер Сингх. Вы превосходно готовите – для мужчины. Сен старается, но у нее усидчивости, как у комара. Макхинлит неплохой повар – для главного механика. Мне пригодится кок, а при случае – палубный матрос. Мистер Шарки вас взвесит, а мистер Макхинлит объяснит, что нужно знать, чтобы не убиться при первой же погрузке. От вас требуется, чтобы у меня на столе дважды в день появлялась самая лучшая еда, какая только существует в природе. Ланч – праздник, который всегда с тобой.

– Так я могу остаться?

– Можете работать, мистер Сингх. – Капитан Анастасия постучала в переборку. – Сен! Подбери ему нормальные шмотки.

Но Эверетт не ушел.

Капитан Анастасия вопросительно изогнула бровь:

– Да, мистер Сингх?

– Мой компьютер. Мэм.

Улыбаясь, капитан Анастасия протянула ему «Доктора Квантума».

Вывеска над лавчонкой гласила: «Бона шмотка». Бона: хороший, блестящий, симпатичный, вкусный, – мысленно перевел Эверетт. Шмотки: нарядные шмотки, спортивные шмотки. Сколько у тебя шмоток! В общем, одежда. Одно и то же слово в обоих мирах. Видимо, происходят от одного и того же корня, только здесь это слово принадлежит к особому языку воздухоплавателей: аэриш. А в мире Эверетта аналогичный жаргон ушел под землю, как вода, просочившаяся в почву. Остались всего несколько слов. Понимать аэриш на слух несложно: словарный состав близок к итальянскому. Главное – уловить общий принцип.

С виду магазинчик был вовсе даже не бона. Чуть в стороне от Морнинг‑лейн, в тени дирижаблей приютился целый улей улочек и переулочков. Крошечные лавчонки в одно окно укрывались от дождя полотняными навесами, почти смыкавшимися друг с другом посреди улицы. Эверетт всматривался в полумрак за мерцающими неоновыми вывесками: «Фарридж: канатных дел мастер»; «Ледвард и Оболуэй: налоги и акцизы»; «Эйд: оружейник»; «Электрооборудование Рэя»; «Сдобные пышечки и жареные петушки». Судя по мигающим за окнами огонькам, внутренние помещения уходили вглубь значительно дальше, чем позволяла архитектура переулка. Эверетт и Сен медленно пробирались сквозь толпу, от которой валил пар и отчетливо несло машинным маслом и электричеством. Чуть ли не каждый встречный считал нужным поздороваться с Сен, а она каждый раз останавливалась и отвечала на приветствия. Одному просто махнет рукой, с другим обменяется шуткой, отпустит комплимент или пожелает удачи. И каждому она показывала карту из своей колоды «Таро Эвернесс». В ответ собеседники улыбались, или смеялись, или хмурились, или посылали воздушные поцелуи.

Сен мимоходом утащила с жаровни пакет каштанов.

– Эй! – заорал торговец.

Сен выхватила из‑за пазухи карту и нахмурилась.

– Вижу, динари получишь. Скоро‑скоро!

– Ты и в прошлый раз так говорила! И в позапрошлый, и в позапозапрошлый! Вали отсюда, дармоедка!

Торговец замахнулся пнуть Сен, однако в его ворчанье не было злости. Жаргонные словечки порхали вокруг, подобно птицам, и постепенно у Эверетта сложилось впечатление, что Сен в порту – нечто вроде талисмана. Девочка‑чудо, уличная святая, свой собственный ледяной ангел. Если у красавицы дочки капитана Анастасии все хорошо – значит, и всем будет хорошо.

– Сюда!

– Сюда?

На вывеске у входа в полутемную лавчонку половина букв не горела: «БО А Ш ОТК». Одежда внутри висела на дешевых пластмассовых плечиках с наклеенными на них лицами, вырезанными из журналов. Должно быть, таким способом предполагалось создать впечатление, что вещи на ком‑то надеты. По мнению Эверетта, фотографии были скорее похожи на ухмыляющиеся засушенные головы. Сен смело проталкивалась внутрь между рядами пиджаков и курток. В магазине было холодно, пахло нафталином, отсыревшей шерстью и тем же странным мускусным запахом, как от Сен. У нее он волновал своей загадочностью, а здесь просто казался навязчивым и слегка жутковатым.

– Хей‑хо, дона Мириам! Вот, покупателя к вам привела!

От темноты в дальнем конце помещения отделилась невысокая пухленькая тень. Пройдя вперевалочку между высокими зеркальными шкафами и облупленными манекенами, словно из фильма ужасов, она вышла на свет и оказалась невысокой женщиной с лягушачьим ртом и внимательными черными глазками под буйной копной седеющих кудряшек. Одета она была в гаремные шаровары и серую вязаную кофту. На шее на цепочке висели очки в золотой оправе.

– Этому оми нужно бы позуше что‑нибудь подобрать, – сказала Сен.

– Ах, Всевышний! Где ты их только находишь?

Дона Мириам нацепила на нос очки, посмотрела на Эверетта сперва сквозь стекла‑полумесяцы, потом поверх, а потом совсем сняла очки, словно сравнивая, есть ли разница.

– Нужно, доркас, ох, нужно! – Хозяйка магазинчика так быстро обернулась к Эверетту, что он аж подпрыгнул. – Багаж‑то у тебя есть, цыпленочек?

Эверетт показал рюкзак, в котором был укрыт «Доктор Квантум». Эверетт не решился оставить планшетник на корабле, но в переулках, где его нещадно толкали со всех сторон, он начал сомневаться, правильно ли поступил.

– Багаж, говорю! Башли, динари. Метцы. Деньги, золотце!

Эверетт открыл бумажник. Сен выдернула всю пачку банкнот сразу и разложила деньги на прилавке.

– Помоги ему, дона Мириам!

– Эй, мне это нужно! – завопил Эверетт.

Дона Мириам уже шуршала банкнотами.

Сен сказала:

– Тебя взяли в команду – значит, будешь получать зарплату.

– Давай со мной, доркас.

Дона Мириам пальцем поманила Эверетта в глубь магазина.

– Стой смирно!

Она прикинула размер на глазок и отправилась за товаром, оставив Эверетта в одиночестве среди примерочных кабинок, темных и зловещих, как гробы. Дона Мириам раздела несколько лысых манекенов и начала стаскивать с верхних ярусов одежду на плечиках, орудуя длинной палкой. Она залезала на стремянку и рылась в застекленных витринах, при этом все время что‑то приговаривала, напевала и отбрасывала в сторону половину найденного. Тем временем Сен резвилась в освещенной части лавки и, радостно попискивая, выхватывала полюбоваться то куртку, то пару сапог. Для Эверетта поход в магазин одежды всегда означал одно и то же: стоишь около примерочной, пока остальные получают огромное и совершенно необъяснимое удовольствие, перебирая вещи, которые не собираются покупать.

– Вот, примерь!

Дона Мириам вручила Эверетту целую охапку одежды.

– Это леггинсы! Я такое не ношу.

Дона Мириам поморщилась, глядя на него поверх очков.

– Доркас…

– В моем мире…

– Что‑что?

– Он не здешний, – быстро объяснила Сен. – Иностранец.

– А произношение отличное.

– У него мама англичанка, – крикнула Сен.

Эверетт покорно потащил груду стильного тряпья в примерочный гробик. Переодеваться в нем было почти так же неудобно, как в общественном туалете. А леггинсы в конечном итоге мало отличались от спортивного компрессионного белья. Натягивая рубашку и длинные шорты с карманами в самых неожиданных местах, расправляя лацканы куртки и туго затягивая ремень на талии, Эверетт слушал разговор Сен с хозяйкой лавки.

– И где ж ты откопала этого дилли‑долли? Только не ври доне! Может, огли у меня уже не те, что прежде, но даже мне варда, что оми совсем не зо .

– Нельзя рассказывать, дона Мириам, только он очень даже зо .

– Ты аламо, что ли?

– У него бона лакодди и лалли бонару. А диш так вообще фантабулоза. Я успела варда чуть‑чуть, пока он мылся в душе.

– А он‑то к тебе как? Аламо?

– Нанте.

– Ну и дурень! Слушай, доркас, а может, он вообще насчет полонес не того?

– В смысле, оми‑полоне?

– А что, в Хакни всякое бывает.

– Мне нравятся девочки! – подал голос Эверетт. – Ну, так, в общем.

Последовала пауза, а потом два женских голоса одновременно разразились хохотом.

– Еще и парламо палари! – восхитилась дона Мириам.

– Хама саба апане ниджи бхаса'эм,[2] – объявил Эверетт на хинди, выбираясь из гроба.

– Ну, бона! – Дона Мириам захлопала в ладоши.

– Фантабулоза! – подхватила Сен.

Дона Мириам повернула к Эверетту зеркало, чтобы он мог рассмотреть себя в полный рост. Куртка, похожая на драгунский мундир, с золотым шитьем по воротнику и манжетам, очень шла ему. Свободного покроя шорты со множеством карманов, молний и ремешков могли бы стать гордостью любого байкера. Даже леггинсы, надетые под шорты, не портили общей картины, поскольку были незаметного серого оттенка. Все в целом смотрелось шикарно.

– Мне бы еще такой, знаете, платок на голову…

Сен и дона Мириам ужаснулись.

– Нет‑нет‑нет, не надо платка! Это совсем не зо!

– Вот что тебе надо!

Сен сунула ему в руки пару сапог. Сапоги были просто фантабулоза. Не очень высокие, черные, с кучей застежек и еще каких‑то финтифлюшек, совершенно злодейские сапоги. Эверетт натянул их на ноги, застегнул все пряжки, затянул шнурки и ремешки и покрутился перед зеркалом.

– А денег хватит?

– В подарок – от меня! – объявила Сен.

Дона Мириам громко кашлянула. Сен медленно обошла вокруг Эверетта, задевая его своим дыханием и рассматривая с ног до головы.

– Ну как? – спросил Эверетт. – Зо?

– Зо , – ответила Сен. – Еще как зо.

Она ухватила его за отвороты воротника и дернула на себя. Эверетту на миг показалось, что Сен его сейчас поцелует, а она вдруг вытащила прямо из воздуха карту и сунула ему за пояс. Дона Мария пожала ему руку и вложила в ладонь тоненькую пачку денег.

– Мягкого тебе воздуха, доброго странствия и попутного ветра!

После душного полумрака в магазине даже темноватый переулок Черчуэлл показался ослепительно ярким. Эверетт шагнул на мостовую во всем великолепии нового наряда. На одно‑единственное мгновение Большой Хакни принадлежал ему. Ну, может, не весь порт, а только лабиринт улочек в окрестностях Морнинг‑лейн. Ну, может, не весь лабиринт, а только этот переулок. Может, даже не переулок, а всего лишь несколько квадратных сантиметров грязных булыжников, которые занимали подошвы новых сапог. А может, просто собственная шкура. В сущности, это уже немало.

Эверетт вытащил из‑за пояса карту. На ней был старомодный черно‑белый рисунок – павлин, распустивший хвост, любуется своим отражением в зеркале. Внизу написано: «Гордость». «А разве гордость – это плохо?» – подумал Эверетт. В отсутствие терпких запахов магазинчика доны Мириам стал заметен аромат его костюма – неподражаемый запах новой одежды. Ценнее любых духов, потому что держится он недолго, всего лишь до первой стирки.

Эверетт вздрогнул, наткнувшись на Сен.

– Эверетт Сингх, ты сможешь бегать в новых сапогах?

– А что?

– Да просто надо бежать. И – раз, два, три!

Сен рванулась с места, как ледяная стрела, спущенная с тетивы.

Эверетт задержался ровно настолько, чтобы подтянуть повыше рюкзак, обычно болтавшийся ниже пояса, и за это время Сен чуть не скрылась из вида. Ну и скорость у этой девчонки! Она оглянулась на бегу, и ее глаза испуганно расширились. Эверетт тоже обернулся и увидел того типа с голландским акцентом, что угрожал ему накануне. Тип приближался так стремительно, что Эверетт уже мог бы по запаху изо рта определить, что тот ел на завтрак. Эверетт крутанулся на каблуках новеньких сапог и кинулся догонять Сен. А где она? Вокруг только незнакомые люди, еле успевающие отскакивать с дороги.

Из темной щели между двумя магазинами высунулась рука и за ворот втащила Эверетта в переулок, такой узкий, что он плечами задевал кирпичные стены с обеих сторон. Сен бежала легко и быстро, словно белая борзая. Она чутьем угадывала каждый поворот, каждый брошенный на дороге ящик или картонную коробку, все до единого склизкие очистки и обертки от конфет. Эверетт поскользнулся на апельсиновой корке и врезался в стену. Оглянулся – громадный голландец надвигался на него, подобно урагану. В тесноте переулка он не стал двигаться медленнее.

– За мной! – крикнула Сен, перемахивая через ящик.

Пропустив мимо себя Эверетта, она обрушила целую стопку коробок, громоздившихся на большом мусорном контейнере. Притормозила, ухватившись за край контейнера, и на всем ходу свернула в открытую дверь – Эверетт этой двери и не заметил бы. Он тоже схватился за контейнер, развернулся на девяносто градусов и бросился вслед за Сен.

Мешки с китайскими надписями, ящики с соевым соусом, коробки с лапшой. Спрессованные блоки вяленой рыбы, твердые, как цемент. Золотая статуэтка манеки‑неко, махающая лапкой. Сен, как буря, ворвалась в крохотную чадную кухоньку. Повара, бросив работу, размахивали большими ножами для рубки мяса и что‑то орали. Дальше – через тесный ресторанчик с жестяными столиками и расклеенными по стенам свежими газетами со всего света, где мужчины в длинных пальто и кожаных шапках с висячими ушами удивленно смотрели на них. Всего лишь пара детишек… И они спокойно продолжали поедать лапшу.

Сен и Эверетт выскочили за дверь на оживленную улицу.

– С дороги! – завопила Сен.

Толпа расступилась перед ними. Сен помчалась вперед, словно дикая лань, но и к Эверетту понемногу возвращалась привычная ловкость вратаря. Он догнал Сен и пристроился у нее за плечом. На бегу она искала взглядом лазейки, через которые можно было бы уйти от погони.

– Налево!

Она перепрыгнула через нищего, развалившегося у входа в переулок, где из вентиляционной трубы шел теплый кухонный пар. Эверетт, отстав всего на шаг, тоже перескочил через бородатого старика в пальто, подпоясанном веревкой. За ним через изумленного бродягу перемахнул и голландец. Неплохо он двигался при таком огромном росте.

Впереди показалась глухая кирпичная стена.

– Тупик! – заорал Эверетт.

Сен подскочила вплотную к стене и шлепнула ладонью по выключателю, а потом толкнула Эверетта в сторону. Сверху, из темноты, с грохотом спустилась пожарная лестница.

– Держись крепче, – шепнула Сен.

Голландец надвигался на них.

– Ну, гаденыш, сейчас ты у меня получишь…

Сен ногой выбила щеколду. Вверху раздался лязг металла. Голландец задрал голову и еле успел отпрыгнуть от падающего противовеса. Лестница рывком пошла вверх, унося с собою Сен и Эверетта. Широкое бледное лицо голландца, словно луна, упавшая на землю, быстро уменьшалось, оставаясь далеко позади.

– Прыгай! – крикнула Сен и сама спрыгнула в темноту.

– Но…

Некогда рассуждать! Оттолкнувшись от лестницы, Эверетт тяжело приземлился на невидимую снизу галерейку, идущую вдоль стены здания по правой стороне переулка.

– Ой!

Эверетт оцарапал коленки и ладони о железную сетку пола. Сен уже умчалась далеко вперед – она словно летела вдоль стены. Не сбавляя шага, она стала подниматься по зигзагообразной лестнице на крышу. Эверетт понесся следом и на самом верху остановился как вкопанный. Прямо над головой – так близко, что, кажется, можно рукой достать – парили в воздухе огромные грузовые дирижабли. Эверетт, медленно поворачиваясь кругом, читал названия и девизы, рассматривал гербы и другие изображения. Чего только не рисовали на корпусе: популярных актеров, драконов и виверн, ангелов, и демонов, и богов, и всевозможные мифологические создания.

– Эй! Не стой столбом! Иддлер всегда посылает своих уродов по двое, потому что они совсем тупые, в одиночку даже собственную задницу не найдут!

Эверетт с трудом оторвался от чудесного зрелища.

– Насмотришься еще. – Сен вдруг заметила кровь у него на запястьях. – О‑о, бедные твои руки! Хочешь, поцелую, чтобы не было бо‑бо?

Эверетт поспешно спрятал руки под мышками.

– Так что, правда это? – спросила Сен.

– О чем?

– Что ты оми‑полоне. Если да, то ничего страшного. Я таких много знаю.

– Я же сказал, мне нравятся девочки.

– Ты сказал: в общем. Может, ты бишный? Тоже ничего такого.

– Мне нравятся девочки, ясно? – сказал Эверетт. – А ты правда подглядывала, когда я мылся?

– Может быть.

– Это нехорошо. Нельзя нарушать личное пространство.

– Оми, на дирижабле нет личного пространства. И воду надо экономить. Надо же мне было проверить, может, ты ее там зря льешь. – Сен улыбнулась. – А ты мускулистый, хоть и возишься с компутаторами.

– Я еще в футбол играю.

– Да ну? Кем?

– Вратарем.

– A‑а, тот, другой футбол.

– А какой еще бывает?

– Ну, регби. Вот это мужская игра! А в футбол играют пижоны и фрутти‑мальчики, ага?

– В моем мире – ничего подобного. У нас футбол – игра для пижонов, в которую играют реальные пацаны, а регби – игра для крутых пацанов, в которую играют пижоны.

– Не нравится мне твой мир, Эверетт Сингх. Все вы там хлюпики. Ладно, мальчик‑зайчик, давай за мной. Не отстань, смотри!

Она побежала по крыше ровными размашистыми скачками. Эверетт не отставал. Он легко поймал ритм. Вверх до конька крыши, вниз по скату с другой стороны, пригибаясь под проводами, сыплющими искры, мимо дымовых труб и вентиляционных отверстий, из которых несло чесноком, имбирем и жареной рыбой. Между кровлями через переулок были переброшены шаткие деревянные мостики. Сен, выросшая в трехмерном мире дирижаблей, где вверх и вниз двигаешься так же естественно, как вправо и влево, перебегала через них, не замедляя шага. Эверетт посмотрел под ноги. Далеко внизу виднелись полотняные навесы и зонтики над прилавками уличного рынка на Морнинг‑лейн. Шляпы, макушки… Голову повело, и тут его за руку втащили на очередную крышу.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒