Сьюзен Джонсон 12 страница

– Я не могу двигаться, – прошептала она, когда наконец смогла говорить.

– Ты и не должна, – шептал он в ответ, томительно медленно скользя внутри нее, так что она рисковала потерять сознание.

Для человека, который испытал в жизни все, что можно было испытать, Этьен только сейчас открыл истинное значение любовного сумасшествия. Если бы огненное пламя ада ожидало его, он хотел быть с Дейзи, если бы Купидон направил свою стрелу в его сердце, он хотел быть с Дейзи, если бы его жена приставила пистолет к его виску, он хотел быть с Дейзи! Человек, имевший такой богатый опыт любовных отношений, вдруг понял, что существует другой вид любви, не такой, который он знал раньше и который теперь презирал.

Наконец он был счастлив.

– Ты мой, – сказала Дейзи с улыбкой.

– И помни об этом. Навсегда, – хрипло проворковал он.

– Навсегда, – согласилась она, испытывая блаженство.

Они остались этой ночью вместе, не заботясь о следующем дне. Два человека лежали рядом на старинной кровати два человека, для которых имели значение только их объятия и любовь.

Поздно ночью Этьен, обняв Дейзи, пробормотал под сводом балдахина:

– Напомни мне выдать премию моему кондитеру.

После того как она заснула, он держал ее в своих объятиях и смотрел на огни на реке. Странная грусть одолевала его. Он чувствовал, что его предыдущая жизнь прошла незаметно, как баржа за окном. Жизнь прошла с неимоверной скоростью в бессмысленной трате драгоценных дней, недель и лет, распыляемых в погоне за пустыми удовольствиями.

Его любовь к Дейзи дала ему время, чтобы осознать это. Жизнь ушла быстро, безжалостный сороковой день его рождения был только месяц назад. Его отец умер в сорок два. Переходный период, подумал он, наблюдая баржу, проходящую за окном.

Он не хотел, чтобы его попрекали эгоистичным желанием быть счастливым после двадцати лет выполнения своих обязанностей. Близость с женщиной, которую он любил, была ему крайне необходима.

Его династический брак был потертым и тусклым. Он был удобен для жены, чтобы внести свой вклад в ее пресыщенную жизнь, чтобы она могла занимать соответствующее положение.

Внезапно он почувствовал, что не может больше заполнять свою жизнь одними развлечениями. Достаточно. Жизнь была слишком коротка. А удача слишком неуловима…

Он наконец нашел женщину, которая затронула его душу, и он постарается сохранить ее.

Ворпреки всем Монтеньи, судьям и правилам его мира.

Герцог вздрогнул, когда, открыв глаза, увидел перед собой фигуру камердинера. Интересно, сколько Луи простоял здесь в почтительном молчании?

– В прихожей посетители, господин герцог. – Его голос прозвучал приглушенно, и на мгновение Этьен засомневался, правильно ли он его понял. Луи лучше него знал, как нужно обращаться с ранними посетителями.

– Почему они в прихожей? – поинтересовался он, поскольку если посетителям удалось миновать дворецкого Бернса и Луи, то это явно нуждалось в объяснении.

– Они настаивали на встрече с вами, господин герцог.

– Они?

– Архиепископ и вдовствующая графиня Монтеньи.

Должно быть, возмущение на его лице проявилось слишком явственно, потому что Луи тут же пустился быстрым шепотом перечислять события, предшествующие оккупации прихожей, находившейся всего в двух комнатах от спальни герцога. Выражение лица и тон Луи еще в большей степени, чем поток слов, свидетельствовали о масштабах усилий, прилагавшихся для того, чтобы удержать пришельцев на нынешнем рубеже.

– Они твердо намеревались пройти прямо к вам в спальню, ваша светлость. Простите, ваша светлость, может быть, распорядиться, чтобы их выдворили из дома?

Этьен оценил преданность Луи и какоето мгновение наслаждался перспективой выбросить из дома этого лицемерного кретинаархиепископа. С матерью Изабель, к сожалению, поступить так покавалерийски было невозожно. Поглядев на Дейзи, продолжавшую мирно спать в его объятиях, он снова повернулся к Луи:

– Дай им чаю и скажи, что я сейчас выйду, – и благодарно добавил: – Спасибо, Луи, что не впустил их. И все же камердинер был явно расстроен.

– Жаль, ваша светлость, что не я встретил их у дверей, но Берне сказал, что архиепископ буквально отпихнул его в сторону. Он ведь всетаки архиепископ, ваша светлость. Нельзя не считаться с последствиями сопротивления лицу такого сана.

– Конечно, ты тоже ничего не смог бы поделать.

– Берне и двое лакеев сторожат дверь в прихожую. Она заперта, монсеньор.

Этьен не мог сдержать улыбку, представив себе обоих «гостей» запертыми в прихожей. Оставалось надеяться, что они не пытались открыть дверь.

Спустя пять минут он был уже одет, Дейзи продолжала мирно спать в его постели. Заснули они довольно поздно, и, если бы его внутреннее ощущение времени не напомнило ему, что пора вставать для утренней прогулки верхом, он тоже мог бы еще спать. Интересно, а сколько Луи простоял бы у кровати в почтительном молчании?

Когда он оделся, Луи ожидал его с дымящейся чашечкой крепчайшего кофе. На несколько секунд он задержался у окна, чтобы выпить кофе. Движение по речной глади было в это утро довольно оживленным; солнце щедро заливало все вокруг весенним золотом, молодая листва на деревьях еще имела ранний, сероватозеленый оттенок. Ну что ж, он любил и был любим, начинающийся День сиял свежестью и чистотой, мир был полон ожиданий и надежд.

– Проводи меня, Луи. После такого кофе я могу встретиться и с этим засранцемепископом, и даже со святошейтещей.

Подойдя к запертой двери, Этьен отмел извинения Бернса и поблагодарил его и двух лакеев за то, что они не допустили нежелательного вторжения в его личные апартаменты. После этого в хорошо смазанном замке повернули ключ и «гостям» было объявлено о его прибытии.

– Мы разбудили вас. – Теща бросила неодобрительный взгляд на его домашний наряд – рубашка с короткими рукавами, брюки и сафьяновые шлепанцы на ногах. Ее слова прозвучали как официальная констатация факта, а отнюдь не как извинение.

– Да, это действительно так. Чем могу быть полезен? – голос герцога прозвучал довольно мягко и беззаботно. Ни парижский архиепископ, ни мать Изабель ни в малейшей степени не пугали его. Ему не было свойственно ни ханжество, ни скольконибудь выраженная религиозность; по его личному мнению, во Франции церковь несколько вышла за рамки приличествующей ей духовной сферы, а это относилось и к правительству, и к обществу. Впрочем, церковные ограничения мало заботили его.

Не успел он переступить порог комнаты, как архиепископ проговорил твердым и угрожающим тоном, словно выговаривал священнослужителю низшего ранга или воспроизводил заранее заученный текст:

– Церковь не может примириться с разводом.

У него явно прибавилось храбрости по сравнению с прошлым вечером, весело подумал Этьен, вспоминая тогдашнее постное бледное лицо архиепископа. Несомненно, благодаря твердой позиции его непреклонной тещи.

– Мне известно мнение церкви по этому вопросу, – вежливо ответил Этьен и направился к креслу неподалеку от обоих Монтеньи, которые испепеляли его взглядами, словно живые воплощения Божьей кары, только что доставленные с небес. – Тем не менее, французское законодательство предусматривает соответствующую процедуру. Надеюсь, что вы не для того поднялись в столь ранний час, чтобы обсудить со мной светские и религиозные нормы в этой сфере. Я совсем не…

– В роду Монтеньи никогда не было разводов, – перебила его мать Изабель. Она сидела, строго выпрямившись, ее голос отличался той же холодной четкостью, что и у ее дочери. Хотя она овдовела уже почти десять лет назад, но попрежнему продолжала ханжески носить траурночерный капор, скромно отделанный шнуром, черное платье единственным украшением которого служила бриллиантовая брошь, черные лайковые перчатки, с симметричной точностью уложенные на коленях.

– В семействе де Век тоже, – ответил герцог. Он восседал в кресле напротив, достаточно большом, чтобы разместиться в нем с комфортом. В руке он держал чашечку кофе; камердинер Луи стоял позади него по стойке «смирно», словно швейцарский гвардеец. – До этого случая – вкрадчиво добавил он.

– Мы не можем этого допустить.

Непоколебимая церковная догма, надменно попирающая элементарные права личности при посредстве французских законов, – для последнего десятилетия девятнадцатого века это выглядело слишком явным анахронизмом. И к тому же сильно раздражало. Если отвлечься от высоких материй, сидевший перед ним архиепископ был маленьким, как все Монтеньи, и Этьена так и подмывало спросить: и ты собираешься остановить меня? Однако вместо этого он вежливо заметил:

– К счастью или нет, это уже в зависимости от вашей точки зрения, но у вас нет возможности влиять на мою жизнь. Я – герцог де Век.

– Мы можем остановить вас через суд. – Голос архиепископа звучал неправдоподобно решительно, размышлял Этьен. Интересно, мать Изабель угрожала ему или пообещала щедрое пожертвование?

– Вы можете только попытаться остановить меня через суд, – взгляд Этьена вдруг стало отстраненным и далеким.

– Бурже не сможет вам помочь, – проговорила мать Изабель со столь знакомым презрением – в ушах Этьена эхом отдавался голос жены. – Он всего лишь крестьянин.

– У барьера в суде Лэтэв увидит, что обстоятельства рождения Бурже не имеют особого значения. – Этьен скрестил ноги, вручил пустую чашку Луи и откинулся на спинку кресла. – Еще будут… советы… или Берне может проводить вас?

Его вежливость имела свои пределы, как и смысл бесед с Монтеньи, к тому же в постели его ожидала прекрасная женщина, и это, пожалуй, в наибольшей степени вынуждало его сократить столь ранний утренний визит.

– Значит, вы не собираетесь проявить благоразумие? – со зловещей надменностью поинтересовался архиепископ.

– Я проявляю благоразумие, причем впервые за свою жизнь. Свой долг перед семьей за последние двадцать лет я выполнил уже тысячу раз. – Герцог понизил голос и очень медленно, с расстановкой, добавил, чтобы ни у кого не возникало сомнений в его намерениях: – Мое будущее принадлежит мне.

– Дети еще не достигли совершеннолетия.

Архиепископ говорил, словно испанский инквизитор в камере пыток, настолько в его словах сквозила уверенность, что они будут восприняты с почтительным вниманием.

От ленивой позы Этьена не осталось и следа: он выпрямился в кресле, его глаза сверкнули гневом, а пальцы добела стиснули подлокотники кресла.

– Если вы тронете их, Монтеньи, – низкий голос герцога дрожал от ярости, – то ваше сердце мне подадут на блюде под соусом.

– Вы угрожаете мне? – лицо архиепископа снова приняло мучнистый оттенок, как и накануне вечером.

– Да. – Глаза герцога сверкали изумрудным огнем.

– Вы… не можете угрожать мне, – заикаясь, проговорил архиепископ. Легкий толчок в бок со стороны графини поддержал в нем быстро улетучивающуюся храбрость. – Закон требует учреждения опеки… до тех пор, пока дети не достигнут возраста двадцати одного года.

– Закону, черт подери, лучше держаться подальше от моих детей, Монтеньи. Это и обещание, и угроза, и смертная клятва. Надеюсь, я выразился достаточно ясно? Беатрис, вы собираетесь подтолкнуть своего племянника к прежевременной смерти? – заметил он, увидев, как рука его снова пришла в движение. – Если вы желаете добра, лучше вспомните, как он неважно стреляет – отрывисто продолжал он, – никто не смеет трогать моих детей. Ни вы, ни Изабель, которая утратила интерес к ним с момента рождения. И менее всего суд, который продается и покупается по цене хорошей скаковой лошади. – Герцог резко поднялся, встреча была окончена – Берне проводит вас к выходу; и больше, – голос его был обманчиво спокоен, – не возвращайтесь.

Широко шагая, Этьен быстро шел анфиладой комнат, ведущей из прихожей в спальню, под аккомпанемент яростного биения пульса в висках. Он чувствовал, что лицо его горит от гнева. Они что, вправду думают, что его заботит позиция церкви в каком бы то ни было вопросе или волнует отношение Монтеньи к разводу? Идиоты! – внутренне кипел он. Церковь действительно занимала определенное место в жизни людей, но только не в его доме, да еще и с ультиматумами! Как смеет этот червяк грозить его детям, как смеет он думать, что у него есть право калечить теологическими догмами жизнь Жюстена и Жюли! Он убьет его без малейшего колебания, хотя этот проклятый трус наверняка спрячется за свою сутану или за юбку графини, если попытаться довести дело до дуэли.

Луи, который следовал за герцогом по пятам, был вынужден чуть ли не бежать, чтобы не отстать от быстро шагающего хозяина. Подойдя к двери в спальню, Этьен немного подождал, чтобы дать возможность Луи догнать его. Когда тот, пыхтя и задыхаясь, оказался рядом, герцог раздраженно бросил:

– Пожалуйста, еще кофе и завтрак, скажем… минут через двадцать. Думаю, что, убив его, я избавлю мир от совершенно бесполезного священника, – добавил он, как бы завершая утреннее меню.. Положив руку на дверную защелку, он повернулся к слуге с неожиданно веселой улыбкой. – Ну разве это не хорошая мысль, Луи?

– Да, господин герцог. Проследить, чтобы почистили ваши пистолеты? – Луи сопровождал герцога на несколько дуэлей – все еще популярный способ улаживания споров между мужчинами во Франции – и был не против снова оказаться полезным. – Детей нужно защитить, – убежденно закончил он, словно речь шла о его собственном потомстве.

Этьен ухмыльнулся.

– Пристрелив этого напыщенного засранца, я по крайней мере спасу Францию от еще одного лицемерного ублюдка… Хотя лицо его было такого воскового цвета, что, возможно, Луи, мне и не понадобятся пистолеты. Он может просто умереть от удара. Этот проклятый трус до сих пор, наверное, оглядывается через плечо. Значит, кофе и завтрак. Прекрасный день, не правда ли, Луи? – Настроение Этьена вдруг резко изменилось при мысли о теплой и чувственной Дейзи, ожидавшей его в постели.

– Да, господин герцог, – согласился слуга, правильно истолковав последнюю реплику хозяина. – Она очень привлекательна.

– Мадемуазель Блэк скоро станет твоей новой хозяйкой – он улыбнулся, словно охваченный энтузиазмом мальчишка.

– Очень хорошо, господин герцог. Я буду ждать этого с нетерпением. – Луи находился при герцоге еще до его вступления в брак, и ему было приятно видеть своего хозяина впервые за столько лет понастоящему счастливым. – Вы считаете, мадемуазель понравятся пирожные с орехами и медом из вашего поместья Кольсек?

– Да… да, конечно. – Этьен помедлил. – Я должен был сам подумать об этом. Спасибо, Луи, я думаю, ей понравится. Через двадцать минут?

– Ровно через двадцать минут, ваша светлость.

Завтрак был пышный, горячий и неспешный, от хрупких пирожных до последнего сладкого безе со взбитыми сливками, сдобренного горячим шоколадом. Солнце успело подняться довольно высоко, прежде чем герцог повернулся в кровати, чтобы снова позвонить Луи. – Тебе понадобится коечто из одежды, – объяснил он в ответ на вопросительный взгляд Дейзи. – Луи проследит за этим. Мы отправляемся повидать маму.

– Я не хочу, лучше я останусь здесь.

Этьен был особенно нежен этим утром, разбудив ее нежным, долгим поцелуем. Яростная и буйная страсть прошлой ночи сменилась почти болезненной мягкой чувственностью. Ее тело, как и сердце, пылало от любви к нему, и она не хотела, чтобы им чтонибудь помешало. Она была одержима эгоистичным желанием удержать его рядом – на расстоянии руки, взгляда…

– Я поведу тебя к маме, чтобы похвастаться. На белых простынях он казался еще смуглее; улыбающийся, чувственный, более совершенный, чем этого заслуживал любой мужчина.

– Нет, – слабо запротестовала Дейзи. – Позже…

– Да, а потом дойдет очередь и до этого, – беззаботно возразил Этьен, интуитивно ощутив ее настроение. Ему был знаком этот ненасытный огонь в женских глазах.

– А ты уверен насчет матери? – все еще колебалась Дейзи. – После той сцены в опере…

– Мать презирает условности еще больше, чем я. Поверь мне.

– Это относится и к твоему разводу?

– Ко всему. К тому же она никогда не любила Монтеньи, поэтому развод вовсе не будет ударом для нее. Мой брак устраивали опекуны отцовского наследства, а не мать. – Он проговорил это с какимто ленивым самоуничижением; насытившийся и удовлетворенный, он стал на время равнодушен даже к своим старым врагам.

– И ты даже не участвовал в обсуждении? – в ее голосе явно слышалось сомнение, хотя Дейзи понимала, что, согласно французскому законодательству, вдова получала минимальную часть наследства своего покойного супруга.

– Поскольку мне еще не было двадцати одного года юридически я не мог распоряжаться наследством. На горизонте маячила война с Пруссией, угрожавшая многим из наших восточных владений, и я планировал поступить в кавалерию, несмотря на яростное сопротивление опекунов. Если бы меня убили на войне, все досталось бы какомунибудь троюродному брату, которому еще не удалось допиться до белой горячки гдето в Индии. Естественно, что опекуны были напуганы. Ну, и я, конечно, осознавал свою ответственность, ведь во мне с детства воспитывали наследника титула герцога де Век. – Он потянулся, словно большой дикий кот, и продолжил невозмутимым тоном: – Ты ведь не хуже меня знаешь, что как женщина моя мать не могла повлиять на распоряжение наследством де Век. Мы оба понимали, что предложенный нам союз с Монтеньи будет, полезен.

– Полезен? – ей почемуто была неприятна мысль, что Этьен мог быть так циничен.

Он пожал плечами, смерив ее мгновенным взглядом изпод темных бровей.

– Они угрожали доходам моей матери, если до отъезда в армию я не женюсь и не обзаведусь наследником. Не возражай, – он поднял руку, останавливая ее, – для затяжной битвы в суде просто не было времени, даже если бы я и не согласился с их требованиями. Род де Век восходит к Шарлю Мартелю, – сказал он, понимая, что значит состоять в родстве с первыми французскими королями. – Я чувствовал себя обязанным сделать чтото. Да и все мои друзья заключали подобные бракиконтракты, а до этого – их родители. Мы ведь живем не на северных равнинах, где для вас свобода – естественное состояние, – его последние слова прозвучали както болезненно для состоятельного человека, наделенного и влиянием, и властью.

Дейзи осознала, как велика была личная свобода в культуре племени абсароки: брак заключался по обоюдному согласию, равно как и развод; женщины владели собственностью на равных началах с мужчинами; ухаживание было временем любви и веселья. Богатство при этом не относилось к предметам ни первостепенной, ни десятистепенной важности, а сама мысль о том, что ктото другой единолично может выбрать для вас пару, казалась совершенно нелепой.

– Прости, – она расслабленно потянулась и дотронулась до темной шелковой арки его бровей. – Я хотела бы оказаться там двадцать лет назад и увести тебя в свой вигвам.

Он ответил ей благодарной улыбкой.

– Теперь меня вполне можно… увести отсюда.

– Почти…

– Не сомневайся, – ухмыльнулся он.

Луи был послан к Аделаиде со списком необходимой одежды, и часом позже Дейзи и герцог сидели в заполненной цветами оранжерее, где воздух был насыщен ароматом гибискуса. Мать Этьена говорила, что ей очень приятно наконец встретиться с Дейзи. Герцог обнимал Дейзи за талию. Ее вначале поразило, насколько разными были мать и сын.

Герцогиня Доважерская была настолько же светлой, насколько ее сын темным – золотистомедовые волосы, глаза какогото удивительного оттенка цвета морской волны, а рост герцог, решила Дейзи, явно унаследовал не от нее. Изящно тонка – полный контраст сыну. Вероятно, она была достаточно юной, когда родился Этьен, потому что и сейчас выглядела очень молодо.

– Вы сделали Этьена очень счастливым, моя дорогая, – сказала приветливо Элоиза. – И я благодарна вам за это.

– Спасибо, – от всей души ответила Дейзи, думая о том, как легко любить ее сына. – Я надеюсь только, что… все будет хорошо, все утрясется.

– Вы имеете в виду с Монтеньи? Спасибо Господу за новый закон о разводе. Разве я не сказала тебе, что с этим браком пора кончать, как только закон вступил в силу? – повернулась она к сыну. – Но ты оказался слишком хорошо воспитан для этого.

– Да, мама более импульсивна, чем я, – снисходительно улыбнулся герцог.

– Ты просто не знал, что такое любовь, – проницательно отметила герцогиня.

– А ты знала? – парировал он. Насколько ему было известно, герцогиня годами развлекалась таким же образом, как и он сам.

– Я не рассказывала тебе всего для твоего же блага, – тихо сказала она. – Нелегко открыться комуто, когда любишь.

– Тайны матери… – Этьен одновременно поддразнивал и сочувствовал.

– Я научилась молчать задолго до твоего появления, мой дорогой, – отшутилась она. – Теперь скажи мне, что там архиепископ и эта твоя безликая теща наговорили сегодня утром.

Герцог едва заметным движением предостерег мать от дальнейших расспросов.

– Пустяки… визит вежливости, – небрежно ответил он. – Я надеюсь, что ты когданибудь съездишь с нами на скачки. Мой вороной отлично бегает последнее время, – сказал он, обращаясь к герцогине, чтобы уйти от скользкой темы.

– Архиепископ и твоя теща? – вмешалась Дейзи. – Почему ты ничего не сказал мне?

– Не о чем было говорить. – Это был чисто мужской ответ, предотвращающий дальнейшие расспросы.

Мать сразу ощутила напряжение в его голосе и, прекрасно зная «благородство» семейства Монтеньи, мгновенно уловила предупреждение в словах сына.

– Мне бы очень хотелось увидеть твоего вороного на бегах, дорогой, – сказала она, заполняя возникшую паузу. Герцог быстро улыбнулся ей.

– Хорошо. Тогда в пятницу. Не желаешь ли поужинать с нами сегодня?

– Я обещала принцу этот вечер. Мне очень жаль. А ты не хочешь составить мне компанию? Хотя предупреждаю, что на самом деле это почти дипломатический прием, там будет несколько послов.

– А ты будешь выполнять функцию хозяйки приема и станешь очаровывать всех колониальных атташе? – Этьен нежно улыбнулся матери. – Мама лучший посол Филиппа, – пояснил он Дейзи. – Она способна успокоить самую горячую голову министра иностранных дел, негодующего по поводу прохладного отношения к его колониальным проблемам. Она убеждает их в том, что по крайней мере парижские женщины понимают проблемы, стоящие перед их странами.

– Они все прекрасные люди, с вполне законными обидами. Мое искреннее сочувствие приятно им, дорогой. И ты это знаешь.

– Мама отвергла такое количество предложений выйти замуж за колониальных министров, что невозможно сосчитать.

– Как я смогу проследить за тобой, если уеду из ПаЭтьен – ответила она, поддразнивая сына.

очень нуждается в заботе, – добавила она.

– Ты впервые заметила, что я существую, когда мне исполнилось шестнадцать, – шутливо парировал герцог. Но по его тону не чувствовалось, что отсутствие внимания матери в детстве както задевало его.

– У тебя была Ренни, дорогой, которая была лучшей нянькой в мире. И ты любил ее больше, чем меня.

– Да, она была необыкновенной.

– Конечно. Прежде она была моей няней Ренни. Как видишь, я была достаточно щедра, отдав ее тебе.

– Да, – просто ответил он, интуитивно зная, что великодушие матери было искренним. Ренни любила его безоговорочно, безмерно, как и он ее. Не было ни одного дня в его жизни, чтобы он не думал о своей няне, несмотря на то, что прошло двадцать лет со дня ее смерти.

– Скажите, а у абсароки тоже бывают няни? – спросила Элоиза.

И конец их визита сосредоточился на любопытной беседе относительно детей и их воспитания – предмете, в котором, говоря откровенно, Этьен мало что понимал, но живо интересовался разговором. Его мать заметила его необычайный интерес, также отметила, что герцог никогда не приводил своих любовниц к ней на чай. Она всем сердцем желала ему счастья. Изабель отняла у ее сына слишком много времени. Он заслуживал большего.

– Не сердись на меня изза утренней истории, – сказал герцог, когда они уселись на мягкие сиденья кареты. – Мне не хочется спорить с тобой.

– А ты не должен ограждать меня от всей этой суматохи.

– Нет смысла говорить об этом. Их нет. Они ушли и не должны вернуться.

– Я просто хочу знать то, что мне положено знать. Я не ребенок и, надеюсь, не твое очередное мимолетное приключение, – спокойно сказала Дейзи.

– Тебе незачем об этом думать, поверь мне. Монтеньи глупы, – резко добавил он.

– О чем это ты?

Он колебался некоторое время.

– О моих детях, – мягко сказал он, – и о других вещах.

– Могу ли я чемнибудь помочь? – Несмотря на нежный, заботливый тон, он был явно расстроен.

– В жизни мне приходилось справляться с очень неприятными вещами. Школа адвокатов – это хорошая закалка. – Она усмехнулась. – Я умею быть очень жесткой.

Улыбка тут же смягчила черты его лица, изменив штормовую зелень глаз на более спокойный оттенок.

– Я люблю тебя, дорогая, за твою чуткость и ум, – он вскинул брови, – ну и еще за некоторые достоинства – шутливо добавил он. – Но и ум, и чуткость, и здравый смысл совершенно бесполезны, когда имеешь дело с Монтеньи. Они слишком толстокожи. Ну а теперь можем ли мы с тобой обсудить чтонибудь более приятное, к примеру, невообразимый цвет твоих губ, или маршрут нашего медового месяца, или имя нашего первенца?

Поддразнивая ее, он явно не желал обсуждать Монтеньи, и поэтому, любя его, она сказала:

– Вы выиграли, монсеньор де Век… на этот раз, – она улыбнулась, – но только потому, что слушаться вас очень приятно.

Он громко рассмеялся над ее шутливой капитуляцией. Откинувшись назад на обитое материей сидение, он задумчиво разглядывал ее, улыбаясь зелеными глазами.

– Ты ожидаешь какогото одолжения взамен на то, что слушаешь меня? – протяжно спросил он.

– Не знаю, что и придумать. Нет ничего, с чем ты не смог бы справиться, в этом я уверена, – глаза ее соблазнительно блестели.

Бросив взгляд на часы в карете, герцог понял, что сейчас перед ним возникла проблема, с которой он не знал, как справиться. С любой другой женщиной остановка возле ювелирного магазина эту проблему решила бы. Но не с Дейзи. Подумав, он решил действовать прямо.

– Ты не будешь возражать, если сегодня днем я поеду играть в поло?

Дейзи была одета в шелковое платье оливкового оттенка, ее волосы были свободно связаны сзади вышитой жемчугом золотой тесьмой. В интерьере кареты она выглядела, как одалиска. Приняв такую же ленивую свободную позу, как и он, она спросила:

– Ты имеешь в виду ту же игру, что и я? Не так ли? – Ее улыбка почти заставила его передумать.

Если она будет возражать, думал он, он изменит свои планы, в конце концов будут и другие матчи. Но его товарищи по команде расстроятся, они пока удерживают первое место в клубном чемпионате.

– Хорошо, я думаю, Валентин найдет мне замену.

– У тебя вторая позиция в игре, не так ли?

– Обычно да.

– И тебя трудно заменить третьим или последующим игроком?

– Теоретически да… Но день, проведенный с тобой в постели, привлекает меня больше, – подытожил он.

Она подумала о его просьбе, о том, что сама она последнее время проводит время в праздности, и поняла его обязательства перед командой, так как ее отец и братья тоже очень серьезно относились к игре в поло.

– Иди, – сказала она. – Я собираюсь подремать у Аделаиды.

Он был откровенно рад, словно маленький мальчик, которому позволили поиграть на улице, подумала она, довольная тем, что смогла сделать ему приятное.

– Ты уверена?

Его нерешительность была очаровательна, и она почти сказала: «Нет, я передумала», потому что ей отчаянно хотелось его. И ей потребовалось время, для того чтобы обуздать свои эгоистические чувственные желания. В конце концов она может заняться с ним любовью и ночью.

Она сказала:

– Уверена, я очень устала.

На самом деле его идея принять участие в матче была вне ее понимания. Они ночи напролет занимались любовью. Как у него хватает сил?

– Ты ангел, – он наклонился и легко поцеловал ее в щеку.

– Откуда ты черпаешь энергию? – мысль о полуденном сне все больше овладевала ею.

Герцог не стал ей говорить, что бессонные ночи были ему не в новинку, это могло вызвать недовольство, вместо этого он сказал:

– Тот кофе, который подает мой камердинер утром, может кого угодно удержать на ногах в течение нескольких дней. Кстати, ты его так и не попробовала. – Он мягко улыбнулся.

Дейзи однажды сделала глоток этого кофе. Он вполне мог оживить и мертвеца. Она предпочла чай. Ему же она ответила:

– Если хочешь, можно отменить встречу вечером. Ты будешь совершенно без сил.

– Нет, все будет в порядке. Я заеду за тобой в девять.

Аделаида выглядывала из окна во внутреннем дворе с самого утра, как только поднялась в этот день. Она готова была оказать Дейзи поддержку и окружить вниманием после омерзительного поведения Изабель в опере.

Она уже была в курсе раннего утреннего визита Монтеньи к герцогу, эта новость уже облетела парижских аристократов за утренним кофе, и это только усилило ее беспокойство.

Когда карета герцога вкатилась во внутренний двор, Аделаида помчалась с неподобающей поспешностью ко входу в зал и, запыхавшись, приветствовала Дейзи, когда та вошла.

– Хочешь чаю? – спросила Аделаида. – Может, поздний завтрак? – добавила она, взглянув на часы в холле. – У тебя все в порядке? Извини, но ты спала? Может, ты устала?

– Я утомлена, – ответила Дейзи со слабой улыбкой. – Но не слишком, – быстро проговорила она, заметив огорчение на лице своей гостеприимной хозяйки. – А чай – это замечательно, – вежливо добавила она, отложив на время свой сон.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒