Максим. Валентина

Максим

Волшебное видение – Золушка без одного ботинка – исчезло. Макс был уверен, что настоящая Золушка была именно такой – веселой, подвижной, похожей на мальчишку, с короткими волосами и глазами цвета… как же лучше назвать этот цвет? Цвета меда? Цвета шоколада? Нет, цвета корицы.

В тот момент, когда чудесная девушка с глазами цвета корицы повернулась и пошла прочь, Макс почувствовал, что остался один на свете. Даже о своем старом боевом товарище – велосипеде – забыл.

О старом боевом товарище, конечно, раньше надо было думать. Просто поменять резину на шипованную, и дело с концом. Ну или просто поставить его на зимнюю стоянку. Но погода была не зимняя, почему не поездить, пока можно? До вчерашнего дня он и ездил нормально. Все, как идиоты, по пробкам на машинах, а он – с ветерком на велосипеде. А вот вчера, конечно, надо было домой, а не в гости. Потому что небо вечером сделалось сиреневое и в воздухе запахло зимой – Макс на самом деле зиму любил, хоть и не говорил этого вслух.

Но так уж сошлось все вчера – и по делам надо было переговорить, и Сашок приехал из Дублина, и собраться решили у Сергеича, который у себя дома держит целую коллекцию вискаря. Ну и какое уж там! Где сидели, там и упали. То есть заночевали.

А утром по снегу, по льду, по лужам – на работу на велосипеде. Получилось как в старом анекдоте:

– А ситец у вас есть? Веселенький?

– Приходите, оборжетесь!

Только пришел на работу – так все сразу и набросились:

– Видел ты себя на Ю‑Тубе? Хорош!

– Что, закрыл сезон спектаклем?

– Макс, а знаешь, сколько у тебя просмотров?

Короче, понятно, кто‑то успел заснять на телефон его падение и выложить в Интернет. И теперь все кому не лень крутят ролик с Максом и ржут. Прекрасно!

Через несколько минут Макс уже смотрел видео на своем рабочем компьютере. Развернутый во всю ширину немаленького (29 дюймов по диагонали) монитора, велосипедист, в котором – увы! – нельзя было не узнать Макса, с размаху въезжал в лужу. Колесо проскальзывало на льду, велосипедист падал. Весь народ из IT‑отдела, собравшийся за спиной Макса, складывался пополам от хохота. И ведь не первый раз смотрят, сволочи!

– Хорош ржать! – сказал им Макс.

Но видео на этом не закончилось. Грязный велосипедист на экране запускал руку в лужу (Макс перед экраном болезненно поморщился) и… вытаскивал чью‑то подметку. Камера, качнувшись, стала уходить влево, и Макс сразу забыл про придурков‑подчиненных. Неужели сейчас появится его Золушка?

А вот и она, волшебное виденье! Целая гроздь сумок через плечо, смешное пальтишко до колен, длинный шарф, и все разноцветное – зеленое, фиолетовое, сиреневое, оранжевое. А главное, видно было, как она за велосипедиста переживает – ойкнула, вздохнула, испугалась, теперь машет рукой, кричит что‑то (черт, взвыл и проехал автобус: ничего не слышно), теперь задирает ногу, высоко, из ботинка торчит обмотанная чем‑то цветным ступня, а удивительная девушка хохочет.

Вот этот момент Макс отлично помнил. До того он думал только о себе, о работе, о велосипеде, а с этого момента начиная, стал думать только о ней – какие белые у нее зубы, какие теплые глаза цвета корицы. Он еще стоял как громом пораженный, а она уже засмущалась. И в глазах улыбка погасла, и губу себе прикусила. Но не стала долго расстраиваться – скорчила смешную рожицу и пошла.

И это Макс тоже хорошо помнил, он себе скомандовал: отомри! И что‑то тоже ей крикнул. Господи, что же он сказал? Наверняка глупость какую‑нибудь, как жаль, что не слышно опять ни черта! Куда они только все едут на этих своих машинах с утра?

И Золушка вдруг снова преобразилась. Перестала сутулиться, развернула плечи, повернула хорошенькую головку на точеной шее и посмотрела на него, как бы решая, стоит он ее улыбки или нет. Тряхнула головой – не буду думать! – и снова просияла улыбкой.

И ничего красивее Макс не видел в своей жизни.

Она еще махала рукой на экране, а он уже решил, что обязательно ее найдет.

А пока видео надо себе сохранить и попытаться хоть чуть‑чуть подправить – вырезать лишнее, насколько можно тряску убрать… потому что ведь урод какой‑то снимал. Инвалид. Придурок.

Кстати, о придурках. Они здесь еще?

– Эй, работнички, вы здесь еще?

Макс развернулся на своем вращающемся кресле. Работнички застыли полукругом вокруг Максова компьютера и тихо стояли, сжимая в руках кружки и карандаши.

– Всё! – весело объявил Макс. – Брекфаст‑шоу закончилось. Не пропустите наш следующий выпуск: самые эффектные падения со сноуборда! Работать, кстати, никому сегодня случайно не надо?

– Поняли уже, поняли, – сказали сразу из разных углов.

– Да, вот еще что, – неожиданно добавил Макс, – ребята, вы все равно уже каждый по разу просмотрели этот ролик, поставьте там, что ли, лайки, ладно?

– А?

– М‑м‑м? – теперь сотрудники IT‑отдела могли вести диалог только при помощи междометий.

– Я не поняла, Макс, тебе, значит, все‑таки понравилось видео? Мы думали, ты ругаться будешь, – это Таня вербализовала смысл междометий. Она дольше всех работала с Максом и поэтому завела вредную привычку говорить то, что думала.

Макс повертелся чуть‑чуть в кресле, покачал ногой в мокрой и грязной кроссовке (надо переобуться), посмотрел на сотрудников. Работничков. «До чего же я вас сегодня люблю, ребята!» – подумал он, но вслух ничего не сказал. Он все‑таки точно знал: нужно думать, что говоришь, когда говоришь то, что думаешь. Или не надо?

– Мне девушка понравилась, – сказал Макс.

– О‑о‑о! Эге‑ге‑ге! Ага‑га‑га! – завопил компьютерный народ. – Прекрасная девушка, отличная девушка, супер‑мега‑турбо‑девушка!

– А если этот ролик все станут смотреть, то и она себя увидит, и Макса тоже!

– И тогда все будет ого‑го и еге‑гей!

– Макс, ты только комментарий какой‑нибудь не забудь оставить, чтобы тебя все‑таки можно было идентифицировать.

– А мы начнем продвигать твой ролик. Да‑да! Ого‑го‑го!

Они еще вопили свои «ого‑го» и «эге‑гей», а он уже выставил их за дверь. К сожалению, сегодня предстояло много работать. Но сначала он сделает себе подарок: скачает ролик и поправит его. Не каждый день встречаются такие удивительные девушки. Максу, например, вообще не встречались. Ему все больше попадались цацы и фифы. Они гордо носили себя по фешенебельным местам и иногда столь же гордо себя дарили (не так чтобы очень редко). На вопрос «Что вы любите?» они отвечали: «Музыку». А на вопрос «Какую?» отвечали: «Любую». Макс совершенно точно знал, что нельзя любить любую. Сам он любил тяжелый рок, ненавидел «энц, энц» и засыпал под джаз. Но при этом очень уважал тех, кто любит джаз и засыпает под тяжелый рок. Ведь главное, чтобы человеку было что любить изо всех сил.

А Золушка с глазами цвета корицы явно что‑то любила, что‑то берегла и что‑то терпеть не могла. Она жила какой‑то своей жизнью, и Максу теперь до смерти хотелось узнать, что это за жизнь такая у Золушки? Что она любит? А что терпеть не может? Почему не боится быть смешной?

Макс улыбнулся и потер руки, устраиваясь поудобнее перед компьютером, – он обязательно это все узнает, а пока еще раз посмотрит видео с волшебной девушкой в ботинке без подметки, с глазами цвета корицы.

Катя

Катя прошла по гулким, пустым музейным залам и нырнула в дверцу, почти сливавшуюся со стеной. Музей, в котором работала Катя, располагался в одном из знаменитейших когда‑то московских дворцов, поэтому и дальше, за дверцей, тоже находились залы, но они уже не были ни пустыми, ни гулкими – здесь работали реставраторы. Стояли шеренги длинных и широких столов, варился в гигантских кастрюлях клейстер, в специальных ваннах промывались картонные плакаты. Здесь был самый лучший запах на свете. Здесь пахло старыми книгами, книжной пылью, книжными полками, а сейчас еще и плюшками с корицей и чаем….

Катя приостановилась на секунду, втянув чуткими ноздрями воздух.

– Чай, – она заложила руки за спину и еще разочек понюхала, покачиваясь с пятки на носок, – а чай сегодня «японская липа» из «Колониальных товаров» в Камергерском. Ох, сейчас чаю напьюсь, похвастаюсь новыми ботинками и расскажу про свои приключения! – проговорила Катя и, не глядя, поставила сумки на стул у входа.

– Вот спасибо! – донеслось со стула.

Катя вздрогнула, оглянулась и обнаружила своего начальника, сидящего в десяти сантиметрах от нее. С ее сумками на коленях. В руке он держал мобильный телефон, а сумки держались как‑то сами.

Катя ринулась за своими проклятыми торбами, они, конечно же, стали падать, начальник (видимо, не сумев преодолеть природные рефлексы) стал сумки ловить, и Катя с начальником стукнулись лбами. Бом! Катя упала на пол, начальник упал обратно на стул. Ну и сумки заодно упали уже окончательно.

Лоб у Кати гудел, как вечевой колокол.

Интересно, у начальника тоже гудит лоб? Наверное, да, и сильно, иначе почему бы он молчал?

Катя осторожно посмотрела на начальника и увидела, как тот сатанеет прямо на глазах: лицо у него медленно наливалось пурпурным цветом, а в обычно ничего не выражающих выпуклых глазах уже плескалось явное безумие.

«Ну, сейчас начнется», – подумала Катя.

И началось.

– Как? Как вам это удается? Как у вас это получается? Скажите мне, КАК?

– Что «как»? – тихо спросила Катя, уже зная, что лучше было промолчать.

– Как. Вам. Удается. Быть. Такой. ИДИОТКОЙ?!

– Это, видимо, риторический вопрос, – под нос себе пробормотала Катя, но начальник, к счастью, ее не слышал, потому что уже несся на всех парах дальше.

– Кто бы мне объяснил, почему, собственно, вы в рабочее время занимаетесь работой, не имеющей отношения к музею?

– Потому что вы мне поручили? – попробовала угадать Катя, но натренированный баритон начальника легко перекрыл ее негромкий голос.

– Мало того что в течение месяца наш программист готовил для вас материалы, потому что вы не изволите работать на компьютере! Вы что – совсем?

Катя не работала на компьютере, потому что у нее давно уже его не было. Тот, что служил ей в юности – с зеленоватым выпуклым экраном и системным блоком, похожим на тумбочку, – этот компьютер умер своей смертью много лет назад и не подлежал реанимации. А в музее у реставраторов не имелось компьютеров.

Поэтому Катя сказала так:

– У нас во всем музее два компьютера – один ваш, Андрей Николаевич, а другой у программиста. Нам на них даже посмотреть не дают.

– А вам кажется, что вы недостаточно смотрели на компьютер, стоя за плечом у программиста две недели подряд? Манкируя при этом своими прямыми обязанностями! Вы хотя бы понимаете, что…

Катя решила дальше не слушать. Интересно, а если бы она сказала, что с их музейными зарплатами в нерабочее время компьютер можно только разглядывать на полке в магазине. Выключенный. Что бы он тогда ответил? Уж придумал бы что‑нибудь. Тина говорит, что нельзя бросать попыток. Главное – наладить диалог. Когда он состоится, должна произойти… коммуникация. То есть они с Андреем Николаевичем должны начать друг друга понимать. Ха! Но Тина говорит, что нельзя отчаиваться, надо пробовать.

– Андрей Николаевич, с нашими зарплатами…

– А ваши дополнительные заработки? Сколько я для вас всех стараюсь, сколько работ вы получили через меня! Как тяжело мне далось решение позволить вам работать с объектами, не принадлежащими музею, прямо здесь. Но, как видите, я вошел в ваше положение. И вот, пожалуйста, результат! Вы прыгаете через мою голову, напрашиваетесь в гости к уважаемому человеку, ходите там у него по дому.

Катя в ужасе замерла, боясь услышать «оставляете следы босых ног», но реальность была хуже ее опасений.

– А если у Сергея Сергеевича что‑нибудь пропадет? В квартире? Проблемы будут у музея, а не у вас!

Тут Катя на самом деле испугалась.

– Андрей Николаевич, но ведь вы сами – как и всегда! – вели переговоры с заказчиком. И вы сами знаете, что он ни за что не хотел расставаться с книгой. Я сегодня посмотрела на книгу – ваш заказчик все правильно понимает: чем меньше ее таскать туда‑сюда, тем лучше. И библиотека у Сергея Сергеевича отлично оборудована, я действительно все могу сделать там. Он посмотрел сегодня на фотографии моих работ и даже аванс уже дал!

– Вот именно! – вскричал страшным голосом начальник.

– Именно что? – осмелела Катя.

– Вы вступили в переговоры без меня. И вообще, почему вы его зовете Сергеем Сергеичем? Что это еще за фамильярность?

– А как мне его звать? – удивилась Катя.

– Все! С меня хватит! – пуще прежнего закричал начальник, запустил холеные пальцы себе в волосы, тут же отдернул (чтобы не испортить прическу). – Уйдите с глаз моих.

Катя только вздохнула и пожала плечами, проглотив фразу «Мне в ваш кабинет уйти?» – стояли‑то они в ее лаборатории. Поэтому Катя только отступила на шаг назад, давая ему дорогу к двери.

– О боже! – возопил начальник. Дернул ручку в одну сторону, в другую, наконец вышел вон и ахнул дверью.

– Да, да, – задумчиво сказала Катя, почесывая подбородок. – «И вышед вон плакался горько» – это не про него, этот не плачет.

Катя подобрала свои сумки, аккуратно сложила их на стуле. И опять замерла, покачиваясь с пятки на носок.

– Коммуникация! – передразнила она серьезную Тину. – Коммуникация – это наше все! Тина, тебя обманули твои американцы. Это, может, у них бывает диалог, который заканчивается коммуникацией. А у нас тут пьеса «Чайка». Один произносит монолог со сцены про львов, орлов и куропаток, а другие сидят в своем болоте и не квакают.

Катя пожала плечами – какой смысл об этом думать? – и пошла на запах чая «японская липа». Но, уже уходя, все‑таки сказала воображаемой подруге:

– Зато, Тиночка, у меня новые ботинки, и я буду сейчас пить чай. А компьютер – ну что ж! Куплю я его себе рано или поздно. Когда‑нибудь. Когда денег на него соберу. Ква!

Валентина

Хорошенькая машинка Тины прилежно месила колесами грязную снежную массу, и ей оставалось совсем немного. Вереница машин привычно медленно ползла по Малой Бронной, и Тина продвигала свою машинку вперед по нескольку сантиметров в минуту. Странное дело, пробка сегодня не раздражала Тину. Ей было о чем подумать, но по дороге она не успела ничего решить. А в магазине, куда она ехала, предстояло налаживать коммуникацию. Тина, свято верившая в коммуникацию, подозревала, что лучше бы ей сегодня ни с кем не общаться, потому что велик риск случайно сказать что‑нибудь совсем не то.

«У меня же могут быть очень важные и серьезные проблемы. Я ведь владелец», – впервые за сегодняшнее утро подумала нечто внятное Тина, вдвинула свою машинку на узкое и неудобное, зато персональное, зарезервированное лично за ней место парковки. Машинка моргнула фарами и тихо квакнула. Хорошая машинка.

– Здравствуйте! – громко сказала Тина от порога, ни на кого не глядя. – Сделайте мне, пожалуйста, чашку чая. Вкусного. «Японскую липу», например.

– Здравствуйте, Валентина Викторовна! – сказало от вешалки прекрасное создание, глядя Тине в ноги. – А такого чаю у нас, наверное, больше нету.

Тина поморщилась: в магазине невозможно избежать имени‑отчества, но лишний раз слышать «Валентину» ей было неприятно.

– Гм, – сказала она, обращаясь к потолку, – давайте решим вопрос. Пошлем кого‑нибудь за чаем. А где, кстати… Саша, да?

В это время в магазин вбежала совсем молоденькая и тоненькая Саша, разогнавшаяся так, что не смогла вовремя затормозить, схватилась за вешалку, чуть не упала и только чудом не уронила ее. Вслед за Сашей в магазинное тепло влетело небольшое морозное облачко, отчетливо пахнущее сигаретным дымом. Тина ме‑е‑едленно повернула голову и сказала с материнской укоризной:

– Сашенька, вы так и не бросили курить?

Сашенька только собиралась что‑то ответить, как из недр магазина величественно выплыла похожая на корабль Роза Самуиловна, у которой были усы и огромные, как две дыни, груди. Роза Самуиловна зимой ходила в мохнатых кофтах, а летом – в «хламидо‑монадах», как она сама говорила. Роза Самуиловна маршировала, как гренадер, и говорила, как протодьякон. Она нарушала все эстетические представления Тины. И социальные тоже. И вообще все представления, которые у нее были. Но сделать с этим Тина ничего не могла. Роза Самуиловна досталась ей вместе с магазином: уже подписав все документы, бывший муж Тины между делом обронил, что попросит Тину посадить у себя «очень полезную тетку‑бухгалтершу, наследие советских времен, зверя в своем деле». «Ты ни о чем не беспокойся, – добавил он, – я ей сам буду платить, а она заодно и за вашими финансами на первых порах присмотрит». «Зверь‑бухгалтерша» присматривала не только за финансами, но и вообще за магазином. Тина делала вид, что не очень этим довольна, но следила лишь за тем, чтобы внешне ее статус владельца соблюдался. А до тех пор, пока никто не отвлекал ее во время долгих поездок по центрам мировой моды, где она закупала одежду, – до тех пор Тину вполне устраивало такое положение вещей.

Когда‑то, раньше, когда Тине нужен был гид по Италии, она брала с собой Катю. То есть сначала Тина и Катя не очень‑то дружили, но когда Тине понадобился переводчик для поездок в Италию, кто‑то из одноклассников сообщил, что Катя Дашкова, оказывается, работала в Италии, но вернулась недавно из‑за бабушки. Катя легко согласилась ездить (если ненадолго, сразу уточнила она), отказалась от гонорара, сказав, что оплаты дороги и гостиницы ей вполне достаточно.

– Я скучаю по Италии, – простодушно призналась она. – Понимаю, что это очень странно, но все равно скучаю.

Тина тоже скучала по своему международному колледжу. Товарищей по учебе давно разнесло ветром по всему миру, увидеть их было невозможно, поэтому Тина еще больше скучала.

А Катю она так полюбила, что уже не могла понять, как это в классе никто ее не замечал. Или она, Тина, не замечала?

– Ну и что, зато теперь заметила, – говорила себе Тина. Она всегда старалась мыслить позитивно.

Скоро Катя уже не смогла никуда ездить (бабушке становилось все хуже), Тина научилась управляться сама, но за Катей она приглядывала.

Тина обвела взглядом магазин и уставилась на потолок. И зачем она сюда приехала? Ах да, посмотреть, не нарушают ли подчиненные рекомендованное расположение платьев и сумочек.

– Да, Саша, и правда, сходи за чайком, – густым басом сказала Роза Самуиловна. – Заодно и булочек разных купи, зефира, пирожных. Денежку только возьми.

– У меня есть, – пискнула Саша и мгновенно исчезла.

– А вас, Валентина Викторовна, тут дожидаются.

Тина сразу же перестала разглядывать потолок и подобралась.

– Кто? Финансовая проверка? ДЭЗ? Пожарные? – очень тихо и напряженно стала спрашивать Тина.

– Лучше! – провозгласила Роза Самуиловна и широко повела рукой. – Братец ваш, Валентина Викторовна!

И вот оттуда, из святая святых, из очень советского кабинета Розы Самуиловны, в который она никого не пускала, вдруг появился Митя. Брат был, как всегда, в своем репертуаре: в пестрых штанах, похожих на юбку (шальвары, шаровары – как же они называются?), в расшитой бисером рубахе, меховом жилете. Полголовы у Мити оказалось выбрито, а уцелевшие волосы были изрядно длинны и заплетены в косу. В остальном братец выглядел прежним: загорелый, глаза блестят, крылья породистого носа раздуваются – манят его запахи и дальние ветры, жить ему интересно. Если бы он хотя бы иногда одевался во что‑то приличное, Тина, пожалуй, хвасталась бы им напропалую. Братец был хорош. Но он не только не одевался как следует, но и в Москве почти не бывал.

– Сестренка! – завопил одичавший в своих экспедициях братец. – Я тебе что привез с Алтая!

– Мы, собственно, поэтому и без чая, – с плохо скрытой гордостью добавила Роза Самуиловна. Митю она почему‑то любила как родного, ревниво следила за его успехами и опекала как могла. В скобках надо заметить, что к Тине «тетка‑бухгалтерша» относилась прохладно.

– Да, сейчас выпьем по паре стаканчиков, и я пойду корректуру вычитывать. Остальные материалы я уже сдал. А завтра я снова уезжаю. В тундру! Скажи, да?

– Столько работает Митенька, а вот нашел время сестру проведать, – пробасила Роза Самуиловна, и в ее голосе Тине послышалось неодобрение. Тина не знала, есть ли у бухгалтерши женатые сыновья, но если они были, то их женам приходилось несладко.

– Митя, ну скажи ты мне, пожалуйста, что можно делать в тундре? – иногда Тина делала попытки поговорить с братом серьезно. Публика в партере сегодня очень мешала, но что же делать.

– Валя! (Тина поморщилась.) В тундре сейчас как раз все самое интересное. Туда едет этнографическая экспедиция, и я вместе с ней со съемочной группой.

– Его будущий фильм уже заказал канал «Дискавери», – старательно произнесла сложное название Роза Самуиловна.

– Да, книжку уже ждут переводчики, – продолжал Митя.

– И следующая книга выйдет сначала на финском – как это увлекательно! – мечтательно закатила глаза Роза Самуиловна.

– И главное: столько работы еще впереди! – Митя радовался работе, как ребенок новой игрушке. – Ну ты знаешь, как это бывает у нас, географов!

– Ты единственный профессиональный географ, которого я знаю, – сухо заметила Тина.

– Тебе повезло! Ну иди сюда, я тебя обниму наконец! – радостно заключил брат и полез обниматься. Митин энтузиазм пер впереди него, как хороший локомотив.

– Это тебе повезло, Митя. Ты пошел на географический, потому что все ломились на юридический и экономический, а на географическом брали кого попало, – решила не поддаваться обаянию брата Тина.

– Я пошел на географический, потому что мне там было интересно. А вам объяснил так, чтобы поняли, – неожиданно серьезно ответил Митя. И сразу же снова просиял улыбкой. – Наконец‑то Сашенька вернулась! Ну что, барышни, по чуть‑чуть?

За спиной у Тины послышался грохот. Тина стояла не двигаясь, пока там что‑то долго рушилось, и когда оно дорушилось, она твердо решила, что с нее хватит. Они все сговорились, что ли?

– Делайте что хотите, выпивайте хоть целый день и магазин закрывайте – чего уж там! А я ухожу.

– Идите себе спокойно, – невозмутимо пробасила Роза Самуиловна, – мы здесь отлично справимся. У нас все под контролем.

– Сестра! – уже вслед ей прокричал Митя. – Хватит дурочку валять! Наконец‑то вокруг тебя приятная компания, а не толпа поклонников. Дай и мне жизни порадоваться!

– Ты и так все время радуешься жизни, – обернувшись уже от Патриарших прудов, крикнула Тина, – иди, порадуйся без меня! – Но все‑таки улыбнулась и помахала рукой.

Брат кивнул и большими скачками вернулся в магазин.

«А все‑таки холодно ему в этой дурацкой рубахе, – с удовлетворением подумала Тина. – Зато я теперь знаю, что делать. Не нужны мне новые поклонники. У меня полно старых. Вот среди них и найдем подходящего».

Тина расправила плечи и зашагала по дорожке Патриарших. По не замерзшему еще пруду плавал одинокий лебедь. Но ведь где‑то же есть ему пара? Обязательно должна быть.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒