ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Однажды утром Элис ураганом ворвалась к своей лучшей подруге. Бернадетта Митчелл с удивлением уставилась на нее.

— Ни за что не угадаешь, что выкинула наша Орла. — Элис буквально кипела. — Она забеременела. Никогда не видела ничего более безответственного. При других обстоятельствах я бы душу из нее вытрясла. А сейчас мне только и остается, что держать рот на замке.

— А ведь, кажется, Микки следовало быть осторожным, — проговорила Бернадетта, потрясенная этой новостью.

— Орла всегда могла обвести бедного Микки вокруг пальца. Держу пари, от начала и до конца это была ее идея.

— Очень странная идея, Элли.

— Ну, ты же знаешь Орлу. Ей всегда нужно было выделиться. Она даже умереть не может, как все люди. — Элис испуганно прижала ладошку ко рту. — Господи, какие ужасные вещи я говорю, Берни. Это все оттого, что я очень расстроена. И знаешь, что она сказала, наша Орла? «Это как одновременно рождаться и умирать, мам». Ох! — Элис расплакалась. — Все так плохо, что я могу проплакать до конца своих дней.

— Что сказал врач в больнице?

— Она еще ничего не говорила ему. Готова поспорить, с ним случится припадок.

— Ее могут заставить избавиться от ребенка.

— Только через мой труп. Орла, конечно, сотворила величайшую глупость, но что сделано, то сделано. Обратного пути нет. У тебя, кажется, кипит чайник, Берни. Если я сейчас не выпью чашечку, то упаду в обморок. Дети! — Элис высморкалась и вытерла глаза. — Ты волнуешься за них, пока они маленькие, и надеешься, что, когда они вырастут, все будет по-другому, но на самом деле все становится только хуже. Между Маив и Мартином происходит что-то очень странное, и Кормак ведет себя, как влюбленный кролик, с тех пор как эта девица Андреа вернулась в Лондон. А тут еще Орла… Иногда мне хочется, чтобы у меня вовсе не было детей, правда.

— Нет, тебе не хочется этого, Элли. Мы, женщины, без детей совсем пропадем. Вот твой чай. Давай перейдем в другую комнату. А ты разве не должна быть в салоне?

— Нет, мне нужно было быть в моем новом доме в Биркдейле, чтобы измерить, какие нужны занавески для окон. В пятницу я подписываю договор о покупке. — Элис вздохнула. — Ох, Берни. Я так ненавижу что-то подписывать. Помнишь то проклятое соглашение, которое заставила меня подписать Кора? С тех пор, ставя свою подпись, я до смерти волнуюсь, боясь снова попасть впросак.

— Да, хотелось бы мне, чтобы это я подписывала договор о покупке чудесного дома с окнами на поле для гольфа в Биркдейле, — вырвалось у Бернадетты.

— Мне бы тоже хотелось, чтобы это была ты. Лично меня просто тошнит от страха. Я предпочла бы, чтобы мои окна выходили на футбольное поле Энфилда или на Гудисон-парк. В гольф играют одни пижоны.

Новости об Орле привели Элис в дурное расположение духа, и она все видела в мрачном свете. Дом был великолепным, с большим, роскошным садом, с гостиной такой величины, что в ней запросто можно танцевать, двумя спальнями и потрясающей кухней. У Элис от восторга перехватило дыхание, когда она увидела в кухне встроенное кремовое оборудование, стены, выложенные плиткой в тон, пол цвета спелой сливы. Еще там был стол из сосновых досок, размером с ее старую кухню. Холодильник, газовая плита и автоматическая стиральная машина остались от прежних жильцов — пожилой пары, которая перебралась на жительство в Испанию.

Странно, но Элис до сих пор чувствовала себя так, словно ее вынудили переехать. Она случайно обмолвилась в присутствии Билли Лэйси, что только подумывает о переезде, а он обеими руками ухватился за идею вселиться в ее старый дом. В момент непонятной слабости она согласилась, что это неплохая мысль, хотя была абсолютно уверена, что Кора откажется. К несчастью, Кора согласилась, и с тех пор они с Билли, как мухи, вились вокруг нее, горя желанием узнать, когда же она наконец съедет. Элис даже не потребовался транспортный фургон. Те немногие вещи, которые не успели прибрать к рукам Кора и Билли, поместятся в багажник ее автомобиля.

* * *

— Ты когда-нибудь любила, Вик?

— Да, Кормак. Очень сильно.

— Это было взаимно?

Викки покачала головой.

— Нет.

— Парень, вероятно, был дурак дураком.

— Он — круглый идиот.

— Вик, ты сокровище. Ты осчастливишь мужчину, за которого выйдешь замуж.

— Ты пьян, Кормак. В таком состоянии ты будешь никудышным мужем для любой женщины.

Кормак мрачно уставился на свое пиво. Он не был пьян, просто слегка подшофе, но надоел Викки хуже горькой редьки. Они пришли сюда пропустить по стаканчику после работы, потому что Кормак сказал, что не может оставаться в одиночестве. Однако все его разговоры сводились к жалобе на Андреа: почему она не звонит ему? почему ее никогда не оказывается на месте, когда он звонит ей?

Откуда Викки знать? Она была рада, что его роман зашел в тупик, как только Андреа вернулась к себе в Лондон, — Викки не сомневалась в том, что это был настоящий роман, если судить по тому, как страстно они сжимали друг друга в объятиях, когда думали, что их никто не видит. А теперь снова пошли разговоры о том, что, возможно, Андреа опять пригласят для рекламы новых духов, «Нежность». В конце концов, Андреа была лицом фирмы «Лэйси из Ливерпуля». Глупо искать другое лицо — так, во всяком случае, считал Кормак, и это было, в общем-то, справедливо.

Викки с ужасом ждала приезда Андреа, потому что знала, что их роман вспыхнет с новой силой. Она понятия не имела, умирала ли Андреа от страсти к Кормаку так же, как он к ней, но эта девушка определенно была из тех, кому нравится, когда мужчина готов на лету подхватить любое ее желание.

— Как ты думаешь, может, мне поехать в Лондон и попытаться найти ее? — спросил Кормак.

— Тебе виднее, Кормак. Я ничем не могу тебе помочь.

— Почему это?

— Потому что меня это не касается, разве не так? Ты должен поступать, как считаешь нужным.

— Ты очень помогла мне, должен признаться. Понятия не имею, что делать.

Викки скривилась, но тут же вернула на лицо улыбку: даже в лучшие свои минуты она выглядела блекло, а нахмуренная вообще походила на пугало.

— На твоем месте я бы поехала в Лондон.

— Отлично! — просиял Кормак. — Я так и знал, что ты что-нибудь придумаешь. Я поеду завтра, после того как мы переговорим с коммерческим представителем насчет коробок. — Они подумывали о том, чтобы начать продавать свои товары оптом, упаковав их в красивые картонные коробки и затянув целлофаном.

— Всегда рада помочь, — отозвалась Викки и тут же пожалела о своем кислом тоне.

На следующее утро он явился в парадном светло-сером фланелевом костюме и в голубой рубашке с темно-синим галстуком. После полудня, когда они разместили заказ на коробки и представитель ушел, они спустились к его машине.

— Ты справишься сама? — бодро поинтересовался он, и Викки подумала: не откажется ли он от Андреа и поездки в Лондон, если она ответит, что не справится?

Она решила не уточнять. Как бы то ни было, раньше она не однажды оставалась наедине со своими — и рабочими — проблемами.

— Я ведь буду не одна. — После Рождества фирма приняла в штат еще четверых сотрудников. У них появились секретарь, который должен был печатать письма и отвечать на телефонные звонки, один человек работал в недавно организованном отделе упаковки, и еще две женщины трудились в большой комнате, которую стали называть цехом. — Я подумала, что, наверное, мне стоит сегодня вечером зайти к вашей Орле и подарить ей несколько пробных флакончиков «Нежности».

Он запечатлел целомудренный поцелуй у нее на лбу.

— Передай ей мои наилучшие пожелания, если пойдешь.

— Хорошо, Кормак. Желаю тебе приятно провести время.

Полными слез глазами она смотрела вслед удалявшейся машине. Вполне вероятно, что через несколько часов он будет сжимать в своих объятиях Андреа. Сегодня вечером они вместе лягут в постель. Ей была так тяжела мысль об этом, что в груди у нее возникла острая, режущая боль и ей показалось, что сердце раскалывается на сотни маленьких осколков.

* * *

Пока Кормак ехал на машине в Лондон, его сестру, Орлу, осматривал потрясенный врач, которому только что сообщили о ее беременности. С противоположного конца комнаты сердитые взгляды на нее бросала медсестра, растерянная и испуганная.

— Случайность, я полагаю, — холодно заметил врач. — В вашем положении следует быть более осторожной. Я незамедлительно организую вам прерывание беременности.

— Это не была случайность, — спокойно сказала Орла. — Это было сделано намеренно. И мне не нужно прерывание, я хочу ребенка, если вы ничего не имеете против.

Доктор потерял дар речи, медсестра возмущенно фыркнула.

— Раз уж вы спрашиваете, то как раз имею, — резко бросил врач. — Это самая большая глупость, о какой я когда-либо слышал. Если уж говорить откровенно, миссис Лэвин, вы умираете. Вы можете не успеть родить полноценного, доношенного ребенка. В вашем положении думать о рождении ребенка — чистой воды сумасшествие.

— А я и есть сумасшедшая, — согласилась Орла. — И я проживу достаточно, чтобы мой ребенок успел появиться на свет. Проживу . Клянусь. — Она усмехнулась. — Хотя, может быть, я не смогу кормить его грудью.

— И кто же будет его воспитывать? — бесцеремонно вмешалась в разговор медсестра.

— Весь Бутль.

— Как вы вообще додумались до этого? — возмутился доктор. — Завести ребенка в вашем положении!

— Ну, обе мои сестры ждут ребенка, а также моя старшая дочь. Я не хотела быть исключением. Кроме того… — Она заколебалась.

— Кроме того, что? — настойчиво допытывался доктор.

— Будь все иначе, я и не мечтала бы о том, чтобы родить еще одного ребенка. Я намереваюсь принести в мир ребенка, который при других обстоятельствах никогда не появился бы на свет. Мне кажется, это достойное завершение тех нескольких месяцев жизни, что мне остались.

Неожиданно лицо врача прояснилось.

— Миссис Лэвин, у вас какой-то извращенный образ мыслей, — сказал он. — Тем не менее я не могу не восхищаться вашим присутствием духа. Я немедленно передам вашу историю болезни в родильный дом, и мой друг, доктор Абрахамс, с сего момента будет наблюдать за вами. Я попрошу его держать меня в курсе дел. Можете быть уверены, он сделает все от него зависящее, чтобы у вас родился здоровый ребенок. — Он пошел к своему столу, и за его спиной Орла показала медсестре язык.

* * *

На стук Викки дверь дома на Перл-стрит открыла Элис.

— Привет, дорогая. Входи. Орла будет рада увидеть тебя.

Викки изумленно ахнула, когда ее провели в гостиную.

— Я не знала, что у вас вечеринка. — Все стулья были заняты, и люди сидели даже на полу. Верхний свет был выключен, комнату освещали только десятки свечей и ночников на каминной полке. От внезапного сквозняка язычки огня заколебались. Из стоящего в углу проигрывателя доносилась негромкая музыка: Фрэнк Синатра напевал «Райские деньги». В соседней комнате звучали голоса, на кухне гремели посудой.

— Это не вечеринка, — сказала Элис. — У нас часто так бывает. Тебе следует приходить сюда почаще, милая. Орла рада всем и каждому.

— Викки! — крикнула из другого конца комнаты Орла. Щеки у нее раскраснелись, а глаза горели ярче пламени свечей. В белом кимоно с красным рисунком и в красных туфлях на высоких каблуках она выглядела живее всех живых в комнате. Она чрезмерно накрасилась и навесила на себя слишком много украшений. — Поцелуй меня. Каждый, кто приходит сюда, должен поцеловать меня. Что ты хочешь выпить? Микки, кто-нибудь, налейте Викки выпить.

— Я бы хотела стакан белого вина, пожалуйста, — сказала Викки молодому человеку, который оказался двоюродным братом Кормака. Его звали Морис, вспомнила она. Викки подошла к Орле и поцеловала ее в щеку. — Я принесла тебе пробные флакончики наших новых духов. Они называются «Нежность».

— Ночь нежна, — промурлыкала Орла. — Давай-ка попробуем. — Она отвинтила крышечку крошечного флакончика и подушилась за ушами. Головокружительный аромат весенних цветов смешался с запахом плавящегося воска. — Боже, какая прелесть. Когда-нибудь вы с Кормаком станете миллионерами.

— Ты подсказала мне идею насчет наших следующих духов. Они будут сильнее пахнуть мускусом, это будут вечерние духи. Эти можно назвать «Утренняя нежность», а те, новые, — «Вечерняя нежность». Наверное, будет лучше, если мы станем продавать их вместе.

По своему обыкновению Викки попыталась раствориться в толпе и столкнулась в дверях с Морисом, который нес ей вино. Фиона улыбнулась ей с кушетки, приглашая сесть рядом.

— Спасибо, — прошептала Викки. — Кто эти люди?

— В основном, члены семейства Лэйси. Не забывай, нас четырнадцать, семнадцать вместе с Бернадеттой и ее детьми и двадцать пять, если считать родственников дяди Билли. Кто-то из соседей, кто-то из школьных друзей. — Фиона рассмеялась. — Когда я была молодой, то никак не могла понять, отчего это наша Орла пользуется такой популярностью. Насколько я могла судить, она ужасно обращалась со всеми, но они все равно любили ее. Я же старалась быть милой со всеми, но меня не любил никто.

— Я уверена, что это неправда.

— Чистая правда. До сих пор. Просто теперь мне наплевать.

— Никогда бы не подумала, что Орла… — Викки зарделась. Она чуть не сказала нечто совершенно бестактное.

— Умирает? — закончила за нее Фиона. — Да, это правда. Ты можешь произнести это вслух, мы все так говорим. Орла не возражает. Ты наверняка знаешь, что есть люди, которые устраивают целый спектакль из личной трагедии, ну так вот, наша Орла занята тем же. Чем хуже она себя чувствует, тем драматичнее будет развязка. Смотри, она даже сделала себе сценический макияж! Через несколько месяцев мы все соберемся вокруг ее постели, размахивая свечами и распевая гимны, а она будет ангельски улыбаться нам с подушки. Она получает удовольствие по максимуму. — Голос Фионы изменился, стал мягче. — Я просто восхищаюсь ею. До недавнего времени я не отдавала себе отчета в том, как сильно люблю ее. В одном ее мизинце больше характера, чем у любого из нас. Ты знаешь, что она ждет ребенка?

— Да, Кормак говорил. Это невероятно. И ты тоже — мои поздравления.

— Спасибо. Чувствуешь?

— Что?

— Атмосферу. Весь дом переполнен эмоциями. Они почти осязаемы. Иногда у меня просто перехватывает дыхание.

— Да, мне кажется, я тоже ощущаю это. — Но она не была частью этой атмосферы. Викки чувствовала себя скорее наблюдателем, нежели участником этих трагических событий, которые происходили в маленьком домике на Перл-стрит. Ей всем сердцем захотелось стать полноправным членом клана Лэйси, чтобы эти люди принадлежали ей, а она — им.

* * *

Кормак пристально глядел на окно третьего этажа дома в Кэмдене. Это было красивое, слегка обветшалое здание на деловой улице, по которой сплошным потоком шли автомобили в центр Лондона и обратно. Занавески на окне, которое так привлекло его внимание, были плотно задернуты, не впуская внутрь яркий свет замечательного майского утра. Вероятно, Андреа все еще спала после ночи, проведенной где-нибудь вместе со своим скотиной-приятелем. Может, они оба еще спали.

Кормаку он казался скотиной. Его звали Алекс. У него были грубые черты лица, необычная для банкира массивная, коренастая фигура, хриплый голос и жуткий акцент. Кормак возненавидел его с первого взгляда.

Андреа встретила его совсем не радостно. Она с видимой неохотой впустила его, отвернув лицо, когда он попытался поцеловать ее. Кормак приехал в Лондон вчера после обеда и направился прямиком к ее квартире. Алекс пока не появлялся.

— Я не отвечала на твои письма, потому что не хотела, — холодно сказала она. На ней были обтягивающие черные брюки и длинная шелковая блуза. Ее красивые ноги были босы, а ногти выкрашены в темно-красный цвет. — Кроме того, сразу после Рождества я уехала в Америку на съемки демонстрации мод. Мы ездили по всей стране. И только вернувшись на прошлой неделе, я обнаружила твои письма. Что за необходимость писать так часто?

— Я думал, мы любим друг друга, — запинаясь, проговорил Кормак. — Я думал… — Он с мольбой взглянул на ее прекрасное лицо. — Разве нет?

— Ты — может быть, милый. Я же совершенно определенно нет.

— Но ты говорила…

— В пылу страсти люди говорят всякое. И иногда жалеют потом.

— Я не жалею.

Выражение ее лица несколько смягчилось.

— Боюсь, ты меня неправильно понял, Кормак. Я полагала, что у нас с тобой просто небольшая интрижка, чтобы приятно провести время. Не буду отрицать, мне понравилось. Но это ничего не значит. — Ее гладкий лоб пересекла морщинка. — Я готова была поклясться, милый, что ты испытываешь те же чувства. Ты не показался мне безумно влюбленным.

В двери повернулся ключ, и в комнату ввалился человек в костюме в тонкую полоску, шляпе-котелке, с зонтиком и портфелем: Алекс.

— Это кто? — подозрительно — грубо, как показалось Кормаку, — спросил он.

— Помнишь ту маленькую работу, которую я выполняла несколько месяцев назад для компании под названием «Лэйси из Ливерпуля»? — защебетала Андреа. — Так вот, это Кормак Лэйси. Кормак, познакомься с моим другом, Алексом Эвереттом.

— Здравствуйте, — вежливо ответил Кормак, пожимая вялую руку Алекса. — Дай мне знать, Андреа, если согласишься выполнить для нас эту работу еще раз. Как я говорил, в июне мы запускаем духи.

— Я уверена, что соглашусь, Кормак.

— А почему бы ему не обратиться в агентство? — проворчал Алекс.

— Не будь таким букой, милый. Вполне естественно, что он решил обратиться ко мне лично. Я была очень дружна с Корма-ком и его партнершей Викки. Правда, Кормак?

— Очень дружна, — согласился Кормак.

Покинув квартиру, он подумал было сразу же вернуться в Ливерпуль, но почувствовал, что очень устал, и решил остановиться в гостинице поблизости. Он долго лежал на кровати, бездумно глядя в потолок, ощущая внутри какую-то звенящую пустоту и пытаясь разобраться, что же с ним не так. Заснул он только на рассвете. Проспав всего час с небольшим, Кормак поднялся, ушел из гостиницы и опять оказался под окнами Андреа.

Чего-то в нем не хватало, может быть, какого-то химического вещества в мозгах, ибо Андреа была права: он не любил ее. Кормак понял это почти сразу после того, как ушел из квартиры. Ожидал, что сердце его будет разбито, но обнаружил, что на самом деле ему все равно. Он думал , что влюблен. Он очень сильно хотел влюбиться, потому что так поступали все: влюблялись, женились или выходили замуж, заводили детей. Случилось то же, что и с Полой: он надеялся провести с ней остаток жизни и спокойно отдал ее Морису.

Андреа была мелким, ничтожным существом, говорил он себе, и если бы он так жадно не желал найти родственную душу, то не попался бы на эту удочку.

Но почему он не сводил взгляда с окон Андреа, этого ничтожного создания? В любую минуту она могла появиться здесь в сопровождении своей скотины-банкира в дурацком котелке.

Кормак не мог ответить на этот вопрос. Он так напряженно вглядывался в окна Андреа, ярко сверкающие в лучах солнца, будто ждал, что они подскажут ему ответ.

Что-то умерло в нем, оборвалась какая-то связь в ту ночь на его двадцать первый день рождения, когда тетя Кора поведала ему, что Элис не его родная мать. С тех пор он не мог никого полюбить. В сердце Кормака поселилась вечная зима. Он больше не был уверен, что знает, кто он такой на самом деле, откуда взялся и какое место занимает в этом мире.

Если бы Викки была рядом, чтобы он мог рассказать ей, что чувствует! Он мог разговаривать с Викки о чем угодно и так, как никогда и ни с кем не разговаривал. Кормак никогда не обсуждал того, о чем ему рассказала тетя Кора, потому что не чувствовал в этом необходимости. Но теперь такая нужда появилась. Викки скажет ему, что с ним не так. У нее были ответы на любой вопрос, она находила решение любой проблемы. Ему срочно нужна была Викки! В гостинице, где он остановился, была телефонная будка.

Кормак помчался обратно в гостиницу. В фойе он вывалил мелочь из карманов и сложил монеты столбиками: пенсы, шестипенсовики, шиллинги. Он уже собрался набрать номер фабрики, как вдруг сообразил, что еще нет восьми, значит, Викки была дома.

— Слушаю. — В ее голосе чувствовалась готовность помочь.

— Викки, это Кормак. — Слова, торопясь, выскакивали пулеметной очередью. — Мне нужно поговорить. Я в ужасном состоянии, Вик. Кое-что случилось.

— Кормак! Ты попал в аварию? С Андреа все в порядке? Ты все еще в Лондоне?

— «Нет» на первый вопрос, «да» на все остальные. О, черт! Этой штуке нужны еще монеты. Подожди минуту.

— Дай мне номер, и я перезвоню, — решительно сказала Викки. — Междугородный разговор поглощает столько монет, что не успеваешь их бросать.

Кормак запихнул кучу мелочи в автомат, протараторил номер, повесил трубку и тут же схватил ее снова, когда через несколько секунд телефон зазвонил.

— Помнишь, как ты однажды спросила, почему я называю маму «Элис»? — сразу же выпалил он, опускаясь на черный пластмассовый стул. По его щеке прошлись длинные листья какого-то растения в кадке.

— Я помню, Кормак. И ты теперь, год спустя, звонишь мне из Лондона, чтобы сказать это?

— Дело в том, что она — не моя мать. Моя родная мать — тетя Кора. Я родился в ту же ночь, что и Морис, и Кора подменила нас в роддоме. — Голос его поднялся до плача. — Ох, Вик! Я не знаю, кто я. Мне кажется, что я — не тот человек, которым хотел быть, которым всегда себя считал. Я — кто-то совершенно другой.

На другом конце провода воцарилось долгое молчание, пока Викки переваривала эту сногсшибательную новость.

— Не говори глупостей, Кормак, — наконец сказала она. — Ты — Кормак Лэйси, и всегда был им. Ты принадлежишь Элис. Она принесла тебя домой из больницы и воспитала. В том, что касается Элис, ты — ее сын.

— А в том, что касается тети Коры, то я — ее сын.

Последовала еще одна пауза, потом каким-то незнакомым, чужим голосом Викки произнесла:

— Но такого не может быть.

— Может, Вик, может. Я почему-то поверил Коре, когда она сказала, что подменила меня Морисом. Это как раз в ее духе. — Кормак вздрогнул всем телом. — Она — сама сатана.

Потом Викки заговорила голосом, который Кормак называл «учительским»:

— Я удивляюсь тебе, Кормак. Все считают тебя таким умным, как ты мог проглядеть такой важный факт?

— О чем ты говоришь? Какой важный факт?

— Что у пары с карими глазами не может родиться голубоглазый ребенок. Это как-то связано с генами. Я полагала, что это известно всем. У твоего дяди Билли карие глаза, и у твоей тетки Коры тоже — я помню, что еще обратила внимание на них на свадьбе Фионы.

— Не у всех такой энциклопедический ум, Вик, — обиженно заметил Кормак. — Нельзя же требовать от людей, чтобы они знали все. — Он задохнулся. — Значит ли это?..

— Это значит, что если правда то, что твоя тетка поменяла тебя местами с Морисом, то ты с самого начала не был ее сыном.

— Тогда чей же я сын? — вскричал Кормак, хватаясь за голову. В фойе гостиницы вошел мужчина с чемоданом и странно посмотрел на него.

— Может быть, нянечки перепутали вас с самого начала, — здраво предположила Викки. — А Кора просто вернула тебя на положенное место.

— Как бы я хотел в это поверить, Вик! Мама много раз говорила, что в ту ночь, когда я родился, на земле царил ад кромешный. Тогда был воздушный налет, и люди то прятались в подвал, то выходили оттуда. В больницу привезли женщину, которую нашли под обломками ее дома и которая вот-вот должна была родить. Черт возьми, да я могу быть чьим угодно сыном.

— Ох, Кормак, не думай об этом сейчас. Возвращайся домой. Только поезжай осторожно. Мы поговорим об этом сегодня вечером за ужином.

— Хорошо, Вик. — У него дрожал голос. — Жду не дождусь встречи с тобой, Вик.

— Я тоже, Кормак.

Он положил трубку. Разговор с Викки породил больше вопросов, чем ответов, но он все равно почувствовал себя лучше, намного лучше. Кормак потянул носом. Из обеденного зала долетел запах жареной ветчины, и внезапно он ощутил сильный голод. Во время его рождения произошло какое-то недоразумение, но какое это имело значение теперь, через столько лет? Возможно, Кора действительно переложила его в нужную кроватку. Если так, то он должен быть ей благодарен. После обеда он позвонит матери; у него еще оставалось много мелочи. Они почти не разговаривали с тех пор, как она переселилась в свой новый роскошный дом в Биркдейле. А потом он вернется домой к Викки.

* * *

Каждый раз теперь, вставая с кровати и отдергивая занавески, Элис испытывала странное чувство, видя свой собственный сад и необозримое пространство небес над ним. Кроме пения птиц, до нее не доносилось ни единого звука. Она так привыкла натыкаться взглядом на тесно скученные дома на противоположной стороне улицы, слышать звон бутылок молочника, шум машин, голоса людей, спешащих на работу!

Элис заметила, что стала все раньше и раньше уходить к себе в салон, а возвращаться домой все позже. Этак скоро она и ночевать будет там! А что она будет делать зимой? Элис было страшно подумать об этом.

Ей было скучно без соседок, не хватало библиотеки и почты за углом, знакомых магазинов. По каждому случаю, даже чтобы попасть на мессу, приходилось садиться за руль.

Бернадетта утверждала, что она просто не дает своему дому возможности полюбить его. Она пришла к ней в гости, провела рукой по кремовой поверхности кухонной мебели, выглянула из окна в чудесный сад, где играли Руфь и Иан, и сказала:

— Как здесь красиво, Элли! Ты скоро привыкнешь.

— Надеюсь, что это когда-нибудь случится, Берни. Я стараюсь изо всех сил. — Бернадетта была единственным человеком, который знал, что ей здесь не по себе. — Что сделали с моим старым домом Кора и Билли?

— Не знаю, милая, да и откуда мне знать? Не думаю, что они пригласят меня оценить это. — Она окинула Элис суровым взглядом. — Беда с вами, Элис Лэйси: вы заработали кучу денег, но не можете распорядиться ими в свое удовольствие.

Элис вздохнула:

— Я отдала бы их, да вот никто не берет. Только Орла позволила мне купить ей автомобиль.

— Раз уж мы заговорили об Орле, как она там? Я не видела ее уже несколько дней.

— Сводит с ума всех, включая Микки, хотя тому это нравится. Никогда не думала, что в ее состоянии можно заставить нервничать стольких людей.

* * *

Маив Адамс ощутила первые признаки того, что могло быть схватками, вскоре после завтрака. Мартин только что ушел на работу. Она посмотрела на часы, спокойно сделала себе чашку чая и стала ждать следующего приступа. Он случился через полчаса и был сильнее первого. Ребенок просился на свет!

Снова взглянув на часы, она вымыла посуду и стала заправлять постели, когда внизу у нее возникла такая боль, для описания которой уже не подходило слово «приступ».

Маив осторожно спустилась вниз, взяла приготовленный заранее чемоданчик, потом стала быстро звонить: вызвала такси, сообщила в больницу в Саутпорте, что уже едет к ним, потом позвонила Мартину на работу, чтобы предупредить, что он скоро станет отцом — если, конечно, ему интересна эта новость, — и, наконец, известила свою мать. В завершение она позвонила сестрам, чтобы сказать им, что первый из четверых Лэйси, которые должны были родиться в этом году, вот-вот появится на свет.

— Удачи, сестренка, — пожелала ей Орла. — А у меня уже начинает округляться животик.

В такси она старалась дышать глубоко. Водитель заверил ее, что однажды ему пришлось принимать роды на заднем сиденье своего авто, так что можно не беспокоиться, если ребенок появится прямо здесь. Тем не менее Маив все равно волновалась. Схватки становились все продолжительнее и болезненнее.

— Вы кажетесь очень спокойной, — улыбнулась ей няня, когда она вошла в приемный покой больницы, а водитель такси шел следом, неся ее чемодан.

— Знаете, не люблю суеты.

Роды прошли быстро, хотя и были очень болезненными, но Маив по-прежнему не суетилась и не устраивала истерики. Она просто стиснула зубы, глубоко дышала и терпела. Ее малыш родился через час. Он весил восемь фунтов и три унции.

— Какой красавчик! — сказала акушерка.

— Все дети красивые, — невозмутимо отозвалась Маив. — Можно мне подержать его? Я ждала этого момента почти тридцать шесть лет.

— Только одну минутку, дорогая. Нам еще надо наложить вам швы. По крайней мере, три шва.

Маив усадили в кровати, подложив ей под спину подушку, ребенка завернули в пеленку и дали ей в руки. Он был большой и теплый. Настоящий. Он был настоящим, живым ребенком, с настоящими ручками и ножками, замечательными маленькими пальчиками, курносым носом, крохотным розовым ротиком, почти без волос, с сонными голубыми глазенками. И он мог двигаться. Он мог размахивать руками и ерзать. Он мог издавать писклявые, хриплые звуки — самые сладкие звуки, какие она когда-либо слышала. И это был ее ребенок! Маив Адамс наконец-то стала матерью. Спокойствие оставило ее, и она разрыдалась. В этот момент в родильную палату вошел Мартин, растрепанный, со сбившимся набок галстуком.

Он подошел к кровати, посмотрел на нее, потом на ребенка:

— Итак, ты добилась своего. — В голосе его отсутствовали эмоции.

— Да, я добилась своего, Мартин. Это наш сын. Я думаю, что мы можем назвать его Кристофером. — Маив вытерла глаза уголком детской простынки. — Разве он не красив?

Мартин придвинулся поближе.

— У него нет волос.

— Многие дети рождаются безволосыми. Они скоро вырастут. Хочешь подержать его?

— Не знаю. Я могу уронить его. — Он подошел еще ближе. — Он не похож ни на кого из нас.

— У него впереди масса времени, — безмятежно откликнулась Маив. — Мне кажется, он немножко похож на дедушку.

— У него рот моей матери. — Мартин внезапно присел на край кровати и заключил жену и своего новорожденного сына в объятия. — Ох, Маив, мне так страшно , — хрипло проговорил он. — Я так боюсь, что ты будешь любить его больше, чем меня, что в твоем сердце он займет мое место. Я так боюсь полюбить его сам, вдруг он умрет, маленькие дети часто умирают. Что, если он будет несчастлив в школе, если его будут обижать? Что, если повзрослев, он собьется с пути, как случилось с твоим двоюродным братом Морисом? Или убежит из дома, подобно Фионе? А как чувствует себя твоя мать, думая об Орле? Нам придется переживать за него до конца жизни, и я не думаю, что вынесу это. — Он начал плакать. — Мы так были счастливы раньше, милая. Зачем тебе нужно было все портить, рожая ребенка?

— Яне была счастлива, Мартин, и, подозреваю, ты тоже. Нет, не спорь. — Она прижала ладонь к его губам, когда он попытался возразить. — Мы беспокоились о тривиальных вещах. Наш ребенок настоящий . О да, он причинит нам много волнений, но мир перестал бы существовать, если бы женщины не рожали детей из боязни за их будущее. Если бы так думали твои и мои родители, мы с тобой не появились бы на свет. Что же до того, что я буду любить его больше, то я стану любить его по-другому, вот и все. И ты тоже, вот увидишь.

Открылась дверь, вошла акушерка и хлопнула в ладоши.

— Не будете ли вы так любезны подождать снаружи, мистер Адамс? Мне нужно зашить вашу жену. Я отнесу ребенка в детскую, и вы сможете полюбоваться на него через окно. Там, снаружи, своей очереди ждут другие, кому не терпится взглянуть на этого славного малыша.

В коридоре вместе с Бернадеттой и Фионой стояла Элис. Через несколько минут появились Орла и Микки, Орла с гордостью несла свой выпирающий живот. Потом приехали родители Мартина, затем — его сестра и племянница. Кормак пришел с Викки. К тому времени Маив уже перевезли в палату, она была очень утомлена, но крайне довольна собой.

Мартин утратил ощущение реальности, принимая поздравления, объятия и поцелуи. Ему пожимали руку, похлопывали его по плечу, и он чувствовал себя так, словно совершил нечто из ряда вон выходящее.

Мужчины решили, что до закрытия пивных баров осталось как раз столько времени, сколько требуется, чтобы успеть обмыть ребенка. Уходя, они прошли мимо детской. Мартин остановился и посмотрел на своего сына, который не спал. Господи, да он был настоящим красавцем, намного лучше всех остальных в палате! Ему вдруг страшно захотелось взять малыша на руки и прижать к себе. Он затаил дыхание. Через неделю Маив привезет сына домой, и там он сможет держать его, сколько угодно.

— Вот что значит быть Лэйси! — заметила Викки Кормаку, когда они возвращались домой на его машине. — У вас всегда что-нибудь происходит. Если не рождение ребенка, а то и сразу нескольких, то чья-нибудь свадьба, или просто организуется вечеринка без всякого повода. Все, что когда-нибудь праздновала наша семья, это серебряная свадьба моих родителей. На мой двадцать первый день рождения мы всего лишь сходили поужинать в ресторан, потому что для вечеринки не хватало гостей.

— У нас бывают и похороны, — поправил ее Кормак. — По-моему, нам предстоит и такое событие в недалеком будущем.

— Надеюсь, что ты ошибаешься. Ваша Орла выглядит так, — словно может прожить целую вечность. Кто следующий? Чей ребенок должен родиться раньше, Фионы или Орлы?

— Ни то, и ни другое. В октябре должна родить Аулу. Во всяком случае, именно тогда она возвращается в Англию. Ожидается, что остальные двое родят через месяц. Кстати, — сказал он, переключая скорость, — ты забыла о свадьбе.

— Я и не знала, что планируется свадьба. Кто женится?

— Я пока не могу сказать тебе, потому что женщина еще не дала своего согласия.

— Ты хочешь сказать, что свадьбы может и не быть?

— Нет, если женщина не согласится.

— Ты ходишь кругами, Кормак, — терпеливо сказала Викки. — Она что, не может решиться?

— Нет, дело, скорее, в том, что ее еще не спрашивали.

Она рассмеялась.

— Тогда почему мужчина не спросит ее?

— Ты думаешь, он должен?

— Конечно, должен, если хочет жениться на ней.

— В таком случае, Викки Уизерспун, ты выйдешь за меня замуж?

— Прошу прощения!

— Ты слышала, Вик. — Он положил руку ей на колено, но сразу же убрал ее, поскольку впереди был поворот. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой, и мне отчаянно хочется, чтобы ты выбрала меня своим мужем, потому что я не могу без тебя жить. — Он искоса взглянул на нее. — Что скажешь?

— Да, я выйду за тебя замуж. — Викки поразилась тому, как спокойно прозвучал ее голос, когда на самом деле ей хотелось закричать от радости. Этих слов она трепетно ждала с того дня, как они встретились много лет назад. Даже в самых смелых своих мечтах она не надеялась, что когда-нибудь Кормак сделает ей предложение. Теперь он сделал его, и она запомнит эти слова и будет вспоминать их до конца своих дней. Хотя Викки предпочла бы, чтобы это произошло в более романтической обстановке: в ресторане, при свечах и шампанском, и чтобы Кормак опустился на одно колено. Но, может быть, в реальной жизни такое случается не так уж часто.

— Когда? — спросил он, улыбнувшись во весь рот. Кормак выглядел невероятно счастливым, оттого что Викки Уизерспун сказала «да».

— До того, как родятся остальные дети, чтобы быть уверенными, что присутствовать на нашей свадьбе будут все. Скажем, в сентябре.

— Тогда пусть будет сентябрь. Мы купим обручальные кольца в субботу. Какое ты хочешь?

«Круглое, — хотелось ей сказать. — С любым камешком. Собственно, сгодился бы и кусок проволоки».

— С бриллиантом, — мечтательно произнесла она.

— А что скажут твои родители?

— О, они будут в восторге. Я буду в восторге. — Она повернулась к нему, чтобы подробно рассказать, как она рада тому, что они поженятся, сказать ему, как сильно любит его, всегда любила и будет любить вечно, но что-то помешало ей. Она просто молча прижалась к Кормаку плечом. Викки подумала, что они окажутся в неравном положении. Он выглядел счастливым, но в том, как он сделал предложение, было нечто небрежное, словно Кормак и не сомневался, каким будет ее ответ. Не чувствовалось в нем и той стр<

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 15 16 17 181920 Следующая ⇒