ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

1970 год

Воздух в эту субботу перед Пасхой пьянил, как вино: он был чистым и искрящимся, с той особенной прозрачностью, которая бывает только весной. В приделе церкви Святого Джеймса, где жених с невестой позировали фотографу после свадебного богослужения, острый аромат скошенной травы смешивался с запахом свежей земли, внося свое очарование в этот праздничный день.

Из Лулу Лэвин получилась исключительно красивая невеста. В толпе послышался одобрительный шепоток, когда она вышла из белого лимузина в своем простом белом наряде из прозрачной ткани. Подол платья заканчивался кружевными воланами, украшенными крошечными бутонами роз. Еще больше роз было вплетено в темные волосы невесты, уложенные в греческом стиле, — это сегодня утром над ними поработала бабушка Лэйси. Туфли у Лулу были из белого шелка, без каблуков, как у балерины. Она выглядела нимфой, как и подружки невесты, наряженные в бледно-зеленые тона: ее сестра Мэйзи, кузина Бонни и Руфь Митчелл, дочка прадедушки, которая доводилась Лулу двоюродной теткой, хотя и была на три года младше.

С другой стороны дворика на позирующую перед фотографом дочь смотрела Орла Лэвин, и на лице ее читалась неприкрытая гордость. Лулу должна была вот-вот покинуть Бутль, с его тесными, душными улицами. Через две недели, после своего медового месяца в Джерси — подарок Элис, — Лулу и Гарет поселятся в его крошечной квартирке с единственной спальней в небогатом районе Лондона. Гарет собирался продолжить занятия живописью, но пока ему не удалось продать ни одной своей картины. Люди, которые видели его странные и непонятные полотна, считали, что и в будущем ему это не удастся. Парочка познакомилась на демонстрации в Лондоне, куда Лулу потащила ее тетка Фиона.

Все, за исключением Орлы, полагали это плохим началом для семейной жизни: муж, который не в состоянии заработать ни гроша, вынужденный надеяться, что его восемнадцатилетняя супруга раздобудет хоть какие-то деньги на пропитание.

Но Орла не уставала подбадривать свою дочь.

— Не теряйся, девочка, — не раз нашептывала она ей. — Даже если из этого ничего не выйдет, ты, по крайней мере, пыталась что-то сделать. Тебе предоставляется такой шанс! Ты не проведешь жизнь в терзаниях о том, что напрасно тратишь отпущенное тебе время, что где-то там тебя ждет миллион всяких вещей, а ты сидишь здесь и ничего не можешь поделать.

— У нас все обязательно получится, — уверяла ее Лулу, и ее чистые глаза блестели. — Я люблю Гарета, а он любит меня. Не могу дождаться момента, когда мы окажемся вместе.

И вот теперь дело было сделано. Лулу стала миссис Гарет Джексон и вскоре отправится в свое великое странствие.

— Могу я пригласить родителей жениха и невесты? — крикнул фотограф.

Микки коротко кивнул Орле, и они все стали рядом: новобрачные, подружки и родители невесты и мать Гарета, Сьюзен, — восторженная и причудливо одетая дама, которая сама была кем-то вроде художницы, если верить быстро подружившейся с ней Фионе.

Орла поддерживала светскую беседу со Сьюзен, надеясь, что та не заметит напряжения между родителями невесты, как вдруг увидела мужчину средних лет, ослепительно красивого, который тайком выглядывал из-за угла церкви. Он улыбнулся, когда глаза их встретились, а потом отступил на шаг и скрылся. «Господи, что он делает здесь? — со страхом подумала она. — Откуда он узнал о свадьбе? Как, черт возьми, ей отделаться от него, изгнать его не только отсюда, из церкви, но и из своей жизни?»

— Я хочу сфотографироваться с прадедушкой, — объявила Лулу.

— Давай, милый. — Бернадетта подтолкнула Дэнни вперед. — Она хочет сняться с тобой, а не со мной, — возразила она, когда он попытался потянуть ее за собой.

Бернадетта смотрела, как ее муж, неестественно прямой и седовласый, встал между женихом и невестой. Невооруженным глазом было заметно, что он всеми силами старается сохранить осанку, и в сердце у нее возникла ноющая грусть. В недалеком будущем она потеряет его. Он не сказал ей, в чем дело. Она не спрашивала. Но в последние пару месяцев он стал есть, как воробышек, а к пиву, которое когда-то так любил, не притрагивался вовсе. По ночам в постели он крепко обнимал ее, словно боясь, что больше никогда не сможет сделать этого.

К ней подошла Элис. Кивнув на молодоженов и отца, она спросила:

— Как он?

— Не очень хорошо, Элли. Сегодня утром ему снова стало плохо. Мне казалось, что его не перестанет тошнить.

— Может быть, еще не слишком поздно показаться врачу. — Яблоком раздора для женщин стал вопрос о том, стоит ли Дэнни прибегать к врачебной помощи.

Бернадетта решительно покачала головой.

— Дэнни — самый разумный человек из всех, кого я знаю. Ему известна дорога к врачу, но он скорее умрет, чем согласится на операцию и длительное лечение. Он возненавидит и меня, и детей, если будет выглядеть инвалидом в наших глазах.

— Тебе виднее, Берни. — Элис постаралась, чтобы голос звучал не слишком прохладно. Она так же, как и Бернадетта, боялась потерять Дэнни, и ей очень хотелось вмешаться. Но она чувствовала себя лишней в отношениях отца и своей лучшей подруги.

— Девушка твоего Кормака выглядит очень правильной и строгой, — заметила Берни, чтобы сменить тему. — Как ее зовут?

— Викки. И она не его девушка, а просто коллега по работе. Он начинает с ней свое дело. — Элис перевела взгляд с сына на Полу и Мориса Лэйси. Пола ждала третьего ребенка. Элис все еще не могла смириться с тем, как быстро Пола после рождения Шарон перенесла свою привязанность с Кормака на Мориса, хотя Кормак воспринял это на удивление спокойно, и между двоюродными братьями не было и следа неприязни. Разумеется, такое событие породило в свое время массу сплетен. Людям ее поколения трудно привыкнуть к тому, как ведет себя нынешняя молодежь. Такое впечатление, что последние остатки морали испарились в шестидесятые годы. Элис считала, что все началось с рок-н-ролла, когда мужчины стали отращивать длинные волосы и носить серьги.

— Как только они закончат фотографироваться, я покажу тебе три салона Лэйси, — сказал Кормак Викки. — Нам повезло, что мы начинаем с готового рынка сбыта, пусть даже он очень маленький.

— Ты уже говорил об этом со своей матерью? — поинтересовалась Викки. Она была очень серьезной молодой женщиной: в мешковатом коричневом костюме, туфлях без каблука и круглых очках в роговой оправе. Ее темные кудрявые волосы были подстрижены коротко, по-мальчишески.

— Элис обеими руками проголосовала за эту идею. Мы — семейка предпринимателей, Вик. У моего отца было свое дело. У моего двоюродного брата Мориса тоже. Правда, он пока топчется на месте.

— Почему ты называешь свою мать Элис?

— Я так привык, — коротко сказал Кормак.

— Не так давно я превратила свой дом в приют для женщин, образно говоря потерпевших кораблекрушение, — втолковывала Фиона Сьюзен Джексон, матери жениха. — Отчего бы вам не заглянуть ко мне после окончания церемонии? Вы даже можете остаться на ночь, если хотите. Дом большой, в нем полно места.

— А соседи ничего не имеют против, я имею в виду — приюта? — спросила Сьюзен.

— О да. Они все время жалуются, и мне, и в муниципалитет. Я просто не обращаю внимания.

— Вам хорошо. Я с удовольствием останусь на ночь, чтобы не ехать домой последним поездом. А когда вы в следующий раз будете в Лондоне, обязательно остановитесь у меня.

«Как много детей», — думала Маив Адамс, наблюдая, как они, словно птички, наклонялись к земле, подбирая конфетти, раскачивались на перилах, пачкая новую одежду. Дети постарше старались походить на взрослых в своих костюмах, приобретенных специально по случаю свадебной церемонии. В следующем году Орла непременно станет бабушкой, а она сама… Ей исполнилось уже тридцать пять, подумать только! Но ведь столько всего еще нужно было сделать в доме — например, приобрести приличный холодильник, и они с Мартином дали себе слово, что рядом с домом у них обязательно будет гараж, кроме того, Мартин не хочет садиться за руль старой машины, боясь, что она окажется ненадежной. И кухня начинала выглядеть старомодной, не мешало бы заменить всю мебель и утварь, а пока рабочие были под рукой, заодно сменить и плитку на полу; терракотовое покрытие было бы очень кстати.

Но все окажется невыполнимым, если она оставит работу, чтобы обзавестись детьми.

Подошел Мартин и взял ее под руку.

— О чем задумалась, милая?

— Я смотрела на детей, — с тоской отозвалась Маив. Внезапно кухня и новый холодильник перестали казаться ей такими уж важными.

— Нам не нужны дети, у нас с тобой есть мы.

— Ты думаешь?

— Да, они нам совершенно не нужны, — твердо сказал Мартин, а потом несколько смягчил тон. — Я надеюсь, у тебя не появилось никаких ненужных мыслей, Маив. Наш образ жизни изменится самым кардинальным образом, если придется жить только на мою зарплату и отказывать себе во всем.

Маив вздохнула: очевидно, чтобы угодить Мартину, ей придется забыть о детях.

Орле удалось улизнуть от гостей, и она обошла церковь с другой стороны, где, прислонившись к стене, стоял и курил Вернон Мэтьюз. Когда она подошла, он выбросил сигарету и попытался обнять ее.

Она оттолкнула его и сердито сказала:

— Не смей прикасаться ко мне!

— Боишься, что твой муженек увидит? — Улыбка его больше напоминала оскал.

— Естественно, но я бы не хотела, чтобы ты дотрагивался до меня, даже если бы мы оказались одни на необитаемом острове.

— Раньше ты вела себя иначе.

— Ну что ж, теперь я веду себя именно так. — Должно быть, она сошла с ума, когда спала с ним. Это произошло через два года после происшествия с Домиником Рейли. Все это время Микки не прикасался к ней — и до сих пор не трогал ее, хотя теперь Орла уже привыкла. Но все случилось еще до того, как она привыкла к этому, — когда она начала разъезжать по окрестностям на своем купленном матерью подержанном «остине-мини», распевая во все горло и чувствуя себя наконец свободной. К чувству свободы примешивалось какое-то глубокое отчаяние, желание, чтобы случилось хоть что-нибудь интересное и необычное.

Спустя какое-то время Орла приобрела привычку останавливаться у какого-нибудь Богом забытого бара, чтобы выпить стакан лимонада или апельсинового сока. При этом она чувствовала себя многоопытной светской львицей. Она доставала репортерский блокнот и делала вид, будто записывает что-то, чтобы люди принимали ее за деловую женщину, спешащую на важную встречу.

Однажды в баре к ней подошел мужчина и спросил, не может ли он угостить ее стаканчиком. Орла вежливо ответила ему, чтобы он убирался к дьяволу. Через несколько недель, когда ситуация повторилась, она согласилась принять угощение. Мужчина оказался коммивояжером, который в молодости выступал на сцене, поговорить с ним было интересно. Он попросил разрешения увидеть ее снова. Орла отказалась, хотя в глубине души наслаждалась запретным удовольствием, которое получила от этой встречи. Она казалась себе другим человеком.

Следующий мужчина, который предложил угостить ее стаканчиком, спросил, не желает ли она подняться с ним наверх в комнату.

— Вы хотите сказать, что остановились здесь?

— Нет, но я очень быстро могу это устроить.

— Знаете, я отвечу вам «нет». — Орла ощущала себя героиней романа. Встречаясь с мужчинами, она придумывала себе необычные романтические имена: Эстелла, Изабелла, Маделина, Заря.

Микки решил узнать, куда это она каждый день ездит на автомобиле.

— Да никуда, в общем-то, — туманно ответила Орла. — Так, по окрестностям. Иногда я беру интервью для газеты.

— Я думаю, что тебе все равно, куда ездить, лишь бы не быть дома, — оскорбительно заметил Микки.

— Ты первый это сказал, — резко бросила Орла.

Они грубили друг другу почти все время. Спали они в одной кровати, повернувшись спиной друг к другу. Одевались и раздевались в ванной.

Вернону Мэтьюзу она сказала, что ее зовут Грета. Они встретились перед самым Рождеством в маленьком, крытом соломой баре в Рейнфорде, где можно было переночевать и получить завтрак. В холле висели украшения из серебряной бумаги и стояла убранная гирляндами елочка. Вернону было около пятидесяти, у него были темные волосы, темные глаза и усики а-ля Кларк Гейбл. Он сказал ей, что работает коммерческим представителем одной инженерной компании и использует этот бар в качестве своего рода штаб-квартиры, когда оказывается на северо-западе.

Еще он сказал ей, что она — самая красивая женщина из всех, кого он когда-либо встречал. Его темные глаза сверкали от восхищения, когда он говорил это, и у Орлы сладостно защемило сердце. Она чувствовала себя очень странно, словно была пьяной, хотя пила только апельсиновый сок. Впоследствии она пришла к выводу, что он подсыпал ей что-то в питье.

Орла не помнила, чтобы согласилась подняться наверх, но, должно быть, она сделала это, потому что когда пришла в себя, то они с Верноном лежали на кровати обнаженными и занимались любовью. Ее первой мыслью было сбежать, но она поняла, что бесполезно пытаться спихнуть с себя навалившееся на нее тяжелое тело. Она подумала было, что, наверное, стоит закричать, но, если кто-нибудь придет, он может вызвать полицию, и тогда дело получит огласку и попадет в газеты — как раз за такого рода скандальными происшествиями она всегда охотилась сама как репортер.

Наконец Вернон, тяжело сопя, достиг шумного оргазма и обмяк на ней. Не говоря ни слова, Орла выскользнула из-под него, натянула на себя что-то из одежды и скрылась в ванной, где тщательно вымылась с головы до ног. Когда она вышла, Вернон Мэтьюз уже рассматривал содержимое ее сумочки, бесцеремонно вывалив его на кровать.

— Как ты смеешь! — возмутилась она.

Он попросту рассмеялся в ответ и взял в руки ее водительское удостоверение.

— Орла Лэвин, дом номер 11, Перл-стрит, Бутль, — прочел он вслух. — Так что никакая ты не Грета. И, если верить этой бумажке, ты замужем. А твой муженек знает, что ты болтаешься целыми днями, изображая из себя шлюху?

— Это тебя не касается. — Она выхватила удостоверение у него из рук.

— Я очень быстро могу сделать так, что это будет меня касаться.

Орла начала складывать вещи обратно в сумочку, с угрозой заметив:

— Если ты расскажешь что-нибудь моему мужу, он убьет тебя. Конечно, он может убить первой меня, но обещаю тебе, что ты будешь следующим.

Вернон снова засмеялся:

— Ой, как мне страшно, я весь дрожу.

Он лежал на кровати и смотрел, как она уходит. Орла помчалась в Бутль сломя голову, словно за ней гналась свора бешеных собак. Прошло несколько недель, прежде чем она снова заставила себя сесть за руль, и на этот раз ей пришлось выполнить настоящий заказ от «Кросби стар».

Она уже думала, что это ужасное происшествие осталось в прошлом, когда три месяца назад раздался телефонный звонок.

— Привет, это я, Вернон. Любовь после обеда, помнишь?

Орла была дома одна, и она почувствовала, как по коже у нее побежали мурашки.

— Что тебе нужно?

— Увидеть тебя. Я все время думаю о тех счастливых часах, которые мы провели вместе. Жду не дождусь повторения.

— Боюсь, что тебе придется ждать до скончания века, — коротко ответила Орла и повесила трубку.

Почти сразу же он позвонил снова. Она сняла трубку с аппарата и оставила ее лежать рядом, пока дети не вернулись из школы.

Звонки продолжались дней десять, обычно по утрам. Вероятно, у него хватало ума не звонить, когда дома был Микки. Потом последовал трехмесячный перерыв, и Орла уже подумала, что избавилась от него, но звонки раздались снова. Должно быть, он начинал названивать ей, оказываясь неподалеку от Ливерпуля, и делал это для того, чтобы помучить ее. Он напоминал ей о том, как они занимались любовью, причем вдавался в тошнотворные подробности, если она не бросала трубку, умоляя его прекратить.

Иногда он писал письма: ужасные, грязные письма, которые она сжигала, не распечатывая, как только понимала, от кого они. Это было очень неудобно, когда Микки был дома и забирал почту раньше ее.

— Ты разве не собираешься прочесть его? — спрашивал он, когда она засовывала письмо за сервант нераспечатанным, чтобы потом сжечь его.

— Прочту потом. Это какая-нибудь ерунда.

Как-то не очень давно она приехала в Кросби, чтобы передать в газету кое-какие заметки, и всю дорогу не сводила глаз с серой «марины», которая следовала за ней по пятам. Когда она вышла из редакции, Вернон уже поджидал ее, раскрыв Объятия.

— Ты чокнутый! — истерично закричала Орла. — Тебе что, больше нечем заняться? Почему ты не оставишь меня в покое? Я больше не хочу тебя видеть. — Она вскочила в свой «мини» и умчалась прочь, прежде чем он успел ответить. Орла была в ужасе: она сама загнала себя в угол и не видела выхода из этой ситуации.

А теперь Вернон набрался наглости появиться на свадьбе ее дочери, готовясь все испортить, по крайней мере ей. Наверное, он увидел объявление в «Бутль таймс».

— Я хочу, чтобы ты ушел, — нетвердым голосом произнесла она.

— А я хочу остаться. — Она видела, что он получает удовольствие, слыша, как дрожит ее голос, и заставляя ее нервничать. — Я тут старался придумать, как бы мне попасть на эту церемонию.

— На твоем месте я бы не беспокоилась об этом. Я не единственная, кому точно известно, кто именно приглашен.

Губы его скривились:

— Какая жалость.

— Лучше себя пожалей. Ты сумасшедший. Любой нормальный человек на твоем месте нашел бы себе более подходящее занятие. Может, это будет не такой уж вздорной мыслью, если я узнаю, где ты живешь, и расскажу твоей жене, чем ты занимаешься.

— У меня нет жены. — В его глазах что-то промелькнуло, и Орла поняла, что он лжет. Наконец-то у нее в руках оказалось нечто, что можно было использовать против него, но пока она не видела, как ей может помочь то, что Вернон женат. Да и узнать, где он живет, она никак не могла.

— Орла! — Из-за угла церкви вышла Бернадетта. — Они собираются сфотографировать всех вместе.

Она улыбнулась Вернону:

— Привет.

— Привет. — Он очаровательно улыбнулся в ответ. — Пока, Орла. Как-нибудь увидимся.

* * *

Кормак и Викки быстренько прошлись по всем трем салонам Лэйси, прежде чем усесться за салат в ресторане «Хилтон», где проводилась брачная церемония и где Кормак когда-то отмечал свой двадцать первый день рождения.

— Салон на Опал-стрит немножко в стороне, зато остальные два в самом центре, это очень удобно для наших товаров, — восторгалась Викки.

Кормак улыбнулся:

— Наши товары! Как здорово и по-деловому это звучит, Вик.

Викки порозовела, что случалось с ней довольно часто, когда поблизости находился Кормак.

— Наверное, так оно и есть, если учесть, что мы начинаем свое дело в гараже моих родителей. Думаю, что деловитость и качество — это как раз то, к чему мы должны стремиться, Кормак.

— Я такого же мнения. А название «Лэйси из Ливерпуля» просто классное! Ты ведь не возражаешь, что твое имя не упомянуто? — встревожился Кормак.

— Только не в данных обстоятельствах — и мне никогда не нравилась фамилия Уизерспун. Если наши товары будут ассоциироваться с парикмахерскими салонами, имеющими хорошую и прочную репутацию, то это поможет их продвижению на рынок.

— Ты шпаришь прямо как по учебнику, Вик.

Викки пыталась разобраться, не заигрывает ли с ней Кормак хоть немного, но потом решила, что нет. Ей уже было около тридцати, и Кормак — первый мужчина, в которого она влюбилась. Правда, он об этом не знал. И никогда не узнает, потому что она не скажет ему об этом. Может, она призналась бы ему, будь хоть чуточку так же красива, как любая из трех его сестер. Даже его мать выглядела потрясающе в кружевном лиловом платье и маленькой шляпке в тон. Викки вздохнула. Если Кормак заподозрит, что она в него влюбилась, то убежит подальше без оглядки.

Они познакомились три года назад, когда Кормак поступил на работу в исследовательский отдел компании «Брукер и сыновья», где Виктория Уизерспун работала после окончания университета по специальности «химия». Брукеры, как их все называли, занимались главным образом производством бытовых моющих средств: жидкости и металлических мочалок для мытья посуды, стирального порошка, отбеливателей, мыла. Кроме того, они славились своими товарами для детей и в небольших количествах выпускали косметическую продукцию, включая шампуни и кондиционеры.

В течение этих трех лет Кормак и Викки в основном убивали время. Они никогда не участвовали в одном и том же исследовательском проекте. Если перед Викки стояла задача сделать жидкость для мытья посуды более пенистой, а металлическую мочалку — более жесткой, то Кормак занимался экспериментами, которые когда-нибудь могли привести к полному исчезновению в мире всех известных — и неизвестных тоже — микробов.

Два с половиной месяца назад — Викки совершенно точно помнила тот день, это было четырнадцатое января — случилось так, что они с Кормаком заработались допоздна. Он сидел на табуретке в дальнем углу лаборатории и делал какие-то записи, вероятно писал отчет о текущей работе. Викки работала с шейкером, что-то тщательно перемешивая.

— Что ты делаешь, Вик? — поинтересовался Кормак.

— Смешиваю шампунь для своей матери. Извини, тебе, наверное, мешает шум?

— Нет. Просто запах показался мне необычным, вот и все. — Кормак одобрительно потянул носом. — Что это?

— Гераниевое масло.

— А разве мы выпускаем шампуни на гераниевом масле? — Он отложил ручку и подошел к ней.

Викки почувствовала, как у нее учащенно забилось сердце.

— Нет. Это основной компонент смеси Брукера, к которому потом добавляется ароматизатор. Я не украла его, Кормак. За него уплачено, уверяю тебя.

— Господи помилуй, Вик. Да мне плевать, даже если ты свистнула десятитонный контейнер. Просто стало интересно, что ты делаешь, и только. — Он с удивлением оглядел коллекцию пластиковых бутылочек на столе. — Твоей матери хватит этого до конца жизни. Прости, Вик, — произнес он извиняющимся тоном, накрыв ее руку своей. — Я сую нос не в свое дело. Мне осточертело писать отчет, я искал предлог, чтобы отвлечься, и нашел его. Но все равно, мне любопытно, что собирается делать твоя мать с такой пропастью шампуня.

— Она продает его, Кормак. Моя мать сотрудничает с Ассоциацией женщин, каждую неделю они устраивают распродажи, чтобы собрать деньги на благотворительность. Масла, используемые в ароматерапии, пахнут просто чудесно. Шампуни идут нарасхват. Обычно в месяц я составляю их пару дюжин, используя различные добавки. На этот раз у меня герань, лаванда, лемонграсс и розмарин. — Викки казалось, что ее голос похож на голос проповедника, читающего отходную молитву на похоронах.

— Масла для ароматерапии?

— Их начали использовать еще египтяне, около трех тысяч лет до нашей эры. Эти масла можно применять для массажа, да и вообще для чего угодно.

— М-м, как интересно. — Кормак принялся раскачиваться взад-вперед на каблуках. — Может, когда закончишь, мы чего-нибудь выпьем, Вик?

В течение следующих нескольких недель они время от времени коротали вечер за рюмочкой. Викки не поверила своим ушам, когда он рассказал ей, что бродяжничал по стране с группой «Ничейные ребята».

— Я, наверное, перепробовал все известные травки для курения. Большую часть времени мы были под кайфом.

— Никогда бы не подумала. — Его благопристойный вид никак не вязался с тем образом жизни, о котором он ей только что поведал.

— А как насчет тебя, Вик? Чем ты занималась с тех пор, как окончила университет?

— Работала у Брукера, — пристыженная, призналась она.

— Ага, честный и сознательный член общества, совсем не то, что я.

— Я бы хотела какого-нибудь разнообразия, пусть даже только в работе. У Брукера так… так…

— Одуряюще скучно? — предположил Кормак, сделав кислую мину, и она рассмеялась. Чем больше времени они проводили вместе, тем более раскованной она себя чувствовала.

— Наверное, так. Однажды мне привиделось, ты не поверишь, что я занимаюсь расщеплением атома.

— Или открываешь пенициллин. Я знаю, Вик, у меня тоже бывает такое.

Через несколько дней Кормак спросил:

— Вик, в шампунях Брукера есть что-нибудь особенное?

— Нет. Большинство шампуней содержат стандартный набор компонентов: вода, лаурат натрия, кокамид, гидроксипропилтримоний, глицерин.

— Вот это да! — Кормак, похоже, был поражен. — А мы сможем смешивать эти вещества самостоятельно?

— Прошу прощения?

— Можем мы купить кокамид, глицерин и другие вещества с непроизносимыми названиями и сделать свой собственный шампунь?

— Конечно, Кормак. — Она с удивлением посмотрела на него. — Ты имеешь в виду мы с тобой? Но зачем нам это?

Он ответил ей вопросом на вопрос:

— Тебе хочется провести остаток жизни, работая на Брукера, Вик?

— В общем-то, нет. — Она всегда надеялась выйти замуж и родить детей, и Кормак был именно тем мужчиной, с которым она надеялась осуществить эти свои мечты. К счастью, они оба были католиками, так что вероисповедание не станет препятствием для брака. Единственная помеха состояла в том, что он не проявлял ни малейшего интереса к ней как к спутнице жизни. — Нет, я определенно не хочу оставаться у Брукера.

— И я тоже, — с глубоким вздохом признался он. — Мне никогда не получить той работы, о которой я мечтал в Кембридже, потому что я не закончил учебу. Мне повезло, что меня взяли к Брукеру, но я предпочел бы заняться еще чем-то, кроме того, как пытаться сделать отбеливатель гуще или порошок — белее. Я тут подумал, что мы можем вместе открыть дело по производству шампуней и кондиционеров. Я, можно сказать, вырос в парикмахерской, поэтому мое увлечение представляется мне вполне естественным. Я не предлагаю бросать работу у Брукера. Это может подождать, пока мы развернемся, на что уйдут месяцы или годы. — Он сморщил нос. — Или вся жизнь.

Будь это кто-нибудь другой, Викки назвала бы его сумасшедшим, повернулась бы и ушла. Но это был Кормак , которого она любила и который сам предложил, чтобы они занялись общим делом. Пожалуй, она предпочла бы, чтобы это было нечто другое, не совместное предприятие, но, в конце концов, пусть лучше это, чем вообще ничего.

Неделя шла за неделей, и постепенно она стала заражаться его энтузиазмом. Для начала они изготовят с тысячу бутылочек шампуня и кондиционера с различными ароматическими добавками. Элис пришла в восторг от этой идеи и пообещала использовать шампуни в своих салонах — при условии, конечно, что те окажутся хорошими, — а также выставить их на продажу. Викки по-прежнему жила вместе с родителями в Уоррингтоне, и ее мать тоже была очень рада. Она предложила им для лаборатории помещение своего гаража.

— Отец не станет возражать. Он может оставлять машину снаружи, — приняла окончательное решение миссис Уизерспун — в доме она была главной.

Им понадобилось совсем немного оборудования, что оказалось очень кстати, поскольку денег у них было мало, всего несколько сотен фунтов. Сначала, естественно, предстоит много нудной ручной работы. Получить формулу шампуня и кондиционера Брукера будет несложно, потом им останется изменить некоторые основные компоненты, чтобы состав их разработок был другим.

Они заказали образцы бутылочек и придумали название своей торговой марки: «Лэйси из Ливерпуля».

— В этом что-то есть, — задумчиво произнес Кормак. — Несколько лет назад Ливерпуль был самым знаменитым городом во Вселенной. Лэйси и Ливерпуль прекрасно сочетаются. Название не очень звучное, зато необычное.

— Мы еще не решили, какого цвета будут бутылочки, — напомнил ей на свадьбе Кормак, когда официантка убрала их тарелки.

— Мне нравится дымчато-белый. Белый с золотыми буквами.

— А я, кажется, предпочел бы черный.

— Черный — это безвкусно, а белый — стильно, — упрямо возразила Викки. Ей не часто удавалось настоять на своем.

— Для мужского шампуня все-таки можно взять черные флакончики.

— Хорошая мысль.

Он широко улыбнулся и взял ее руки в свои.

— Из нас получились отличные деловые партнеры, правда, Вик?

— О да, Кормак, просто великолепные.

* * *

— Если хотите знать мое мнение, сержант, — презрительно скривив губы, заявил водитель полицейской машины, — женщины, которым их парни устроили хорошую взбучку, почти наверняка сами напросились на это.

— Ш-ш, Морган.

— Она не слышит, сержант, эти дети так орут!

— Как ты думаешь, эти дети тоже напрашивались на взбучку?

— Возможно. Я до сих пор таскаю своих за уши. Иногда детям — и женщинам — нужно показать, кто в доме хозяин.

Сержант Джерри Мак-Кеон бросил взгляд через плечо на женщину на заднем сиденье, которая пыталась одновременно успокоить грудного младенца у себя на руках и угомонить еще двух малышей, сидевших рядом. Лицо ее было залито кровью.

— Ты когда-нибудь ставил собственной жене синяк под глазом или разбивал ей губы? — язвительно спросил он.

— Ну, нет, сержант. Конечно, нет.

— Именно это случилось с Конни Маллигэн, которая сейчас сидит сзади. Так что двигай, Морган. Ей срочно нужен врач, а потом тихое безопасное место, где она сможет отдохнуть.

— Женщина, которая командует этим приютом для женщин, почти наверняка старая чокнутая корова, — презрительно сплюнул Морган. — Держу пари, там полно и феминисток, и лесбиянок. Все, на что они способны, это поливать нас, мужиков, грязью, потому что сами они настолько страшные, что не могут подцепить себе парня.

— Морган, ты просто кладезь премудрости. Вот этот дом, вон там. Я думаю, будет неплохо, если мы выйдем и доставим наших пассажиров в целости и сохранности в дом, а не просто высадим их на тротуаре.

— Как скажете, сержант.

Автомобиль остановился. Джерри Мак-Кеон выскочил из машины и бережно помог выйти насмерть перепуганным детишкам и женщине.

— Здесь вы будете в безопасности, — успокоил он их. Женщина отпрянула, когда он прикоснулся к ней, и ничего не сказала.

Прыгая через две ступеньки, Джерри поднялся по каменной лестнице и постучал в переднюю дверь. Почти мгновенно она открылась. На пороге стояла высокая женщина в черных джинсах и футболке. Ее роскошные волосы были собраны в пучок на затылке, волнистым каскадом обрамляя лицо и ниспадая на плечи. У нее были большие красивые глаза, сильный прямой нос и хорошо очерченный рот. Женщина заботливо обняла Конни Маллигэн своими длинными красивыми руками и увлекла ее в дом.

— Пойдемте, милая. Я ждала вас. Мне позвонили из полиции и сообщили, что вы уже едете. Для вас приготовлен чай, и в вашем распоряжении теплая уютная комната. Врач скоро придет — это женщина. — Джерри Мак-Кеон еще никогда не видел столько доброты.

Женщина мельком глянула на сержанта и сделала шаг к двери, чтобы закрыть ее.

— Благодарю вас, офицер, — коротко бросила она.

— Могу я войти внутрь и посмотреть, как она устроилась? — Вообще-то он не собирался входить в дом, но теперь ему захотелось побольше узнать об этой женщине.

— Мне очень жаль, но мужчинам вход сюда воспрещен. Это правило. Не так давно мне пришлось попросить съехать своего брата, и ему пришлось снять комнату неподалеку от своей работы. — Появилась другая женщина и повела пострадавшую и ее детей куда-то в глубь дома. Высокая женщина снова попыталась закрыть дверь, но Джерри просунул ногу в щель.

— Могу я узнать ваше имя? Это для отчета.

— Я думала, у вас в картотеке уже есть мое имя, ну да ладно. Меня зовут миссис Литтлмор. Миссис Фионнуала Литтлмор.

— Спасибо.

Джерри Мак-Кеон вернулся к своей машине.

— Тебе, может, будет интересно узнать, Морган, что женщина, которая командует здесь, вовсе не стара, отнюдь не корова и определенно не уродина. Я пробыл там совсем недолго, посему не могу с уверенностью судить, феминистка она или нет. — Что касается того, была ли Фионнуала Литтлмор лесбиянкой, он от всей души надеялся, что это не так.

На следующий день рано утром он вернулся к дому. На нем была штатская одежда. Дверь ему открыл мальчуган лет десяти с серьезным, взрослым выражением лица.

— Мне показалось, миссис Литтлмор сказала, что мужчинам закрыт доступ на территорию, — с улыбкой заметил Джерри.

— Я — ее сын, так что для меня сделано исключение. — Мальчик не улыбнулся в ответ.

— Как тебя зовут?

— Колин.

— Ну что же, Колин, а для твоего отца мама тоже сделала исключение, как и для тебя?

— Мой отец умер.

— Мне очень жаль, Колин. — На самом деле Джерри впервые в жизни обрадовался подобной новости.

— Кто там, милый? — В коридор вышла Фионнуала Литтлмор, одетая так же, как и накануне. — Что вам нужно? — резко бросила она, увидев на пороге полицейского. — Конни пока не в состоянии сделать заявление. В любом случае говорить она будет только с женщиной-полицейским, так что вы только напрасно потратите время, если придете сюда снова.

Она смотрела на него, но словно мимо него. Она не видела его. Если бы завтра они встретились на улице, она не узнала бы его. Но Джерри пришел сюда с твердым намерением сделать так, чтобы она заметила его.

— Я принес кое-какие игрушки для детей Конни. Вчера вечером я купил их у Теско. По пятницам они закрываются поздно. — Он протянул ей пластиковый пакет. — Надеюсь, они понравятся.

— Я уверена в этом. Большое вам спасибо, офицер.

— Меня зовут Джерри.

— Спасибо, Джерри. Конни будет рада. Ну что же, до свидания. С вашей стороны было мило прийти сюда.

— Еще… — Он успел сунуть ногу в щель, прежде чем она закрыла дверь. Чертова женщина по-прежнему не видела его. — Я хотел бы сделать взнос в фонд вашего приюта. У вас очень благородные цели. Я восхищаюсь вами. Я надеюсь, эти десять фунтов вам пригодятся.

— Конечно, пригодятся. Спасибо вам, э-э, Джерри. — Она взяла банкноту и сунула ее в карман джинсов.

— Кроме того, — продолжал Джерри с мужеством отчаяния, — мне хотелось бы знать, не проводите ли вы иногда сборы пожертвований, благотворительные распродажи и прочее в том же духе? Если да, то я мог бы помочь.

— В настоящий момент мы не планируем ничего особенного.

— В таком случае как, черт возьми, мне можно снова увидеться с вами, кроме как на этих проклятых ступеньках?

— О! — Она испуганно моргнула и сделала шаг назад.

Наконец-то она увидела его!

Фиона увидела высокого, широкоплечего, крепко сбитого мужчину в возрасте примерно тридцати лет, аккуратно одетого в темно-синий костюм. Кожа на его лице была обветрена, а нос немного искривлен, словно бы сломан. Губы были в шрамах — он или занимался боксом, или играл в регби. Очень коротко подстриженные каштановые волосы ежиком торчали на голове. Он вряд ли мог сойти за симпатичного, но уж и уродом не был. Собственно говоря, если учесть его приятную легкую улыбку и теплые карие глаза, он ей даже понравился. Этот человек излучал надежность и уверенность. Она могла доверять такому мужчине.

— Вы женаты? — спросила она.

Теперь настала его очередь моргнуть.

— Разведен, детей нет.

— Я никогда не встречаюсь с женатыми мужчинами.

— Вы хотите сказать, что готовы встретиться со мной, правильно я понял? — Он не мог поверить в свою удачу.

— По понедельникам у меня выходной.

— Тогда я заеду за вами в понедельник в половине восьмого. О'кей? — Он убрал ногу, и Фионнуала Литтлмор закрыла дверь.

* * *

— Сегодня вечером я встречаюсь с Сэмми и сразу после работы иду в кино, — уходя, объявила Мэйзи. — Так что чай готовить не нужно.

— И где же мы собираемся встретиться с этим самым Сэмми? — поинтересовалась Орла.

— Не знаю, мам. Это вроде как не очень серьезно. Я не собираюсь походить на нашу Лулу, которая выскочила замуж в восемнадцать лет. Сначала я хочу хорошо развлечься. Кстати, что случилось с отцом? Он кашлял и чихал всю ночь напролет.

— Он простудился, милая. Одна из этих ужасных летних простуд. Да тут еще и его работа в литейном, а о больничном он и мечтать не смеет. Ладно, желаю тебе хорошо провести

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒